ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мы всегда жили в одном и том же доме в Килфорде. Моя семья никогда не переезжала, и мне не приходилось начинать все с чистого листа в новой школе. Этакая безмятежная жизнь в окружении хорошо знакомых людей. Милые соседи. Самое обычное детство. Полная семья.

Мои родители не были неприлично богаты. Мы жили в небольшом доме на три спальни по улице Тенистая. По соседству - овдовевшая миссис Коллинз. Напротив - пожилая чета. На углу проживала супружеская пара, чьи дети были немного младше меня. А еще у них была собака, которая всегда гналась за нами по другую сторону забора, стоило там пойти. В пять лет у меня появилась сестренка, Мелисса. Нередко папа водил нас в кондитерскую лавку, где мы угощались сладостями. Неподалеку был парк. До школы рукой подать.

Папа был школьным учителем, но работал в соседнем городе, поэтому нам с Мелиссой не приходилось испытывать неловкость из-за того, что он преподавал в нашей школе. Правда, это не избавило нас от необходимости играть в слова, ведь папа вел уроки английского.

Он обычно проверял работы своих учеников за обеденным столом, и мне кажется, ему нравилось сравнивать их способности с нашими, чтобы потом, не без этого, объявить маме о нашем превосходстве.

- Рейчел, - обратился он как-то ко мне, - придумай-ка рифму к слову "рыжий".

На мгновение я задумалась. В детстве я действительно любила эти игры. Мне нравилось, что мой папа, учитель, обращался ко мне за советом. Мысль о том, что я оказывалась умнее, чем его ученики, что были даже старше меня, доставляла удовольствие.

Я дала ответ:

- Бесстыжий.

- Хорошо, - сказал папа. - А теперь сочини с этой рифмой стишок на мотив "Красных роз".

Я подумала еще немного, а потом прочла:

Красные розы,

Фиалок цвет рыжий,

А кашу у мишек

Съел кто-то бесстыжий.

- Великолепно! - воскликнул папа, сияя от радости. Мои пятнадцатилетние ученики не могут придумать ничего похожего. Мэрилин, - он обратился к маме, - твоя десятилетняя дочь пишет стихи лучше, чем мои старшеклассники.

Тут подтянулась и Мелисса:

Красные розы,

Фиалок цвет рыжий,

Дождик пошел -

Разразилась гроза.

- Чудесно! - похвалил папа. Но я знала, что мой стих был лучше. Разумеется, ведь Мелиссе только пять, я прекрасно это понимала. Но я верила, что папа видел во мне умницу, это и вдохновило меня начать писать стихи и рассказы. Я вела массу дневников, которые никогда не показывала родителям, несмотря на то, что всегда ждала их одобрения. Мне казалось, что в моих дневниках столько секретов, моих секретов, хотя, на самом деле, эти откровения были совершенно безобидны.

Но я всегда, делая записи, представляла, что однажды их кто-то обязательно прочтет. Свой первый дневник я получила в подарок, когда училась в пятом классе. Книжечка закрывалась небольшим замочком, который без труда можно было взломать. Я страстно желала произвести впечатление на моих потенциальных читателей. Хотела, чтобы они были заинтригованы мной, чтобы дивились тому, какую захватывающую жизнь я вела; мне было важно впечатлить их своим умом. И если бы кто-то из семьи все же вскрыл мой дневник, я хотела, чтобы их удивило то, что они прочли бы на его страницах.

Вот я и стала выдумывать всякое. Так сказать, добавляла перчинки в свою жизнь. Я писала, как полиция обращалась ко мне за помощью в раскрытии преступлений, и как потом хвалили мои детективные навыки. Я писала о том, как однажды отбилась от преступника, который пытался похитить малявку, и как родители этой малявки предложили мне вознаграждение, и как великодушно я от него отказалась. Мой дневник стал сборником фантазий, которые были в сто раз интересней моей обыденности.

Мама работала в приемной у дантиста. А еще она любила живопись. Когда мы с Мелиссой были совсем маленькими, она рисовала картинки для наших комнат: акварельные пейзажи, цветы, наши портреты. Ее творениями был украшен чуть ли не весь дом, а шкафы были заставлены книгами об истории искусства - толстенными томами с глянцевыми страницами, полными иллюстраций. Те книги были чем-то особенным для меня, почти волшебным.

Помню, когда мы просматривали их, то всегда обращали внимание на картины с детьми. Мама рассказывала о живописи и художниках, выделяя технику использования цветов и их сочетания. Вроде того, что синий может показаться ярче на фоне оранжевого. Я так и не усвоила этих тонкостей, но было здорово, что мама рисовала вместе с нами цветными мелками и даже позволяла нам использовать свои "взрослые" краски. Я не встречала ребят, которые занимались бы чем-то подобным со своими родителями.

