— Ну, служишь. Какая разница?

У Александра разгорелся такой живой интерес к работе в пенитенциарной системе, что, казалось, он готов уже сейчас пойти служить. Только на вызов съездим, а потом всё — на службу.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что тоже хочешь послужить?

— Ну, не знаю...

— Я знаю, — категорично заявил я. — Не надо тебе этого.

— Почему?

"Ох, наивный ты веселый паренёк, — подумал я. — Оставайся таким и дальше. Нечего тебе делать в тюрьме".

— Тебе сколько лет?

— Тридцать четыре, — ответил он.

— Наверное, уже поздно.

— Почему?

— Ну, потому что надо двенадцать с половиной лет отслужить как минимум, чтоб пенсию заработать.

— Да что такое двенадцать лет? — воскликнул он. — Я на скорой уже тринадцать! Махом пролетели!

—Вот-вот. На скорой время именно летит! И летит незаметно. А там...

И тут я вспомнил, когда почти двое суток на морозе мне пришлось стоять в оцеплении колонии во время бунта. Как тогда время замерло, и казалось, что этому хаосу не будет конца... Как я ехал домой с чувством, что меня использовали, предали, растоптали... Вспомнил, как каждый день возникает какая-то бесконечная непонятная возня, которая никогда не даст результата, но лишает сил. Вспомнил, как ни за что выгнали Пучкова, вспомнил, какие козни мне устраивали арестанты, когда я только-только вышел на свое первое суточное дежурство. Вспомнил, как там каждый сам за себя. Вспомнил, как я чуть ли не руками душил в себе развивающееся у меня чувство безразличия к окружающим.

— ... там время останавливается, — продолжил я. — Там "День сурка". Порой день как год тянется.

— Приехали! — сказал водитель. — Чапаева, 123. Как заказывали!

— А что там? — спросил я у Александра, переключившись на настоящее время.

— Где? — не понял он, видимо, всё ещё думая о службе.

— На вызове.

—А-а, — тоже отвлекся от размышлений Саня. — Задыхается. Женщина, 73. Пойдем!

Саня выскочил из машины, взял кардиограф.

— Бери сумку, больше пока ничего не надо. Я её знаю, у неё "мерцалка".

Я взял наш оранжевый скоровский чемодан и пошёл следом. Было тепло. Во дворе благоухали цветочки, заботливой рукой высаженные в аккуратные клумбы, по шпалерам вился виноград, только-только распуская маленькие нежные листочки. В будке дремал старый пёс. Услышав, что кто-то зашёл, он лениво приоткрыл один глаз, убедился, что мы всего лишь скорая помощь, а не грабители, и снова задремал.

Больная сидела на небольшом диванчике во дворе под навесом. Сидела, немного сгорбившись и уперевшись локтями в колени. Одета в халат.

"Повышенного питания, кожные покровы бледные, цианоз носогубного треугольника, кифозная грудная клетка, склеры чистые, вены на кистях видны, — отмечал про себя я. — Выраженные отеки нижних конечностей до колен".

Рядом на тумбочке стояла обычная рюмка. О том, что из неё давно не пили, говорил слой пыли внутри неё. Да и женщина не была похожа на пьющую. "Наверное, эта рюмка стоит здесь без дела очень давно", — подумал я.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, — сказала женщина.

— Что случилось?

— Задыхаюсь...,— женщина закашлялась.

Кашель был сухой, непродуктивный, надсадный.

— Давно?

— Дня три уже.

— А в поликлинику обращались?

— Да.

— Когда?

— Десять дней назад. Я простыла, поэтому вызвала врача. Она пришла, меня послушала, назначила таблетки.

— Не помогло лечение-то? — предположил Саня.

— Нет, — ответила женщина и снова закашлялась.

Я тем временем измерял артериальное давление и температуру у больной.

Давление оказалось почти нормальным, а вот температура оказалась немного повышенной.

— Раздевайтесь, я вас послушаю, — попросил я. — Дышите ртом как обычно. Вот так.

В верхних отделах легких дыхание было жёстким, грубым, а вот в нижнем отделе правого легкого дыхание отсутствовало. Если в левом легком оно проводилось, то в правом его не было слышно.

— Правое снизу не дышит, — сказал я Сане.

— Пневмония?

