Незамысловатое название для незамысловатой истории, даже не требующей какой-либо вводной части. Так, обычный случай, можно сказать - рутина.

Как-то в середине двухтысячных годов, где-то зимой пришла к нам в подразделение собственной безопасности органов внутренних дел заявительница. Обычная женщина, на вид по возрасту ближе к сорока годам, одета простенько, но чистенько и аккуратненько. Пришла она пожаловаться на милиционеров и изложила такую ситуацию:

У женщины есть сын – отрок пятнадцати лет, пусть будет Петя. Растила она его одна, с отцом Пети разошлась давным-давно, никаких алиментов на содержании Пети от отца никогда не получала. Поэтому упиралась, как могла, работала на двух работах, и худо-бедно воспитание Пети вытягивала. И в принципе Петя вырастает парнем, понимающим, что по уровню потребления ему никогда не сравняться с большинством одноклассников, но в этом году он просто проел ей всю плешь: ему нужен был сотовый телефон. И не обычный, а какой-то навороченный. Мол, у всех одноклассников такие (или похожие) телефоны есть, а он один как лошара ходит с Нокией 3310. Не сразу, постепенно, но Пете удалось убедить мать в крайней необходимости приобретения этого телефона. Так что сходили они в магазин и купили Пете злосчастный аппарат.

К сожалению, за давностью времени я не могу вспомнить, что это был за чудо-девайс. Но, грубо говоря, зарплата тогда у меня была 15 тысяч рублей (в масштабе цен могу путаться, поэтому дальше все суммы примерные), а он стоил что-то около того. То есть лично у меня бы после покупки такого агрегата была бы констатирована только одна причина смерти: «амфибийная асфиксия». Опять же – кому что. Это у меня семья, ипотека и другие тому подобные жизненные приоритеты, но были люди, которые вполне могли себе такие траты позволить. Мама Пети была не из таких, потому что на двух работах она получала где-то тысяч семь, то есть аппарат стоил как две её месячных зарплаты. Но заплатила она в магазине две тысячи рублей, а на оставшуюся часть суммы оформила кредит.

Однако не прошло и недели, как вечером Петя пришел домой и сказал, что новенький телефон у него только что отжали на улице милиционеры. Мама, конечно же, хотела сразу побежать и сообщить, куда следует, но Петя её переубедил, сказав, что милиционерам за это все равно ничего не будет, и телефон уже не вернуть. Сначала мама согласилась с ним, но через несколько дней пришла к нам, поскольку на работе её просветили, что есть такая волшебная контора, как ОСБ. Так что мама Пети под конец даже расплакалась, умоляя нас найти и вернуть этот самый телефон, потому что ей за него еще целый год кредит выплачивать.

Мы успокоили женщину, как могли, приняли от неё официально заявление, и приступили к проверке. Первый делом был опрошен виновник торжества, то есть Петя, который, судя по всему, страдал некоторыми провалами в памяти. То есть он рассказал, как вечером его на улице остановили милиционеры, которые были на белом УАЗике с синими полосами, но ни номеров УАЗика, ни каких-либо примет милиционеров он сообщить не смог, так как не запомнил. Мол, милиционеры попросили у него телефон, типа сверить с похищенным, а обратно аппарат не отдали, сели в УАЗик и уехали. Запахло беспределом.

Одновременно мы взяли у мамы коробку из-под телефона и посмотрели там IMEI-код, по которому сделали несколько запросов в соответствующие организации. Буквально через несколько дней нам пришел ответ, что искомый аппарат жив, здоров, и даже работает в нашем же городе по текущий момент. Причем если до дня похищения в нем функционировала СИМ-карта, оформленная на Петину маму, то буквально на следующий день после этого телефон зазвонил с СИМки на имя некоего Торчкова Ивана Петровича, местного жителя.

Наши сотрудники без труда нашли этого Торчкова, и на вопрос, кто пользуется СИМ-картой с таким-то номером, он ответил, что это СИМка его сына. Также оказалось, что этот сын Торчкова (какое совпадение) учится в той же самой школе и в том же самом классе, где и мальчик Петя. Сын Торчкова тут же был приглашен к нам в контору, где в присутствии его папы у него был изъят сотовый телефон, коробку от которого нам выдала Петина мама.