Некоторые полотна в книгах по живописи меня неслабо пугали, когда я была ребенком. Мама пропускала целые разделы, чтобы не показывать мне их, но я все равно улавливала небольшие фрагменты. Например, распятого Христа с его измученным взглядом и окровавленными руками. Мне это не нравилось.

Однажды, когда мне было двенадцать, я листала одну из маминых книг в полном одиночестве и, перевернув очередную страницу, замерла.

Это была картина с двумя женщинами. Одна - в синем платье, другая - в красном. Навалившись на крупного мужчину, они не давали подняться ему с постели. Женщина в синем мечом рассекла здоровяку горло, и из раны струилась кровь.

Меня словно пронзило насквозь. Женщины казались такими спокойными и сосредоточенными. Они были заодно. Картина назвалась "Юдифь, убивающая Олоферна". Я позвала маму.

- Мама, о чем эта картина?

Мама внимательно посмотрела на полотно:

- Олоферн был жестоким полководцем, а Юдифь - это девушка, которую послали убить его, чтобы спасти ее родной город. Знаешь, эту картину написала женщина. Она была кем-то вроде феминистки и сделала очень много важного для женщин своей эпохи.

- А кто вторая девушка?

- Кажется, это служанка Юдифи.

Мама перевернула страницу. На следующей была картина, на которой Юдифь и ее подруга несли странной формы мешок.

- Да, так и написано, "Юдифь и ее служанка".

- В мешке его голова, - заключила я.

- Знаешь, Рейчел, мне не очень-то нравятся эти картины, - сказала мама. - Тебе не кажется, что в них слишком много насилия?

- Но девушки - подруги. И убили они его за дело.

- Да, так и есть, - согласилась мама. - Но я думаю, что тебе полезней было бы посмотреть на другие произведения в этой книге. Эта картина очень печальна, а мне думается, что лучше смотреть на что-то повеселее, чтобы и самим стать счастливее. Это вдохновляет.

Той ночью я все думала о Юдифи, ее подруге и о том, как они отважились убить того воителя, пойдя на страшный риск. Я никак не могла взять в толк, почему мама не находила это вдохновляющим. Вот мне бы такую подругу. Мне так был нужен союзник; кто-то, с кем можно было бы разделить тайну; кто-то, на кого я точно могла бы положиться; кто-то, кому, если бы понадобилось, я могла доверить свою жизнь.

***

В общем, с папой, который не переставал расхваливать наши способности, и мамой, которая поддерживала любые творческие начинания, мы с Мелиссой действительно росли счастливо. Я хорошо училась в школе, особенно мне давались курсы по изобразительному искусству и творческому письму, и я дружила с парой девчонок.

Хотя я не была уж слишком общительна. В свободное время я любила читать или писать, но вместе с тем ходила на дни рождения и даже играла небольшую роль в одной из школьных постановок. Мне нравилось все это, но больше всего мне хотелось творить наедине с самой собой. И родители всегда это поддерживали.

Доучившись до средней школы и став подростком, как почти каждый человек на планете, я перестала заботиться о том, что обо мне подумает семья. Игры в слова начали меня раздражать. Мелисса все еще играла, но я, на свою радость, была от них освобождена. И к маминой живописи я тоже понемногу охладела - нарисованным акварелью воробьем меня было уже не удивить. Тогда-то я и открыла для себя металл.

Неофициальный (потому что официального вряд ли когда-то кто-то дождется) перевод романа "Тихони" (ориг. Boring Girls) Сары Тейлор (вокалистки группы The Birthday Massacre).

Главная героиня романа - Рейчел, девочка из самой обычной семьи. Она - творческая натура. Живопись, поэзия, искусство в целом - ее стихия. Но вокруг нет никого, кто разделял бы ее интересы. В особенности, самый главный из них - дет-метал. Но однажды Рейчел встречает Ферн, и после решения сколотить метал-группу, жизни двух тихонь уже никогда не станут прежними.

ВСТУПЛЕНИЕ

Кажется, все вокруг хотят знать ответы на два главных вопроса. Один из них: кто я, серийный или массовый убийца. Я это так понимаю: серийный маньяк убивает людей в течение какого-то времени и до поры остается не пойманным. Массовый душегуб делает свое черное дело за один присест и тут же попадается. Пусть решают сами, ведь мы с Ферн делали и то, и другое, да и экспертом в таких вопросах меня не назвать.

