По окончании восьмого класса, я вдруг почувствовал, что завис в некой пустоте. Полнейшая, пугающая неопределённость во всём!
Интернату, в котором учился и жил пять с лишним лет, я был уже не нужен, и горному училищу, куда меня определили помимо моего желания, по разнарядке ГорОНО, я так же, до первого сентября не был нужен. В самом здании интерната вовсю велись ремонтные работы, но нас уже нельзя было привлечь к ним, ни под каким предлогом!
В школе нас осталось мало. Самых «перспективных» отправили в другой город, где есть интернат со средним образованием. Основную группу выпускников распределили в кулинарное и строительное училище, и успели отправить. А тех, кто выпал в осадок педагогической неудачи, решили «скинуть» во глубину донецких шахт. Будет на то воля Судьбы, то сами выкарабкаются на-гора! Мы, мол, сделали всё, что могли. Теперь пусть за их обучение берётся ЖИЗНЬ!
Я оказался среди последних.
Привычный режим, постоянная опека и неусыпный надзор и контроль интернатовской системы исчезли во мраке небытия, будто свет выключили в закрытой комнате! Ощущения не из приятных, поверьте!
Нас ещё по инерции кормили, предоставляли чистые постели для сна и воду для умывания, но всё это происходило в инертном состоянии, и предлагалось, в виде некой платы за наше пристойное поведение уже в чужих стенах.
Ни приказов, ни замечаний, ни нравоучений! Как в детском пансионате! Не хватает только медперсонала в белых халатах и оздоровительных процедур.
Даже наш грозный Фараон, как-то сник и при встрече с нами чувствовал себя неловко; мы ведь теперь ему не подчинялись, не зависели от его прихотей, и могли запросто, что-нибудь выкинуть в его адрес за всё, что сделал он нам «запоминающегося», когда был нашим классным воспитателем.
Скучище в душе и в округе! Вакуум!
Первые дни после выпускного вечера, я горел и метался по коридорам интерната от мыслей, что, вот-вот, поступлю в художественный техникум в городе Славянске и стану настоящим художником. Но Фараон, он же Василий Иванович, второй классный воспитатель Дашкевич Валентина Петровна и завуч школы сделали всё, чтобы досадить мне на прощание. Даже мой добрый и сильный покровитель, и защитник Зоя Михайловна, и та ничего не смогла поделать против заговора, явно, не святой троицы. Она лишь с большим трудом добилась,
чтобы сама завуч переписала характеристику на меня, но время было уже упущено, и Фараон, в своей тёмной душонке ликовал.
Я не читал характеристики, отправленной в Славянск, но с ответом, благодаря Зое Михайловне, тайком ознакомился.
«…С такой характеристикой вашего воспитанника даже в тюрьму не примут, а вы его нам предлагаете!...» - Запомнил я часть текста из ответа.
Это было не столько жестоко с их стороны, к чему я привык за эти годы, сколько подло! Ведь у меня были хорошие данные и способности в рисовании, и я мечтал и стремился быть художником. Они знали об этом и использовали свой шанс мести по-чёрному!
Годы спустя, я узнал, что мною, как козырной картой, они били по честному и несговорчивому главному бухгалтеру интерната, которым и была Зоя Михайловна – моя покровительница все годы моей учёбы в интернате.
После того, как меня окончательно определили в горное училище на специальность машинист угольных и проходческих комбайнов, Зоя Михайловна, на повышенных тонах, высказала всё, что думала о Фараоне. Я об этом узнал от него самого, когда уже сам работал в школе, и когда с ним наладил добрые отношения, благодаря его супруге, которая тоже работала в интернате учителем химии, и, как ни странно, тоже покровительствовала мне во многом.
В те дни я был очень зол на троицу, преградившую мне путь в мир живописи, и всё же это не переросло в злопамятную месть. А ведь мог сорваться! Все дни между нами росла невидимая стена, которая и поныне существует между мною и этими двумя «педагогами» в юбках.
При отправлении наших личных дел в ГорОНО, Зоя Михайловна, взяла, да и выкрала из общей папки часть моих документов, относящихся к архиву, и до окончания мною училища хранила их у себя дома.
Очень жаль, что у меня не было матери. Вряд ли бы они посмели так поступить со мною. Я был уверен, что она сделала бы всё, только бы я учился на художника.
Я и ещё с десяток будущих шахтёров страны Советов, неприкаянно слонялись по интернату и его окрестностям, и ждали дня своего отправления на новое место дальнейшей учёбы. Среди них был мой друг, родом из-под Краматорска. У него были отец с матерью и младшая сестра, но какие-то семейные неурядицы или размолвки вынудили жить их раздельно, а его самого они сдали в интернат на полный пансион, и лишь на каникулы за ним приезжал отец и забирал его домой, но чаще всего к деду в село Уланив, что под Краматорском. Его-то, в самый последний момент, отец забрал домой.
Нам оставалось неделю или две мозолить глаза бывшим учителям, а затем прощание со вздохами облегчения: «Наконец-то!» Возможно, что всё происходящее было не в таких мрачных красках, но тогда я в душе ощущал полную пустоту, темноту и отрешённость от всего мира.
При разговоре со своим приехавшим отцом, Володька, как бы в шутку, предложил ему взять и меня на недельку к деду. Он тут же согласился, если меня отпустят.
Я, честно, думал, что Фараон с завучем воспрепятствуют, но они довольно легко согласились и без проволочек оформили необходимые документы на наш отъезд на неделю. Зоя Михайловна тоже была за мою поездку к другу, и, узнав о снисхождении ко мне бывших воспитателей, быстро оформила нам двоим денежное пособие в виде суточных и на проезд в оба конца. Неплохо иметь таких покровителей в нужный момент и в нужном месте!
О таких финансовых лазейках в бюджете советского образования, я ранее не ведал. В импровизированных поездках и путешествиях по городам и весям страны, нам приходилось рассчитывать только на самих себя. Государственная же помощь или содержание полагались лишь в стенах её учреждений и заведений.
Володькин отец получил всё необходимое, включая и наши документы личности на руки и, этот же день, мы втроём выехали в Краматорск на пригородном дизеле, с пересадкой в Дебальцево. К вечеру были уже в частном доме его матери, где-то в районе завода, производившем гигантские экскаваторы для карьеров. А утром, после завтрака, самостоятельно, (его отец рано утром ушёл на работу), я с другом выехал на пригородном автобусе к его деду в Уланив.
В первый раз мне показалось, что старенький автобус довольно долго и настырно дырчал и фыркал, преодолевая множество подъёмов Донецкого плоскогорья. Он был переполнен, и нам пришлось всю дорогу, стоя, тесниться среди мешков, узлов и кошёлок. Мы разом с облегчением вздохнули, когда вышли из этой душегубки на колёсах возле сельмага.
Автобус тут же поехал дальше, а мы пошли по шоссе в обратном направлении, идти пришлось, где-то метров двести.
Дом деда находился в нижней части села так, как дорога шла прямо посередине, и одновременно являлась главной и единственной улицей. Сам дом был сложен из обычного кирпича с многослойной побелкой и покрыт шифером. В отличие от него, соседние дома были сложены из саманного кирпича, и вместо шифера на крышах чернела старая солома. Дед-то в прошлом был председателем сельсовета и ему по статусу полагался добротный дом. Но так, как он, видимо, покинул кресло председателя в давние времена, хозяйство его обветшало и запустело. Давно некрашеный забор, что тянулся вдоль улицы, провис в сторону заросшего бурьяном двора и местами потерял штакетины. Ворота сильно покосило, чем указывало на то, что ими пользуются от случая к случаю.
Меня этот сельский пейзаж нисколько не удручал. Я на целую неделю вырвался из гнетущего вакуума неопределённости и скуки! Что будет по возвращению в Торез, меня уже не интересовало. Я всецело погрузился в мир наблюдений, фантазий и новых приключений.