— Скорее всего. Может быть и вы́пот в плевральную на фоне ХСН. В любом случае, снимок надо делать.

— В больницу поедете? — спросил Саня у больной.

— Не хочу, — ответила она.

— Понимаете, мы вас не вылечим. Вы десять дней болеете, а вам только хуже стало. Надо сделать снимок лёгких и лечить антибиотиками. А это возможно только в условиях стационара.

— Никому я не нужна! Сдохнуть бы поскорее! — запричитала женщина. — Дети разъехались, муж умер пять лет назад. Кому я там в больнице нужна?

— Ну что вы так? — сказал я. — Руки, ноги работают! Вон какие цветочки у вас растут! Сами же ухаживаете! Вылечат вас обязательно!

— Надо соседке позвонить, чтоб Якута кормить приходила, — немного успокоившись, сказала больная.

— Это пёс? — догадался я.

— Да.

— Давайте, собирайтесь.

— Да мне собраться — только подпоясаться, — ответила она.

— И ещё один момент, — добавил я.

— Какой? — серьезно посмотрела на меня женщина.

— В следующий раз, когда к вам приедем, чтоб полная была! — я указал на рюмку.

— Есть! — весело ответила она, приложив руку к голове.

— Шучу! Мы не пьём!

— Я поняла, что вы шутите! Спасибо! Мне уже легче!

Больную увезли в приёмный покой, отзвонились диспетчеру, что свободны. Нам разрешили возвращаться.

Только выехали с территории больницы, раздался наш позывной в динамике радиостанции.

— На приёме вторая бригада.

— ДТП. Поворот на Неурожайку. Один пострадавший.

— Приняли!

Водитель уже включил сирену с мигалками, и мы помчались на место ДТП.

Прибыли за пять минут. Метрах в пятидесяти от дороги в камыше находился легковой автомобиль. Стоял он на колесах, но, судя по тому, что на нем были разбиты все стекла, оторваны бампера и измята крыша, он как минимум один раз перевернулся.

На месте уже собрались неравнодушные.

— Он там, за рулём сидит! — сказал кто-то и щёлкнул себя по шее сбоку, намекая, что пострадавший пьяный. — Голову ему рассекло. Быстро же вы приехали!

Мы с Саней и нашим водителем уже во всю пробирались через густую траву к разбитому автомобилю.

За рулем сидел огромных размеров мужчина лет пятидесяти пяти на вид. Он занимал всё водительское место. Руль упирался ему в живот, голова его была втянута в плечи, потому что сверху давила мятая крыша. Лицо его было в крови из-за ушибленной раны волосистой части головы.

— Вас как зовут? — спросил я и заглянул в салон, чтоб повнимательнее рассмотреть рану. В нос ударил мощный запах перегара.

— Роман, — ответил он.

Рана была в теменной и височной области справа, длиной примерно десять сантиметров. Умеренно кровоточила.

Я бегло осмотрел салон автомобиля.

— Вы один ехали?

— Собака сзади сидела.

— Где она?

— Выскочила... Убежала..., наверное.

— Что болит?

— Ничего.

— Найдите мой телефон, пожалуйста, — попросил он. — Он где-то тут, в салоне.

— Вова, поищи, пожалуйста, — попросил я водителя. — Я пока что рану обработаю.

Уж как мы тащили его до скорой, мне даже вспоминать больно. Но, говорят, что Господь дает по силам испытания.

Когда больного уже загружали в скорую, он вдруг схватился за грудную клетку.

— Что? — спросил я.

— Вот тут болит, — скорчившись от боли, сказал он.

— Ребро, наверное, сломал, — предположил я.

При пальпации в области пятого ребра справа отмечалась выраженная болезненность

— Но плёнку всё равно протянем, потому что одно другого не исключает!

Наложили повязку на рану, подключили систему, обезболили, записали ЭКГ. Слава Богу, острой коронарной патологии там не оказалось. Поехали. Я остался в салоне с больным, чтоб следить за его состоянием и состоянием системы, что была к нему подключена.

— ЗЧМТ, сотрясение головного мозга, ушибленная рана волосистой части головы. Закрытый перелом пятого ребра справа, — отрапортовал Саня в рацию. — Везем в ЦРБ.

— Хорошо, — ответила диспетчер.

Но через несколько секунд по рации прозвучал наш позывной.

