Errufi

Они «встают» рано. Обычно в полпятого или пять часов утра. После курсируют по городу до поздней ночи. Их звон замолкает где-то в темноте глухих скверов. Улицы пустеют, Город впадает в дрёму, ровно до того времени, пока по рельсам, прогремев, не проедет первый трамвай. Тогда он оживает, встряхивается после сна и вновь начинает жить. Улицы наполняются шумом машин и голосов, тысячей других звуков. Магазины открывают свои двери. Из кафе и закусочных доносится запах горячего кофе. Окна открываются на проветривание, и люди выходят на улицы, сразу же бегут по делам…

Трамваи множество раз на дню проезжают из одного конца города в другой. Иногда подают «голос», звеня, они кричат: «Я здесь!» Город машет им в ответ с крыши или козырька над подъездом: «Вижу, вижу. Удачной работы!». Так и перекликаются на протяжении всего дня. Иногда Город заскакивает в один из трамваев, садится в самый тихий и незаметный уголок, укутывается в шарф и дремлет под гомон пассажиров, подслушивая их мечты и желания. Нужно ведь знать, чего хотят твои жители! Через три-четыре остановки он, встрепенувшись, встаёт и выпрыгивает из трамвая навстречу ежедневным делам. И машет на прощание рукой жёлтому вагону под номером «777» своему любимому.

Если встать у двери во время движения и приложить руку к надписи «Не прислоняться», можно почувствовать, как бьётся сердце трамвая, услышать его мысли. Однако, как только он остановится, стоит отойти от разъезжающихся в стороны дверей. В противном случае трамвай может обидеться. Они вообще очень трепетно относятся к безопасности своих пассажиров и расстраиваются, когда те забывают об элементарных правилах. Пронзительно звенят, когда кто-то перебегает перед самым носом. И нарочно останавливаются, когда кто-то устраивает дебош прямо внутри вагона.

Если вы заснули в трамвае, вам почти со стопроцентной вероятностью приснится кто-то, кто сидел на этом месте до вас или же трамвай поведает вам удивительную историю одну из тех, что произошли когда-то в его стенах. А их, поверьте, немало. Здесь и неожиданные знакомства, и долгожданные встречи, и детское счастье, и необычные, интересные, слегка чудаковатые пассажиры, а то и случайно забредшая знаменитость. Чего только не бывало в их салоне, всего сразу и не рассказать!

Внутри трамвай всегда больше, чем снаружи. Не все замечают, но так и есть. Трамваи очень добрые, им не хочется, чтобы люди ссорились, и, когда все места заняты, а внутри негде яблоку упасть, незаметно (словно по волшебству) появляется ещё чуть-чуть свободного места. Конечно, бесконечно делать так нельзя, и это немного огорчает каждый порядочный трамвай.

В том же случае, если в вашей душе живёт волшебство, трамвай и вовсе может помочь вам с путешествием сквозь время или миры. Да-да, подтверждено многими чародеями! Иногда у трамваев это выходит совсем случайно. А вы не понимаете, как же так быстро стемнело, откуда взялась эта неведомая остановка на знакомом с детства маршруте. Однако в такой ситуации трамваи довольно быстро справляются с конфузом, а пассажир, на пару минут оказавшийся в другом мире или времени, думает, что всё ему приснилось. Не беспокойтесь, когда-нибудь вы туда обязательно вернётесь всё на том же трамвае. Главное, запомнить его номер. Вообще, в подобном случае просто порадуйтесь, это же значит, что вы волшебник! Ну, или что-то в этом роде. А трамвай — это, без сомнений, самый волшебный городской транспорт.

Посреди почти каждой ночи я хватала гитару и начинала играть что-то, стоя у окна, всматриваясь в ночь, я играла ту музыку, что диктовали мне тёмные улицы. Настолько тихо, но так пронзительно, что даже самые маленькие паучки и букашки замирали где-то в темноте комнаты и слушали эту оду, рожденную ночью и для ночи.

И, записывая потом ноты для новой мелодии, резко могла оторваться от этого, схватить листы и порвать их, потому что музыка рождена не для того, чтобы переносить её на бумагу, сгорбившись над столом, а для того, чтобы пропускать её через сердце. И, стоя на полу, покрытом равномерным слоем разорванных листов, я продолжала сочинять новую оду, играть до того момента, пока небо не начинало светлеть и эта мелодия не исчезала, испарялась вместе с рассветом.

