Кровавая расправа 21 октября 1905 года (воспоминания рабочих).

На Киевской улице у кино-театра сгущалась толпа. Зачитывался манифест — о „дарованной царем свободе“.
В это время на опрокинутой кадке — трибуне появился Фролов.
— Товарищи! Свободу не дают, а завоевывают!.. Будем бороться с царизмом до конца!
Митинг прошел бурно.
К вечеру рабочие собрались в манеже (сборище новобранцев). Ораторы говорили, что необходимо освободить из тюрьмы политических и решили пойти с таким требованием к губернатору.
На другой день стало известно, что в город прибыл казачий отряд.
Мы, боевая дружина рабочих, начали готовиться к борьбе. В Кремлевском саду приступили к сооружению баррикад из скамеек. Вошли в Кремль, где состоялся митинг. Ораторы, братья Фроловы и Петров призывали к борьбе.
Боевая дружина рабочих направилась вверх по Киевской улице. Руководили ею Зюсманы, Корякины и Чижиков.
На Киевской снова открыли митинг. Здесь мы ожидали наших делегатов от губернатора. Наконец они показались у Киевской заставы.
Одновременно мы увидели идущих от „Спаса“ черносотенцев — во главе с Парамоновым. За ними появились казаки. Черносотенцы и казаки открыли в нас стрельбу. Мы рассыпались. Из убитых помню Бобякина и Зюсмана.
Бежавших останавливали и опрашивали:
— „Крест есть?“
Если не оказывалось креста, то черносотенцы кричали:
— „Бей его, черта волосатого.“
И били до полусмерти, или совсем убивали.

А. Чижиков.

Газета «Коммунар», № 253 (2185) от 6 ноября 1925 года.

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Наконец-то и наша компания дошла до новой постановки «Вишнёвого сада» в Крымском академическом русском драматическом театре им. М. Горького. Пьеса Антона Павловича Чехова, написанная им, между прочим, в моём родном Крыму, не ставилась в нашем театре 90 лет — удивительная несправедливость!

Конечно, данная постановка — несколько новое прочтение, поэтому смотреть её стоит прежде всего тем, кто знаком с первоначальным содержанием этой лирической комедии. Но главное в постановке сохранено — и классовая пропасть того времени, и неспособность одних приспособиться к новой жизни, и деятельная жажда других жить по новым порядкам.

Ведь, в сущности, главная героиня трагидрамы (а я бы именно к этому жанру отнёс это произведение Чехова) — Любовь Раневская — глубоко несчастная женщина, собственно, как и её брат и другие персонажи. Она хватается всеми силами за ту жизнь, которой уже нет. Очевидно, что её бегство в Париж после продажи поместья приведёт к новой катастрофе — пожалуй, окончательной. Типичная декадентская трагедия.

Чехов написал «Вишнёвый сад» накануне Революции 1905 года, до которой он так и не дожил. Бессмертный Антон Павлович — наш русский провидец, тонко чувствовавший нерв своей трансформирующейся эпохи.

Спасибо артистам и режиссёру-постановщику Анжелике Добруновой за хорошую работу и бережное отношение к нашей культуре. Браво!

Иван Мезюхо

Частым героем газетных полос, всяческих слухов, страхов, сплетен, а может и надежд в Туле нулевых — 1900-нулевых — был Иван Парменович Колоколин. Фигура во всех отношениях колоритная, выдающаяся. Купец, булочник, картежник, мордобой, черносотенец… В каком только амплуа не представал этот «мощный» — действительно мощный в отличие от Кисы Воробьянинова — «старик». Память о нем в нашем городе жила так долго, что даже по прошествии 20 лет, в дни празднования годовщины Первой русской революции, его никак не могли забыть.

