Kaliskida

Предыдущая часть: Шёпот Извне, часть 3

Начало: Шёпот Извне, часть 1

Я выбежал не оглядываясь и ещё долго страшился даже в мыслях вернуться в тот проклятый дом. Несколько последующих дней прошли для меня словно бы в сумраке. Меня пугала малейшая тень, а каждый шорох заставлял затравленно оглядываться. Мне казалось, что некто непрестанно наблюдает за мной. Откуда-то извне, из-за пределов ведомой простому смертному реальности. Спустя продолжительное время, когда моё душевное равновесие начало приходить в некоторую норму, Старкевич снова напомнил о себе. В своём послании он опять предложил встретиться у него дома. Желание своё он выражал весьма настойчиво, предлагая обсудить все недопонимания в спокойной обстановке, а также развеять мои страхи относительно того, что мне довелось увидеть в ту злосчастную ночь.

На его предложение я откликнулся не сразу. Потребовалось ещё два дня, чтобы решиться на ответ. В своём сообщении я выразил готовность встретиться, но твёрдо указал, что не намерен более принимать участия в его экспериментах, а даже напротив, собираюсь прекратить их, с его согласия или без.

Путь к дому Старкевича дался мне с тяжёлым сердцем. Больше всего хотелось развернуться и направиться прямиком в полицию, но уважение к светлому уму и силе того открытия, что совершил этот учёный-затворник, не позволяли мне этого сделать. Мне не хотелось губить Старкевича, но лишь отвадить его от опасной игры, что он затеял в своей гордыне.

Он снова ждал меня в гостиной. Казалось, с нашей последней встречи ничего не изменилось, и Старкевич никоим образом не выражал беспокойства.

• Вы приехали, - тихо промолвил хозяин дома из кресла.

• Да, - я подошёл ближе, - но не намерен надолго оставаться. Я собираюсь закончить тот омерзительный шабаш, что Вы устроили здесь.

• Всё что Вы видели - это твёрдая наука. Мы с Вами столкнулись с тем, что неподвластно обывательскому уму. Мы заглянули туда, куда никто до нас не заглядывал и после уже никогда не заглянет. И стоя на пороге величайшего из открытий, Вы намереваетесь отступить? Просто потому что позволи страху заставить Вас усомниться?

Всё тот же ровный и безучастный голос. Именно он, а не его слова, вызвали у меня гнев.

• Усомниться? - вскричал я. - Усомниться?! Пётр, взгляните на себя? Вы же сами уже не похожи на человека. Гибель безвинной души на нисколько не заставила Вас задуматься о случившемся! Всё человеческое Вам с того момента кажется обременительным. Разве можно в погоне за знанием отринуть мораль?! - не получив ответа я продолжил. - Вы глядели в бездну и сами не заметили, как бездна заглянула в Вас. Отныне я не желаю в этом участвовать. Если прямо сейчас мы не спустимся и не уничтожим эту дьявольскую машину, я отправлюсь в полицию!

Гневная тирада оставила меня с тяжёлым дыханием и пересохшим горлом. Увидев на столике сервиз, я схватил чашку и отпил из неё. Лицо Старкевич за время нашего разговора не выразило и проблеска эмоций. Устав же наблюдать его безразличное выражение, я с шумом поставил чашку обратно и подытожил:

• Что ж, вы сами выбрали свою судьбу.

Я направился было прочь из гостиной, но едва успел сделать несколько шагов, как тело неожиданно вышло из повиновения. Комната сделала кувырок, я пошатнулся, а затем колени мои перестали держать тело. Скрипнуло кресло, надо мной, беспомощным, распластанным по полу, появился Старкевич. В руке он держал чашку.

• Вы правы во всём, - тихо проговорил он. - Единожды узрев, что таится на той стороне, осознав всю глубину скрытых истин, я понял, что здесь лишь пустота и тлен. Кому нужны все эти мелкие дрязги, невежество и перманентный страх смертности, если можно познать основы, по которым существует этот мир?

• Чааай…, - сипло выдавил я, борясь с непослушным языком.

Старкевич медленно опустошил чашку на пол, после чего бросил на пол и та с жалобным звоном раскололась.

• Вы правы, я сам выбрал свою судьбу. Для Вас же, к моему великому сожалению, такой привилегии не осталось. Вы поможете мне, хотите того или нет.

В тот миг, когда Старкевич склонился надо мной, милостивый разум соизволил пощадить меня и окончательно погрузился во мрак забвения. Я не знал, что творил этот обезумевший учёный за время моей беспомощности, но безошибочно понял всю цепь событий в первые же секунды после пробуждения. И понимание этого привело меня в ужас.

Я снова лежал на пьедестале этой ужасной установки. Раструбы окружали меня со всех сторон, а своды помещения уже наполнялись скрежетом и шорохом пробуждающегося механизма. Первым же своим порывом я попытался встать и броситься прочь, но отрава, которой опоил меня Старкевич, всё ещё действовала на меня.

• Хорошо, что Вы очнулись, - послышался голос Старкевича, от которого не укрылось моё пробуждение. - Можете гордиться собой. Второй раз Вам выпала честь стать очевидцем великого перерождения.

Я не видел учёного, но понимал, что он делает в этот момент. Шум нарастал, воздух вокруг уже начинал подрагивать. Я понимал, что каждая секунда приближает меня к чудовищной развязке, но всё ещё ничего не мог сделать.

• А знаете, мне даже немного жаль Вас, - снова заговорил Старкевич. - Действительно жаль. Впервые за долгое время мне повстречался ум, который тоже страстно жаждет познаний. Давно мне не попадались подобные люди. Но, в конечном итоге, и Ваш разум оказался слабым. Если бы Вам только удалось встать рядом со мной… Наверное, мне всегда не хватало соратника, кого-то равного.

Дрожание воздуха окрепло, и вслед за ним уже начали прорезаться первые клубы потустороннего света. Я снова и снова пытался шевельнуться. Каким-то шестым, неведомым мне, чутьём, ощущалась нависающая тень смертельной угрозы. Животный ужас наполнял помыслы, одновременно притупляя разум, но и давая силы на дальнейшую борьбу. Я не сводил застывших глаз с разрастающегося светового пятна, что клубилось всё шире и шире, я не прекращал попыток овладеть собой.

Пятно света тем временем окончательно разрослось и расступилось. Раскрылся провал в чёрный космический мрак. Тяжкий нездешний взгляд обрушился сверху сокрушительным ударом. Кошмарные образы заполнили разум, терзая его тысячами незримых когтей. Нечто во мраке шевельнулось. Я скорее ощутил это, чем увидел глазами. Оно надвигалось неотвратимым злым роком. И вот уже в черноте потустороннего провала начало прорисовываться смутное, неописуемое и необъятное.

По пьедесталу взошёл Старкевич. Он стоял рядом со мной и неотрывно смотрел на плоды собственных трудов.

• Да! Да! Наконец-то! Придите сюда. Я так давно ждал! Уж в этот раз мне ничего не помешает!

Обуревавший меня ужас, достигнув наивысшей точки, видимо придал сил и помог столкнуть себя с пьедестала. Оказавшись на земле, я бросил взгляд на Старкевича и едва не потерял рассудок от явившейся мне картины. Оно было тут. Оно смотрело на меня, на Старкевича, на весь наш мир сквозь невесомую грань.

Я не знал иного выхода. В то мгновение я пребывал на грани помешательства и не отдавал себе отчёта. Но всё же помнил, как поднялся, как, пошатываясь и оступаясь, добрался до установки и начал беспорядочно тянуть и нажимать, в надежде остановить этот сатанинский механизм. Мой успех подтвердился в тот момент, когда внутри него протяжно заскрежетало и судорожно завибрировало. Я тут же бросился прочь и успел укрыться за одной из бетонных свай, прежде чем всё вокруг поглотил ревущий огненный шторм. Я жался, опаляемый нестерпимым жаром и думал лишь об одном - хоть бы этот жар пожрал всё. И Старкевича, и того демона, что он призвал в своём безумии.

Даже утихнув, огненный вихрь продолжал звенеть ушах. Подвал теперь являл собой истинную преисподнюю. Вокруг полыхали языки пламени, воздух быстро затягивался дымом и едкой гарью. Особенно сильный очаг горел на месте установки, от которой не осталось ничего, кроме искорёженных обломков. Чёрный провал исчез бесследно, как и ощущение чужого присутствия. Сквозь боль, пронизывающую тело острыми иглами, я попытался отыскать Старкевича, но меня очень быстро прервал пронзительный раскат, раздавшийся над головой, а также несколько внушительных кусков бетона упавших в темноте.

Задрав голову, я тут же понял, что нужно покинуть это место, и чем быстрее, тем лучше. Сомнений не оставалось. Невиданный по силе взрыв не прошёл без следа для фундамента. Опоры слишком сильно пострадали, и теперь вся циклопическая громада дома рисковала вот-вот обрушиться.

Направляясь к лестнице, я то и дело вжимал голову в плечи, когда слышал раскаты и треск над головой. Ужас неведомого, сопровождавший меня последний час, сменился вполне ощутимым страхом оказаться погребённым под обломками. Пол под ногами содрогался всякий, раз как где-то рядом падал тяжёлый обломок. Лишь у подножия лестницы я позволил себе искру надежды, но её грубо загасил жуткий, нечеловеческий вопль, раздавшийся за спиной.

• Наконец! На-ко-нец!

Медленно, будто бы в полусне, я обернулся. На фоне особенного большого очага пламени, что остался на месте установки, проступила тень. В очертаниях её всё ещё угадывался человек, но лишь отдалённо и в какой-то извращённой, гротескной манере. Нечто инородное, нечто чуждое самое человеческой сути уже не позволяло назвать хозяина этого силуэта людским созданием.

Отчаянная судорога пробежалась по разрушающемся зданию, от чего деревянная лестница угрожающе хрустнула. Поняв, что единственный путь наверх грозит вот-вот исчезнуть, я побежал по нему, молясь про себя, чтобы ступени не обрушились вместе со мной.

Не знаю какое провидение спасло меня, но до верха я всё же добрался. Начавшееся разрушение дома уже проломило кое-где перекрытия, накренило стены комнат и коридоров, а пол то и дело уходил из-под ног. Пробираясь меж обломков, я непрестанно бросал взгляды за спину. Никто меня не преследовал, и я от всей души надеялся, что чудовище в подвале продолжает упиваться своим триумфом.

Коридор вывел меня в порядком пострадавшую гостиную. Дым и жар к этому моменту заполнил уже весь первый этаж. Доска с формулами опрокинулась на бок. Сервиз лежал осколками на полу, а одно из кресел отъехало к стене. Здесь я остановился лишь только на секунду, перевести дух перед решающим стремительным рывком к спасению, но сделать его этого не успел. Леденящее прикосновение кошмара сосредоточилось в одном единственном образе, застывшем между мной и маячившим где-то вдалеке выходом из дома.

• Я осознаю!

Голос этой неведомой твари всё ещё принадлежал Старкевичу. Тому самому исступлённому Старкевичу, которого мне доводилось видеть лишь в самые ужасные минуты, хотя оставалось неясным, каким образом он говорил. Ведь внешность твари мало походила на молодого красивого учёного. Благородные черты лица на глазах оплывали будто воск, оказавшийся под действием окружающего жара и дыма. Нос вместе с подбородком сползли к тому, что некогда являлось грудью, но сейчас походило на страшную вмятину от чудовищного удара. Левый глаз спешил нагнать их, а рот завалился на бок и теперь располагался почти вертикально. Одна нога вытянулась, будто резиновая, и подволакивалась следом, а пальцы рук тяготели к полу под собственным весом.

• Что с Вами стало?! - вскричал я в отчаянии.

• Я стал совершенным. Смертная оболочка теперь просто бессмысленна, и скоро я от неё избавлюсь. По сравнению с тем, что я приобрёл - потеря просто смехотворна. Знали бы Вы… о-о-о, знали бы Вы то, что я для себя открыл. Я слышу пение квантовых частиц и вижу время. Дуодецинион подвластен моей воле! Я могу вращать Вселенную одним своим желанием. Вдумайтесь только! Никто и никогда ещё не имел подобной власти! Весь мир принадлежит мне. Я созидатель и разрушитель. Я Альфа и Омега. Всё есть Я, и Я есть всё! И совсем скоро я отправлюсь Туда. Они меня уже ждут.

