Шёпот Извне, часть 1⁠⁠

С самых первых  минут Пётр Старкевич приковывал к себе внимание. Его появление на пороге аудитории оказалось достаточным, чтобы прекратить малейшие разговоры. Затем он проследовал к кафедре, распространяя вокруг себя то неуловимое чувство присутствия, которое сразу выдаёт человека нетривиальных интеллектуальных способностей.

Таковым оказались первые мгновения моего знакомства с этим молодым учёным. В той лекции Старкевич затрагивал темы квантовой механики и природы сознания, но как мне довелось убедиться вскорости, круг его интересов не ограничивался лишь этими темами. Глубина поднимавшихся вопросов с каждым разом сильнее распаляла мой интерес. Он же и побуждал меня посещать выступления Старкевича снова и снова  пока однажды я не решился на разговор лицом к лицу.

Внешность молодого учёного бросалась в глаза уже издалека, но лишь в непосредственной близости проступали те необычные детали, которые добавляли тревожные штрихи к общему портрету. Тонкие, можно даже сказать аристократичные черты подкреплялись странной бледностью кожи и сдержанностью манер. Лёгкая улыбка, трогавшая время от времени его губы, таила в себе некое загадочное и доступное лишь ему одному движение мысли. Но даже всё это не могло скрыть самого главного и пугающего - необычайной пустоты, сквозившей в серых глазах, притаившихся за саваном стёкол в тонкой оправе.

На моё появление Старкевич отреагировал в своей обычной манере доброжелательного любопытства. Я же не смог сдержать бури эмоций и засыпал его потоком вопросов, на каждый из которых молодой учёный отвечал с той поразительной простой и непринуждённостью, которая неизменно сопутствовала человеку самого широкого спектра познаний и интересов. В своих рассуждениях он с лёгкостью приводил примеры из древнегреческой философии, шумеро-аккадских мифов, последних открытий в области математики, физики и биологии, а в нашей продолжительной и жаркой беседе я сам не заметил, как минуло несколько часов, в течение которых мы исходили немало длинных и безлюдных вечерних улиц. Наконец, я решился задать последний, волновавший меня более всех остальных, вопрос.

• Пётр, в своих лекциях Вы утверждаете, что наше сознание на самом деле иллюзия восприятия. Что мы, на самом деле, не мыслим в том понимании, которое имеется в виду подавляющим большинством людей!

Тут я впервые обнаружил интерес у своего собеседника. Ничем иным Старкевич не выдал его, кроме как искрой, мелькнувшей, в глубине пустых прежде серых глаз. Он не проронил ни слова, и его молчание я воспринял как приглашение говорить дальше.

• Я до сих пор не понимаю, почему Вы так уверенно говорите об этом. Что же в таком случае, по Вашему мнению, есть сознание?

Ещё некоторое время Старкевич хранил безмолвие, словно бы пребывая в размышлении над трудной дилеммой

• Скажите, Вы считаете, что обладаете сознанием? - неожиданно спросил он, и в полнейшей убеждённости своей правоты я утвердительно кивнул. На это мой собеседник добавил. - А как Вы это определили?

Тут у меня возникла заминка. Подобрать вразумительный ответ оказалось не так-то и просто.

- Я… я воспринимаю этот мир. Своими чувствами. Я наблюдаю его. Я слышу его. Я ощущаю запахи, вкусы, касания. И я могу интерпретировать их надлежащим образом. Я мыслю и следовательно существую.

• Cogito ergo sum, - Старкевич поправил очки. - Что ж, в таком случае позвольте задать Вам следующие вопрос: а что такое такое “ощущать”? Задумайтесь. Вы видите не потому что это некий сакральный акт сознательного процесса. Вы видите потому что фотоны света падают на рецепторы сетчатки глаза и возбуждают их. И даже в этом случае Вы не видите сам объект. Просто зрительный кортекс интерпретирует электрические импульсы, поступающие в него. Получается, если нет света - значит Вы не сможете наблюдать окружающую действительность. В таком случае будет ли она существовать? А ведь зримый простым человеческим глазом диапазон света весьма узок. От нас сокрыт головокружительный спектр самых разных излучений, которые мы никогда не увидим напрямую. Тоже самое касается колебаний воздуха, которые мы считаем звуком. Как поют столкновения чёрных дыр? Или вибрации космических струн? Мы никогда этого не узнаем. Потому что наш мир сильно ограничен нашим же чувственным восприятием. Он сокрыт внутри небольшого объёма около полутора тысяч кубических сантиметров, который мы называем мозгом. Именно там сосредоточен наш якобы объективный мир, вся достоверность которого зависит от показаний весьма неточных и ненадёжных приборов, что мы именуем пятью чувствами.

Слова Старкевича заставили меня глубоко задуматься. Я попытался подобрать надёжный аргумент, который мог бы опровергнуть их, найти брешь в выстроенных тезисах, но молчание от этого лишь больше затягивалось.