Продукт тульских условий

Большего врага революционеров всех мастей и оттенков в Туле начала прошлого века — не найти. «Коммунар» за 8 октября 1925 г. в № 228 (2160) называл Парменыча главной фигурой черносотенного лагеря губернской столицы. В заметке «Из прошлого тульских фашистов» некто под инициалами «Н. Д.» (вероятно, это известный историк и краевед Н. М. Добротвор (1897-1967). — С. Т.) рассказывал о современнике следующее:

«Он жил за рекой [Упой], имел там собственную пекарню и булочную. Первоначальную известность получил как кулачный боец. Колоколин это — представитель растеряевских нравов и того купечества, которое хорошо выявил в своих произведениях Н. Лесков (купцы-самодуры, мордобои).

Колоколин <…> — продукт тульских условий, это — знамя казюцкой косности и общественной приниженности».

В событиях 1905 года Парменыч сыграет особую роль, оставив след как в доносах, так и в донесениях руководству Тульской губернии, открыто симпатизировавшему союзу «За царя и порядок», в коем заявитель имел честь состоять. Советская власть не смогла забыть Парменычу тех пламенных строк и воспроизвела их, правда частично, на страницах главного органа партийной печати губернии.

Герой реакции

«Говорят, что стиль этот — человек, — рассуждал Н. Д. —

На основании записки Колоколина можно судить, как о нем самом, так и о тех приемах борьбы с революцией, которые были в ходу у черной сотни.

Для нас „парменовский“ документ не только любопытен, но и полезен: он даст материал по вопросу о движущих силах революции 1905 г. в Туле».

Записка посвящена событиям декабря 1905 г. В те дни Москва переживала кульминационный момент Первой русской революции — Декабрьское вооруженное восстание, предвестником которого стала октябрьская всеобщая политическая стачка. С 9 декабря в столице начались бои регулярных войск с гимназистами, студентами и дружинниками. В планах у последних значился захват Николаевского (ныне Ленинградский. — С. Т.) вокзала столицы с целью прекратить сообщение с Петербургом.

О событиях в Москве Парменыч узнает из ночных телеграмм и не верит в реальность происходящего. Чтобы убедиться в отсутствии движения по Курской железной дороге он отправляется на вокзал (тогда Курский, ныне Московский). Там убежденный монархист воочию видит: революция в Туле идет уже полным ходом — поезда стоят, а в зале вокзала выступают ораторы.

Колоколин немедленно принимает контрреволюционные меры, с его слов весьма успешные, чем кончает в Туле всякую смуту. Обращаясь к столпившимся пассажирам и примкнувшим зевакам Парменыч восклицает:

«— Что вы на них смотрите, вы их за шиворот, да и выставьте ехать. —

В это время оратор обращается к публике:

— Что вы его слушаете, ведь это — черносотенец...

Оратор, по словам Пармена, не успел договорить, как он развернулся и дал оратору по морде (выражение дословное) со словами:

— А ты красносотенец!»

Революционер бросился бежать прочь. «Я за ним, — вспоминал монархист. — но тут он куда-то провалился. Когда я вернулся обратно, то бывшая в вокзале публика поднялась и говорит: „спасибо, дедушка, почаще бы их так“.

Когда я вернулся в багажную, меня встретили артельщики, какие меня все знают, и говорят: „спасибо вам, Иван Парменович. Очень вам благодарны, если бы почаще приезжали к нам, то этих ораторов у нас бы совсем не было“».

Следует помнить, хвастовство Колоколина адресовано не массовому читателю, а местным губернским властям. Он усердно рисует из себя «спасителя отечества от гидры революции», порою даже перегибая палку:

«— Вот, что, ребята, — снова воспроизводит свои слова с ж/д вокзала Парменыч. — я приведу сюда две или три тысячи рабочих с Оружейного завода и вы только укажите, где у вас ораторы и забастовщики, и мы их заставим работать, только вы, ребята, будьте смелее“».

Собрать пару сотен человек Иван Колоколин действительно мог. Но рабочих в его кругах практически не водилось, а вот «оголтелых хулиганов из босяцкой среды да лавочников» было в изобилии. Правда, по большей части они уважали в нем не столько политического деятеля, сколько неизменного организатора и первейшего участника крайне популярных тогда в Туле кулачных боев.