Его голос нарастал, поднимаясь к наивысшей точке радостного ликования. Вместе с ним нарастал и треск рушащегося здания. Очередная судорога встряхнула дом от основания до крыши и кусок потолка обрушился на том месте, где стояло порождение самого густого кошмара, что прежде именовалось Петром Старкевичем - талантливым и честолюбивым учёным. Мгновение спустя от него остался лишь провал в полу. Я разом перемахнул через разлом и едва не угодил под что-то тяжёлое, рухнувшее, когда здание снова содрогнулось. Пол вздыбился, едва не опрокинув меня обратно. Ломая ногти, я вскарабкался по образовавшемуся склону, последним усилием перевалился через порог и пришёл в себя, лишь когда от дома меня отделял по меньшей мере десяток шагов.

Здание проседало, проваливалось внутрь себя. Сначала исчезла крыша, затем внешние стены. Вскоре от дома ничего не осталось кроме дымящейся горки обломков. Я не тронулся с места когда дым над ними стал утихать, и лишь бесцельно блуждал взглядом по руинам. Именно таким меня отыскали приехавшая полиция и пожарные. Затем приехали врачи и увели меня подальше от этого места.

О результатах разбора завала я узнал спустя несколько дней, со слов полицейского. Он и многие другие приходили ко мне, чтобы расспросить об этом деле. Я без утайки поведал всё, что знал, и мои слова заставили всех усомниться в здравости рассудка. В конце концов, меня поместили в психиатрическую лечебницу, и выпустили лишь спустя полгода, убедившись в полном излечении. 

Согласно официальной версии, и той, которой в частности придерживался я, учёный-затворник Пётр Старкевич имел маниакальные наклонности к опасным экспериментам. Обманом он заманил меня в свои дела и заставил ассистировать, параллельно рассказывая истории про иные измерения, навеянные ему нездоровым воображением, пострадавшим на почве затворнической жизни. По доверчивости своей, я поверил его словам и начал активно помогать в делах. Раскрыв правду о гибели предыдущего ассистента, я заставил Старкевича перейти к более решительным действиям. Опоив каким-то зельем, он попытался убить меня своим устройством, но в результате неудачи, сам погиб в огне, что окончательно помутило мой разум, который для защиты и выдумал историю про внеземные разумы и преображение Петра Старкевича. Пожарные расчёты и полиция примчались на место едва поступило сообщение о столбе дыма, поднимавшегося над лесом.  Правда, сколько не велись поиски, под обломками так и не удалось обнаружить его тела, что, впрочем, списали на огромную силу пламени, испепеляющую обезумевшего учёного.

Именно с такой мыслью я покинул стены психиатрической лечебницы. И старательно держался её, более не проявляя проблем со своим ментальным здоровьем. Лишь тяжкая тревога, охватывавшая меня в темноте, напоминала о нанесённой травме.

Я долго не вспоминал прошедших событий. Очень долго. Запер их в самом дальнем уголке сознания. Но вынужденно  выпустил обратно, так как совсем недавно тьма ожила и заговорила со мной. Тьма напомнила обо всём, что я пытался так старательно забыть. Тьма напомнила, что ждёт меня, ждёт того мгновения, когда перестану страшиться и буду готов сделать шаг. А тьма знала, что этот день настанет. Ведь, повелевая основами мироздания, она могла и знала всё.

Тьма разговаривала со мной. Я слышал её всякий раз, как оставался один. Этот бесплотный шёпот. Шёпот, звучавший как его тихий и спокойный голос. Шёпот Старкевича. Шёпот Извне.

Предыдущая часть: Шёпот Извне, часть 2

Начало: Шёпот Извне, часть 1

Старкевич всё не присылал предложений о встрече, из чего я заключил, что могу приехать как только отыщу оставшиеся детали. Список оказался довольно внушительным, и потребовалось больше недели потратить на поиски всего необходимого. Учёный опять находился в гостиной, молчаливый, задумчивый, сосредоточенный на доске. Одного взгляда хватало, чтобы заметить отсутствие малейшего свободного места на ней.

• Вы завершили?! - с нетерпением воскликнул я.

Старкевич сдержанно кивнул.

• Теоретическая часть готова. Теперь осталось лишь завершить установку.

Я живо схватил свой груз и лист с инструкциями. Работа спорилась на удивление хорошо, но под самый конец я столкнулся с проблемой. Согласно последнему указанию в инструкции на одном из участков устройства требовалось установить трубу полутора метров длиной. Но мне никак не удавалось разместить её, так как что-то мешало мне. Вдобавок приходилось работать наощупь, что сильно осложняло дело.

В конце концов, мне надоела эта борьба, и я с усилием надавил, намереваясь простой грубой силой установить деталь на место. В ответ раздался скрежет и стук, после которого она внезапно без труда встала на отведённое место. Пошарив рукой, я вытянул на свет предмет, вызвавший у меня неприятную дрожь в теле.

В находке без труда узнавался обломок трубы, размерами похожий на ту, что я только что установил. Один край трубы выглядел чистым и ровным, а противоположный напоминал раскрывшийся цветок, чьи лепестки щерились острыми неровными краями. Рваный грани покрывал чёрный налёт, оказавшийся на поверку сажей. В голову тут же явилось воспоминание о бороздах, покрывавших опоры фундамента.

Замечание Старкевича о неудаче предыдущей попытки заиграло новыми, пугающими тонами. Ещё в прошлый раз мне стоило задаться вопросом о результатах этого, как выразился Старкевич, фиаско. Какой же силы катастрофа развернулась тут, если смогла после себя оставить ужасные шрамы на прочном бетоне? Я содрогнулся при этой мысли, ведь мы снова собирались пробудить эти сокрушительные силы. Не погубит ли нас самих творение Старкевича, когда вырвется на волю? Словно Перилая, сотворившего медного быка и ставшего первой жертвой своего ужасного орудия казни.

Ещё до конца не понимая зачем, я направился в сторону ближайшей бетонной сваи и приложил рваный край трубы к борозде. Естественно она ничуть не подходила к оставленному следу, но это подтолкнуло меня идти дальше, вглубь тёмной бездны подвала. Прилипчивое ощущение чужого присутствия следовало за мной по пятам, заставляя то и дело бросать торопливые взгляды, но я всякий раз лишь убеждался в неопровержимом факте своего полного одиночества.

Земляной сводчатый склон постепенно проступал в темноте. Свет от ламп пробивался сюда с большим трудом, и приходилось прикладывать силы, чтобы рассмотреть его неровную поверхность. Тяжкий дух влажной земли проникал в сознание, окутывая его дурманом, а усилившийся холод проникал под кожу, жадно кусая самое нутро. В полузабытьи я провёл рукой по липкой поверхности и ощутил под пальцами острый край, которому здесь явно не следовало находиться.

Немного усилий и под шум осыпающейся земли снаружи показался ещё один кусок трубы, на этот раз более внушительный. Но не эта находка привела меня в сильное смятения, а то, что оказалось нанизано на разорванный край. В первую секунду я не придал ей особого значения, но затем осознание стало настолько ошеломляющим, что я позабыл обо всём.

Ничего удивительного в этом нет, ведь найденный мной кусок ткани не производил какого-то значительного впечатления. Скрипучий и заиндевевший от плесени, он провёл в темноте не меньше нескольких месяцев, впитав запах и холод этого места. Просто кусок материи, который Старкевич использовал, когда собирал свою установку. Лишь обратив внимание на неровную, чёрную кайму обрывка, я узнал в нём останки рукава от чьего-то одеяния.

Температура в подвале нисколько не изменилась, но на одно мгновение я почувствовал нестерпимый жар яростного пламени. Тишина в подвале оставалась такой же мертвенной, но на один миг я услышал скрежет металла, рёв и вскрик ужаса. Окружающая тьма никуда не делась, но на один неуловимый момент меня обездвижила ослепительная вспышка.

Я сорвался с места, вихрем взлетев по лестнице, ворвался в гостиную и бросил к ногам Старкевича, обе свои обвинительные улики - обломок трубы и обгоревший край рукава.

- Это я нашёл внизу!

На мой гневный вскрик Старкевич отреагировал с холодной отрешённостью, даже не шелохнулся. Он лишь взглянул себе под ноги, после чего спокойно спросил:

• Вы закончили с устройством?

Сам вопрос и глубокое безразличие в голосе, заставило меня впервые ужаснуться. Я отшатнулся от человека, сидевшего в кресле. Раньше он представлялся в моих глазах одарённым учёным, для которого эксцентричность и некоторое высокомерие являлись чем-то само собой разумеющимся, но теперь передо мной раскрылся воистину холодный и нездешний разум, которому всё земное казалось чуждым и лишним.

• Так закончили? - продолжал допытываться Старкевич.

“Да” вырвалось у меня помимо воли, так как я отчаянно не желал разговаривать более с ним. Мне хотелось уйти прочь, сбежать немедленно и никогда не возвращаться сюда.

• Отлично, - промолвил Старкевич. - Значит мы можем начинать.

Наверное в другой ситуации меня бы порадовала такая новость. Но сейчас меня волновал совершенно другой вопрос.

• Что…, что случилось в прошлый раз?

• Моя первая поптыка запустить установку.

• Она ведь взорвалась…

Я не спрашивал. Я совершенно точно знал это. И Старкевич не стал врать или увиливать. Он кивнул, не утруждая себя лишними пояснениями.

• А это? - я указал на обгоревший рукав. - Вы были там не одни?

Старкевич снова кивнул. Я отступил назад, намереваясь немедленно покинуть уйти, но мой собеседник встал и заговорил:

• Если Вы намерены прямо сейчас уйти - я держать Вас не намерен. Но хочу сказать, что мы в шаге от завершения нашего долгого путешествия.

• Что?! - я задохнулся. - И Вас совсем не беспокоит, что я только что обнаружил?

Старкевич покачал головой.

• Не вижу смысла рассуждать на тему того, что уже случилось. Дела прошлого не исправить. Но их можно хотя бы окупить нынешними. Если мы отступим сейчас, то обесценим всё, что было брошено на алтарь.

• Но что если…?!

• Той ужасной катастрофы более не повторится. Я учёл ошибки и теперь уверен в успехе, как никогда.

Меня сотрясало от ужаса. Я не верил ни единому слову Старкевича. Точнее, не хотел верить. Рассудком я понимал, что обязан уехать отсюда и сообщить властям о случившемся. Но другая сторона, не расчётливого разума, но безрассудного любопытства, шептала иные речи. И выпестованные за долгое время, проведённое в обществе Старкевича, звучали они куда явственнее и громче.

Я не смог воспротивиться соблазну и согласился. Снова ступал я вниз по скрипучим ступеням, снова Старкевич вёл меня во сумрак зловещего подвала. Установка возвышалась над нами циклопическим Атлантом из древних легенд, а Старкевич казался тем, кто готов подчинить его своей воле.

• Встаньте туда, - распорядился он, указывая на пьедестал окружённый раструбами.

Нерешительность снова сковала меня, заставив усомниться в сделанном выборе.

• Почему я?

• Помните, что я говорил про влияние разума на ткань пространства-времени? Мне нужен канал, проводник, который позволит это сделать. Им станете Вы. Не волнуйтесь, там Вам будет угрожать наименьшая опасность.

На непослушных ногах я взошёл на возвышенность. Тем временем Старкевич начал обходить устройство, последовательно включая его. Щелчки, гул, потрескивания, перестуки - голос оживающей машинерии постепенно заполняли подвальные своды. Я же мог лишь молча наблюдать за хозяином дома в ожидании… чего-то. Моему разуму, не имевшему твёрдой опоры понимания, приходилось довольствоваться лишь красочными и смутными образами фантазии, рисовавшей нелепые картины. Но даже самое разнузданное воображение самого одарённого из творцов не смогло бы представить себе того, что случилось дальше.

Сначала мне померещилось лёгкое марево, исказившее очертания подвала. Я не сразу заметил это, списав всё поначалу на пережитое потрясение и усталость от долгого ожидания на ногах. Лишь когда Старкевич закончил обход и остановился напротив, изменения проявились достаточно явственно, и отрицать их существование оказалось решительно невозможным. Сам Старкевич и всё окружение начало расплываться и раскачиваться из стороны в сторону, будто бы нас разделяла стена падающей воды.

• Что происходит? - я затравленно осмотрелся по сторонам.

• Стойте на месте, – успокаивающе проговорил Старкевич. - Всё идёт именно так, как и должно. Сейчас следует проявить аккуратность и выдержку, иначе может произойти катастрофа.