Торчков-младший краснел, бледнел, даже плакал, но упорно твердил, что этот телефон он нашел одним прекрасным вечером около школы. Тогда был приглашен сам мальчик Петя, который рассказал, что на самом деле тем вечером после уроков его остановил Торчков-младший с двумя своими друзьями, и попросту сказали отдать новенький телефон. Поскольку Петя был ни разу не боец, да и тех было трое, то телефон он отдал, а для мамы придумал легенду с милиционерами-злодеями.

Со всех участников мы отобрали письменные объяснения, и передали материал в РОВД по территориальности, то есть «на землю», поскольку вины милиционеров не усматривалось, а остальное в нашу компетенцию не входило.

Через пару недель мы узнали, что в РОВД по данному факту было вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, поскольку мальчик Петя при повторном опросе пояснил, что в действительности он якобы обронил свой телефон где-то около школы, а Торчков-младший его там нашел. А Петина мама дала объяснение, что со слов сына она знает, что всё так и было, и претензий они ни к кому не имеют.

Наши сотрудники встречались с Петиной мамой, и она сказала им, что они и в правду ни к кому не имеют претензий и продолжения разбирательства не хотят, от дальнейшего общения категорически отказалась. Хочется верить, что Торчков-старший и родители двоих других утырков заплатили ей денег, во всяком случае, такой вариант не исключен. Но нам отчего-то показалось, что мальчик Петя «переобулся» и без всяких денег, хотя это только наши личные впечатления.

Что касается морали, то её не будет, точнее, каждый наверняка выведет какую-то свою мораль. И, наверное, будет прав.

Ну и вдогонку уходящей уже волне фоток с работы выкладываю свое рабочее место лет так шесть назад:

Навеяно постом бывшего опера @Mazz5555 «Про раскрытие преступлений» (http://pikabu.ru/story/pro_raskryitie_prestupleniy_4437796).

На практике бывает, причем не так уж слишком и редко, что преступления раскрываются как бы случайно, «на шару», говоря по простому. Такие приятные неожиданности в определенных кругах называют «оперской удачей», и редкое застолье в оперативной службе обходится без тоста с пожеланием: «Счастья, здоровья, и оперской удачи!». Так что нижеприведенная история будет как бы небольшой иллюстрацией к данному тосту.

Это произошло в начале 2000-х годов, когда я работал в подразделении собственной безопасности органов внутренних дел. Весной, как только потеплело, к нам в ОСБ стали приходить заявители, с которыми практически один в один, только с незначительными нюансами, происходили одинаковые случаи. Схема была такова:

Подвыпивший гражданин (почти все заявители определяли свое состояние как «подвыпивший», хотя это и вызывало обоснованные сомнения) в позднее время суток, как правило, после часа ночи, передвигался от места употребления к месту успокоения, то бишь домой. Опять же, все заявители употребляли в гостях в центре города, а проживали они тоже в центре города, поэтому на услугах такси экономили, и упорно шли пешком под лозунгом «Для бешеной собаки семь верст не крюк». Хотя, справедливости ради нужно отметить, что идти им действительно было не очень далеко: от двух-трех до пяти-шести кварталов. И на разных отрезках этого пути (кого где, одного чуть ли не у своего подъезда) мужичков останавливал пеший патруль сотрудников милиции из двух человек. Хотя заявители и говорили, что они были всего лишь «выпимши», но дать точно описание этих сотрудников они затруднялись. Единственное, что сходилось у всех, это то, что сотрудники были относительно молоды (не старше тридцати лет), среднего роста, без особых примет, и одеты в так называемую «полевку» (эту форму одежды еще называли «ППС-кой»). Данные сотрудники останавливали путников и проверяли у них документы, а также досматривали содержимое карманов одежды на предмет наличия запрещенных к гражданскому обороту предметов. Поскольку таковых предметов у мужичков не находилось, то перед ними извинялись (это отмечали сто процентов заявителей), и вежливо отпускали по дальнейшему маршруту. И все бы ничего, но по приходу на место жительства все заявители обнаруживали у себя отсутствие денежных средств, которые, как они точно помнили, лежали в карманах. Суммы у всех пропадали разные, и ситуация еще усложнялась тем, что не все потерпевшие помнили, сколько именно бабла у них оставалось на момент отбытия в сторону дома.

Казалось бы, установить сотрудников милиции, которые несли службу на пешем маршруте по ночам в центре города, не представляло особо труда. Путь был очевидный, но ведущий в никуда: дело в том, что в городе в принципе давным-давно уже не было пеших патрулей милиции, как таковых. То есть автопатрули были, и заступали некоторые из них в том числе и в ночь. Это были экипажи дорожно-патрульной службы (ДПС), патрульно-постовой службы (ППС) и вневедомственной охраны (ОВО).