В такие моменты мне казалось, что в этом мире нет ничего лучше, чем возможность посреди ночи схватиться за инструмент и выложить всё, что на душе в тишину ночи. Не хватало лишь распахнутых окон и врывающегося в них ветра, развевающего занавески. Окна я не раскрывала лишь от того, что боялась разбудить кого-нибудь, мне вполне хватало тех невидимых в темноте комнаты слушателей. И всё же, чего-то недоставало, а потому зачастую после таких ночей душу сжимал холод странной тоски.

Однако в один из дней, прогуливаясь по дороге домой, я уловила краем уха доносящиеся из парка песню гитарных струн и чей-то голос. Резкие, грубые звуки походили на мелодии, звучавшие в балладах древних бардов и менестрелей, да и пел незнакомец, кажется, всё о тех же рыцарях, королях, драконах. Что-то щёлкнуло в голове в этот миг, и я стремглав понеслась домой. Схватив гитару, я бегом вернулась в парк. Мне повезло, незнакомец всё ещё играл где-то в глубине парка. Попетляв среди деревьев, я, наконец, нашла его, но, не решаясь подойти из-за своей врождённой скромности, встала за деревом и стала смотреть.

Такой же молодой, как и я, парень перебирал струны, рождая что-то такое смутно знакомое слуху. Взлохмаченый ёжик светло-русых волос, слегка веснушчатый нос, довольно мягкие черты лица, джинсы, продранные на коленках, какая-то старая поношенная, но наверняка любимая, футболка и голос… такой мощный и громкий! Он играл с закрытыми глазами, отдаваясь своему делу весь, и громко повествовал о дальних странствиях, подвигах, чудовищах. И вовсе не казалось, что он говорит в пустоту, вокруг было много невидимых глазу слушателей: деревья, птицы, листья, даже скамейки с облупившейся краской. Все они внимали его сказаниям. И тут я поняла, что показалось мне знакомым тогда. Он играл так же, как я. Для себя и для всех одновременно, не запоминая ни ноты, ни аккорды, эта мелодия развеется сразу же после её окончания, спонтанно и непредсказуемо по какому-то неведомому порыву души. И, теперь показалось, что никогда у меня не было никого роднее, чем этот паренёк. Переборов свою стеснительность, я подошла и села на скамейку напротив. Взяла гитару в руки и тоже начала играть, что-то так чудесно вплетающееся в его мелодию. Он только на пару мгновений раскрыл глаза (пронзительно-синие, как летнее небо) и, удивлённо посмотрев на меня, улыбнулся. Слов было не нужно.

Мы продолжали играть, не замечая ничего вокруг. Пение струн наших гитар причудливо сплеталось, являя миру что-то совершенно новое, неслыханное прежде. И, город незаметно вплетал в эту игру всё новые звуки: щебетание вечерних пташек, гул далёких машин, звон детского смеха, шелест листвы, мурчание невидимых в гуще деревьев кошек и многие-многие другие. Люди проходили мимо, лишь изредка останавливаясь, часы протекали незаметно, хотя нам казалось, что время замерло, но солнце клонилось к закату. Темнота постепенно заполоняла улицы, обнажала звёзды на небесном полотне, поднося новый повод для вдохновения. Холодало, и я пригласила нового знакомого на чай с пирожными.

Тёплый жёлтый свет кухни, свист чайника, горячий чай, танец чаинок в кружке и хиты олдовых групп по радио. Этот вечер был одним из лучших в жизни. И чувство непонятное, но такого приятное разливалось в шуме голосов, которые не утихали до утра, то просто болтая о чём-то насущном, то снова рождая всё новые легенды и мифы невиданных миров. И до утра не смолкали струны гитар. И до утра невидимые слушатели слетались со всех концов города, чтобы послушать их, посмотреть на то, как рождается новая необыкновенная дружба и на то, как простое человеческое счастье входит в души двух безымянных бардов этой ночи.