Автор Ломачинский

Взрыв оглушил и отбросил Ганса. Он не сразу очнулся от сильного сотрясения. Солнце, своим расплавляющим равнодушием, давало хотя и малую, но всё же, боковую тень. Это наступил переломный момент знойного дня. Но до спасительного вечера было ещё далеко.
Понемногу приходя в себя, Ганс пошевелил обгоревшими и искорёженными пальцами раскалённый песок не то, пробуя его на плотность, не то, лаская его от первого чувства, что он всё-таки остался жив. На обветренном, опалённом лице дрогнули редкие белесые ресницы. Ничего не видя перед собою, кроме раскалённого добела неба, уставились в одну точку, выцветшие глаза с маленькими зрачками, будто дырочки от укола кончиком иглы.
Ганс с трудом приподнял отяжелевшую от жары и контузии голову. Она вздрагивала на тонкой вытянутой шее, как водяной цветок, по стеблю которого ударяют струи бегущей воды. Перед глазами всё расплывалось и Гансу, до боли в голове и во всём теле, пришлось напрячься, чтобы осмотреться вокруг.
Он лежал посреди выжженной поляны, наполовину засыпанный песком. Рядом торчали два облезлых дерева, без единого листочка на верхушках. Они, как братья близнецы, застигнутые нежданной смертью, но не пожелавшие расставаться в роковую минуту, сплелись своими редкими ветвями и скорбно нависали над умирающим Гансом, словно злой Рок его жизни. Под рукой лежали автомат и несколько гранат. Он машинально подтянул автомат, проверил предохранитель, затем, опираясь на один локоть, немного приподнялся и, всё ещё не веря в чудо своего спасения, осмотрелся.
Сзади, в метрах пятнадцати от него лежали двое убитых. У одного взрывом была оторвана голова и левая рука. В изуродованной фигуре человека Ганс узнал Кларка - младшего, которому на этот раз Фортуна изменила, бросив его разорванного и не погребённого, бог знает где, от могил его предков.
Другой был почти засыпан песком. Ганс вспомнил, как он не раз ходил с серым Гонгом, так звали второго убитого, на дело.
И вот его уже нет в живых! Смерть всё же срезала неугомонного дружка, а Ганс, в который раз, остался жив, благодаря невидимому покровителю, оказавшемуся рядом.
При виде мёртвых компаньонов Ганс остро почувствовал беспомощное одиночество во враждебном, вымершем крае, куда его занесла авантюристическая жажда «джентльмена удачи». Он, как-то равнодушно взглянул на блеск золота, мерцавшего возле серого Гонга, радовавшегося больше всех небывалой удаче их мероприятия. Ныне, этот злополучный мешок, изрешечённый пулями и осколками, принадлежал только ему, но он не радовался от безраздельного владения всем богатством. Его оглушённое сознание всё ещё одолевали удушье от полуденного солнца, контузия и звенящая в ушах тишина.
Удивительно, но их никто не преследовал уже. Странным было и то, что мешок с золотом лежал не тронутым. Да и он сам остался жив, а отряд, настигший их у этой поляны, исчез бесследно, хотя он хорошо помнил, как они выбегали из зарослей и падали убитыми или ранеными от выстрелов и взрывов гранат. Он никак не мог понять таинственного исчезновения преследователей вместе с убитыми и ранеными бросивших то, за чем они спешили столько дней и ночей, не считаясь с лишениями и потерями.
Ганса вновь затошнило. Хотелось сильно пить. Перед глазами появлялись и расплывались кругами белые и жёлтые пятна. Преодолевая боль, тошноту и головокружение он приподнялся на дрожащих руках, чтобы сесть. И вдруг Ганс почувствовал на себе чей-то взгляд. Инстинкт заставил вздрогнуть его.
Он быстрым и незаметным движением прошёлся шершавой ладонью по жгучему металлу автомата и медленно повернул голову в ту сторону, откуда почувствовал непрошеный взгляд, приготовившись в любую секунду зарыться в самый жар песка и выпустить не одну очередь в нежелательного свидетеля, следящего за ним.
В метрах трёх, четырёх за убитыми стоял старый, старый дед, которого Ганс не сразу заметил. А может, его и не было тогда? Вполне допустимо, что дед только, что вышел из зарослей и остановился при виде разыгравшейся здесь трагедии.
На всякий случай, Ганс намертво зацепил пальцем спусковой крючок и стал внимательно рассматривать это явление, видение или просто галлюцинацию.
На Ганса смотрело довольно старое, дряблое, бесцветное и, кажется, слегка просвечивающееся человеческое существо, опирающееся на сухую, как он сам палку из корневища дерева. На его лице, шее, руках, одежде не было ни одного тёмного пятнышка. Серого цвета и того почти не замечалось. Перед ним, будто не дед стоял, а торчал большой стручок фасоли годичной давности. Лучи солнца пронизывали его насквозь. Ганс подумал, что ему предстал призрак, тело которого не предали земле, и он стал обречённым на вечное скитание. О призраках Гансу приходилось слышать, но встретиться наяву довелось впервые.
Из-под белых бровей воскового лица, на удивлённого Ганса, смотрели бесцветные, остекленевшие и глубоко спрятанные глаза. В морщинистых уголках глаз и впалого беззубого рта скрывалась загадочная люцеферова улыбка.
«Странно, чёрт возьми! Откуда он взялся?» - подумал Ганс, - «И что-то очень знакомо мне в этой улыбке!»
-Подожди-ка, старикашка! – пробормотал Ганс потрескавшимися губами.
Боль и тошнота мешали ему сосредоточиться. А тут ещё и испепеляющий зной норовит распластать его по песку.
- Наверняка, мне уже доводилось встречаться с этой гримасой на лице из прошлого. Но, где? Где? Где? – шептал он, беспомощно пытаясь найти ответ в расплавленном и контуженом мозге. – Стой! Неужто померещилось?
Рука Ганса на автомате судорожно дёрнулась. Палец на курке, как под током, резко сжался и длинная очередь, оглушая сумасшедшую тишину, вырвалась из-под обезумевшего Ганса, закричавшего во всё горло: - Будь ты проклят, дьявол! Что тебе от меня надо!? Что? Что? А – а – а!
Резкий и частый треск выстрелов не мог заглушить его панического крика.
Ганс до ужаса боялся и ненавидел этого призрака, который преследовал его всю жизнь, и в бешенстве посылал в него очередь за очередью, выкрикивая: «На, на, на!»
Магазин мгновенно опустел. Он судорожно дёрнул курок пару раз и со злостью отбросил замолчавший автомат. Не переставая кричать, Ганс принялся за гранаты. Резкими движениями он срывал с них чеку и бросал их туда, где стояло песчаное облако от пуль и взрывов и где скрывалась его призрачная и бессмертная кара небес.
С последней гранатой из Ганса улетучились остатки сил. Он упал навзничь, глубоко и судорожно вдохнул в себя обжигающие клубы песчаного воздуха. На выдохе потерял сознание.
Последней его мыслью было: «Надо спрятать мешок».
На белом раскалённом небе ещё плавал солнечный овал, но тени в зарослях уже сгустились и приобрели фиолетовый налёт приближающихся сумерек.
Почувствовав на себе спасительное прикосновение долгожданной тени, на лице Ганса дрогнули и открылись опалённые веки. Пришло ненадолго сознание. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы увидеть присыпанный мешок, из-за которого он умирал в жутком одиночестве и в невыносимых муках.
«Порядок!» - подумал он в последний раз и, пробормотав, что-то невнятное, потерял сознание или умер.
Солнце жирным оранжевым бликом уже плавало в толстом мареве заката. Фиолетовые тени покрыли всю поляну, пряча в своём сумраке ещё одну трагедию землян. Наконец, тонкая мерцающая полоска от солнца впиталась в горизонт завтрашнего дня, но духота от этого всё же не спадала. За долгий день она глубоко проникла в сыпучий песок и теперь невидимыми, удушливыми лучами струилась по всей округе, колебля на своих волнах вечерние силуэты и тени, порождая страхи и суеверия попавших в свой замкнутый круг.