За неимением других вариантов, мы начали проверять тех, кто нес службу в интересующие нас ночи. ДПС отметались сразу – у них весьма своеобразная форма, а все потерпевшие утверждали, что на злодеях была именно «ППС-ка». Ходить пешком сотрудникам ДПС западло просто по определению, да и поживиться в плане бабла в ночном городе у них и так имеется куча возможностей. Оставались экипажи ППС и ОВО. Была предпринята их детальная отработка, но на момент совершения преступлений у всех было непоколебимое алиби: кто выезжал «на заявку», кто оформлял мелких хулиганов, кто отписывался в отделе по случаю применения физической силы, и так далее. Поэтому тут мы зашли в тупик.

В связи с этим были выдвинуты три основные версии: «бомбят» по ночам сотрудники, находившиеся на выходном, либо бывшие сотрудники, у кого осталась форма, либо вообще какие-то левые жульманы, которые решили отрабатываться под милицейским флагом (такого расклада в принципе исключать было тоже нельзя). И, поскольку факт совершения данных преступлений сотрудниками милиции был не установлен, то все потупившие материалы мы скидывали для принятия процессуальных решений «на землю», то есть в краснознаменный Пролетарский РОВД, поскольку именно он территориально обслуживал центр города. В Пролетарском со страшной силой скрипели зубами, но возбуждали уголовные дела по фактам грабежей, совершенных неустановленными лицами. Данные дела «зависали», и при личных встречах руководство уголовного розыска с Пролетарки высказывало нам свое обоснованное возмущение: мол, какие-то менты шакалят, ОСБ поймать их не может, а процент раскрываемости неуклонно падает у них, в Пролетарском.

Справедливости ради нужно сказать, что мы тоже не сидели, сложа руки. Регулярно наши сотрудники проводили поисковые мероприятия, то есть ездили по ночам по центру города на личных автомобилях и высматривали следующих пешим порядком сотрудников милиции. Отрабатывались не слишком давно уволенные из органов сотрудники ППС и ОВО, были даже попытки составить фотороботы. Но всё было безуспешно.

А между тем число заявителей к концу июля достигло уже двадцати. Причем мы отдавали себе отчет в том, что далеко не все ограбленные теми «милиционерами» дошли до нас с заявлениями. Наверняка некоторое количество потерпевших было в таком состоянии, что и не помнило, кто, когда и с какой целью останавливал их в центре ночного города и выметал у них из карманов деньги.

Закончилось всё так же внезапно, как и началось. В один из дней начала августа проводились массовые народные гуляния под предлогом празднования «Дня города». Наверное, лишним будет упомянуть, что наш народ в то время настолько любил свои города, что в такие дни всё более-менее сознательное население во что бы то ни стало стремилось нажраться в драбадан (кстати, почему-то в последние годы это явление как-то сошло на нет). И вот когда всенародное празднование уже практически закончилось, около полчетвертого утра в дежурную часть Пролетарского РОВД зашел пьяненький мужичок и сообщил, что только что в квартале отсюда его остановил патруль из двух пеших милиционеров, досмотрел его карманы, а потом отпустил. Как вы наверное уже догадались, отойдя недалеко от этого места мужичок обнаружил у себя отсутствие денег в сумме 1200 рублей. И еще он сказал, что одним из двух патрульных была девушка в милицейской форме.

В ту ночь по случаю дня города было небольшое усиление, и в следственно-оперативной группе в Пролетарском дежурили три опера уголовного розыска, которые как раз в тот самый момент «терли шкуру» в дежурке. Услышав эту заявку, они без промедления пешком побежали в сторону, которую указал мужичок. Быстрый бег и «оперская удача» сделали своё дело: через три квартала они нагнали двух идущих пешком по улице людей в милицейской форме, которые оказались прилично пьяненькими, одним из них действительно была девушка, и форма на ней была явно не по росту и размеру. Их тут же доставили в райотдел, где и начались разборки.

Наших сотрудников подняли уже ближе к утру, когда пацаны с Пролетарки уже получили полный расклад, и потом мы работали уже совместно. Дальше началась обычная тягомотная рутина следственных действий с целью процессуального закрепления полученных данных, которую я описывать тут не буду с целью экономии времени и места. Только скажу о том, что было установлено по итогу.