• Вижу Вас сильно взволновала эта тема, - промолвил Старкевич спокойно. - Не ищите ответа прямо сейчас. Если же завтра интерес  сохранится - прошу заглянуть ко мне после семи вечера. У меня дома мы можем продолжить дискуссию более обстоятельно и спокойно.

Предложение о повторной встрече я нашёл крайне заманчивым и после получения разъяснений относительно местоположения дома, распрощался со своим собеседником. Старкевич избрал весьма удалённый от городской суеты уголок, затерянный глубоко в лесной глуши. Видимо потворствуя своей натуре исследователя, он предпочитал замкнутый образ жизни, в котором его никто не мог бы потревожить. Даже несмотря на подробные указания, путь до его дома, который я предпринял на следующий день, оказался очень непростым. В определённый момент пришлось съехать на неприметную грунтовую дорогу и углубиться в густой лесной массив, щедрым пятном раскинувшийся на десятки километров.

Вскоре дорога вывела меня из густой чащобы к одинокому строению. Одного взгляда хватало, чтобы с безошибочной точностью определить в его величественном виде хозяина, ибо дом всецело отражал эксцентричную натуру Старкевича. Двухэтажное здание хранило в своих очертаниях такой же аристократичный и сдержанный образ. Мягкие тона окрашенных стен оттенялись простым резным декором. Ко входу вела широкая лестница с перилами, а сама дверь окаймлялась по периметру орнаментированными колоннами.

Постучавшись, я немедленно оказался встречен хозяином. Старкевич выглядел так, будто бы мы не снова оказались на одной из его лекций в многолюдной аудитории. Строгий костюм и сдержанность резко контрастировали с домашней обстановкой. Отступив в сторону, он взмахом руки пригласил меня в полутёмный коридор прихожей, после чего повёл вглубь своего обиталища. Следуя под скрип деревянных половиц за полноправным владетелем этого места, я с любопытством оглядывал каждый сантиметр на своём пути. Многочисленные портреты незнакомых мне людей перемежались подсвечниками на стенах, державшими в своих медных чашах белые столбики свечей. И хотя вместо них свет давали электрические лампы под потолком, я всё равно не мог не проникнуться старинным дыханием окружения.

Для беседы мы разместились в просторной гостиной, центром которой служила пара мягких глубоких кресел.

• Вас… довольно трудно найти, - признался я, усаживаясь в предложенное хозяином место.

• Именно это меня и привлекает, - ответил Стракевич спокойно. - Должен сказать, что для меня… предпочтительнее уединение. Я - человек увлечённый в своих поисках и привык заниматься исследованиями вдали от чужих глаз.

• У Вас совсем нет потребности в человеческом обществе?

Старкевич покачал головой.

• Мне вполне хватает человеческого социума в те дни, когда я выбираюсь с лекциями в город. В остальном, я обхожусь минимальными контактами с внешним миром, а продукты и прочие необходимые в быту предметы мне доставляют курьерской службой.

Старкевич разлил по чашкам чай и протянул одну из них мне.

• Что ж, перейдём к делу. Вы всё же здесь. Из этого я могу заключить, что интерес к прерванному нами разговору у Вас сохранился.

Я отпил горячего напитка и про себя поразился его приятному яркому вкусу.

• Да.

Старкевич с улыбкой, которая, впрочем, не коснулась его глаз, откинулся на спинку кресла.

• Что же Вас интересует?

• Вчера Вы заявили, что воспринимаемый нами мир необъективен. Что мы живём в иллюзии, которую сами же для себя и создаём. В таком случае я бы хотел понять - существует ли объективный мир вообще?!

После непродолжительного молчания, Старкевич покачал головой.

• Боюсь, что нет.

• Но в таком случае… мир непознаваем по своей сути?

• Отчего же, - он пожал плечами. - Мы познаём его. В меру своих сил и возможностей. Это только узкий луч света в безмерном царстве мрака. В неверной игре этого луча нам удаётся наблюдать лишь извращённые тени истины. Когда-нибудь мы и в этом достигнем предела, за который уже не сможем заступить. По крайней мере, известными широкому кругу способами.

Чашка в моих руках невольно дрогнула и быстро поставил её на стол.

- Что… что вы имеете ввиду?

В гостиной царил полумрак. Тяжёлые шторы скрывали дневной свет, а единственная лампа за спиной Старкевича едва справлялись с темнотой, оставляя чернильные пятна по всей гостиной. Я остро ощущал на себе недвижимый пристальный взор, хотя тень и прятала лицом моего собеседника.

• Всегда есть иной путь, - неожиданно обронил он.

Старкевич произнёс это обыденно, бесцветно, будто бы рассуждая о чём-то всецело очевидном. Я же не смог сдержать эмоций и подался вперёд всем телом.

• Иной… путь?

• Да, - кивнул хозяин дома, - иной. Иной план существования, неподвластный условностям человеческого бытия.