Автор Ломачинский

/Рею Дугласу Бредбери посвящается/
“Per aspera ad astra”
“Через тернии к звёздам”

Сознание, будто на острейших шипах, медленно возвращалось по нервным точкам к родным пенатам. Истощённые капиллярные нити, не выдерживая напора загустевшей крови, лопались и заливали и без того тернистый путь сознанию.
Первыми ожили веки. Они ещё мелко подрагивали, словно держат на себе всю тяжесть тела, подвешенное на тонких ресницах. Затем шевельнулись кончики обескровленных пальцев, как бы вспоминая наигранную давным-давно мелодию. И, наконец, с мёртвой точки сошли расширенные диски зрачков.
«Что же всё-таки произошло, после удара солнечной волны? – было первое, над, чем заработало сознание Рея. – Мне же удалось увернуться!»
Голову сильно сдавливало. Перед глазами ещё взрывались и расплывались красные пятна. Тело всё кололо от кровяного давления, восстанавливавшее свою нарушенную систему.
«Почему я здесь? – вспоминая о случившемся, подумал он. – Ведь я был уже в спасательной ракете и должен был быть сейчас на Земле».
Рей осмотрелся вокруг.
Многие датчики и приборы замерли навсегда, оставшиеся ещё мигали тревожным красным светом, как бы прося у человека помощи. А он и сам нуждался в помощи и посылал сигналы в центр оживающего мозга.
В иллюминаторе он увидел, что спасательной ракеты не было на месте.
«Наверное, волной сорвало», - заметил про себя Рей. Как и локатор, телескоп, основной антенны, батареи, которых он так же не нашёл на своих местах.
Он попытался встать, но затёкшее от нежданных перегрузок тело не сразу подчинилось ему.
Часы так же были выведены из строя. А ведь они имели сверхрасчётную прочность!
Рей не знал, сколько он пролежал в бессознательном состоянии? Его не покидали тревожные мысли: «Как он вернулся в корабль, зачем он это сделал, где сейчас летит, и сколько времени прошло с того злополучного момента?»
Отключив тревожные огоньки сгоревших приборов, Рей увидел лишь несколько стрелок и индикаторов, чудом выстоявших в неравной схватке с открытым космосом.

* * *
- Выхожу на заданную траекторию. Всё в порядке! – звучал из динамика возбуждённый голос первого посланца к Марсу. – Схожусь, как говорят русские: «Один на один, во чистом поле!»
Звёздное небо и впрямь напоминало ночное, бесконечное поле туманной ковыли, серебрящейся от луны и ветра. А посередине поля раскрасневшаяся, приближающаяся «голова», не какого-то там былинного воина – самого бога войны!
Огромный иллюминатор уже не вмещал в свои рамки могучего олимпийца всего. За стеклом виднелись только шрамы, полученные в ратных сражениях, старческая седина и сети морщин, избороздившие за многие тысячелетия, его суровое лицо вдоль и поперёк.
Рей был уже полон победного клича истинного бойца, когда услышал тревожный голос с Земли: - «Первый», «Первый», я Земля! «Первый», «Первый», отвечайте!
- Я «Первый», что случилось? – не подозревая ни о чём, спокойно спросил Рей.
- На Солнце зарегистрирован сверхмощный выброс. Гигантское облако движется прямо к Марсу. Радиоактивная концентрация смертельна. Немедленно в спасательную ракету и на предельной скорости уходи от прямого удара! «Первый», даём координаты для выхода из зоны дейст…
Рей никак не ожидал предательского удара в спину, от старого вояки. И был застигнут врасплох! Ему казалось, что и старика Гелиоса он знает довольно хорошо, и не мог предположить о том, что его может постигнуть печальная судьба Фаэтона.
Он лихорадочно застёгивал скафандр, включал двигатели спасательной ракеты и приборы навигации, а дрожащим голосом запрашивал смолкнувший Центр полётов на Земле: - Земля, Земля, я «Первый»! Дайте координаты! Земля, Земля, почему не отвечаете?
Рей вдруг ясно представил себе, что между ним и Землёй разрастается золотисто-огненная сеть, в которую он через несколько минут может попасть, подобно глупой рыбке, возомнившей себя владычицей морской.
От беспомощности и растерянности, Рей закричал в сторону горящего космоса. Он кричал оттого, чтобы только не сойти с ума, в ожидании мчащейся со световой скоростью неминуемой смерти. Его руки автоматически делали свою работу, а сознание металось в поисках спасения от настигающего врага.
Рей ещё кричал в запотевшее стекло скафандра, когда, за сигналами «3,2,1, Старт, увидел в иллюминаторе оскал раскрошившихся вершин старого стратега и услышал его гомерический хохот, сотрясший тонкую скорлупу обшивки ракеты и оглушивший обессиленного и испуганного соперника «во поле чистом».
Раз за разом, Рей прокручивал запись, пытаясь связать в единую цепочку разорванные и разбросанные по звёздной целине звенья того дня. Сосредоточиться мешали послание и четверостишия центурий Нострадамуса, проникающие в каждую клетку мозга, но он не мог от них избавиться. Вспоминая их в который раз, Рей, наконец, стал понимать скрытый смысл судьбы мифического Фаэтона. Видимо, ему уготовлено то же самое или, что-то подобное.
Он, как и Фаэтон, не убит за дерзкий поступок, а лишь выброшен далеко за пределы родного дома и обречён на скитание, возможно, навечно!
Сколько теперь ему быть блудным сыном среди этого убийственного безмолвия? Где теперь его Земля? Есть ли обжитые планеты в этих краях?
Старик Нострадамус, явно перемудрил в своём послании к сыну! Да теперь уже поздно расшифровывать: «Что сокрыто мной в тёмной глуби образов». А вообще то, времени ныне хватит на все шифровки землян! Только хватит ли терпения и жизни, другой вопрос!
Проверять эфир без антенн Рей не стал. Да он и не надеялся на счастливый случай, вовсе незнакомы были кружева созвездий, с любопытством заглядывавшие в иллюминатор неведомого пришельца из иных миров.
После сокрушительных физических перегрузок и новых психологических потрясений, голова не переставала болеть и с трудом управляла умом и телом. Состояние было, как после долгого глубокого наркоза.
Доверив выжившим приборам свою дальнейшую судьбу, Рей тяжело опустился в кресло. В наступившем полузабытьи, он автоматически пристегнулся и уснул глубоким, бесконечным сном, не то ещё живого человека, не то уже мумии.