В батальоне ОВО служили три бойца-сержанта: Иванов, Петренко и Сидоруллаев. Было им по 25-28 лет, отработали они по 3-4 года, и считали себя уже опытными милиционерами. Так получилось, что они закорешились между собой, дружили семьями (все были женаты), вместе отмечали праздники и тому подобное. И как-то на одном таком отмечании зашел у них разговор о том, что неплохо было бы и поднять чуток бабла каким-нибудь хитрым способом. Кто именно задвинул эту идею, установить не удалось, да это было и не так важно. Важно то, что они все вместе нашли метод: в свободное от службы время по ночам выхватывать в центре города пьяных прохожих, и отметать у них деньги под предлогом досмотра. Главный расчет делался на то, что потерпевшие будут прилично датыми, и вряд ли вспомнят, что с ними было. Выходили на промысел по двое, кто-то один по очереди отдыхал и ему отдавали его долю. Точнее сказать, по улицам они не ходили, а ждали жертву, притаившись где-нибудь в темном закоулке. Отработавшись, снимали форменные куртки и клали их в пакет, а сверху одевали «гражданку». Кстати, они знали, что их разыскивает уголовный розыск и ОСБ, но считали, что у них всё грамотно продумано, и занятий своих не прекращали.

А завалил всю тему Петренко. Дело в том, что Иванов и Сидоруллаев на День города были в усилении, то есть на службе. Петренко, проживавший в центре города, отмечал праздник с друзьями у себя дома. И когда часа в два ночи все участники торжества перешли в горизонтальное положение, он предложил своей жене сходить с ним по центру, побомбить, тем более, что ночь в честь праздника обещала быть весьма урожайной. Почему-то жена согласилась (видимо, тоже хапнула прилично радости по случаю Дня города), Петренко дал ей свою старую ППС-ку (на три размера больше, но это им в тот момент было не важно), и они двинули на охоту. Ну а дальше вы уже знаете. Да, Петренко посыпался сразу же после задержания, и тут же, «по горячему», сдал операм-пролетарцам всю ихнюю грядку.

В результате всей предпринятой процессуальной возни удалось доказать им восемнадцать эпизодов (по двум потерпевшим доказа набрать так и не получилось). Призовые места по суду в конце концов распределились следующим образом: Петренко – три года лишения свободы, Иванов и Сидоруллаев – по пять, жена Петренко – два года условно (признание вины, малолетний ребенок на иждивении и еще какие-то смягчающие).

Лавры победителей - раскрывателей серии грабежей получил Пролетарский уголовный розыск. И это правильно. Потому что оперская удача в тот раз была на их стороне.

Основано на воспоминаниях, возникших после прочтения историй о сумасшедших заявителях в изложении участкового @yustasoid.

Никто не вносит столько разнообразия в рутинную работу правоохранительных органов, как душевнобольные люди. В этом смысле на переднем крае борьбы находятся, понятное дело, участковые уполномоченные полиции, поскольку именно им приходится в силу служебных обязанностей общаться с такими людьми, собирать материалы проверок по заявлениям различной степени бредовости, отказывать в возбуждении уголовных дел и уведомлять заявителей. Но душевнобольные – это как раз совсем не та категория людей, которые успокаиваются только одним ответом от участкового. Они (душевнобольные) настойчивы, упорны и очень изобретательны в достижении своей главной цели: разделить трудности настигшего их недуга с наиболее обширным кругом государственных служащих.

А поскольку письменные жалобы не позволяют душевнобольным в полной мере насладиться охреневанием людей в погонах от сообщаемых ими сведений, то преимущественно они используют такой безотказный и законный способ быть выслушанными, как «личный прием граждан».

Работая в подразделении собственной безопасности органов внутренних дел, я имел возможность в полной мере хапнуть горя от личного приема душевнобольных граждан. Поскольку эта категория заявителей изначально обращалась со своими жалобами к участковым, от которых неизбежно следовали ответы со стандартной формулировкой «в ходе проведенной проверки изложенные Вами факты своего подтверждения не нашли, с пролетарским приветом участковый уполномоченный», то в дальнейшем главной целью избирался именно тот самый участковый (или целый отдел полиции). И жаловаться на «полицейский беспредел» эти граждане шли, конечно же, в ОСБ.