Я снова замер, но теперь снедаемый дрожью ужаса. Мир вокруг всё сильнее и сильнее расплывался, искажался, ломался. Это становилось просто невыносимым, и когда я уже подступил к самой грани блаженного беспамятства, где-то наверху, над самой головой вспыхнул свет. Сначала я решил, что это дело рук Стракевича, но тут же отбросил эту мысль. Ведь учёный не сходил с места, неподвижно наблюдая за мной у подножия пьедестала. К тому же ни одна лампа не могла дать такого жуткого замогильного оттенка, ниспадавшего к моим плечам будто густой дым.

Медленно, словно во сне, я поднял взгляд, желая увидеть источник, и безрассудное любопытство воздалось мне сторицей. Я, наконец, дал волю эмоциям и  закричал, ибо свет изливался из ниоткуда, из пустого пространства под самым земляным потолком, из провала, чернее чем космическая бездна.

• Не шевелись! Конец уже близок!

Крик Старкевича. Он перекрыл шум работающей установки. И наполнил моё сердце леденящим кошмаром. Ещё никогда за долгие часы нашего общения, от него не слышалось такой бури эмоций, и лишь мельком появлялось на поверхности в мгновения наименьшего самоконтроля. Плотоядное вожделение, нетерпение, чуть ли не безумие. Всё это без труда прочиталось и на его лице, когда я посмотрел на учёного. Старкевич неотрывно смотрел на свет, а в благородных чертах застыло сардоническое исступление.

Это стало последней каплей. Я вознамерился сойти с пьедестала, завершить этот дьявольский спектакль. Но как и говорил Старкевич, конец оказался ближе, чем я думал. Нечто невообразимое сотрясло само мироздание. Первородный космический кошмар пронзил меня, лишив малейших сил, а ощущение чьего-то пристального взора наполнило сознание до краёв, не оставив места для воли и мыслей.

• Вот оно! - возопил Старкевич. - Вот!

А затем мир взорвался калейдоскопом красок. Меня словно бы сорвало с места и отбросило в сторону. Я узрел этот же самый подвал и эту же самую установку, но в другом времени.

• Потяни за тот рычаг!

Старкевич стоял на том самом месте, где мгновение назад находился я. Он активно сыпал распоряжениям и размахивал руками, будто кукловод, давая указания второму участнику этой сцены. Незнакомый мне человек торопливо подчинялся воле Старкевича, выполняя указания с усердием и неукоснительной точностью. Потянув за указанный рычаг, он отступил на шаг назад.

• Отлично! - воскликнул Старкевич, снедаемый ликованием. - Вот-вот… Мы уже так близко! Так близко! Представь только, какие тайны нам откроются! А теперь включи вот это.

Я наблюдал за тем, как установка постепенно оживала. Старкевич деятельно руководил своим помощником, его взор лихорадочно сверкал, на губах плясала столь алчный оскал. Он весь дышал нетерпением, его ничуть не пугало происходящее. Даже когда установка подёрнулась маревом, Старкевич вскинул кулак в победном жесте.

Наблюдать за происходящим со стороны оказалось ничуть не менее жутко, чем оказаться внутри событий. Тем более ощущения, одолевавшие меня в тот момент, обладали поразительной точностью и правдоподобность. Потусторонний свет, быстро заполнивший своими клубами окружающее пространство, принёс с собой эхо чьего-то присутствия. Не только меня оно вновь лишило дара речи. Помощник Старкевича с каждым разом всё больше пугался происходящего, пока наконец не решился выступить против происходящего и прекратить эксперимент.

• Не смей! - гневно прорычал Старкевич. - Теперь нельзя отступать!

В этот самый момент источник, из которой изливался неведомый свет, начал видоизменяться. На его месте начал расти и шириться зев чёрного провала. Раскрывшись, он открыл путь в чуждый самому человеческому бытию пространственно-временной план бытия. Там сверкали и скручивались в спирали вспышки разноцветных звуков. Там ощущения разливались потоками бурных вод, а свет отвердевал словно камень. И в центре этого Извне пребывали вечные мыслящие структуры, превосходившие своими размерами целые галактики.

• Да! - завопил Старкевич. - Наконец-то! Я нашёл вас. Вот он я, вот! Раскройте мне свои тайны! Я готов!

Я почувствовал, как нечто в той тьме шевельнулось в ответ на его зов. Как оно двинулось навстречу, желая узреть того, кто так страстно желал их увидеть. В отличие от Старкевича, я не желал этого, предчувствуя космическую угрозу, источаемую с той стороны, но лишь в мыслях мог протестовать.

Увлечённый происходящим, Старкевич не заметил, как помощник, переполненный ужасом, кинулся к установке. Он начал без разбору нажимать и дёргать переключатели, рвать провода и разбивать приборы. Раздался пронзительный стон металла, скрип, и скрежет. Чёрная рана в мироздании дрогнула и принялась стремительно затягиваться. За миг до своего исчезновения поднялся неистовый вопль “Нет!” принадлежавший Старкевичу, после чего всё потонуло в грохоте страшного взрыва.

Я никак не пострадал от стены огня, охватившей помещение, ибо не принадлежал этому времени. Зато я наблюдал, как пламя пожирает смелого помощника, бросившего вызов творению Старкевича. Части машины разлетались в стороны, ревущая неукротимая сила сметала всё на своём пути, а затем обезумевший мир затих. Огонь ещё догорал то тут, то там, но среди разверзшейся преисподней возвышался тот, кто правил ей. Старкевич так и остался стоять на пьедестале, целый и невредимый. Он долго смотрел в то место, где ещё мгновение назад сосредоточился ответ на все его вопросы. А потом медленно сошёл с возвышенности и зашагал прочь. На лице его отныне властвовала лишь апатия и безразличие.

• Вот оно! - возопил Старкевич. - Вот!

Я вернулся в утерянное мгновение, но наполненный отныне новыми знаниями. Передо мной стоял подрагивающий в мареве Старкевич, а сверху разрастался разрыв в пространственно-временном континууме. Ощущение чуждого присутствия давило с неистовой силой, и я понимал, что долго не смогу противиться ему. Иного выбора не оставалось. Ничто не способно остановить разворачивающийся кошмар, кроме самоубийственного рывка. Из последних сил, уже проваливаясь в забытье, я кинулся вперёд, прочь с пьедестала, без малейшего сомнения в сделанном выборе. Лучше сгореть в пламени, чем столкнуться с тем, что таилось по ту сторону.

Но смерти в огне мне довелось пережить в этот раз. Я пришёл в себя себя на земляном полу, лёжа рядом с безмолвной и невредимой установкой. Надо мной стоял Старкевич.

• Вы прекратили эксперимент раньше времени, - сказал он бесцветным голосом. - Хорошо, что я успел остановить машину.

Собственное дыхание давалось с трудом, но я нашёл возможность выдавить:

• Я не мог иначе. Те силы, что мы призвали… они…

• Я понимаю, - кивнул Старкевич. - Они напугали Вас. Но бояться тут нечего.

Он протянул руку и помог встать.

• Что это было?

Не утрудившись словом, он поманил меня за собой. Спустя несколько минут мы очутились в креслах гостиной. От учтивого предложенного чая я отказался, так как не чувствовал себе сил ни пить, ни есть. Старкевич же начал неторопливый рассказ.

• Всё началось с моих философских и теологических изысканий. У всех религий имеется одна общая объединяющая идея. Идея о высшем разуме, что управляет реальностью. Это можно списать на невежество и простоту древних людей, что в дальнейшем просто перекладывалось на последующие учения, которые опирались в своей основе на предыдущий опыт, но меня не оставляла идея о том, что потребность Высшем Разуме лежит в основе нашего бытия. Каким бы образом мы не пытались описать его. Со временем я обратил свой взор к квантовой механике и теории относительности, как передовым научным мыслям и тут отыскал новые ценные направления для поисков. Многопростраснтвенность наших измерений заставили меня по новому взглянуть на природу сознания. Я понимал, что мы неотрывно связаны с миром, в котором живём, а значит и мыслим по его законам. Это всё привело меня к идее, что существует нечто такое, что мыслит за гранью нашего понимания и проекцией чьего сознания мы на самом деле являемся. А затем я набрёл на такую гипотезу как Больцмановский мозг. Не слышали? Что ж, это гипотеза о том, что во Вселенной может зародится мыслящая структура, которой не требуется тело. Она возникнет из космического вещества благодаря квантовым и гравитационным флуктуациям и может существовать вечно. Такое сознание будет отличаться от нашего с Вами. Такое сознание не делит время и пространство между собой, не опирается на что-то. Такое сознание не обладает непрерывностью и консистентностью. Но зато ему доступны самые глубокие тайны бытия. Сегодня мы с Вами заглянули в обитель этого сознания. В двенадцатое измерение. Измерение, которое превосходит все прочие, которое властвует над ними. Именно там обитают эти поражающие воображение структуры. И именно благодаря им существуем мы, имея возможность наблюдать нашу с Вами Вселенную. Что же случилось в предыдущую мою попытку? А, Вы всё видели... Что ж, неудивительно. В такой ситуации время лишь глупый предрассудок… Тогда Вам прекрасно известно, что случилось. Мой помощник поступил опрометчиво. Он погиб в огне и погубил установку. Без Вас я бы её не восстановил, в этом я искренне благодарен. Что до меня…? Вы и это заметили. Что ж, скрывать не буду. Стоя там, внутри установки, я успел коснуться непостижимого разума, что обитает по другую сторону. И это оказалось настолько неописуемо, что изменило меня навсегда. Увы, теперь ничто земное мне более неинтересно. После явившихся мне тайн… Но не будем более об этом. Надеюсь теперь, когда мы обсудили наши вопросы, когда я без прикрас раскрыл для Вас оборотную сторону моего исследования мы сможем попробовать снова. Нам осталось совсем немного… Куда…?! Куда Вы?!

Первая часть: Шёпот Извне, часть 1

Спустя несколько дней он вышел на связь с очередным приглашением. Я без раздумий принял его, так как минувшее с нашей последней встречи время сгорал от желания глубже проникнуть в тайну странного механизма. Как и в прошлый раз хозяин встретил меня на пороге своего дома. Мы разместились в гостиной, которая претерпела мало изменений с прошлого раза. Единственным отличием стало появление грифельной доски, щедро покрытой какими-то записями. Одного взгляда на меловые символы хватало, чтобы убедиться в их строгой математической природе. Формулы и пространные выражения убористыми строками покрывали поверхность, и лишь небольшой край доски оставался пустым, намекая на незаконченность работы.

Присев в кресло, я взял со столика уже подготовленную чашку. Взгляд мой неотступно скользил вверх и вниз, в бессмысленной попытке ухватить смысл. В конце концов, я вынужденно признал своё поражение, и в этот момент Старкевич взял слово.

• Вижу Вы заинтересовались моей работой?

• Если бы мне было по силам понять её.

Я отпил из чашки, наблюдая при этом за Старкевичем. Спокойный, равнодушный, без пламени азарта или нетерпения. В отличие от меня, к своей чашке он не притронулся, и вместо этого подошёл к доске.

• Что же Вам неясно, мой друг?

• Признаться, трудно сформулировать, так как я не понимаю что это такое на чисто принципиальном уровне.

Старкевич поднял мелок и указал им на самый верх.

• Что ж, в таком случае я постараюсь объяснить кое-какие общие понятия. Это действительно, сложная, зыбкая область, которую ещё предстоит исследовать досконально. Что Вы знаете о мембранной теории Вселенной? Ничего? В таком случае Вам стоит знать, что это одна из гипотез, которая должна объединить все другие теории о строении Вселенной. Квантовый микромир и гравитационный космологический мир до сих пор противоречат друг другу, порождая парадоксы и вопросы о работе самых фундаментальных, самых глубинных законов бытия. Мембранная теория призвана ответить на эти вопросы. Базируется она на представлении о Вселенной, как многомерном пространстве.

• Многомерном? В том смысле, что во Вселенной более трёх измерений?

Старкевич кивнул.

• Верно. Считается, что измерений одиннадцать. В частности этим можно объяснить, почему гравитация намного слабее остальных трёх фундаментальных взаимодействий. Так вот, наша Вселенная - это трёхмерная мембрана, прикреплённая к одиннадацатимерному пространству. Подобных мембран может быть бесконечное множество и каждая из них - это своя уникальная Вселенная со своими законами физики. Законы же физики в этих Вселенных определяются колебаниями струн. То, что мы с Вами понимаем как элементарные частицы, вроде электронов и кварков, на самом деле является бесконечно длинными одномерными струнами, характер колебания каждой из которых и определяет свойства конкретной элементарной частицы.