* * *
«Сон! Ещё одна непознанная человечеством Вселенная; всеми видимая, но, увы, никем не открытая!
Мы в жизни рядимся в зверей и птиц, подражаем соловью и реактивному двигателю. Мы строим громоздкие ускорители, чтобы успеть к любимой тёще на горячие блины или, чтобы пораньше проскользнуть в мир иной. Мы держим штат численностью с китайское население для того, чтобы наша жизнь не была скучной. Оглядываемся, заглядываем, рассчитываем, программируем – не отдыхая, не доедая, не досыпая!.. Не досыпая!..
А ведь, только закроешь глаза, и ты уже паришь под оранжевой двойной луной за миллиарды световых лет, под аккомпанемент собственной музыки.
Голливуд банкрот рядом с твоими ночными сеансами! История равна нолю, а ты равен вселенной, которая мечется в твоём сознании, словно биллиардный шар от сильного удара. Во сне ты можешь нарушать все законы материального мира, доказывать, что Земля вертится и движется только по твоей прихоти.
Быть может сон и есть антимир, который мы так безуспешно ищем?»
Обо всём этом и многом другом размышлял Рей, когда проснулся.
Ему снилось, что он своевременно пересел на спасательную ракету, и благополучно приземлился на родном космодроме. Что его встречали, как героя, вышедшего победителем из неравного поединка с бессмертными мира сего. Что жена сделала его самым счастливым отцом, родив ему сына, как две капли похожего на отца. Что он всё же склонил голову старого и коварного Вояки Вселенной-Марса.
Ему снилось, бог знает где, от родимой планеты, от уютного домика, от любимого сына, которому уже рассказывают по вечерам о мифическом Фаэтоне и о героической гибели его отца, даже не подозревая о том, что он жив, где-то.
Неохотно расставаясь с миром сновидений, Рей рефлексивно включил эфир и от неожиданности оцепенел на некоторое время, не сознавая, что же произошло за обшивкой корабля, пока он пребывал в забытье.
- Спокойно! Спокойно! Только не паникуй! – вслух успокаивал он сам себя. – Быть может, я ещё не вышел из сна или, от усталости и истощения в пожизненной «одиночке», у меня начались галлюцинации. Спокойно!
Он боялся шелохнуть пальцами, чтобы не сбить настройку, и не потерять довольно сомнительную, но всё же надежду, которая вновь затеплилась в опустевшей душе звёздного скитальца. Ещё не веря улыбнувшейся Фортуне, Рей посмотрел в иллюминатор и уже не смог удержаться на подкосившихся ногах.
Солнца он не увидел. Своей голубой колыбели так же не нашёл среди звёзд.
Но «Лебедя» летящего по Млечному пути, он узнает среди всего космического зоопарка.
С раннего детства он любовался размахом звёздных крыльев, немного занесенным хвостом от напора звёздных ветров и едва уловимым изгибом лебединой шеи. Мечтал лететь рядом под вечным крылом туда, куда поведёт его белоснежный вожак вселенной.