Тяжело находиться в чужом городе, когда там, дома, ты ждёшь и борешься с трудностями и с самой собой. Больно просыпаться и видеть следы твоей ночной грусти, понимать, что сейчас можешь лишь поговорить с тобой в сети и осознавать, что тебе это никогда не помогало. Вспоминать каждую встречу раз в несколько месяцев, то, как при каждой из них светился, искрился твой взгляд, как ты пыталась всё-всё рассказать и ничего не упустить, как слушала меня, уделяя внимание каждому слову.

Тяжело думать о том, что следующая встреча ещё так не скоро, о том, что не могу обнять тебя и подержать за руку, когда тебе это так нужно. Больно видеть эти пронзительные песни на твоей стене и понимать, что очередную ночь ты провела почти без сна, что не хочешь опять показывать слабость, всё равно никто не придёт, не поддержит и в сети никто не ответит.

Возможно, мне никогда не понять, что ты чувствуешь, я не настолько романтичная натура, но… почему ты никогда не рассказываешь мне о том, что чувствуешь, пробегая мимо вокзала, заглядывая в светящиеся вечерние окна? Думаешь, не пойму. И от этого тоже немного больно. Казалось бы, мы так давно знакомы, но ты всё ещё боишься своих «глупых», как ты говоришь, фантазий. Почему же ты не рассказала мне?

Может, и я виноват? Видимо ты не находила во мне должного отклика на свои слова, рассказы. И, как ребёнок, ты ведь ещё такой ребёнок, решила не поднимать больше эту тему. Только потом я понял, как много значит это всё для тебя, и мне пришлось учиться. Учиться видеть то же, что видела ты в уходящих поездах и вечерних окнах, теплящихся жёлтым светом. Учиться слышать то же, что слышала ты в шуме проходящих в ночи трамваев, в гомоне толпы, в игре уличных музыкантов. Учиться чувствовать то же, что чувствовала ты, поднимая глаза к звёздам, смотря на небо, горящее в закате. Учиться передавать то же, что хотела передать ты, сжимая мою ладонь всё крепче, укладывая свою голову ко мне на плечо. Узнавать столь многое, что ты не смогла мне рассказать, всё ещё боясь быть непринятой, всё, что обычно мучало тебя по ночам и в те дни, когда всё казалось безнадёжным.

И в последний раз, гуляя с тобой, я пытаюсь всё взять из этой короткой встречи, приглядываюсь и прислушиваюсь ко всему, что окружает нас, и неожиданно понимаю, чем же наполнен твой мир. Звон трамваев и пустые места, бродящие среди них чужие голоса, призраки чьих-то слов и чувств, живущие рядом с каждой потерянной вещью, отблески стёкол, открывающие завесу других миров. Чувство тоски, охватывающее тебя при взгляде на проезжающие поезда, песни музыкантов, пронзающие до самой глубины души, выглядывающие из каждого тёмного угла духи старых улиц. Кошки-хранители города, встречающиеся на каждом шагу, шелест и запах книжных страниц, хранящие больше воспоминаний, чем семейный фотоальбом, танцы чаинок и крупинок сахара в кружках чая, жёлтый свет, льющийся из окон в чужой и такой интересный мир, запах и шум дождя, обволакивающие весь разум, все мысли. Опавшие листья, похожие на маленькие кораблики, тени, в которых прячутся наши с тобой души. Ветер, который может унести тебя далеко-далеко, показавшийся из-за облаков золотой хвост дракона, ягодный закат, который пробуждает что-то такое в душе. И, конечно же, эта дымка, опускающаяся на вечерний город, это предвкушение чудес при каждом повороте на неизвестную улицу.

И, уезжая, я всё ещё не могу отойти от впечатлений, от всего, что показали мне, такие знакомы с детства, а на деле вовсе неизведанные, улицы в эту недолгую с ними встречу. И я впервые в жизни делаю что-то такое, кажущееся мне неимоверно глупым, но очень правильным. Шепчу под нос, стоя на вокзале, прошу город, чтобы он всегда охранял тебя, не давал упасть в пучину отчаяния, дарил хотя бы изредка настоящие чудеса, а я просто буду знать, что ты под защитой, под покровительством его тихих дворов и шумных проспектов.

«Просто, храни её» - шепчу я на уже запотевшее стекло автобуса.

И теперь я уверен, что Город слышит меня и кивает в ответ, слегка улыбаясь сквозь дрёму.