Я ещё раз взглянул на сложный узор из математических формул.

• Вы намерены доказать эту гипотезу?

В полумраке гостиной от меня не укрылось то едкое презрение, с которым мой собеседник воспринял эти слова. Впрочем, Старкевич быстро нашёлся, и по его голосу уже не получилось бы сказать о секундной буре эмоций, овладевшей им.

• Дорогой друг, я не сомневаюсь, что данную гипотезу подтвердят, причём в самое ближайшее время. Последние успехи в области точных измерений квантовых состояний позволяют надеяться на прорыв на этой стезе. Я же… х-м-м-м… я же не ищу себе славы того, кто пройдёт проторенной тропой. Я намерен совершить настоящий переворот, намерен потрясти сами устои научной картины. Я собираюсь пойти дальше, нежели любой из учёных доселе.

От его слов у меня перехватило дыхание. Такая уверенность, такое чувство полнейшего превосходства и понимания. Складывалось впечатление, что он уже совершил это самое открытие и просто не желал торопиться с его обнародованием.

• И в чём же заключается Ваше открытие в таком случае?

• Я намерен заглянуть в пространство между. В двенадцатое измерение, туда где наша и иные Вселенные пребывают сейчас.

Меня озарило с ослепительной яркостью.

• Та установка в подвале!

• Верно, - кивнул Старкевич, - именно она позволит достичь моей цели.

• Но что же Вы там намерены обнаружить?

Мел в руках Старкевича едва заметно скользнул по надписям и медленно спустился к ещё пустому углу доски.

• Я намерен раскрыть секрет сознания, - прошептал он.

Его ответ озадачил меня. Я уже собрался было попросить пояснений, но Старкевич бросил мелок.

• Мой друг, - сказал он, оборачиваясь, - я не просто так пригласил Вас сюда. У меня есть большая просьба. Дело в том, что моя установка ещё не закончена. Впереди большая работа, которая требует сил, а главное, времени. Как Вы можете заметить, я ещё не закончил теоретическую часть своего исследования, и, боюсь, теперь мне потребуется всё доступное время, чтобы завершить начатое. Поэтому у меня совершенно не остаётся возможности заниматься своей установкой. И я прошу Вас посодействовать мне в этом.

В гостиной повисло молчание. Предложение Старкевича заставило меня застыть на месте.

• Я…, - мне пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить, - я весьма благодарен столь большой чести, но… я не учёный. Я не обладаю нужными знаниями Боюсь, мне нечем помочь Вам.

• Нет поводов для  волнения, - Старкевич успокаивающе поднял руку. - Я уже знаю, что и как нужно делать. Мне требуется человек, который займётся поисками необходимых материалов и окончательно сборкой моего устройства. Конечно же, в сопровождении подробнейших инструкций.

Предвкушение участия в научном открытии, которое сможет перевернуть весь мир, вызвало во мне трепет. Быть в центре чего-то великого, увидеть своими глазами как творится история -  именно об этом я мечтал всю свою жизнь.

• Ну так что? - он положил на столик свёрнутый лист. - Готовы пуститься со мной в самое головокружительное путешествие из когда-либо мыслимых?

В следующую секунду лист оказался у меня в руках.

• Что здесь?!

• Материалы, которые потребуются для завершения установки. Это лишь первая часть. Думаю, раздобыть требуемое не составит большого труда. Предлагаю встретиться у меня через пару дней со всем, что есть в списке, и приступить к работе.

На этом мы и расстались. Я с рвением принялся за поиски. Меньше всего проблем возникло с нахождением медных проводов. Для поиска неодимовых стёкол пришлось уже основательно постараться, а с рубиновыми стержнями возникли наибольшие проблемы. Тем не менее, мне удалось раздобыть и их, так что к Старкевичу я приехал в приподнятом настроении.

Доска в гостиной располагалась на своём месте, сервиз дожидался на столе, как и прежде. После краткой беседы и расспросов, о том, как мне удалось всё отыскать, Старкевич повёл меня знакомой дорогой в подвал. Пока я раскладывал принесённые вещи, учёный оставил новый лист с инструкциями и незаметно удалился наверх.

Несколько часов пролетели как один миг. Всё моё внимание сосредоточилось на деле, на точном выполнении действий, на проверке и перепроверке проделанной работы. Я затягивал болты, прокладывал провода, устанавливал стёкла и закреплял рубиновые стержни. Завершив последний из пунктов в списке, я позволил себе короткую передышку, чтобы ещё раз окинуть взглядом проделанную работу.

Даже сейчас, ощущая себя чуть ли не хирургом, проникающим в сокровенное нутро таинственного механизма, я пребывал в благоговении. Чувствовалось что машина скрывает какую-то жуткую, непостижимую тайну в своих циклопических размерах и странном хитросплетении механизмов. Впечатление усиливалось местом, в котором Старкевич спрятал свою установку. Большой, мрачный подвал, скрытый под домом. Более пристанище потусторонних тайн, нежели научная лаборатория. На мгновение даже померещилось, что тени в углах этого огромного чертога ожили и хищно подступили чуть ближе, а из их глубин глянуло нечто нечеловеческое и противоестественное природе.

Подгоняемый тревожным предчувствием, я быстро собрал вещи и спешно поднялся наверх. Старкевич сидел в гостиной, в кресле с чашкой в руках и взглядом, застывшем на доске. Моё появление вырвало его из размышлений, и он внимательно выслушал краткий доклад о проделанной работе.

• Отлично, - подытожил он таким тоном, словно бы это не имело для него никакого значения. - Я не прогадал, обратившись к Вам за помощью.

Уставший после трудного дня, я распрощался и собрался уже уходить, когда обратил внимание на доску, которую ещё несколько минут назад так пристально созерцал Старкевич. Насколько я мог судить, количество символов в углу прибавилось.

• Удалось продвинуться?

Старкевич сразу понял о чём идёт речь.

• Да. Впрочем ещё многое впереди. И прежде чем Вы уйдёте, - он протянул очередной сложенный листок. - Здесь новые материалы. Встретимся через несколько дней, я напишу Вам.

Следующая встреча состоялась спустя пять дней. К этому моменту мне удалось достать последний и самый трудный предмет из списка - кварцевое стекло. На крыльце меня, против всех ожиданий, никто не встречал, но входная дверь оказалась приоткрыта. Хозяин отыскался в гостиной, стоя перед доской с мелком в руке. На моё появление Старкевич отреагировал едва видимым поворотом головы, впрочем сопроводил его гостеприимным предложением отдохнуть. Я решительно отказался и сразу же отправился в подвал, предварительно взяв со стола лист с инструкциями.

Я живо приступил к работе, но моё одиночество продлилось недолго. Вскоре следом за мной спустился Старкевич. Он молча пронаблюдал за моими трудами, а затем прошёлся вокруг установки, осматривая её то тут, то там.

• Как сегодня дела наверху? - спросил я, намекая на доску.

• Достаточно хорошо, - последовал ответ. - Мне удалось решить проблему осцилляции струн. Это сильно продвинуло меня в завершении моей теории.

• А что конкретно Вы надеетесь обнаружить там… за гранью?

Сказав это я тут же подумал, как глупо это прозвучало. Будто бы мы рассуждали не о строгой научной теории, а какой-то эфемерной эзотерической материи, и строгий ум учёного наверняка осудил бы меня за подобное суеверное восприятие. Но Старкевич ничего не выразил на этот счёт.

• Ответы на многие вопросы.

• Вы говорили, что намерены узнать секрет сознания. Почему именно там его следует искать?

Старкевич ненадолго задумался, прежде чем заговорить.

• Известен ли Вам механизм работы нашего мозга? По сути, это движение электрических импульсов, вызванных химическими реакциями в синапсах. А не задумывались ли Вы над тем, насколько глубок этот процесс? Ведь если весь наш мир пронизан взаимодействиями квантовых струн, то и наш мозг подчиняется тем же законам.

• Но при чём тут двенадцатое измерение?

• При том, что изыскания в этой области привели меня к выводу, что наше сознание просто обязано быть связанным с неким измерением более высокого порядка, нежели все остальные.

• Почему?

• Всё дело в антропном принципе. Наша Вселенная существует именно так, по той причине, что в ней есть разумное существо, способное познать принципы существования этой Вселенной. Тончайшая калибровка всех фундаментальных основ привела нас к этому, а значит мы сами неким образом влияем на них. У меня есть основания полагать, что именно в двенадцатом измерении сокрыт тот самый источник мысленного воздействия, что формирует все Вселенные.

Последняя фраза озадачила меня. Старкевич говорил о столь трудных вещах с поразительной уверенностью. Будто бы лично сталкивался с теми материями, о которых рассуждал в этот момент. Впрочем, ему не захотелось развивать тему дальше. Он предложил закончить на сегодня, но я решил напоследок проверить проделанную работу ещё раз. Старкевич не стал дожидаться меня и вскоре убыл наверх, а я прошёлся вокруг установки, тщательно осматривая каждое соединение.

Уставшее тело просило отдыха. Стоя подле бетонной сваи, я размышлял над ходом мыслей Старкевича и поражался широте и смелости его взглядов. Поднимаемые им темы казались просто фантастическими, а выводы скорее порождением безумного рассудка, нежели стройными гипотезами учёного. Тем не менее, я всецело верил этому тихому молодому человеку с тонкими чертами лица. Мне страстно хотелось узнать, что же будет в конце, увидеть установку в действии и стать свидетелем величайшего открытия. Пожалуй это станет самой яркой кульминацией моей жизни.

Отдохнув, я отстранился от опоры и в этот момент моя рука нащупала на шершавой бетонной грани странные глубокие борозды. Из-за недостатка света, заметить их издалека не представлялось возможным, и лишь склонившись вплотную, мне удалось различить их. Полосы с неровными краями щедро покрывали опору с одной из сторон. Проведя же по ней пальцами, я обнаружил, что на них остался едва заметный чёрный налёт.

Я незамедлительно прошёлся по подвалу и обнаружил подобные отметины на других опорах. Вскоре же мне открылась закономерность, вызвавшая неприятное тревожной чувство. Словно лучи, эти отметины на бетоне сходились к единому центру - тому месту, где возвышалась установка.

Совсем сбитый с толку, я поспешил наверх. Старкевич дожидался меня в кресле и жестом пригласил присесть рядом.

• Я хотел бы ещё раз поблагодарить Вас, - сказал Старкевич. - Ваша неоценимая помощь позволила мне сильно продвинуться. Осталось совсем немного, прежде чем можно будет приступить к завершающему этапу.

• Завершающему? - я бросил взгляд на доску и обнаружил, что угол почти заполнен.

• Да, - Старкевич кивнул и протянул мне листок. - Здесь остались последние детали.

Взяв инструкции, я направился в сторону выхода, но в дверях гостиной вспомнил вопрос, ради которого так спешил сюда.

• Пётр, - я обернулся к учёному, который терялся в глубокой тени, отбрасываемой спинкой кресла, - я бы хотел разъяснить кое-что. Вы так подробно и чётко объясняете что нужно делать. Скажите, только честно - Вы уже однажды запускали эту установку?

Старкевич смотрел на меня. Я не видел, но ощущал этот взгляд.

• Да, - наконец, ответили из тени. - Однажды я уже попробовал её запустить.

Глубокие борозды в бетоне немедленно всплыли в моей памяти.

• И что же тогда случилось?

Старкевич выждал краткую паузу.

• Я потерпел фиаско.

Поняв, что больше ничего от него не узнаю, я покинул гостиную.

С самых первых  минут Пётр Старкевич приковывал к себе внимание. Его появление на пороге аудитории оказалось достаточным, чтобы прекратить малейшие разговоры. Затем он проследовал к кафедре, распространяя вокруг себя то неуловимое чувство присутствия, которое сразу выдаёт человека нетривиальных интеллектуальных способностей.

Таковым оказались первые мгновения моего знакомства с этим молодым учёным. В той лекции Старкевич затрагивал темы квантовой механики и природы сознания, но как мне довелось убедиться вскорости, круг его интересов не ограничивался лишь этими темами. Глубина поднимавшихся вопросов с каждым разом сильнее распаляла мой интерес. Он же и побуждал меня посещать выступления Старкевича снова и снова  пока однажды я не решился на разговор лицом к лицу.