Автор Ломачинский

Мы долго кружили на разных орбитах вокруг живописной планеты в поисках мыслящих существ. Нам не верилось, что такая чарующая и беззащитная красота никому не принадлежит. Командир, не доверяя положительным показаниям вычислительного центра управления, приказал продолжать накручивать витки вокруг загадочного, на его взгляд, объекта. Я видел, что его, что-то беспокоит в этой, с виду доступной планеты.
Намотав немалый клубок невидимых нитей, командир, наконец-то отдал приказ: - Приготовиться к посадке!
Все оживились.
Опускались на рассветный участок планеты с соблюдением полной, тревожной тишины.
Прежде чем заглушить двигатели, командир приказал проимитировать пару раз аварийный старт; так, на всякий случай. Корабль мягко касался почвы, а через несколько минут легко отрывался от неё, готовый тут же унестись в бездну космоса.
Наблюдая за его распоряжениями и командами, я заметил, что он всё ещё сомневается в правильности своего решения. Это говорило о его большом опыте и интуиции, которой ему не занимать.
Мы действительно приземлились или припланетились в настоящем райском уголке Вселенной. По крайней мере, мне ещё ни разу не доводилось видеть, такую наивную доверчивость со стороны чужого мира. Анализы проб воздуха показали, что атмосфера планеты позволяла обходиться без громоздких скафандров, что намного облегчало нашим натуралистическим, минералогическим и прочим задачам.
Не углубляясь в экзотические джунгли, мы быстро заполняли свои зооотсеки доверчивыми и диковинными животными и птицами. Ботаники, едва успевали пересаживать в специальные контейнеры и во всё подходящее, что пригодно для длительного перелёта, всевозможные растения, которые с непривычной лёгкостью покидали свою благодатную почву.
У геологов, к нашему, не меньшему, удивлению так же не оказалось затруднения так, как многие минералы и их соединения россыпями лежали на ближайшей окрестности, как на искусных витринах; бери - не хочу!
Вся команда корабля пребывала в возбуждённом состоянии, и лишь командир, подобно мифическому Ною, в замкнутой задумчивости, ходил по своему перегруженному ковчегу. Лишь он один не верил безрассудной щедрости чужой природы. Наблюдая за живым конвейером, перекачивающим несметные сокровища с незнакомой планеты, он всё время пытался поставить себя на место этого, воистину, райского уголка. Чтобы он сделал, если бы его так варварски обирали всякие проходимцы? Но, увы, именно этого секрета щедрая планета не собиралась дарить, и командир оставался один без каких-либо трофеев.
По программе экспедиции, на сбор необходимого материала отводилось около недели. Но к вечеру первого дня корабль оказался забит до отказа.
Собрав команду в кают-компании для торжественного ужина, командир поставил один-единственный вопрос: « когда отлетать?»
Опьянённые вином из спецзапаса и редкой удачей этой экспедиции большинство команды не желало покидать зелёный Клондайк раньше положенного срока. Когда им ещё так повезёт?
Командир, я и ещё два члена экипажа были за скорейший старт, хотя бы для того, чтобы лечь на орбитальный дрейф и тем самым подстраховаться от загадочного гостеприимства.
Как можно было их убедить о «мнимых» опасностях, когда закат и тот дарил невиданные доселе колоритные сочетания вечерних красок, усыпляя утомлённые за день тела и сознание наших товарищей? Беспокойство командира передалось только мне, двое других согласились с доводами остальных: «Мол, утро вечера мудрее!» Командир не стал нажимать на них своим положением, а, вздохнув глубоко, приказал, включить защиту, затем, проверив исполнение приказа, ушёл в свой отсек. Я ушёл вслед за ним в свой отсек, чувствуя не меньшую усталость в теле и беспокойство на душе.
Уединившись, я быстро разделся, принял душ и лёг в постель. Но сон не спешил приходить ко мне. До самого рассвета, я с тревогой прислушивался к тишине и ждал сигнала тревоги. Но он не прозвучал, ни ночью, ни утром.
Завтрак проходил довольно весело.
Многие рассказывали о радужных видениях посетивших их сны. Общее настроение было на высоте. Я невольно подался царящей эйфории. И лишь командир выпадал из праздничной картины.