— У вас больной стабильный? — спросила диспетчер.

— Да, вроде бы, — ответил Саня.

— Везите в соседний район, — сказала она. — У нас аппарат компьютерной томографии сломался вчера.

— Ясно, — ответил Саня.

Водитель уже разворачивал наш автомобиль скорой помощи в обратном направлении.

— Это он меня зовёт, — стеклянным взглядом глядя в потолок, сказал мужик.

— Кто? — спросил я, сразу же поняв, что он говорит про кого-то родного.

— Лёшка. Сынок мой... Погиб он... На войне. Говорят же, что похоронные деньги добра не доводят... Я дом и машину на похоронные купил...

— Ты давай не думай об этом, — стиснув зубы от подкатившего к горлу комка, сказал я. — Нам до больницы доехать надо.

Мужик замолчал.

Проехав около тридцати километров, я вдруг услышал хлопающий звук со стороны заднего правого колеса. Сначала он был тихим, но потом он становился громче и громче. Звук спущенного колеса. Мы как раз заехали в большое село, которое было по пути в соседний райцентр.

— Вова, колесо, похоже, заднее правое. Посмотри? — сказал я водителю.

Мы остановились. Действительно, заднее правое наружнее колесо было спущено (на задней оси Газели колеса спаренные, по два с каждой стороны).

— Менять надо, запаску ставить.

— Меняй, что ж теперь?

Колесо сменили минут за двадцать. Наш больной тоже несколько раз порывался подняться, чтоб нам помочь, но мы ему категорически запретили даже двигаться.

После проведённой компьютерной томографии в приемном покое сотрясение головного мозга исключили. Пятое ребро справа было действительно сломано без смещения. На душе немного отлегло. Ребро заживёт, рану сейчас зашьют, поедем обратно на запасном колесе, в нашу больницу, где не работает аппарат компьютерной томографии.

— Вокруг раны побрить, подготовить к ушиванию, — дал распоряжение медсёстрам приемного покоя травматолог.

Через несколько минут из процедурки вышла медсестра с лотком, в котором лежал кусок мыла и одноразовый бритвенный станок.

— Кто фельдшер?

— Мы оба.

— Надо его побрить, чтоб рану ушивать.

— Мы что, еще и брить должны? — спросил я у Сани?

— Не-не-не, — категорически ответил Саня. — Пусть сами бреют, это обязанности приёмного покоя.

— Мы своих больных берём, а вы из другого района, поэтому бреете вы! — заявила откудато появившаяся врач приемного покоя. Будут тут нам еще фельдшеры указывать, что нам делать!

Врач была совсем молоденькой, может быть, пару лет после института, но с явно завышенным чувством собственной важности. Зря она так тогда сказала. Потому что улыбка, до сего момента блуждавшая на моем лице, вмиг испарилась.

"Сейчас я тебя на место поставлю!" — подумал я.

— А что с фельдшерами не так? — сразу же взревел я. — Рожей не вышли или что? А если бы врачебная бригада привезла вам этого больного? Тогда что? И что за чушь вы несёте: с этого района мы или нет? Может быть, у вас ещё и абонемент клубный можно приобрести на бритьё головы после ДТП?

— А вы мне не указывайте, что мне делать! — рявкнула она в ответ.

— А вы молча делайте свою работу, и к вам претензий не будет! — сказал я. — Ваш травматолог распоряжение дал вашей медсестре, вот пусть она и делает!

Девушка-врач, поняв, что не на того напала, что-то бормоча себе под нос, пошла по коридору в сторону стола.

— Да и допуска у меня нету, чтоб вашим инструментом работать, — уже спокойно-добродушным голосом сказал я, кивнув на лоток с бритвенными принадлежностями.

— Не хотите брить, так и скажите! — сказала медсестра, всё же подходя к больному. — Цирк тут устроили!

Без происшествий мы вернулись в нашу ЦРБ и передали больного травматологу.

__________

Мерцалка (медицинский сленг) — мерцательная аритмия. Неправильный ритм сердца.

ХСН — хроническая сердечная недостаточность. Возникает при ишемической болезни сердца, гипертонии. Механизм её обусловлен низким выбросом крови из сердца в сосудистое русло, в связи с чем возникают застойные явления в системе кровообращения (отёки в области нижних конечностей, в более тяжёлых случаях — скопление жидкости в брюшной и плевральной полостях).