Внешность молодого учёного бросалась в глаза уже издалека, но лишь в непосредственной близости проступали те необычные детали, которые добавляли тревожные штрихи к общему портрету. Тонкие, можно даже сказать аристократичные черты подкреплялись странной бледностью кожи и сдержанностью манер. Лёгкая улыбка, трогавшая время от времени его губы, таила в себе некое загадочное и доступное лишь ему одному движение мысли. Но даже всё это не могло скрыть самого главного и пугающего - необычайной пустоты, сквозившей в серых глазах, притаившихся за саваном стёкол в тонкой оправе.

На моё появление Старкевич отреагировал в своей обычной манере доброжелательного любопытства. Я же не смог сдержать бури эмоций и засыпал его потоком вопросов, на каждый из которых молодой учёный отвечал с той поразительной простой и непринуждённостью, которая неизменно сопутствовала человеку самого широкого спектра познаний и интересов. В своих рассуждениях он с лёгкостью приводил примеры из древнегреческой философии, шумеро-аккадских мифов, последних открытий в области математики, физики и биологии, а в нашей продолжительной и жаркой беседе я сам не заметил, как минуло несколько часов, в течение которых мы исходили немало длинных и безлюдных вечерних улиц. Наконец, я решился задать последний, волновавший меня более всех остальных, вопрос.

• Пётр, в своих лекциях Вы утверждаете, что наше сознание на самом деле иллюзия восприятия. Что мы, на самом деле, не мыслим в том понимании, которое имеется в виду подавляющим большинством людей!

Тут я впервые обнаружил интерес у своего собеседника. Ничем иным Старкевич не выдал его, кроме как искрой, мелькнувшей, в глубине пустых прежде серых глаз. Он не проронил ни слова, и его молчание я воспринял как приглашение говорить дальше.

• Я до сих пор не понимаю, почему Вы так уверенно говорите об этом. Что же в таком случае, по Вашему мнению, есть сознание?

Ещё некоторое время Старкевич хранил безмолвие, словно бы пребывая в размышлении над трудной дилеммой

• Скажите, Вы считаете, что обладаете сознанием? - неожиданно спросил он, и в полнейшей убеждённости своей правоты я утвердительно кивнул. На это мой собеседник добавил. - А как Вы это определили?

Тут у меня возникла заминка. Подобрать вразумительный ответ оказалось не так-то и просто.

- Я… я воспринимаю этот мир. Своими чувствами. Я наблюдаю его. Я слышу его. Я ощущаю запахи, вкусы, касания. И я могу интерпретировать их надлежащим образом. Я мыслю и следовательно существую.

• Cogito ergo sum, - Старкевич поправил очки. - Что ж, в таком случае позвольте задать Вам следующие вопрос: а что такое такое “ощущать”? Задумайтесь. Вы видите не потому что это некий сакральный акт сознательного процесса. Вы видите потому что фотоны света падают на рецепторы сетчатки глаза и возбуждают их. И даже в этом случае Вы не видите сам объект. Просто зрительный кортекс интерпретирует электрические импульсы, поступающие в него. Получается, если нет света - значит Вы не сможете наблюдать окружающую действительность. В таком случае будет ли она существовать? А ведь зримый простым человеческим глазом диапазон света весьма узок. От нас сокрыт головокружительный спектр самых разных излучений, которые мы никогда не увидим напрямую. Тоже самое касается колебаний воздуха, которые мы считаем звуком. Как поют столкновения чёрных дыр? Или вибрации космических струн? Мы никогда этого не узнаем. Потому что наш мир сильно ограничен нашим же чувственным восприятием. Он сокрыт внутри небольшого объёма около полутора тысяч кубических сантиметров, который мы называем мозгом. Именно там сосредоточен наш якобы объективный мир, вся достоверность которого зависит от показаний весьма неточных и ненадёжных приборов, что мы именуем пятью чувствами.

Слова Старкевича заставили меня глубоко задуматься. Я попытался подобрать надёжный аргумент, который мог бы опровергнуть их, найти брешь в выстроенных тезисах, но молчание от этого лишь больше затягивалось.

• Вижу Вас сильно взволновала эта тема, - промолвил Старкевич спокойно. - Не ищите ответа прямо сейчас. Если же завтра интерес  сохранится - прошу заглянуть ко мне после семи вечера. У меня дома мы можем продолжить дискуссию более обстоятельно и спокойно.

Предложение о повторной встрече я нашёл крайне заманчивым и после получения разъяснений относительно местоположения дома, распрощался со своим собеседником. Старкевич избрал весьма удалённый от городской суеты уголок, затерянный глубоко в лесной глуши. Видимо потворствуя своей натуре исследователя, он предпочитал замкнутый образ жизни, в котором его никто не мог бы потревожить. Даже несмотря на подробные указания, путь до его дома, который я предпринял на следующий день, оказался очень непростым. В определённый момент пришлось съехать на неприметную грунтовую дорогу и углубиться в густой лесной массив, щедрым пятном раскинувшийся на десятки километров.

Вскоре дорога вывела меня из густой чащобы к одинокому строению. Одного взгляда хватало, чтобы с безошибочной точностью определить в его величественном виде хозяина, ибо дом всецело отражал эксцентричную натуру Старкевича. Двухэтажное здание хранило в своих очертаниях такой же аристократичный и сдержанный образ. Мягкие тона окрашенных стен оттенялись простым резным декором. Ко входу вела широкая лестница с перилами, а сама дверь окаймлялась по периметру орнаментированными колоннами.

Постучавшись, я немедленно оказался встречен хозяином. Старкевич выглядел так, будто бы мы не снова оказались на одной из его лекций в многолюдной аудитории. Строгий костюм и сдержанность резко контрастировали с домашней обстановкой. Отступив в сторону, он взмахом руки пригласил меня в полутёмный коридор прихожей, после чего повёл вглубь своего обиталища. Следуя под скрип деревянных половиц за полноправным владетелем этого места, я с любопытством оглядывал каждый сантиметр на своём пути. Многочисленные портреты незнакомых мне людей перемежались подсвечниками на стенах, державшими в своих медных чашах белые столбики свечей. И хотя вместо них свет давали электрические лампы под потолком, я всё равно не мог не проникнуться старинным дыханием окружения.

Для беседы мы разместились в просторной гостиной, центром которой служила пара мягких глубоких кресел.

• Вас… довольно трудно найти, - признался я, усаживаясь в предложенное хозяином место.

• Именно это меня и привлекает, - ответил Стракевич спокойно. - Должен сказать, что для меня… предпочтительнее уединение. Я - человек увлечённый в своих поисках и привык заниматься исследованиями вдали от чужих глаз.

• У Вас совсем нет потребности в человеческом обществе?

Старкевич покачал головой.

• Мне вполне хватает человеческого социума в те дни, когда я выбираюсь с лекциями в город. В остальном, я обхожусь минимальными контактами с внешним миром, а продукты и прочие необходимые в быту предметы мне доставляют курьерской службой.

Старкевич разлил по чашкам чай и протянул одну из них мне.

• Что ж, перейдём к делу. Вы всё же здесь. Из этого я могу заключить, что интерес к прерванному нами разговору у Вас сохранился.

Я отпил горячего напитка и про себя поразился его приятному яркому вкусу.

• Да.

Старкевич с улыбкой, которая, впрочем, не коснулась его глаз, откинулся на спинку кресла.

• Что же Вас интересует?

• Вчера Вы заявили, что воспринимаемый нами мир необъективен. Что мы живём в иллюзии, которую сами же для себя и создаём. В таком случае я бы хотел понять - существует ли объективный мир вообще?!

После непродолжительного молчания, Старкевич покачал головой.

• Боюсь, что нет.

• Но в таком случае… мир непознаваем по своей сути?

• Отчего же, - он пожал плечами. - Мы познаём его. В меру своих сил и возможностей. Это только узкий луч света в безмерном царстве мрака. В неверной игре этого луча нам удаётся наблюдать лишь извращённые тени истины. Когда-нибудь мы и в этом достигнем предела, за который уже не сможем заступить. По крайней мере, известными широкому кругу способами.

Чашка в моих руках невольно дрогнула и быстро поставил её на стол.

- Что… что вы имеете ввиду?

В гостиной царил полумрак. Тяжёлые шторы скрывали дневной свет, а единственная лампа за спиной Старкевича едва справлялись с темнотой, оставляя чернильные пятна по всей гостиной. Я остро ощущал на себе недвижимый пристальный взор, хотя тень и прятала лицом моего собеседника.

• Всегда есть иной путь, - неожиданно обронил он.

Старкевич произнёс это обыденно, бесцветно, будто бы рассуждая о чём-то всецело очевидном. Я же не смог сдержать эмоций и подался вперёд всем телом.

• Иной… путь?

• Да, - кивнул хозяин дома, - иной. Иной план существования, неподвластный условностям человеческого бытия.

В замешательство меня привёл не сам ответ, а интонация, с которой Старкевич говорил. Абсолютная и всецелая убеждённость. Но Старкевич очень быстро переключился на отвлечённые темы, и вскоре мы горячо обсуждали ницшеанскую теорию о сверхчеловеке и проводили некоторые попытки отыскать этот концепт в примитивных сообществах высших обезьян. Но когда эта и многие другие темы исчерпали себя, он неожиданно заметил:

• Знаете, за последний час у меня сложилось впечатление, что мы с Вами весьма близки в нашем стремлении выйти за грань обычного понимания.

Я немного смутился от неожиданного признания.

• Благодарю.

• Вы должны кое-что увидеть, - добавил Старкевич.

Впервые с нашей первой встречи в его голос прокралась нетипичная нотка. Тщательно скрываемое нетерпение. Впервые мне доводилось слышать от него подобные интонации, и это вызывало смутное беспокойство.

• Х-хорошо, - я постарался совладать с замешательством. - Что же Вы хотите мне показать?

• Лучше увидеть, - Старкевич порывисто поднялся с кресла. - Думаю… да, Вы точно это оцените.

Мы покинули гостиную и направились в глубину дома. Меня колола лёгкая тревога, вызванная не чем-то осмысленным, а, скорее, той резкой переменой, которую столь внезапно претерпел Старкевич. Слишком уж неожиданно он утратил свою степенность. Старкевич вёл меня, пока в одном из коридоров не отыскал неприметную на вид дверь, отворившуюся без малейшего скрипа.

Это оказался спуск, по всей видимости, в подвал. В лицо тяжко дохнуло сыростью, холодом и безлюдьем. Я озадаченно взглянул на хозяина дома, но тот, казалось, не замечал моего беспокойства. Он смело шагнул в темноту, направился вниз по лестнице. Мне не оставалось иного, кроме как проследовать за ним. В кромешном мраке, царившем тут, ступени приходилось искать практически на ощупь, иногда мне казалось, что я вот-вот полечу кубарем вниз.

С невероятным облегчением я ощутил под ногами мягкую и ровную поверхность, по ощущениям напоминавшую земляной пол. Вокруг значительно похолодало, а запах земли и сырости усилился. Старкевич затерялся где-то в кромешной темноте, и я собрался уже окликнуть его. Шорох из мрака меня опередил шорох, и темнота резко расступилась.

Старкевич стоял в паре шагов, держа рукоятку рубильника, а над ним сияла целая гирлянда из ламп. Нас действительно окружало некое подобие подвала, вырытого прямо в земле. Помещение широко раскинулось, занимая, судя по размерам, всё пространство под домом. Вверх, то тут то там, уходили столпы бетонных колонн, подпиравших фундамент и удерживавших здание от обрушения в вырытую яму.

Но самое пристальное внимание привлекал не сам странный подвал, а машинерия, заполнившая его центр. Витиеватый сомн из труб, антенн и проводов оплетал огромные коробы с чем-то, что питалось от всего этого. Особняком отстояла небольшая возвышенность, над которой нависал раструб, похожий на какой-то огромный духовой инструмент.

Очарованный всем этим, я на мгновение забылся, отчего неожиданное появление Старкевича подле заставило меня вздрогнуть.

• Что… что это? - спросил я, едва овладевая собственным голосом.

• Это ответ на все вопросы, - таинственно обронил мой собеседник. - Эту установку я собирал последние несколько лет.