Людям нравится навешивать ярлыки. Журналистам они необходимы для заголовков. Им нужно определиться, рядом с чьими именами поместить наши в перечне убийц. Кто-то даже назвал случившееся "резней". Мы хотели напустить побольше драматизма, но не ради показухи, а чтобы никто не понимал смысла происходящего до самого финала. Нужно было время. И мы обдумали все тысячу раз, так что, наверно, вам бы понравилось слово "сговор".

А еще всем нужен повод. Я не перестаю объяснять. Я всегда говорю одно и то же. Но мне не верят. Мой ответ никого не устраивает. Все ждут чего-то особенного. Той самой причины или кого-то, кто был бы всему виной. Люди пытаются выстроить длинную и запутанную цепочку событий, которая привела к тому, чем стали мы с Ферн, чтобы потом убедить себя, что такое может случиться далеко не с каждым.

Не каждый может стать убийцей. В это хотят верить люди. В особые условия. Две девчонки из хороших семей не могут просто так устроить "резню" без чего-то зловещего и необычного, что случилось бы с ними, без некоего злого рока.

Что ж, они правы, но моя семья ни при чем, хоть меня и постоянно спрашивают о родителях. Может, меня избивал папа? Может быть, мама унижала меня? Был ли какой-нибудь дядя-извращенец, который трогал меня не в тех местах? Или, может, это делали родители? Нет, отвечаю я. Раз за разом. И вам скажу: я получила хорошее воспитание. Я люблю своих родителей. И даже несмотря на то, что теперь со мной разговаривать они отказываются, что понятно, я все равно буду их любить. Они всегда были добры ко мне и моей сестренке. У меня было счастливое детство. И насколько я знаю, у Ферн тоже. И я всегда говорю об этом, но меня будто не слышат. Люди снова задают одни те же вопросы.

Что там с музыкой, которую я слушала и которую играла? Ну разве не легко всегда обвинить что-то в этом роде? Музыку и видеоигры, которые сводят подростков с ума и превращают их в психованных убийц? Родители трясут кулаками и винят порочных рок-звезд за то, что те совратили невинных. И невинные побежали по своим школам, держа в руках полуавтоматические ружья, чтобы расстреливать "хороших" людей, которые слушают "хорошую" музыку.

Хотите сделать музыку крайней - это будет легко. Нам с Ферн нравился дет-метал. Мрачный, тяжелый, страшный дет-метал со стихами, которые оценят далеко не все. Большинство музыкантов в таких группах - парни. Сердитые парни. И названия у этих групп будто бы специально созданы для того, чтобы рано или поздно стать причиной "резни": Трупный Отек, например. Кровавая Рвота. Рваные Кишки. И, конечно же, Мертвый От Рождения. Их я не могу не упомянуть. Такое не забыть.

Насколько же легко, обвиняя нас с Ферн, тут же обвинить и наши диски? Очень легко. То есть, давайте будем реалистами. Рваные Кишки? Я прекрасно понимаю, почему чья-нибудь мама не оценит такого названия. А жаль. Ведь эти ребята - одни самых классных, что я знаю. И я уверена, что их преследует пресса из-за нас, и мне грустно от этого. Они никого не убивали. Они поют об убийствах, но они никогда их не совершали. И им теперь приходится отвечать на кучу вопросов просто потому, что они наши друзья. Они вынуждены оправдывать свою музыку перед разгневанными активистами, семьями, журналистами, верунами и ведущими всяких ток-шоу. Это коснулось многих групп. И тех, с которыми мы дружили, и совершенно нам незнакомых. Это печально. Случившееся - не их вина.

Я уверена, что в мире есть убийцы, слушающие ванильный акустический фолк, играющие на арфе или чем-то таком. Убивать людей могут не только поклонники группы Рваные Кишки. Людей кончали и до появления пластинок. До радио. До воды из-под крана. Все это так глупо.

Нельзя винить музыку. Вините меня.

И, черт возьми, вините тех, кто толкнул меня на убийство.

Я снова и снова объясняю, почему мы сделали то, что сделали. Это же так просто. Может быть, мы и могли поступить иначе. Может быть, нам действительно следовало научиться прощению. Но как мне думается, есть вещи, которые невозможно простить. Некоторые просто недостойны сочувствия. Это даже иронично, ведь осуждающие меня, мне не сочувствуют ни капли. Все они - лицемеры. Каждый, неважно, признает он это или нет, знает, что есть что-то, чего лично он никогда бы не простил.

Мы с Ферн не смогли. И причина для убийства у нас была очень простая.

Месть.