Источник.

— Хорошо. На ставку или на полторы будете работать?

— Давайте на полторы попробуем, — ответил я.

— Надо написать заявление на совместительство половины ставки в отделе кадров.

— Хорошо.

В основном, все фельдшеры работали сутки через двое, а это получалось примерно полторы ставки по норме часов.

Доработав месяц на пятидневке, я вышел в свое первое суточное дежурство. График постарался подобрать так, чтоб он не совпадал с графиком жены. С одной стороны, если бы графики наши совпали, то это, конечно, хорошо, потому что можно было бы ездить на работу на одной машине, а выходные проводить вместе. Но, во-первых, сын-школьник не должен оставаться дома один целые сутки, а с другой стороны, подсобное хозяйство наше также требовало ежедневного нашего присутствия. Куры сами себя не покормят, свет в сарае не выключат.

***

В день меня поставили помощником снова к Дмитрию Валерьевичу. Первый вызов поступил около девяти утра к бабушке с болями в животе. На месте нас встретил внук больной, мужчина, лет тридцати на вид, который приехал в гости на праздники.

— Здравствуйте, проходите, — весьма вежливо и даже с какой-то долей вины в голосе сказал он. — Она там, в комнате.

Бабушка лежала на кровати, лицо её выражало страдание, не столько физическое, сколько душевное.

"Кожные покровы физиологической окраски, дыхание ровное, — отмечал я про себя, — повышенного питания..., очень повышенного питания. Положение — лёжа на правом боку. Вены на запястьях видны, но, скорее всего, слабенькие, будут лопаться..."

— Здравствуйте. Что случилось? — спросил Дмитрий Валерьевич.

— О-о-ой..., — застонала бабушка, махнула рукой и, закатив глаза, демонстративно отвернулась.

Я без напоминания приступил к измерению артериального давления. Оно оказалось в пределах возрастной нормы.

— Что случилось? — снова спросил Дмитрий Валерьевич.

— О-о-ой..., — снова простонала бабушка. — Стыдно-то как... Ещё и двух мужиков прислали!

Мы переглянулись, сдерживая улыбки.

— Расскажите уже, что случилось? — стал терять терпение Дмитрий Валерьевич.

— О-о-ой..., — снова застонала бабушка.

— Так, ладно. Расскажите тогда вы? — обратился он к внуку.

— Я на праздники приехал позавчера из Москвы, — стал рассказывать он. — Всё было нормально. Решил навести порядок немного, полез в холодильник, а там просроченных продуктов тьма-тьмущая! Ну, я и начал выбрасывать всё оттуда, а она, видать, какую-то просрочку, летящую в помойку, успела перехватить....

Я невольно представил, как собака ловит в полете тарелку.

— Ну! И что в итоге?

— Ну вот! Дрищет теперь дальше, чем видит!

— О-о-ой..., — снова подала голос бабушка. — Стыдоба-то какая...

— Сколько раз был понос? — спросил я.

— О-о-ой... Да постоянно...

Живот бабушки при пальпации был безболезненным, но журчал, шкворчал, бурлил и булькал во всех отделах.

— Ехать надо в инфекцию.

— О-о-ой...

Под постоянное оханье и ойканье бабушку увезли в инфекцию.

Следующий вызов был с поводом "температура" у мужчины сорока восьми лет. На месте нас встретила мать больного. Сам больной был сильно изможден, худой-худой, да ещё и какого-то желто-серого цвета. Лежал он в в постели и видно было, что уже не встает, потому что на нём был надет подгузник, а рядом с кроватью стоял столик, на котором стоял стакан с водой, пепельница, сигареты и несколько коробочек с лекарствами. Сначала я подумал, что мы имеем дело с онкобольным, но потом я прочитал названия препаратов, что были на прикроватной тумбочке. Это были препараты антиретровирусной терапии, которая применяется при ВИЧ инфекции.

— Здравствуйте! Что случилось?

— Здравствуйте, — слабо ответил больной. — Температура уже пятый день... Одышка, кашель...

Он говорил и переводил дыхание. Даже речь у него вызывала нехватку воздуха. Состояние было очень тяжёлым.

— За эти пять дней врача из поликлиники вызывали?

— Нет.