Я снова оглянулся на странное устройство. Оно внушало трепет, рациональных причину которому не удавалось подобрать при всё желании. От стальных изгибов веяло зловещей угрозой и какой тайной. Решив что это просто игра света меня так растревожила, я снова посмотрел на Старкевича, молчавшего всё это время и поразился перемене, постигшей моего нового знакомого. Его лицо застыло в плотоядной маске азарта, исказившей утончённые черты.

• Для чего она нужна? - спросил я  осторожно.

• Она ещё ни разу не использовалась, - тихо проговорил он. - Но скоро… совсем скоро… осталось совсем немного, - тут, похоже, он нашёлся так как нетерпение изгладилось с его лица. Рядом со мной снова стоял прежний Старкевич - холодный и вежливо доброжелательный. - Впрочем, на сегодня хватит. Думаю, Вам пора уже домой, час близится к ночи. Навестите меня через несколько дней, и мы продолжим прерванную беседу.

Я покинул затерянного посреди лесной чащобы дом в смешанных чувствах. Увиденное произвело на меня неизгладимое впечатление. Но более всего, больше приоткрывшихся тайн этого странного места, меня поразило нечто иное. Странная метаморфоза, которая случилась сегодня с холодным и спокойным Старкевичем. Именно сегодня он, как мне казалось, раскрыл свой истинный облик. За внешним спокойствием скрывался увлечённый, я бы даже сказал фанатичный человек, который готов идти до конца в своём начинании. И оставалось лишь достоверно выяснить, что же так захватило его. Какой секрет мог заставить Петра Старкевича поселиться в уединённом лесу вдали от цивилизации, и глубоко под своим домом возвести странный механизм непонятного назначения?

Я всегда боялся Ее. Сколько себя помню, весь Её величественный, холодный вид внушал мне страх. Всякий раз одолевало оглушающее желание скрыться от Её неутомимого взора, забиться в самый неприметный угол, укрыться саваном безмолвия и слиться с тьмой. Лишь бы Она не нашла меня.

Но от взора Луны невозможно спрятаться. Даже под крышей родного дома, даже за задёрнутыми шторами нельзя сбежать от этого беспощадного всепроникающего света. Холодного, бархатного, обволакивающего. Касаясь меня, он просачивался сквозь кожу, укоренялся в самых глубоких моих закоулках, запускал хищные когти в нутро, выволакивая наружу то, что я старался более никогда не увидеть. Самые мои потаённые кошмары.

Селенофобия… Возможно это простое слово прозвучало для меня как приговор, если бы я не ощущал с ослепительной кристальной точностью - мой иррациональный страх совсем иного рода. Он не имеет ничего общего с простой человеческой психикой, с каким-то тяжким переживанием, закравшимся в закоулки моего сознания из какой-то детской травмы. Мой ужас перед холодным ночным ликом произрастал из чего-то иного. Нечто более глубинное. Пришедшее с той стороны.

Я долго искал ответ на вопрос. и за время этого поиска я потерял… многое. Слишком многое. Прежде всего своё спасительное неведение, уберегавшее меня от края пропасти. Но стремление узнать, выяснить, пройти по тому пути, что вымостили для меня чужие руки оказалось сильнее. И вот я, не знавший до этого куда иду, остановился перед бездной, глубочайшей из самых глубоких. И я содрогаюсь в ужасе перед ней. Меня пугает то знание, что я приобрёл по пути. Меня пугает тот кошмар, что ждёт меня во мраке. Но я не могу отвратить своего взора от бездны. Потому что назад я повернуть тоже не могу. Я замер перед  обрывом и мне остаётся лишь сделать шаг вперёд.

Она снова смотрит на меня. Величественная царица небес. Луна. Сегодня Она нарядилась в иное платье. Вместо девственно чистой белизны, она облачилась в багряное роскошество крови. Красная Луна. Кровавая Луна. Я устремляю на неё взор, пытаясь напоследок впитать до капли багряный свет. Последний мой свет. И вот я уже слышу шёпот…

Впервые я познакомился со своим страхом в шесть лет. Возможно, он преследовал меня и раньше, но именно тогда я сумел персонифицировать его, облечь в ясную форму. Той летней ночью родители решили прогуляться со мной. Погода была слишком хороша для того, чтобы оставаться дома. Но едва мы переступили порог, как я с криками повалился на землю и забился в припадке. И всё то время, пока меня пытались успокоить, я смотрел на Неё. Полную Луну.

Страх стал постоянным спутником с того времени. Фазы Луны стали фактором, определявшим мой жизненный уклад. Если я собирался поехать куда-то, то первым делом выяснял, выпадает ли поездка на период полнолуния. Неважно, где я находился: под открытым небом или в помещении, в уединении или среди людей - безудержный страх накатывал на меня, едва Луна проявляла себя на небе. Остальное время меня мучили лишь смутные тревожные сны и ощущение, что кто-то крадётся за мной, тихо ступая по следам. Но когда наступала ночь полнолуния хотелось бежать со всех ног, не разбирая дороги, не думая ни о чём, кроме животного ужаса, терзавшего меня. И время от времени животный ужас овладевал мной настолько, что подавлял мою волю. Я не находил в себе сил тронуться с места, меня охватывал паралич, а затем незримая сила поднимала мои глаза к ночному небу. Каждый раз она ждала меня там. Холодная и всемогущая. Я же с каждым вдохом всё глубже погружался в пучины отчаяния и бессилия, понимая, что тот самый час, когда Она настигнет меня, неотвратим. И так могло длиться целую вечность, моё сознание не приносило мне облегчение, ныряя в пучины забвения.

С годами лучше не становилось. Напротив, становилось лишь хуже. Те сны, которые в юности казались мне смазанными образами, с годами наливались формой и красками, пока окончательно не оформились в самый холодящий из кошмаров. Теперь Она навещала меня и здесь. Кроваво-красная. Величественная. Притягательная. Прекрасная. Будто невеста, предначертанная мне.

Я искал в себе силы жить. Если бы не моя семья - наверное ничего бы не получилось. Мать и отец поддерживали меня, старались облегчить тяжкую ношу, помогали бороться с страхами. И бабушка была лучиком света в моём детстве, всегда подбадривала и говорила, что хворь, как она называла эту странную фобию, уйдёт со временем. Я верил ей. А потом её не стало. Удар оказался сильным.

В школе я долго скрывал свою проблему, но потом про неё как-то прознали. Я ожидаемо стал изгоем. Меня сторонились, считали чуть ли не сумасшедшим. В какой-то момент я принял свой статус и окончательно отстранился от сверстников. Это закалило мой характер и сблизило с родителями, которые всегда оказывали мне поддержку.

В студенческие годы всё переменилось. Моя проблема стала, скорее, поводом для шуток, но не более того. Я и сам начал относиться этому с юмором и даже с гордостью носил прозвище “Оборотень”, которое заполучил в университете. Хотя, моя странность, конечно, не очень способствовала популярности среди девушек.

Затем началась работа. Я стал самостоятельным. Быстро отыскал себе источник дохода, не связанный с каждодневными походами в офис, что сильно облегчило мне жизнь. Переживать приступы страха в знакомых стенах, всё же, легче, чем в стенах офиса или в дороге из-за слишком уж затянувшегося рабочего дня.

Я жил. Я искал себя. Я искал своё место в этом мире. Я нашёл свой ритм и пытался обустроить свою жизнь. Пока однажды…

Шёпот заполняет мой слух. Пока что он едва слышный, неразборчивый. Но это ненадолго. Скоро сквозь монотонный поток шума пробьются первые слова. Я ждал этого момента, хотя наперёд знал, что за слова услышу. Их смысл уже давно перестал меня интересовать, потому что он давно утрачен для меня. Всё иллюзия Но зато я знал, что когда шёпот прорежется и обретёт силу, я стану на шаг ближе к концу.

Интересно, если бы я однажды не пошёл наперекор устоявшемуся ритму, где бы я сейчас оказался? Жил бы всё такой же спокойной жизнью? Не ведая изнанки бытия? Скорее всего, да. Но статус-кво давно нарушен. И сделал это я.

Это произошло… да, три года назад. Тогда я встретил её. Золотистые волосы, яркие глаза и тёплая улыбка. Я сразу рассказал ей о своей проблеме. Мне не хотелось скрывать от неё ничего, потому что я надеялся откровенностью связать нас навеки.

Поначалу всё шло хорошо. Пока не настала ночь испытания. Первая наша совместная ночь в полнолуние. Именно тогда Кровавая Луна явилась в мои сны впервые. В ту ночь мои припадки обострились. Я кричал, я рычал. Я чуть не навредил ей. Она испугалась меня. Она не выдержала испытания и исчезла из моей жизни. Я же… я же впервые решил бросить вызов. Я собирался с силами, я готовил себя, я выжидал. И когда Она снова явилась в небе, я встретил свой страх лицом к лицу.

В ту ночь, как и всегда, моё тело онемело. Меня снова приковало к месту. Как и всегда в такие моменты, зрение начало подводить. Мир плыл, размывался, теряя очертания, знаменуя момент, когда рассудок забудется, чтобы уберечь себя. Но я стиснул зубы и сосредоточился на белом оке, застывшем посреди чёрного неба. Это стоило огромных усилий, но я выдержал. Минута за минутой, моё сознание снова окрепло, вернулось под мой контроль. Я уже возликовал, намереваясь ознаменовать победу над своими страхами, но тут всё снова переменилось, и новый ужас обрушился на меня.

Я услышал его. Бесплотный, свистящий шёпот. Неразборчивый, таинственный, вкрадывающийся в мысли мягкой поступью. Я постарался отогнать наваждение, отбросить, оттолкнуть его навязчивые щупальца, но лишь глубже вяз в новом, липком страхе, который навевал этот шёпот. С каждым ударом сердца он становился всё более явным, осмысленным, и с каждым же ударом сердца я понимал, что с отчаянностью утопающего не желаю услышать его слов.

Сознание снова спасло меня, померкнув за миг до того, как я различил слова. Мне пришлось долго приходить в себя. Новой открытие привело лишь к большему беспокойству и сомнениям в собственной вменяемости. Но первый шаг уже свершился, и оставался лишь вопрос времени, когда я сделаю следующий.

Новое полнолуние, моя вторая попытка. Она оказалось такой же неудачной как первая. Я снова потерял сознание, едва шёпот стал хоть сколь-нибудь различимым. И лишь на третий раз мне удалось продержаться достаточно долго, чтобы понять таинственные слова. И, боже, лучше бы я не делал этого. Ибо я оказался лишь рад тому, что в третий раз забылся. Потому что услышал до боли знакомый голос. Голос, которого мне так не хватало. Голос своей бабушки. Только не тёплый и добрый, но холодный и требовательный. Злой. Твердивший одно и тоже. “Отвернись”. “Отвернись”. “Отвернись”.

“Отвернись”. “Отвернись”. “Отвернись”. Бабушка твердит снова и снова. “Отвернись”. Но я больше не её послушный отпрыск. “Отвернись”. Я знаю, что мне не нужно этого делать. “Отвернись”. Я знаю, что это лишь отчаянная попытка скрыть от меня истину. “Отвернись”. Уберечь меня, хотя и из совсем иных побуждений. Пусть так. Мне не страшно. Я готов.

Я схожу с ума. Вот первая мысль, зародившаяся в моей голове после всего пережитого. Это объясняло и страх перед Луной и голос в голове. Голос бабушки. А ведь она закончила свою жизнь в сумасшедшем доме. Может быть это генетическое? Может быть тот же самый недуг есть и у меня, только проявился он намного раньше?

Я впал в отчаяние и панику. Меня страшила сама мысль, что разум когда-нибудь откажется мне подчиняться. И я решил поговорить с родителями о последних годах моей бабушки, так как сам мало помнил в силу возраста те времена. Они неохотно отвечали на мои вопросы. По всему становилось понятным, что им неприятна сама тема разговора. Я же не решился рассказать, что слышал её в своих галлюцинациях, чтобы не наносить им ещё большей травмы.

И если днём я искал успокоения и ответов, то ночами я продолжал борьбу. Я бросал вызов Луне, я слушал шёпот, требовавший, чтобы я отвернулся. Всякий раз я держался всё дольше и дольше, но всякий раз моё сражение оканчивалось беспамятством.