А обед — по расписанию

День следующий, 11 декабря 1905 года, черносотенцы проводили на богомолье в привокзальной церкви. Был среди них и первейший активист Парменыч. Не успел «священник начал служить молебен» как в храм ворвались «„человеки“ и говорят, что „в столовой собрались революционеры, вооруженные револьверами, и идут сюда“».

При всей своей прыти лезть на рожон Колоколин в этот раз не спешил: «Тогда я говорю, — писал он, — что надо дать знать в полицию — мне отвечали, что вокзалом и телефоном владеют революционеры — и просили меня на помощь. Я вскочил на лошадь и полетел в полицию».

В охранном ведомстве Колоколин решительно требовал казаков, на что дежурный ответил — «без полицмейстера (начальника полиции города. — С. Т.) он не может распоряжаться».

«Тогда, — пишет Пармен, — я сам принимаю на себя ответственность, и дежурный делает распоряжение, чтобы сейчас же послать на вокзал казаков — но ему отвечают, что казаки садятся обедать. Я кричу по телефону: „Разве можно обедать, когда расстреливают людей?“».

Только ближе к вечеру Колоколин разыскал полицмейстера, с которым и прибыл на конец Суворовской (ныне — Красноармейской) улицы:

«— Опоздали, Иван Парменович, — эти разбойники всех разогнали и перерезали»…

Революционеров бояться — молебен не стоять

В тот же день Колоколина пригласили к себе граф В. А. Бобринский и некто Офросимов (возможно Павел Александрович (1872-1946). — С. Т.) и другие вожди черной сотни в Туле.

«Граф Бобринский обратился ко мне (Пармену) с вопросом, что будут громить город ночью или нет. Я улыбнулся и сказал, что город громить не будут. Меня спросили, почему я так уверенно говорю? Я сейчас же указал на то, что у нас весь рабочий люд семейный и никто на это (погром) не согласится. Я вам за это ручаюсь. Тогда мне был опять предложен вопрос графом Бобринским — долго ли Тула может продержаться в осадном положении, так как Москва уже в руках революционеров какие могут нагрянуть и на Тулу — но я ответил, что если вооружить жителей, то продержится (Тула) очень долго».

12 декабря полиция Тулы выдала черносотенцам 300 револьверов.

«Я вооружил пока небольшую дружину, — рапортовал Парменыч. — с которой и начал помогать полиции. На 13-е декабря у нас предполагалась забастовка на Патронном заводе. Меня пригласил губернатор и рассказал, что у него нет ни одного солдата в распоряжении, а есть только 30 человек казаков и спросил, что делать нам. Я предложил так: усиленный наряд полиции у Патронного завода и послать всех казаков на город. Ему поручили. С моей стороны был риск участвовать, но, слава богу, я оправдал».

Кстати, не стоит забывать, что Колоколин прежде всего был купцом и купцом неплохим, поэтому, как позже писала «Тульская газета» (редактор-издатель В. Кузьмин, выходила в Туле в 1906 году), револьверы эти он успешно реализовал по весьма демократичным ценам. Так ли это было на самом деле неизвестно, ибо — не пойман, не вор.

Бесстрашный еврей

13 числа, в последний день декабрьских волнений 1905 г. в Туле, на Курском вокзале состоялось молебствие. Собралось до 1000 чел. Долго не могли найти попа — из‑за боязни подвергнуться нападению революционеров никто из духовенства служить не соглашался. Вопрос разрешили только при личном содействии архиерея. Кроме того, страх революционного террора до смерти напугал и председателя тульского союза «За царя и порядок», городского голову А. А. Любомудрова. Поэтому с речью выступил — почти революционный анекдот — еврей А. А. Грудман, «якобы представляющий служащих вокзала».