— А какое у вас основное заболевание? — спросил Дмитрий Валерьевич. — Почему вы постоянно в постели находитесь?

— Я инсульт перенёс полгода назад, — ответил больной. — Вон там выписка есть...

— "Форма пятьдесят", — шепнул я Дмитрию Валерьевичу и кивнул на лекарства.

— Что? — не понял он.

— ВИЧ у него.

— А-а. Понятно.

При выслушивании лёгких правое легкое молчало. Сатурация была на уровне пятидесяти трёх процентов. Учитывая все вышеперечисленные факторы, мы предположили застойную пневмонию.

— Кислород, гормоны, подключаемся и везём! — сказал Валерьич. — Собирай систему, а я за "кислым" и носилками.

— Принял! — ответил я и стал набирать препараты. Надели на больного маску, дали кислород. Через несколько минут сатурация поднялась до девяноста процентов.

— Во, как хорошо-то! — воспрял наш больной. — Даже мир светлее стал казаться!

Больного отвезли в инфекцию.

Форма пятьдесят — обозначение ВИЧ-инфекции, используемое в тюремной медицине.

Кислый (мед. сленг) — кислород.

Днем мы съездили ещё на несколько вызовов, а в 20:00 меня поставили на линию "в одного". Отправили, так сказать, в самостоятельное плаванье.

Тот курьёзный вызов был ночью, поэтому я запомню его на всю жизнь.

Скорую вызвали жильцы многоквартирного дома к своему соседу. Повод неизвестный. На лестничной площадке третьего этажа меня встретили несколько человек. Смотрели они на меня с надеждой и даже немного требовательно. Мол, сейчас я приеду и решу тут все многолетние проблемы всех жильцов этого подъезда.

— Здравствуйте! — доброжелательно обратился я ко всем. — Что случилось?

— Здравствуйте, у нас у соседа телевизор очень громко работает уже третьи сутки подряд.

"Та-а-ак! Интересное начало, — подумал я и прислушался.

Действительно, из-за закрытой железной двери доносились звуки телевизора. Причём, телевизор был оснащен какой-то стереосистемой, потому что звук был довольно громким и чистым. Скорее всего, по телевизору шел какой-то фильм о Великой Отечественной войне.

"От советского информбюро..." — вещал Левитан за дверью.

— Мы думаем, что он умер..., — сказала какая-то женщина. — Сделайте что-нибудь?

— О, как! Вы его знаете?

— Он год назад примерно приехал сюда жить.

— Сколько ему лет? Он болел чем-нибудь? Он один жил? — стал расспрашивать я жильцов.

— Да мы почти его и не видели. Так пару раз пересекались на лестничной площадке. Вроде бы он один живёт. Нелюдимый какой-то. Не здоровается, не откликается.

Я нажал кнопку дверного звонка. Тишина. Я постучал. Никто не отозвался, а телевизор продолжил громко вещать.

Все наши попытки достучаться до соседа оказались тщетны.

Я набрал номер диспетчера, изложил сложившуюся ситуацию.

— Я к тебе МЧС и полицию отправила, — сказала диспетчер.

Приехал участковый и МЧСники. Уже все вместе мы вновь попытались достучаться до мужика, но всё оказалось бесполезно.

Участковый созвонился с райотделом.

— Надо вскрывать дверь, — сказал он.

Дверь была самодельная, сваренная из четырёхмиллиметровой листовой стали с рисунком в ромбическую клетку, которая используется для трапов на кораблях.

МЧСники протянули переноску, подключили дрель, болгарку. К звукам громкого телевизора добавились шум, гул и жужжание электроинструментов на весь подъезд. Из квартир повыходили оставшиеся жильцы которые, несмотря на поздний час, стали собираться, чтоб поглазеть. МЧСники высверливали замок двери, а я уже мысленно приготовился к трупному смраду и констатации смерти, как вдруг из-за двери донёсся грозный голос:

— Кто там, блядь, стучится???

Мы все замерли, и огромнейшее чувство сожаления я заметил на лицах МЧСников и участкового в тот момент.

— Кто там??? — снова донеслось из-за двери.

— Полиция, — сказал участковый. — У вас всё нормально?

Зашуршал замок, но повреждённый механизм не позволил открыть дверь даже изнутри. Нашего несостоявшегося покойника это несколько разозлило.