В конце концов, в своих поисках я пошёл дальше. Наперекор нежеланию своих родителей, я решил выяснить больше о болезни своей бабушки. Отыскав скорбный дом, где она доживала свои последние дни, я выяснил фамилию врача, который отвечал за её лечение. Он давно уже оставил профессию к этому моменту, но найти его мне, всё же, удалось. Объяснив старику свои страхи, я попросил рассказать побольше про болезнь своей бабушки, на что он с некоторым нежеланием, но всё же согласился.

Его рассказ оказался довольно путанным и пространным, так как много воды утекло с того времени, но кое-что полезное выудить всё же удалось. У неё наблюдалось похожее расстройство, что и у меня. Она отчаянно боялась Луны, но в отличие от меня её не мучали кошмары или галлюцинации. Просто всякий в раз в полнолуние она не могла уснуть. И лишь твердила одно и тоже “Отвернись, отвернись, отвернись”. К тому же, время от времени, она расспрашивала обо мне, а вот о родителях практически на вспоминала. А ещё пару раз упоминала о своём муже. Заинтересовавшись последним фактом, я начал расспрашивать о нём, но доктор лишь сказал, что бабушка глубоко винила себя в чём-то.

Вопросов после этого у меня возникло ещё больше. Бабушка явно страдала от чего-то похожего, что медленно губит и меня, но протекала болезнь совершенно по другому. К тому же, здесь ещё каким-то образом замешан и мой дедушка, которого я никогда не знал. Решив продолжить поиски дальше, я отправился в деревню, где родилась и выросла моя бабушка. Помня реакцию на мои расспросы, родителям я сказал что уеду отдохнуть на несколько дней.

Деревня оказалась местом пустынным и погибающим. Несколько покосившихся домов - всё что осталось от некогд обжитого поселения. В одном из домов я нашёл пожилую женщину - единственную, кто остался доживать свой век в этом месте. Прожив всю жизнь тут, она не решилась оставить его и в конце своих лет. После непродолжительной беседы и помощи по хозяйству, мне удалось разговорить её. Она вспомнила, в том числе, и мою бабушку. Но рассказанная ей история оказалась настолько неожиданной и странной, что я не поверил своим ушам.

Как оказалось, моя бабушка родилась совсем не в этой деревне, как я думал ранее. Она приехала сюда довольно молодой, одинокой девушкой и заселилась в пустовавшем на тот момент доме. С хозяйством она вполне справлялась самостоятельно, а местным парням давала от ворот поворот, когда те приходили напрашиваться в женихи. Очень быстро за ней закрепилась слава странноватой девушки. Нередко она надолго оставляла свой дом, уезжая в неизвестном направлении. Временами она приезжала в сопровождении самых разных людей, а однажды приехала вместе с мужчиной, с которым и стала жить вместе. Она утверждала, что это её муж, но в деревне очень быстро усомнились в этом, потому что детей всё не появлялось и не появлялось, да и свойственной мужу и жене близости между ними тоже не наблюдалось.

Время шло. Со временем новообретённый муж моей бабушки стал мрачным и нелюдимым. Он всё реже появлялся на улице по вечерам, а в полнолуние так и вообще запирался в доме. Одновременно с этим, к бабушке всё чаще стали наведываться странные гости. Они приезжали ненадолго и уезжали быстро и под покровом темноту, а сама бабушка перестала вообще покидать деревню.

Всё это вылилось в ужасное событие, потрясшее всю деревню на годы вперёд. Дедушка в одну из ночей вломился к соседям и голыми руками убил всё семейство. Местные мужики, вооружённые кто чем, попытались остановить его, но он оказал столь яростный отпор что тяжело ранил ещё нескольких человек. В конце концов, приехала милиция, но даже им с  трудом удалось справиться с обезумевшим дедушкой. В него успели выпустить с десяток пуль, прежде чем погибнуть. Он словно бы не замечал ран и кидался на милиционеров пока не залил своей кровью всю землю. После этого бабушка стала как не своя. Несколько дней она просто бродила по улицам деревни и бормотала, что виновата во всём, а затем снова начала исчезать надолго.

Последние же слова пронзили меня с такой неистовой силой, что я едва удержался от того, чтобы не вскочить с места и не убежать. Потому что эта добрая женщина поведала мне, что однажды вечером бабушка вернулась из очередной длительной поездки. Она вернулась не одна, а в сопровождении мужчины, женщины и ребёнка. По описанию я сразу же узнал своих родителей. Когда же у бабушки поинтересовались столь странным визитёрам, та объяснила, что это семейная пара, которая усыновила себе ребёнка. Они ищут тихое место, чтобы начать новую жизнь, а бабушка подумывает продать им участок.

Дальше я не слушал. Ушёл я оттуда на ватных ногах, а как добрался до дома вообще не помнил. На следующий день я заявился к родителям и прямо с порога потребовал объяснений. Я хотел знать правду, хотела выяснить, как так получается, что меня усыновили, а они даже об этом не удосужились мне рассказать.

К чести моих родителей, они не стали скрывать от меня этот факт и признались, что усыновили меня. Правда, когда я потребовал подробностей, они попросили дать им день, чтобы собраться с мыслями и рассказать всё обстоятельно. Они обещали выложить все тайны, которые они от меня скрывали, и я согласился. Но на следующий день, явившись в родительский дом, обнаружил лишь опустошение. Вся одежда пропала со своих мест. Фотографии и личные вещи исчезли без следа. Но больше всего меня поразило открытие, обнаруженное на кухне. В раковине лежала горстка пепла, и лишь по обрывку обложки я выяснил, что пеплом оказался чей-то паспорт. Либо отца, либо матери. Либо их обоих, потому что больше никаких документов в доме найти не удалось. Казалось, что здесь вообще никто и никогда не жил.

Она нависла надо мной. Ужасающая и притягательная. Как же долго я шёл к ней. Как много мне пришлось утерять ради этого, но больше - приобрести. Слишком много для хрупкой человеческой жизни.

Я долго не мог прийти в себя. Растерянность и непонимание сводили с ума. Вся прошлая жизнь разом перевернулась с ног на голову. Бабушка, которая вела странную жизнь и на старости лет сошла из-за этого с ума. Затем родители, которые оказались мне не родными. Но самое главное, я ничего не знал. И теперь мучительно навёрстывал потерянные знания.

Спустя полгода безуспешных поисков родителей и своего прошлого я заметил в себе странные изменения. У меня начались провалы в памяти. Я мог спокойно заниматься своими делами дома, а затем обнаружить себя посреди оживлённой улицы в центре города. Или мог обнаружить себя за рулём автомобиля, в десятках километрах от дома. Конечно же, я попробовал связать это с своей фобией, но очень быстро понял, что произойти это может в любой момент. И мало того, одновременно с провалами в памяти, меня стали чаще посещать видения Красной Луны и приступы беспричинной тревоги, а чувство слежки превратилось в постоянного спутника.

Конечно же всё это не могло не оказать на меня угнетающего эффекта. Я думал, что окончательно схожу с ума, что весь прошлый отрезок жизни мне просто примерещился. В попытках разобраться в себе я начал сторониться людей, становился всё более закрытым и отчужденным, и, в конце концов, решил обратиться к специалисту.

Психолог оказался весьма приятным человеком. Он расспрашивал меня о прошлом, а я отвечал честно и открыто. Я рассказал ему всё: как выяснил тайну, которую от меня скрывали родители, и как они , не оставив после себя ни следа. Про свою болезнь и жуткие видения, которые донимали меня ночами. В конце концов я не выдержал и выкрикнул, что мне, наверное, нужно отправиться в сумасшедший дом, вслед за своей бабушкой, на что психолог как-то странно улыбнулся и сказал, что есть и другой путь.

Поначалу его ответ ошарашил меня. Он смотрел спокойно и открыто, будто бы мои слова нисколько не удивили его, будто бы он каждый день слышал нечто подобное. Тем временем, его рука что-то черкала в небольшой записной книжке, лежавшей на коленях. Одного мимолётного взгляда на раскрытую страницу мне хватило, чтобы внутри всё похолодело. На половине листа алел красный круг, под которым он выводил непонятные символы. При виде этого круга меня пронзил образ, преследовавший меня во снах. Образ Кровавой Луны в иссиня чёрном небе.

Вне себя я вскочил со стула и попятился прочь от мужчины, который продолжил невозмутимо сидеть на стуле. Меня трясло от ужаса, хотя ни в позе, ни в выражении застывшем на его лице отсутствовал малейший намёк на угрозу. Он лишь улыбнулся чуть шире и сказал, что может помочь.

Я больше не мог его слушать и сбежал, не оглядываясь назад. С этого момента ко всем моим предыдущим кошмарам прибавился новый: я начал замечать слежку за собой. Меня преследовали везде. Если я сидел у себя в квартире, то по домом кто-то обязательно прохаживался, как бы невзначай останавливаясь напротив моих окон. Если я ехал в метро, то через несколько мест обязательно располагался незнакомец, время от времени бросавший на меня пристальные взгляды. В магазине, на улице, даже в Интернете я не чувствовал себя спокойно. В конце концов, я удалил все свои страницы в социальных сетяхи и окончательно замкнулся в себе.

Последней же каплей стала подброшенный под дверь рисунок. Красный круг на чёрном фоне. У меня случился нервный срыв. Я набрал полицию и что-то орал в трубку. Сейчас я прекрасно понимаю, как восприняли на той стороне телефона моё неразборчивый вопли. Потому что спустя несколько часов меня увезли в психиатрическую клинику и поместили в отделение для особо опасных больных.

Мой лечащий врач тоже оказался одним из них. Он не сказал об этом напрямую, но я догадался это по тем разговорам, которые он вёл, навещая меня. Он не спрашивал о моём самочувствии, не пытался лечить меня. Всё что он делал это разговаривал. Спрашивал, почему я решил ослушаться своей бабушки и обратился к Луне. “Она же говорила тебе отвернуться” повторял он раз за разом. Сначала я кричал на него, когда он заводил такие разговоры, но моя ярость быстро затихала в крепкой хватке санитаров, когда меня накачивали какой-то гадостью до отключки.

Я научился держать себя в руках. Я больше не кричал, когда он снова начинал свои разговоры. Затем он начал расспрашивать меня о том, что я успел выяснить за последнее время. На моё молчание, он пригрозил, что превратит меня в овоща, если я буду молчать. Я рассказал ему про свою поездку в деревню и разговор с единственным старожилом. Врач покивал головой и разъяснил то, что я и так уже знал. Что это был не мой дедушка. Не моя бабушка. Не мои родители. И не моя жизнь.

Наконец, я могу смотреть на Неё без ужаса. Наконец-то я принял Её, свою суженую. Кровавая Луна, что вела меня всю мою жизнь. Спасла меня от них. И теперь ей осталось сделать последний акт милосердия - раскрыть истину, даровав мне упокоение.

Алая Луна всегда вела войну с людьми. Она не являлась злом в чистом виде. Человек, как всегда, сам породил себе врага. Исключительно из желания обуздать хтонические силы, подчинить своей воле необузданную, хаотическую сущность Природу. Порядок, а не Хаос. Тайные практики, что проводились в скрытых залах шумерских зиккуратов и среди затерянных песков Египта, во время в ночи древнегреческих Элевсинских мистерий и римских Сатурналий, в глубоких медитациях даосов и размышлениях садху.

Говоря это его моего врача вибрировал. Я чувствовал потаённый страх, который говоривший пытался унять. Человек сумел обуздать силы Природы. Он стал безраздельным правителем всего сущего. Но лишь обуздать. Человеку не хватило сил уничтожить хтонические силы, так как они вечны и переменчивы, они будут существовать, пока существует сам мир. И ещё они неудержимы. Сколь бы долго их не старались сдержать, рано или поздно они вырвутся на свободу.

Если что-то невозможно удержать, значит это можно направить. И тогда была выбрана первая Жертва. Уже давно утеряно её имя, никто не вспомнит стал ли ей покорный раб или самоотверженный правитель. Известно лишь, что Жертва стала вечной приманкой для хтонических сил. Она стала средоточием их ярости и желания. Силы природы начали свою неутомимую охоту, словно Зверь. Сквозь годы, сквозь века и эпохи. Потому что силы мироздания не знают усталости и способны пребывать лишь в вечном движении.

С этого момента Жертва стала центром всего. Зверь следовал за ней, ибо в Жертве скрывалось его освобождение. В этом сражении, рано или поздно, Зверь преуспел бы, ибо Жертва тянулась к Зверю, а Зверь - к Жертве, как две части единого целого. Тогда на пути Зверя встали посвящённые в таинство люди. Раз за разом они выискивали Жертву. Они рыскали в её посиках по всему миру, стремясь опередить Зверя. Они становились самыми доверенными и близкими людьми для Жертвы. Мужьями, жёнами, родителями.  Они наблюдали за Жертвой, выглядывая момент, старались удержать Зверя вдалеке от неё. И так длилось веками.

