Я родилась в обоссанном уголке где-то под Саратовом, в утробе какого-то чумазого волосатого животного. Вообще надо сказать ему спасибо за то, что пригрел меня своей тушкой, хотя я была для него слишком лысой и гладкой. Он мне тогда сказал, что его зовут Мато и дал визитку со своим номером, полаял как-то невыразительно и убрел к ближайшей помойке, помахав мне хвостиком на прощание.
Ну, родилась-то я на самом деле лет двадцать назад в роддоме под Саратовом, но сейчас, можно сказать, я пережила второе рождение. Утробой стал мохнатый шелудивец по кличке Мато, мамой — зловонный переулок между двумя косыми домами, отцом — чистый и свежий воздух, разбавленный мочой.
Телкой я была что надо: рот на замке не держала, носила готичное пальтишко и рисовала шедевры на уровне Вивальди. Он ведь художник, да? Ну вот, во мне только один недостаток был: я ссалась прямо в трусы. Не получалось добежать до унитаза и облегчиться. Я как ни пыталась, но все время прогадывала момент, когда потечет. Люди говорят, что для них это нестерпимое чувство, требующее к себе внимания и скорейшего облегчения, а я вот не чувствую ничего. Только потом, постфактум уже, когда журчит и горячит кожу бедер. Ну и воняет, само собой.
Дико хотелось поссать так же, как все, но Господь подарил мне энурез. Мезокарб, амитриптилин... блять, да меня даже водили разговаривать с дельфинами в дельфинариум, — ничего не помогало. Я ссалась, я ссусь и, видимо, неотвратимо буду ссаться в будущем. Это ставит крест на мне, как на женщине, ведь мне придется ходить в подгузниках всю жизнь. Никаких черных кружев, никаких поясков и прочих сексуальных готичных штук, только памперс. Я, кстати, вставляю в него огромную булавку, купленную на распродаже в Москве, потому что я большая фанатка "Тома и Джерри". В одной серии кот Том носил такой, с большой булавкой. Но там была необходимость, а я — подражатель.
Я обожаю дистрибутив Линукса под названием Манджаро. Особой страстью пылаю к GNOME, хотя XFCE и KDE версии вроде бы тоже неплохие. Но первый красивый. Вообще, я люблю какие-то популярные вещи и коллекционирую их, хоть и знаю, что ценность нулевая. Ну так ведь это же иронично и необычно — собирать вещи, которые нахуй никому не всрались, не стоят и цента даже на саратовском радиорынке, а я вот их собираю. Манчкин. Скопидом. Плюшкинизм. Красота...
В общем с той собакой я больше не виделась, хотя прозреваю, что на этот раз энурез спас меня от плохой кончины. Мато ведь меня почуял именно потому, что от меня пахло свежайшей ссаниной. В ней, может, мало таких вот кошачьих ферментов, которые делают запах узнаваемым брендом, но человечья моча тоже воняет. И для собаки она воняет еще сильнее. Поэтому он и оставил номер на визитке, — был очарован моим естественным запахом, а потом уже и внешним видом. И натурой, богатой, выделанной как меховая шубка за сотню тысяч рублей из ЦУМа.
У меня была подруга по имени Диско. Танцевала она на редкость хуево, а вот имя было говорящее. Ну и все, на этом, собственно, заканчивалась Диско, потому что когда я осталась у нее с ночевкой и закономерно налила в одеяло, простыню, подушку, пижамы и умудрилась как-то обоссать противоположную стенку (советскую такую, здоровую, с сервантом, книгами, телевизором и прочим ковром), она меня просто выперла на все четыре стороны. С обоссанной пижамой, на мороз. Ну я вместо того, чтобы отогреться у батареи в подъезде, пошла гулять на минус двадцать по Цельсию и только закрепила следы безуспешного лечения. Ссать с тех пор я стала в два раза больше, все так же глухо к собственным чувствам и стремлениям.
Как я попала в Саратов и тем более в этот подворотный переулок — не знаю. Важно то, что мое проклятье в какой-то момент просто меня спасло. Я благодарна ему как новому дню.
Спасибо, что я ссусь в трусы.