И лишь один туляк в тот день не сдрейфил. Конечно же это был Иван Парменович Колоколин. Воспользовавшись патриотическим настроением публики, он сумел восстановить движение по Курской железной дороге — отправить в Москву воинские поезда для подавления беспорядков. Все это опять же с его слов:

«Бывшие здесь (на молебне) машинисты и рабочие отправились на вокзал и воинские поезда сейчас же начали отправляться по очереди. С 14 на 15 декабря в 12 час. 1 мин. ночи был отправлен первый пассажирский поезд под охраной артельщиков, вооруженных револьверами — и после этого водворился порядок и пошло обычное движение поездов».

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Присоединяйтесь к интересному

Николай Эрнестович Бауман родился в Казани в семье столяра-краснодеревщика. Родной дом до сих пор стоит на улице Профсоюзной, хотя давно отселён и, скорее всего, ждет своей участи — мемориальной доски уже нет, и мало кто знает, что именно здесь появился на свет человек, ставший символом революционного движения. С юных лет Бауман отличался любознательностью и упорством в учёбе. Он окончил гимназию на Булаке, а затем Казанский ветеринарный институт, где получил диплом с отличием 22 августа 1895 года. В архиве института дела Баумана не сохранились, но в музее истории академии подтверждают: он не только окончил полный курс наук, но и успел поработать ветеринарным врачом.

Однако спокойная жизнь Баумана не интересовала. Уже в 1896–1897 годах он стал членом Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса. В марте 1897 года его арестовали, и почти два года он провёл в одиночной камере Петропавловской крепости. После этого был сослан на четыре года в Орлов (ныне Халтурин) Вятской губернии, но не смог смириться с ссылкой и бежал, эмигрировав в Швейцарию. Там он вошёл в Союз русских социал-демократов за границей, примкнул к группе «Освобождение труда», активно боролся с «экономизмом» и стал одним из ближайших соратников В.И. Ленина в подготовке газеты «Искра».

Бауман занимался переправкой газет и литературы в Россию, устанавливал связи с местными социал-демократическими организациями. В декабре 1901 года он направляется редактором «Искры» в Москву. Там он становится членом Московского комитета РСДРП и одновременно руководителем Северного бюро ЦК РСДРП. На своей квартире он организовал нелегальную типографию, через которую распространялись партийные материалы.

В начале 1902 года Бауман выезжает для налаживания связей с «искровцами» в Киев и Воронеж, но по дороге в Москву его арестовывают и заключают в Лукьяновскую тюрьму. 18 августа он бежит вместе с десятью другими арестованными и вскоре перебирается за границу.

Бауман принимал участие во Втором съезде РСДРП в 1903 году от московской организации, последовательно отстаивая линию большевиков и Ленина. После съезда возвращается в Россию и продолжает подпольную деятельность в Москве, где укрепляет Московский комитет, организует типографии и ведёт агитацию среди рабочих.

В июне 1904 года он вновь был арестован и заключён в Таганскую тюрьму. После освобождения в октябре 1905 года он активно участвовал в подготовке демонстраций, митингов и рабочих волнений. 18 октября 1905 года на Немецкой улице Бауман был зверски убит черносотенцем — агентом охранки, ударом обрезка газовой трубы. Его смерть вызвала массовую реакцию: похороны 20 октября превратились в грандиозную 300-тысячную демонстрацию, которая сыграла значительную роль в подготовке московского пролетариата к декабрьскому вооружённому восстанию.

В газете «Пролетарий» был опубликован некролог, написанный В.И. Лениным, где подчеркивалось, что жизнь и смерть Баумана — пример для всего революционного движения. В послереволюционной России его имя увековечили: в Москве появились Бауманский район, площадь, улица, Технический университет. В Казани его имя носила центральная улица города, бывшая Большая Проломная. Там же стоял памятник у здания ветеринарного института, рядом с Центральным парком, но в 2008 году он был разрушен вандалами, и обещанного восстановления так и не произошло.

Жизнь Баумана — это пример полной отдачи делу рабочего класса. Он прошел через аресты, ссылки, побеги, эмиграцию и подпольную работу, но каждый раз возвращался к борьбе. Его биография — не просто хроника революционной деятельности, а свидетельство того, что история создаётся конкретными людьми, готовыми рисковать жизнью ради своих идеалов.