Тот кого, я считал своим дедом также был Жертвой. Его отыскали слишком поздно. Несмотря на все попытки, однажды он коснулся Зверя, и именно тогда обезумел. Хотя теперь я понимаю, что он просто слился с первозданной Природой. В ту ночь он убил соседей и погиб от рук милиции. Моя “бабушка” была тайным членом сообщества. Именно она не уследила за ним, и именно ей выпала доля отдать свой разум, чтобы стать тем моим соглядатаем. В потаённых уголках моего сознания она внушала мне ужас перед Луной, нашёптывала предостережения и всячески отвращала от встречи со Зверем, когда я начинал заходить слишком далеко. И мои родители тоже входили в культ, наблюдая за мной до тех пор, пока я не приблизился слишком близко к истине.

Врач рассказывал мне всё это. Он поведал всю историю противостояния с Хаосом. И когда я узнал правду, он сказал, что пришло время завершить замысел последних лет. Так как я слишком много успел выяснить, меня собирались запереть, изолировать так, чтобы я больше никогда не смог коснуться Зверя. Я стал опасен, и поэтому должен исчезнуть из этого мира.

Их было много. Очень много. Самые разные люди. Многих я узнал. Кого-то считал друзьями родителей, кого-то - соседями, кого-то просто очень часто встречал на улице. Они собирались, чтобы перевезти меня в укрытие. Последнее укрытие, где мне предначертано провести остаток своей жизни. Их было много. Но не осталось никого.

Позади догорают остовы автомобилей. Тела лежат вповалку друг на друге. Окровавленные пальцы впиваются в землю. Я не помнил ничего. Лишь темноту и крадущиеся шаги в темноте. Шорох вдыхаемого запаха и блеск охотничьего взора. Красный блеск. Кровавый блеск. Кровавая Луна. Она взошла надо мной. Прекрасная, как во снах. Яркая и чарующая. Она смотрела на меня. Ласково и притягательно. Две части сольются в целое. Спустя столько лет. Она поглотила меня. Окончательно просочилась, став неотъемлемой частью. Живая сила. Неукротимое движение. Не Порядок, но нечто иное. Это не Хаос. Это Океан.

Запах пороха ударил в нос. Марина положила пистолет на стол и достала сигарету из нагрудного кармана халата. Алексей протянул ей зажигалку, и девушка плотно затянулась, разжигая оранжевый огонёк.

Любопытно, а есть ли исход при котором сигарета покрылась бы льдом?

Он с усмешкой спрятал зажигалку и пронаблюдал за тем, как Марина выпускает облачко дыма.

- Не говори чуши, - она поморщилась. - Термодинамическая ассиметрия времени фундаментальна. Ни при каком исходе обратить энтропию невозможно.

Алексей задумчиво почесал подбородок.

- Если мы предположим, что существует мир, в котором в момент зажигания газовой смеси произойдёт обратный процесс…

- Скорее тогда сама газовая смесь не загорится, - Марина скривилась. - Или кристаллизуется. Ты как всегда упускаешь важные детали в своих рассуждениях. Даже в горячо любимой тобой многомировой интерпретации не существует мира, который бы функционировал по иным законам.

Алексей пропустил колкость касательно своих аналитических способностей. Пусть бесится. Всё равно, он с ней ничего поделать не мог, а она ничего не могла поделать с ним.

- Ну тут уж как посмотреть, - он откинулся на спинку стула. - За время, проведённое тут, пуля успела развалиться на атомы раз десять. Разве исход такой реален?

- Такой же реалистичный, чем любой иной, произошедший в этих стенах, - Марина размашисто потушила недокуренную сигарету о стол. - В концов концов, что мы такое как не пустота, скупо заполненная атомами, которые держит лишь силы межмолекулярного взаимодействия.

- Но десять раз…

- Бесконечность, Алексей. Бесконечность, - Марина закатила глаза. - Не забывай про бесконечность, прошу тебя! При бесконечном количестве попыток любой исход повторится бесконечное количество раз.

Алексей захотел было возразить, но заметил, как рука Марины потянулась к пистолету.

- Что, уже? - он поморщился.

- Я докурила, - она приподняла бровь. - Хочешь попробовать изменить последовательность?

- Нет, нет, - Алексей покачал головой. - В этом всё равно нет смысла. Делай своё дело.

Марина даже не стала проверять, есть ли в магазине патрон. Он там был. Потому что она потянулась к оружию. “Аттометр” редуцировал квантовую суперпозицию, вернув измерительную камеру в исходное состояние. А значит пришло время… А для чего? Алексей бы сказал, что пришло время вселенным снова разделиться на разные интерпретации события. А Марина бы возразила, что пришло время коллапса волновой функции. В любом случае система внутри камеры перейдёт в одно из состояний. Система из двух людей и пистолета.

Марина подняла оружие. Чёрный, матовый ствол уставился Алексею прямо в лоб.

- Боишься? - с усмешкой спросила она.

Он не ответил. Его внимание сосредоточилось на браслете, охватывавшем запястье девушки. С него свисала одинокая фигурка русалки из металла и эмали. Улыбчивое лицо, копна рыжих волос, задорно расставленные руки и вывернутый вправо хвост.

Не получив ответа, Марина хмыкнула и надавила на курок. Грохнул выстрел, запах пороха ударил в нос. Затем в герметичном помещении на мгновение поднялся мощный порыв ветра, и Алексей щекой почувствовал, как мимо промчалась пуля.

- И снова я жив, - усмехнулся он, наблюдая за тем, как Марина кладёт пистолет и достаёт из нагрудного кармана сигарету, появившуюся там мгновением раньше. - Как учёный ты должна согласиться, что многомировая интерпретация подтверждается раз за разом. Я до сих пор жив, несмотря на все твои попытки. Что это, если не квантовое бессмертие?

Марина хмыкнула и приняла протянутый ей огонь.

- Ружьё с вероятностью один к одному стреляет в испытуемого, но он всякий раз выживает, потому что гибнет другая его версия, в другой вселенной, которая возникла в момент разрушения квантовой суперпозиции, - она просмаковала каждое слово. - Алексей, а ты пытался вообразить себе другие твои версии? Которым не так повезло, как тебе, в прошлом? И которым не повезёт в будущем?

Он почувствовал, как одеревенела его улыбка. Понятное дело она бесится. Понятное дело, её до скрежета зубов выводит из себя вся эта ситуация. Ну, она тоже несёт часть вины за случившееся. Не нужно было заявляться в испытательную камеру с оружием и пытаться убить его. Да, конечно, Алексей… м-м-м, воспользовался её наработками, чтобы продвинуться свою исследовательскую программу. Да, он оставил Марину за бортом. Но сейчас же такое время! Чтобы выжить нужно пользоваться любой возможностью. И вообще, она умная, придумает другой эксперимент, лучше прежнего. Получит свою долю славы! А так… Заявилась с оружием, выстрелила в него ровно в тот момент, когда Аттометр измерил спин и теперь они тут застряли, вынужденные раз за разом повторять этот спектакль.

Марина потушила недокуренную сигарету и подняла пистолет.

Боишься?

Она снова и снова задавала этот вопрос. Алексей уже давно не боялся. Он знал, что не умрёт. Ну в самом деле, он столько раз должен был, но не умер. Так что и сейчас ему нечего опасаться.

На этот раз пистолет просто дал осечку. девушка положила его на стол и достала сигарету. Алексей помог ей прикурить.

- А тебе не кажется странным, что мы помним весь прошлый опыт? Ведь если эта комната возвращается в изначальное состояние, мы должны, по идее, забывать всё, что произошло прежде. Помнишь, когда ты в один из первых разов попыталась меня задушить? А в итоге мы как-то оказались за столом и ты выстрелила в меня.

- Не путай тёплое с мягким, - Марина раздражённо скривилась. Она так всегда реагировала, когда Алексей выдавал какую-нибудь глупость. - Скорее всего нас просто материализовало за столом. А память - это совершенно другое.

- Другое?

Она затянулась.

- Да. Память - это производная от информационной энтропии. Мы усваиваем и забываем информацию, что со временем должно привести к информационному равновесию во Вселенной. Энтропия всегда преобразуется в одном направлении.

- Но, при этом, пуля в пистолете всегда появляется, - пробормотал в ответ Алексей.

- Спонтанные нарушения симметрии возможны, - Марина пожала плечами. - Но не обращение энтропии. Она ассиметрична.

Она ткнула недокуренной сигаретой в стол и подняла пистолет. Выстрел. Пуля вывалилась из дула и растеклась по столу неровной кляксой. Алексей некоторое время молчал, наблюдая за тем, как девушка затягивается.

- Я до сих пор не понимаю, почему ты так поступил, - Марина вздохнула. - Неужели у тебя всё настолько плохо шло?

Он ощутил кислый привкус на языке.

- Нет… просто… я знал, как лучше распорядиться этим исследованием.

Марина хохотнула.

- Ага, так я и поверила. Ты всегда пытался найти лёгкий путь. Вот и решил присвоить мои наработки.

Она затушила сигарету. На этот раз пуля пролетела по дуге и врезалась в стену позади неё.

- А что если и так? - дерзко ощерился Алексей. - Что если решил, а? Как будто с тебя убудет.

Марина затянулась.

- Я, вообще-то, несколько лет потратила на разработку эксперимента.

- Придумала бы ещё один, - он всплеснул руками. - Как будто для тебя это большая проблема. Ты всегда была умнее меня. Ещё в университете. И дальше тебя наверняка ждала бы блестящая карьера. Может даже Нобелевская премия. А я… я просто хотел почувствовать себя хоть немного значимым.

Щёлкнула сухая осечка. Марина положила пистолет на стол.

- Хорошо, хоть, признал это, - она вздохнула. - А то всегда ходил с таким важным видом.

Алексей побагровел. Спрятав зажигалку, он подался вперёд.

- Сейчас ты должна сказать мне спасибо. Благодаря мне, мы подтверждаем одну из интерпретаций квантовой механики.

Выпустив дым ему в лицо, Марина расхохоталась так громко, что слёзы выступили на глазах.

- Ну только не говори, что ты это всё заранее придумал. Нет, даже сейчас всё снова произошло благодаря мне, Алексей. Не будь у меня желания пристрелить тебя за твоё вероломство, ты бы провалил мой эксперимент, запоров результаты, и получил бы на выходе пшик. А потом обвинил бы меня в своём промахе. Десскать, это моя задумка оказалась неверной. Вот тебе небольшое предсказание от меня.

Алексей побагровел ещё сильнее.

- Да как ты…

- И кстати, - продолжила Марина туша недокуренную сигарету и поднимая пистолет, - бессмертие - не то чем кажется, ведь так?

Алексей непонимающе уставился на неё, а затем зацепился взглядом за свисавшую с запястья русалку. Улыбчивое лицо, копна рыжих волос, задорно расставленные руки и вывернутый влево хвост. Его взгляд снова скользнул обратно. Марина криво ухмыльнулась и вдавила курок.

Грохот, вспышка, запах пороха. И крик боли. Алексей слышал свой крик, слышал как падает навзничь вместе со стулом, как пуля со смачным хрустом рвёт мозговую ткань. И как нейронные связи продолжают работать, отправляя сигналы о непередаваемой, испепеляющей боли.

Сквозь пелену он различил стоявшую над ним Марину. Она достала из нагрудного кармана халата сигарету и зажигалку.

- Интересно выходит, - сказала она сквозь продолжающиеся вопли боли. - Бессмертие совсем не означает избавление от мучений, не правда ли? На самом деле, с тобой может случиться всё что угодно. И повторится это бесконечное количество раз. Раз за разом ты будешь страдать, калечиться, умирать и снова возрождаться, чтобы пережить всё это заново. Просто тут уж как повезёт, и какой версией себя ты окажешься, в итоге.

Разум Алексея не успел померкнуть. Он снова обнаружил себя за столом перед Мариной. Пистолет смотрел ему точно в лицо. Он попытался вскрикнуть, вскочить, броситься на неё или прочь. Но не успел ничего сделать. Прозвучал выстрел, русалка с вывернутым влево хвостом покачнулась на запястье.