Радуясь вместе со всеми, я всё же не забывал, что эта планета, как живая частица вселенной, не должна так безрассудно делиться своей кровной частицей материи с первым встречным. Всё живое имеет иммунитет самосохранения. Каков же иммунитет у этой планеты, и как он проявится относительно нас, я не знал.
После завтрака командир распорядился проверить сохранность вчерашний приобретений и приготовиться к старту.
Первое требование команда выполнила с некоторым задором; каждому хотелось убедиться, что не зря столько времени скитался по бесконечному мраку космоса, ограничивая себя во многом. А вот второе распоряжение пытались оспорить. И, наверняка, оспорили б, если бы на корабле нашелся, хоть один свободный закуток для их запросов. Я видел, с какой неохотой исполнялись команды и предстартовые обязанности. Куда подевалась их радость, когда командир объявил минутную готовность?
«Когда ещё откроется такая сокровищница Мира?» - думали многие со вздохом.
Я стоял за пультом и пристально всматривался в большое овальное окно, в стекло которого билась маленькая муха, оказавшаяся, по чьей-то оплошности бесхозной. Она, как и земная муха, упорно стремилась на волю, где была, хотя и миниатюрным, но всё же, важным, связующим звеном эволюционного ожерелья планеты.
За окном, в нескольких метрах от корабля паслась чудесная пара косуль, изредка поглядывая на чуждую громаду металла. Через минуту мы похитим частицу их мира, а они преспокойно жуют сочную траву, как будто, так и нужно.
Мне стало не по себе при мысли о том, что станется с ними, когда, прослышав про космическое Эльдорадо, сюда полетят десятки, сотни кораблей, уже не с исследователями, а с колонистами. Я до последней секунды не верил в чудо самоубийственной открытости, доступности и щедрости это затерянного мирка.
Отсчёт пошёл на секунды.
Сидя в кресле, командир склонил голову над пультом так, что едва не касался его своей широкой грудью. Он тяжело дышал. Наверное, я один видел, как он весь напрягся, готовый мгновенно дать отпор затаившемуся противнику.
Когда корабль задрожал, набирая антигравитационную мощь, командир резко откинулся назад, на спинку кресла. Мы уже знали, что это означало: «Все команды выполнять беспрекословно и быстро!»
Двигатели вышли на нулевое противостояние с притяжением планеты, и все замерли в ожидании лёгкого толчка и слабого раскачивания первых секунд полёта.
За все мои странствования среди звёзд, я впервые почувствовал тягучесть секунд, казалось бы, таких ничтожных по сравнению с вечностью. Всего несколько мгновений, а весь вчерашний день запросто вместился в них, оставив немало места и для других невесёлых воспоминаний и предчувствий.
Двигатели усилили вибрацию корабля, а вместе с ней и наше волнение. Мне хорошо было видно в иллюминатор одну из трёх опор корабля, и я не отрывал взгляда от места соприкосновения её с заколдованной планетой, в надежде первым увидеть спасительный зазор отрыва.
Неожиданно я почувствовал воздушную волну слева и повернулся.
Командир быстро встал со своего места и, повернувшись к присутствующим, заявил: - Будем разгружаться, господа купцы! Увы, наш корабль не Ковчег.
Вибрация прекратилась. Мы поняли, что кое-кому из страстных коллекционеров придётся расстаться, едва ли не со всем своим трофеем. Командир лично занялся анализом и сортировкой бесценного балласта, осадившего ракету ниже ватерлинии.
На эту неприятную и кропотливую процедуру ушёл почти весь день. Я видел, с какой лёгкостью всё это доставлялось на корабль и, с каким трудом возвращается на исходные места. Все были подавлены вынужденной ревизией командира. Геологи пребывали в более спокойном настроении так, как им легче других было отобрать разрешённое количество трофеев. Всем же остальным пришлось довольствоваться мелочёвкой в единственном экземпляре.
В мою задачу входило контролировать возврат чужого добра в целости и сохранности на своё исконное место. Я, признаться, с нескрываемой радостью провожал в обратный путь инопланетян, не пожелавших лететь с нами. Где-то в глубине сознания, я догадывался о таком исходе нашего нашествия, но вчера меня бы приняли за сумасшедшего, если бы я намекнул, кому-либо о возможном возврате; слишком легко всё давалось.