Одним сентябрьским вечером в парке появилось кафе, возможно, его бы и вовсе не заметили, но … всё оно было увешано фонарями: они стояли на столиках и стульях, на витрине за стеклом, на каждом окне, висели над входом. Каких только нету здесь. Кованые со стеклянными вставками разноцветного стекла, из которых складываются прекрасные витражи. Красивые фонари с ажурными выкованными узорами на дверцах. Множество различных фонариков с железными вставками, на которых изображены лесные животные и птицы. В каждом из них теплится огонёк свечи, оживляя красочные витражи, играя в изгибах металлических узоров.

У кафе стоит молодой человек, одетый в цветной плащ, что слегка покачивается на ветру, на ногах — кожаные сапоги, которые перенесли не одно путешествие, зелёные улыбчивые глаза, ежик растрёпанных тёмных волос. Его зовут Люм, то хозяин чудесного заведения, он с улыбкой вручает по фонарю каждому, кто проходит мимо. Люди берут их и идут дальше, не задумываясь, от чего вдруг стало так радостно на душе. В парке начинает звучать негромкая весёлая музыка, которая будто льётся со всех сторон. Все бродят по тропинкам, дорожкам, держа в руках фонари, радуясь заводной музыке, кто-то и в пляс пускается, увлекая за собой друзей и знакомых. И, конечно же, никто не задумывается о том, что фонари-то волшебные. Каждый рисунок, каждый яркий витраж значит что-то своё. Вот, например, зёлёный клевер, что на фонаре босоногого мальчишки сулит ему удачу, змейка, притаившаяся на другом, что в руках у немощной на вид девчушки, обещает ей желанное исцеление от долгой болезни. У седовласого дедушки фонарь, на котором выкованы маленькие бабочки, подарит ему ещё долгие годы жизни, а у того парня, что страдает уже месяц бессонницей, разгораются на витраже теплым светом песочные часы — они дадут ему возможность исправить свою ошибку, но пока…

Веселится народ, пляшет и поёт, смеются, радуются все. Горят фонари в их руках, висят уже они везде на деревьях, стоят на скамейках, у фонтана, на его чашах, отражаясь в воде. Звучит музыка. Люди берутся за руки, те, кто давно был в ссоре, мирятся. Обретают счастье те, кто всегда были несчастны, влюбляются парни и девушки, веселятся дети. Лишь хозяин кафе стоит в сторонке, наблюдая за празднеством. В его руках последний фонарь. Он ждёт того, кому сможет отдать его. А вскоре на ведущей в парк дорожке появляется женский силуэт. Девушка с застенчивым взглядом, одетая в голубое платье идёт к парку, задумавшись о чём-то своём. Люм подходит к ней, вручая фонарик с витражом, на котором парят птицы в небесах, а потом приглашает девушку на танец и присоединяется к веселящейся толпе. Торжество длится всю ночь.

Поднимается уже солнце, музыка стихает, а люди начинают расходиться по домам. Уставшие, но счастливые, они несут с собой чудесные фонари и обсуждают происходившее в эту необычную ночь. Среди них пара, парень и девушка, обоим на вид лет двадцать. Босые ноги шлёпают по мощёной дорожке, в глазах всё ещё жажда веселья, смешавшаяся с приятной усталостью, на губах улыбки. Они идут, обнявшись, и тут парень говорит:

— А я знаю, что это было.

— И что же? — вопрошает его спутница.

— Вчера был День Фонарей, — торжественно и с некоторой таинственностью произносит тот.

— Это как? — удивляется девушка.

— Не знаю, — пожимает он плечами, — Просто в одном городке очень любили фонари, все от мала до велика умели делать очень красивые и изысканные свечи и фонарики. И однажды кто-то из его жителей, решил, что и другие должны увидеть эти прекрасные работы. Он — хозяин кафе. Каждый житель городка дал ему свои самые лучшие фонари, и тот отправился в путь, чтобы поделиться с другими частичкой своего дома.

Парень на минуту замолчал, а потом улыбнулся:

— Ну… я так думаю. Давай узнаем у него самого, — предлагает он и направляется к кафе.

Двое идут по улочкам, вновь по уже опустевшему парку и остановливаются ошеломлённые. Кафе исчезло, на его месте лишь стена, на которой золотистой краской написано: «Не скучайте. Мы вновь встретимся на следующий День Фонарей».