— Откройте дверь!!! — кричал он из-за двери, неистово дергая дверную ручку.

— Доламывать надо, — сказал МЧСник. — Так она не откроется.

— Он глухой..., — робко сказала какая-то женщина.

Мы все обернулись.

— Он глухой, — повторила она. — Я видела, у него слуховой аппарат...

— Да откройте эту <долбанную> дверь!!! — уже просто орал мужик.

Все попытки вступить в контакт были бесполезны. Мужик нас не слышал и не видел. А когда наконец-то дверь открылась, то в дверном проеме мы увидели мужика в семейных трусах.

Представьте себе картину: вы открываете непонятно почему заклинившую дверь, а в подъезде стоит двадцать человек, среди которых фельдшер с оранжевым чемоданом, МЧСники с болгаркой и участковый с папкой, и все смотрят на вас.

Медленным движением мужик прижал к груди отломанную дверную ручку и с диким испугом посмотрел на нас. Из квартиры сильно пахнуло перегаром.

"МЫ ТВОЯ БЕЛКА! МЫ ПРИШЛИ!" —замогильным голосом хотел сказать я в наступившей тишине, но сдержался.

— Я так понимаю, скорая тут не нужна, — сказал я и направился к выходу.

— Ё-моё! Ё-моё!!! — сокрушался МЧСник.

— Да не переживай ты так! — попытался я его успокоить. — Мужик живой, выносить его не надо...

— Ага! Нам теперь ему замок новый устанавливать!

— Понимаю, — сказал я, спускаясь вниз по ступенькам. — Я сегодня, кстати, тоже замок менял на шкафчике...

Источник.

От женщины веяло теплом, добротой и почему-то страхом. Позже Мелкий понял почему. Потому что у нее был хозяин. Большой, сильный и жестокий.

— Не хозяин он ей, а муж. У людей это так называется, — объяснила однажды мама Мелкому.

— А от мужа можно уйти? — поинтересовался Мелкий.

— Можно, наверное... — ответила мама.

— А почему же она не уходит? — удивился Мелкий.

— Не знаю, — честно призналась мама. — Люди вообще сложные создания. Ты голову себе не забивай, маленький. К нам хозяин не лезет, и хорошо.

— Я бы ушел! — проворчал Мелкий. — Он ведь злой, как черт, муж этот. Ты слышала, как он на нашу Машу орет? «Чего застряла, шевелись давай! Рыба дохлая. На меня ее не хватает, а с псами шелудивыми целуется!»

— Кто их разберет, — вздыхала мама. — Может, некуда ей идти, а может, еще что. И он же не всегда такой. Иногда спокойным бывает. Злой он обычно, когда к бутылке прикладывается. Отрава у него там какая-то.

Мелкому было жаль хозяйку. Но в одном мама права, к ним злой хозяин не лез. И это было замечательно. Потому как скоро Мелкому стал тесен сарайчик, в котором он родился. За его дверями дышал целый мир. Теплый, летний, цветной.

Он стал потихоньку выбираться во двор. Сначала довольствовался небольшим загончиком, но скоро изучил его до последней травинки и заскучал. Хотелось большего...

Ведь за сеткой-рабицей кипела жизнь: копошились и сплетничали куры, расхаживал важный гусак, а еще там была она – большая серая кошка Дымка, которая считала себя царицей двора.

— Очередная дворовая дурашка, — оценила она Мелкого, когда увидела в первый раз.

— Я не дурашка, — обиделся Мелкий. — Я пес! Сторожевой, наверное...

— Ой, не смеши мои усы, — фыркнула Дымка. — Пес. Фитюлька ты рыжая, ушастая и глупая. Пока, во всяком случае. Подрастешь, может, и выйдет из тебя толк.

Только уже не здесь это будет. Раздаст вас хозяйка по разным дворам. Там и будете тявкать. А я здесь навсегда!

Мелкий не нашелся, что ответить Дымке в тот раз. Но с тех пор только и мечтал, как выберется из загона и покажет ей кузькину мать. И вот свершилось!

Увы, выбрался он не вовремя...

*****

Хозяин сегодня был страшен: походка нетвердая, в руке бутылка. «Злая отрава!» — догадался Мелкий. Больше ничего подумать не успел.