Автор Ломачинский

На часах половина третьего ночи. Пора. Супов лениво снял трубку и набрал номер дежурного отдела.

— Ну что, ребятки, все путем? – По этой фразе его узнавали даже молодые специалисты.
— Ага… Семеныч, в последний раз, когда тут что-то происходило, я еще под стол ходил.
— Тебе и сейчас еще не поздно… – Супов разраженно повесил трубку.

Молодежь… Что они понимают… Супов искренне недоумевал, как в такой важный государственный аппарат набрали желторотых юнцов, которые всюду кичились своими должностями и положением. Он решительно ничего не понимал в том, чем занимался отдел, где он числился вахтером. Интернет, глобальные системы слежения, “серая цензура” – все это было для него миром. Чуждым и непонятным миром.

-----

Иван Чугунов, лейтенант ФСБ, терзался в сомнениях. Пару минут назад ему позвонило высшее начальство и поручило важное дело. Нарушить приказ столь значимого человека Иван не мог. Но и выполнять указания не спешил. Как человеку, знакомому с технологиями, состоящими на службе у государства, приказ показался очень странным… Наконец, Чугунов решительно придвинул к себе телефон и набрал номер, нервно путаясь пальцами в диске старого аппарата.

— Алло? – Голос в трубке звучал, мягко говоря, раздражительно.
— Товарищ майор, говорит лейтенант Чугунов, дежурный отделения “К”.
— Какого черта? Вы знаете сколько сейчас времени?
— Товарищ майор, у нас ЧП…
— Что случилось? – Голос в трубке сразу окреп.
— Только что была зарегистрирована попытка кражи документов проекта “Эшелон-ГП”… Как мне сообщили – попытка оказалась успешной. Мне было поручено вам…
— Этого не может быть! – майор прервал робкие объяснения — Здание охраняется сотней лучших людей, внутри просматривается и сканируется каждый угол!
— Товарищ майор, их украли не из сейфа в ФСБ, — сержант с трудом подбирал слова, — Украли электронные копии, хранившиеся в министерстве связи…
— Какие, к чертям, электронные копии?! Это же сверхсекретные документы! Кто позволил снимать с них копии?
— Копии были сделаны по приказу замначальника ведомства, в прошлом году.
— Черт возьми! Я сейчас буду! – в трубке послышались короткие гудки.

Положив трубку, лейтенант Чугунов понял, за что в кулуарах майора Ивантеева называли “Чертых”.

Теперь ему предстояла наиважнейшая для ночного дежурного задача – разбудить всех дежуривших охранников, дабы майор не застал их спящими на посту. Отправляясь выполнять эту нелегкую миссию, лейтенант пытался понять, зачем ему поручили сообщить о краже майору и почему Ивантеев так отреагировал. Все происходящее не укладывалось у него в голове. Лейтенант Чугунов знал, что никакого “Эшелона-ГП” не существовало…

-----

Откинувшись в своем любимом кресле и прикрыв глаза, Супов мечтал. Мечтал о том дне, когда наконец к нему робко подойдет его молоденький начальник Сережа Пантелеев и скажет: “Александр Семенович, как бы вам это сказать, вы заслуженный работник, много сделавший для нашего ведомства. Не хотите ли пойти на заслуженный отдых? Я постараюсь для вас, чтобы вам назначили максимально высокую пенсию...”. И он, Супов, радостно ему ответит: “Давай, Сережа, неси приказ!”. Да! Именно так! “Неси приказ, Сережа! Неси приказ!”…

— Александр Семенович! Вы опять спите на дежурстве?!

Супов открыл глаза и увидел перед собой своего начальника, разговор с которым только что себе представлял.

— Дык не сплю, Сереженька, просто отдыхаю. Я человек пожилой, силы уже не те, сам понимае…

Супов замолчал. Внешний вид Пантелеева показался ему не совсем обычным. Красные глаза, взъерошеные волосы, мятый, явно одетый наспех пиджак. Супов вдруг осознал, что появление начальства в таком виде, да еще и в четыре часа утра не сулит ничего хорошего.

— Сережа, что случилось?
— Семеныч, у нас проблемы. Большие проблемы. Из нашего центра час назад были украдены документы… – у Пантелеева задрожал подбородок – Семеныч, чрезвычайной важности документы! Господи, что с нами сделают…
— Ужас то какой… Мимо меня это… Даже муха… Ты же знаешь. Поди, через окно влезли, да?
— Екарный бабай, какое окно?! – взорвался Пантелеев, — Ты совсем что-ли на старости лет свихнулся?
Супов подавленно молчал. Он даже не обиделся на начальника, который годился ему во внуки. Александр Семенович понимал, что если вежливый и интеллегентый Сережа так заговорил, значит произошло действительно что-то страшное.
— Александр Семенович, — Пантелеев первый раз в жизни назвал вахтера по имени-отчеству, — хакеры взломали наш массив баз данных, и украли закриптованные документы из цифрового хранилища.
— Кто сломал?! – Еще никогда Супов не слышал столько незнакомых слов в одном предложении – Дак раз знаете кто сломал, поймайте!
— Тьфу ты… – Пантелеев обреченно махнул рукой — И что с тебя взять, кроме… А, хотя и это нахрен никому не нужно!