Хозяина чудесного кафе ждал новый путь.

Кто бы мог подумать, что крылья вырастут просто так в одно мгновение. Такое неожиданное чудо, но такое нужное. И, конечно, я сначала не поверил ни единому её слову. Лишь потом она приземлилась на балкон, на пятом-то этаже. Как хорошо, что больше дома никого не было.

Естественно, я впал в некий ступор.

— Чего пялишься, открывай, — с усмешкой произнесла подруга, — и как-то сразу всё стало совсем привычным, словно Алиса всю жизнь проходила с крыльями, да и от такой девчонки как она стоило ждать всего, даже подобного.

Я отворил дверь и направился на кухню, чтобы налить чаю. Предстоял долгий разговор. Она как всегда по-хозяйски уселась за столом и придвинула к себе вазочку с вареньем, уже намереваясь закусить им и без чая, но так вовремя я поставил кружку с напитком рядом.

— Ну… и? — попытался я начать разговор.

— Что «и»? — сделала Лиса непонимающий взгляд, продолжая поедать варенье.

— Крылья твои, откуда, обжора, — улыбнулся я, прекрасно понимая, что той не терпится рассказать о них.

— Подарили, — с хитрым блеском во взгляде ответила подруга, — за доброе дело.

— А что, их получить так просто? Вот так вот бабушку через дорогу переведёшь и уже летаешь? — чувствуя подвох, продолжал спрашивать я.

— Не-е, не так. Это и, правда, слишком просто. А я, может, жизнь волшебнику спасла. Самому сильному, могущественному и доброму. Самому важному волшебнику нашего города, а того глядишь и всего мира, — начала хвастаться Алиса.

— Ох, ну прямо самый настоящий супергерой. Смотри, а то от бахвальства крылья-то и отвалятся или в куриные превратятся, — засмеялся я.

Она надулась и с нотками обиды в голосе произнесла:

— Даже и повыдумывать уже нельзя. Ну а если серьёзно, всё как-то быстро произошло…

И Лиса рассказала о том, как по дороге в магазин к ней привязался бродячий облезлый кот, как она не пожалела и купила ему целую пачку сосисок, рискуя получить нагоняй от мамы. Поведала, как после того пообещала каждый день приносить животинке что-нибудь вкусненькое, как кот неожиданно заговорил и напугал её, как сказал о том, что не нужно так себя утруждать, он и сам может еду себе достать, если конечно не шастать по улицам под личиной бродячего кота.

— Ну, в общем, он оказался каким-то там волшебником, который искал добрых людей и бла-бла-бла. И потом предложил исполнить одно желание, которое будет поддерживаться за счёт одного доброго дела каждый день. А я возьми да ляпни, мол, хочу летать. И вуаля — крылья! — закончила она свой рассказ.

На кухне воцарилось молчание, но Лиса быстро его прервала.

— Но знаешь, все эти добрые дела, желания, крылья — всё это так банально, правда?

Вот тут я уж не сдержался и рассмеялся от души. Она вопросительно посмотрела на меня, когда эта небольшая истерика закончилась.

— Не могу я с тобой. Волшебника встретила, летать теперь умеешь, и, ей ещё всё это, видите ли, банально. Словно каждый день такие чудеса случаются. Хотя, кто тебя знает.

Она, как ни странно, ничего не ответила. Взгляд был задумчивым и слегка отрешённым, но долго это, как всегда, не продлилось.

— А знаешь, мама их не заметила. Да и вообще, кажется, взрослые их не видят.

— Вот и благодари того волшебника за эту продуманную мелочь, — ответил я, допивая остатки чая, — Мне вот только интересно, как ты спать с ними будешь.

— Что-нибудь придумаю, — не особо растерялась та, — И да, будешь со мной добрые дела вершить? Может, и тебе что-то перепадёт.

Я подумал хорошенько и ответил:

— Думаю, так это не сработает. К тому же, то твоя задача, я уж потом как-нибудь своё чудо поймаю. Тогда и полетаем вместе.

И Алиса улыбнулась, расправив крылья, а я улыбнулся ей в ответ, уже задумавшись о том, как буду отучать её от привычки входить через балкон.