— Машка! — взревел хозяин. — Чего у тебя псы по двору таскаются? Пусть в своем загоне гадят! Я в их мины вляпываться на каждом шагу не желаю!

А после... Все случилось так быстро, что Мелкий даже не сразу понял, почему перехватило дыхание, отчего его подбросило в воздух и отшвырнуло на добрый пяток шагов.

Боль тоже пришла с задержкой на секунду. Зато какая! Словно все косточки Мелкого вынули, перемешали, а потом засунули как попало обратно.

Кричала Маша:

— Да что же ты творишь, живодер?!

Потом сознание сжалилось над Мелким и выключилось...

*****

Очнулся он на руках у Маши. Она куда-то несла его, мочила слезами и уговаривала:

— Потерпи, миленький. Ты только не умирай. Егорыч поможет.

И Мелкий терпел, как мог. Хотя каждый Машин шаг, каждый ее вздох, тревожили искореженное тело, злили боль. И она вцеплялась своими зубами, терзала Мелкого.

Он снова отключился, и это было счастьем...

— Не справлюсь я. Зафиксировать парня могу, обезболить. А дальше – везти его в город надо. Там и хирурги, и лекарства, и техника, — услышал Мелкий мужской голос, когда в очередной раз открыл глаза.

— Егорыч, умоляю, отвези. Заплачу, если надо, — это Маша. Умоляет, просит, плачет.

— Заплатит она, — опять мужской голос. — Ты и так каждый день неизвестно за какие грехи расплачиваешься. Я сто раз тебе говорил, гони ты своего алкаша в шею. Сейчас он собаку покалечил, а дальше что? За себя-то не страшно? Глупая баба!

— Прав ты, Егорыч, сто раз прав, — снова Маша. — Прогоню, ты только помоги.

— Черт с тобой. Не могу я смотреть, как животное мучается. Поехали.

Дорогу Мелкий не помнил. Он то проваливался в душную черноту, то выныривал обратно. Наконец оказался на столе в светлой комнате, вокруг суетились люди в бледно-зеленом.

— Вы его починить-то сможете? — допытывался Егорыч.

— Попробуем, — отвечали ему.

*****

И врачи попробовали.

Операция – это жутковатое слово Мелкий запомнил. А еще запомнил холодный стол, яркий свет, странные запахи, непонятные слова, позвякивание железных блестящих инструментов.

Запомнил, как на время утихла боль и весь мир словно потонул в вате... Врачи старались, но, увы, они не боги.

— Ходить на своих четырех пес не сможет. Позвоночник поврежден, — сказали они Маше.

— А как же теперь?

— Коляску купи̔те, — ответили ей.

— Будет у тебя не пес, а пилот формулы один, — неловко пошутил Егорыч, а потом спохватился. — Только вот домой ему, пока твой алкоголик там, никак нельзя. Уж если он из здоровой собаки инвалида сделал, то больную и вовсе на тот свет отправит.

Маша молчала. А что тут скажешь? Правду говорит Егорыч. Она после случая с Мелким и так всех Люськиных щенков в рекордные сроки раздала. Упрашивала, умоляла, чтобы взяли.

Хорошо, что их всего трое было. Молодых, здоровых и то не слишком-то брали, а калеку и подавно никто не приютит.

— Может, к тебе, Егорыч? Ну пока, на время? — взмолилась Маша.

— Так твой и у меня его достанет. Он же злопамятный. Приходил уже пьяный, ругался: «Чего ты Мане моей, болван старый, наплел? Чего это она про развод заговорила?»

Маша опустила голову:

— Ты уж прости, Егорыч. Не хотела я. Просто так вышло. Я тогда из клиники приехала. Мой только проснулся. Глаза красные, рожа мятая. Я на него глянула, и такое меня зло взяло:

«Развожусь! — говорю. — Не могу так больше. Животное ты, а не муж. На меня орешь, курей пинаешь, кошка от тебя, как от чумы бегает. Теперь еще щенка изувечил. Меня в этом решении и Егорыч поддерживает»...

Он все мимо ушей пропустил, а вот про тебя, видать, запомнил! Орать начал: «Этот старикашка пусть своими делами занимается, а не чужим женам советы раздает. Придумала тоже – из-за пса шелудивого разводиться!»

Проорался и здоровье поправлять ушел...