Глядя, какой походкой начальник побрел к своему кабинету, пожилой вахтер еле заметно усмехнулся. Примерно этого он и ожидал.

-----

Двое молодых людей сидели в полупустом кафе на Старом Арбате, и пригнувшись поближе друг к другу яростно шептались. Им казалось, что они не привлекают никакого внимания. На столе стояли две чашки с уже холодным кофе.

— Сашка, о чем ты думал, когда соглашался? – Олег явно нервничал.
— А что мне было делать? Тот в костюме сказал, что если мы на это не подпишемся, нас обоих пошлют в места столь отдаленные, что мы сразу забудем что такое компьютеры.
— Саня… – Олег выдержал почти театральную паузу. Было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не сорваться — Вот ты любишь природу?
— К черту сейчас природу… Что делать будем, Олежек?..
— Я спрашиваю – любишь или нет?!
— Ну люблю…
— А зиму любишь? Снежок там, сосны покрытые снегом, морозец?
— Люблю конечно…
— Вот и поехал бы в Магадан лес валить!!! А меня бы в это дело не вмешивал!
— Олежка, мы уже влипли… То что было раньше – уже не изменить. Что мы теперь делать будем?
— Позволите присесть? – подняв голову ребята увидели невысокого плотного мужичка в дорогом сером костюме.
— Те че надо? – возмутился Сашка.
— Ага… Значит позволите. – мужичок придвинул стул и сел – Позвольте представиться, Ивантеев, Евгений Петрович, полковник ФСБ, консультат Верховного Совета Российской Федерации по вопросам компьютерной преступности.
Ребята ошарашено смотрели на удостоверение, которое протянул полковник.
— Олежка… Чего ты там про снежок говорил?.. – вырвалось у Сашки.

-----

Пантелеев чувстовал себя загнанным в угол. Когда-то он с гордостью рассказывал друзьям, что в его кабинете шесть телефонов, и даже один красный – спецлиния, прямая связь с кремлевским руководством. Но сейчас он не знал куда от них деться. Телефоны трещали без умолку. В последние полчаса ему позвонил чуть ли не каждый чиновник госаппарата минсвязи и каждый требовал подробных объяснений, как такое могло случиться в его ведомстве. Обессиленный Сережа начал выдергивать телефонные провода из розеток. Только так можно было остановить этот бардак и наконец, подумать о происходящем и принять нужные решения. За этим занятием его и застал ворвавшийся в кабинет майор Ивантеев.

— Что, черт побери, у вас тут происходит?! Сергей Аркадьевич, как вы могли такое допустить?!
— Михаил Иванович, я сам еще ничего не понимаю…
— Сергей Аркадьевич, вы сюда поставлены для того, чтобы понимать!
— Сейчас мои специалисты все выясняют, Михаил Иванович… – голос Пантелеева дрожал — Скоро мы уже сможем дать вам некоторые данные по поводу…
— Мне не нужные некоторые данные! Мне нужно знать, кто, когда и зачем похитил документы. А еще я очень хотел бы знать, кто, черт возьми, в вашем ведомстве понесет за это личную, и весьма вероятно, что уголовную ответственность!

Пантелеев подумал, что если эта свистопляска не прекратится в самое ближайшее время, то он просто сойдет с ума. Чиновники, чертов майор, сотрудники, которые не смогли дать ни одного вразумительного ответа… Больше все его беспокоил тот факт, что никто из его подчиненных так и не смог ответить на вопрос “А что такое “Эшелон-ГП?””…

-----

Полковник заказал себе кофе и приступил к разговору. Тон его был на удивление мягким.

— Вы хоть и в первый раз меня видите, но я про вас многое знаю. В январе прошлого года Ефремов Александр Александрович и Журавлев Олег Васильевич, тоесть вы, взломали объединную сеть Х.25, принадлежавшую МВД, используя уязвимость в двух маршрутизаторах и утянули оттуда данные по всем юридическим лицам Московской области. Так? Далее. Вы же, в апреле того же года, действуя методом социальной инженерии умудрились похитить информацию более чем о тысяче номеров кредитных карт Visa у ЭксПромБанка… Дальше продолжать?

Олег и Сашка побледнели настолько, что цвет их лиц мало чем отличался от постеленой на столе скатерти. Их непонятные движения головой и неуверенное хмыканье полковник воспринял как утвердительный ответ.

— Уже в этом году, весной, вы получили звонок от неизвестного вам мужчины, который предложил вам за большую сумму денег и гарантию личной безопасности раздобыть ему документы проекта “Эшелон-ГП”, хранящиеся на сервере в департаменте информационной безопасности ФСБ. Сейчас эти документы, в виде трех файлов, зашифрованных 2048-битным ключом Blowfish, который вы все равно не смогли вскрыть, лежат на компакт-диске у Олега дома, под матрасом. Точнее сказать – лежали, так как перед тем как приехать сюда наши сотрудники их изъяли. Митя, покажи…

Последние слова была адресованы помощнику, стоявшему за спиной полковника. Тот достал из кейса компакт-диск и небрежно бросил его на стол. Олег закрыл глаза и начал усиленно вспоминать, как бывалые пацаны рассказывали, как правильно входить в общую камеру в тюрьме, и как себя там вести.

— Чтож, думаю всем нам понятна ситуация. Я очень дорожу своим времем, поэтому давайте приступим… – сказав это, полковник загадочно улыбнулся.

-----

Сотрудники Пантелеева робко переминались с ноги на ногу, стоя в импровизированной кухонке, которая так же служила совещательной комнатой.

— Сергей Аркадьевич, мы внимательно

(продолжение под катом)