В замешательство меня привёл не сам ответ, а интонация, с которой Старкевич говорил. Абсолютная и всецелая убеждённость. Но Старкевич очень быстро переключился на отвлечённые темы, и вскоре мы горячо обсуждали ницшеанскую теорию о сверхчеловеке и проводили некоторые попытки отыскать этот концепт в примитивных сообществах высших обезьян. Но когда эта и многие другие темы исчерпали себя, он неожиданно заметил:

• Знаете, за последний час у меня сложилось впечатление, что мы с Вами весьма близки в нашем стремлении выйти за грань обычного понимания.

Я немного смутился от неожиданного признания.

• Благодарю.

• Вы должны кое-что увидеть, - добавил Старкевич.

Впервые с нашей первой встречи в его голос прокралась нетипичная нотка. Тщательно скрываемое нетерпение. Впервые мне доводилось слышать от него подобные интонации, и это вызывало смутное беспокойство.

• Х-хорошо, - я постарался совладать с замешательством. - Что же Вы хотите мне показать?

• Лучше увидеть, - Старкевич порывисто поднялся с кресла. - Думаю… да, Вы точно это оцените.

Мы покинули гостиную и направились в глубину дома. Меня колола лёгкая тревога, вызванная не чем-то осмысленным, а, скорее, той резкой переменой, которую столь внезапно претерпел Старкевич. Слишком уж неожиданно он утратил свою степенность. Старкевич вёл меня, пока в одном из коридоров не отыскал неприметную на вид дверь, отворившуюся без малейшего скрипа.

Это оказался спуск, по всей видимости, в подвал. В лицо тяжко дохнуло сыростью, холодом и безлюдьем. Я озадаченно взглянул на хозяина дома, но тот, казалось, не замечал моего беспокойства. Он смело шагнул в темноту, направился вниз по лестнице. Мне не оставалось иного, кроме как проследовать за ним. В кромешном мраке, царившем тут, ступени приходилось искать практически на ощупь, иногда мне казалось, что я вот-вот полечу кубарем вниз.

С невероятным облегчением я ощутил под ногами мягкую и ровную поверхность, по ощущениям напоминавшую земляной пол. Вокруг значительно похолодало, а запах земли и сырости усилился. Старкевич затерялся где-то в кромешной темноте, и я собрался уже окликнуть его. Шорох из мрака меня опередил шорох, и темнота резко расступилась.

Старкевич стоял в паре шагов, держа рукоятку рубильника, а над ним сияла целая гирлянда из ламп. Нас действительно окружало некое подобие подвала, вырытого прямо в земле. Помещение широко раскинулось, занимая, судя по размерам, всё пространство под домом. Вверх, то тут то там, уходили столпы бетонных колонн, подпиравших фундамент и удерживавших здание от обрушения в вырытую яму.

Но самое пристальное внимание привлекал не сам странный подвал, а машинерия, заполнившая его центр. Витиеватый сомн из труб, антенн и проводов оплетал огромные коробы с чем-то, что питалось от всего этого. Особняком отстояла небольшая возвышенность, над которой нависал раструб, похожий на какой-то огромный духовой инструмент.

Очарованный всем этим, я на мгновение забылся, отчего неожиданное появление Старкевича подле заставило меня вздрогнуть.

• Что… что это? - спросил я, едва овладевая собственным голосом.

• Это ответ на все вопросы, - таинственно обронил мой собеседник. - Эту установку я собирал последние несколько лет.

Я снова оглянулся на странное устройство. Оно внушало трепет, рациональных причину которому не удавалось подобрать при всё желании. От стальных изгибов веяло зловещей угрозой и какой тайной. Решив что это просто игра света меня так растревожила, я снова посмотрел на Старкевича, молчавшего всё это время и поразился перемене, постигшей моего нового знакомого. Его лицо застыло в плотоядной маске азарта, исказившей утончённые черты.

• Для чего она нужна? - спросил я  осторожно.

• Она ещё ни разу не использовалась, - тихо проговорил он. - Но скоро… совсем скоро… осталось совсем немного, - тут, похоже, он нашёлся так как нетерпение изгладилось с его лица. Рядом со мной снова стоял прежний Старкевич - холодный и вежливо доброжелательный. - Впрочем, на сегодня хватит. Думаю, Вам пора уже домой, час близится к ночи. Навестите меня через несколько дней, и мы продолжим прерванную беседу.

Я покинул затерянного посреди лесной чащобы дом в смешанных чувствах. Увиденное произвело на меня неизгладимое впечатление. Но более всего, больше приоткрывшихся тайн этого странного места, меня поразило нечто иное. Странная метаморфоза, которая случилась сегодня с холодным и спокойным Старкевичем. Именно сегодня он, как мне казалось, раскрыл свой истинный облик. За внешним спокойствием скрывался увлечённый, я бы даже сказал фанатичный человек, который готов идти до конца в своём начинании. И оставалось лишь достоверно выяснить, что же так захватило его. Какой секрет мог заставить Петра Старкевича поселиться в уединённом лесу вдали от цивилизации, и глубоко под своим домом возвести странный механизм непонятного назначения?