— Ладно, придумаем что-нибудь, — проворчал Егорыч. — Только тебе бы, Маша, мозги включить тоже не мешало.

*****

Мелкий слушал их и понимал: плохи его дела. Никому он такой не сдался. Раньше собакой был, а теперь не пойми что на колесиках.

Вдобавок придется учиться тому, что каждый пес умеет с рождения – ходить и бегать. А как, скажите на милость, ходить, если вместо задних лап два непослушных полешка?

Домой он и сам возвращаться боялся. Одна надежда на Егорыча, похоже. Хороший человек попался: от смерти спас, да и сейчас не бросает. Авось и придумает что-нибудь...

Только вот спасение пришло совсем не от Егорыча. Явилось оно оттуда, откуда Мелкий его и ждать не мог.

Маша в тот день вернулась домой расстроенная. Спасла щенка, а толку? Домой забрать не может, куда пристроить – не знает. Хорошо, что благоверный где-то шляется пока. Можно в тишине подумать.

Села она на кухне, запечалилась. Кошка Дымка на колени взобралась, замурчала, жалеть хозяйку принялась.

И тут явился муж. Пьяный в дым. Обо что-то при входе споткнулся, выматерился, ввалился на кухню. И на Машу набросился:

— Сидит она здесь, кошку драную наглаживает. А муж, между прочим, голодный!

И ручищу свою протянул. Дымка, не успевшая сбежать, ощерилась, да и врезала когтистой лапой.

Муж взвыл, замахнулся, а Маша словно прозрела: «Кошка, и та защищается, а я, как квашня последняя, сижу! Да какого лешего?! Сколько терпеть-то можно?!»

И такую ярость она в себе почувствовала, аж глаза алым застило. А вместе с яростью и сила пришла. Вскочила она с табуретки. Схватила чугунную сковородку и звезданула мужа по лбу!

Тот ошалел так, что даже материться перестал. Сел на стул, за раненую голову схватился.

— В общем, слушай сюда, — сказала Маша. — Давай-ка разводиться. А из дома проваливай прямо сейчас. Мой это дом. Мои родители его строили.

Ты у маменьки вроде прописан в соседней деревне, вот и шуруй туда. Потому что, если останешься, я тебя в полицию сдам или пришибу ненароком.

Ты не думай: рука не дрогнет. Столько злости во мне за эти годы накопилось, что рада буду от нее избавиться!

Муж ей в глаза заглянул, рот было открыл, но тут же закрыл обратно. То ли увидел он в Машиных глазах что-то, то ли сковородка чугунная мозги на место поставила, а только побросал он в старенький рюкзак какое-то барахлишко, да и вышел за дверь...

*****

Через месяц развелась Маша с мужем. А Мелкого домой еще раньше привезла. Потому как знала – не вернется больше благоверный. Трус он.

Пока она терпела да молчала – он и царствовал в доме. А как только отпор дала, тут же его царственность пьяная сдулась...

Когда Егорыч выгрузил Мелкого из машины и приладил к тележке, тот почувствовал себя какой-то каракатицей. Но сделал один шажок, потом другой, третий. Тележка повиновалась. Он ускорился, колеса послушно шуршали.

Из сарайчика вышла мама Люся. Он заспешил к ней. Та расчувствовалась, карие глаза повлажнели:

— Не надеялась я, что свидимся. Да какой же ты стал! Колеса свои... А у нас перемены. Маша пьяницу своего прогнала. А благодарить надо Дымку. Уж не знаю, что она хозяйке нашептала, только осмелела та. В битву с душегубцем вступила. Со сковородкой наперевес! Эх, жаль, я все пропустила.

— Дымка? — удивился Мелкий. — Кошка серая? Да как она сумела-то?

— А вот сумела, — послышалось сзади. — Маше нашей нужно было только веры в себя чуток. Я с ней своей и поделилась.

— А так разве можно?

— Кошки все могут, — сказала Дымка.

Правда это или нет, кто знает. Только вот Мелкий ей почему-то поверил. Главное, что теперь он был дома. И здесь многое изменилось к лучшему.

Может, и имя ему теперь заменят? А то Мелкий – для мужчины на колесах как-то несолидно звучит. Вот Егорыч пилота формулы один упоминал...

Пилот, пожалуй, самое то.

Автор - Алёна Слюсаренко. Источник.