Так что я не буду излагать содержание ставших обыденными жалоб типа: «у меня НЛО уже просто обнаглели, в форточку залетают, а участковый не принимает мер», или «соседи распыляют мне через замочную скважину цианистый калий, а местная полиция ничего не делает, потому что с ними в сговоре», или «меня облучает ЦРУ с целью получения какой-то информации, а участковый не хочет ловить шпионов», и так далее. Приведу два случая, отчего-то особенно мне запомнившихся.

Первый случай произошел в 2000-х годах, когда в один прекрасный и ничего не предвещавший изначально день ко мне на личный прием явились двое: мужчина и женщина. На вид им было где-то под шестьдесят, одеты были очень даже прилично, и вообще, производили впечатление вполне интеллигентной публики. Разговаривал в основном мужчина, речь у него была весьма грамотная, поставленная, какая-то даже академическая, что ли, излагал он последовательно и как бы логично. Женщина подавала по ходу его рассказа уточняющие реплики, содержание этих реплик выдавало в ней человека по крайней мере очень начитанного. Суть жалобы была такова:

Мужчина и женщина проживали в двухкомнатной квартире уже около пяти лет. Почти сразу же, как они там поселились, они обнаружили, что в квартире над ними успешно функционирует подпольная лаборатория по производству синтетических наркотиков. На мой вопрос, как им удалось это определить, мужчина несколько оскорбился и пояснил, что вообще-то у него два высших образования, и по первому своему образованию он – инженер-химик. Женщина же вставила, что у неё тоже два высших образования, и по первому образованию она – биолог. Так вот, мужчина при помощи химических формул всего пяти листах, которые он быстро исписал прямо на моих глазах, мотивированно изложил, почему запах, который они с женщиной стали сразу чувствовать, является типичным при производстве какого-то синтетического наркотика со сложновыговариваемым названием, химическая формула которого заняла строчки три.

По этому поводу, как сказал мужчина, они неоднократно обращались в госнаркоконтроль, уголовный розыск и ФСБ, но оттуда все их заявления неизменно отправлялись участковому, который почему-то ничего не находил, и в возбуждении уголовного дела отказывал. Видимо, делал вывод мужчина, участковый попросту «крышует» подпольную лабораторию. Но, продолжал мужчина, соседи-наркоторговцы, поняв, что их выпалили, перепрофилировались на другой вид наркотиков – растительный, потому как запах из той квартиры радикально поменялся.

И тут в дело вступила женщина, которая так же спокойно, с изложением каких-то биологических расчетов на трех листах, без проблем доказала мне, как ей удалось определить, какой именно вид растительных наркотиков производят сейчас её соседи. Причем участковый опять же не принимал никаких мер.

Между тем шел уже второй час личного приема, и мне стал понятен весь смысл фразы Дюма-отца из его бессмертного произведения «Три мушкетера»: «Д'Артаньян чувствовал, что тупеет; ему казалось, что он находится в доме для умалишенных и что сейчас он тоже сойдет с ума, как уже сошли те, которые находились перед ним», ну и далее по тексту.

Но следом мне вспомнилась другая цитата, уже из советской классики, а именно из книжки «Дядя Федор, пёс и кот»: «С ума поодиночке сходят. Это только гриппом все вместе болеют». Действительно, с таким случаем, чтобы сразу оба заявителя дуплетом были не в себе, мне еще сталкиваться не приходилось. С целью немного прояснить ситуацию я прервал изложение женщиной биологических теорий словами: «Скажите, а Ваш супруг…». «Это мой брат!» - отрезала женщина, и для меня всё стало понятным.

Оказалось, что заявители – родные брат и сестра, которые лет пять назад стали проживать вместе, поскольку почти в одно и тоже время разошлись каждый со своими супругами. Причина их разводов лично мне была ясна, как и то, почему у них обоих «шифер зашелестел» почти что в одном и том же направлении. Похоже, в данном случае была виновата наследственность. Поэтому я в весьма вежливой и тактичной форме постарался завершить «познавательную страничку», традиционно «переведя стрелки» на ФСКН, и посоветовав жаловаться именно туда с мотивировкой, что наркотики – это их профиль.

Второй случай имел место тоже в середине 2000-х годах, и запомнился мне на всю оставшуюся жизнь своей зашкаливающей фееричностью. Началось всё со звонка на «телефон доверия», в ходе которого некий мужчина сообщил, что имеет желание сообщить славным органам собственной безопасности суперважную оперативную информацию про то, как два милиционера пытаются отмутить у него жилье. На предложение приехать к нам в контору и всё рассказать, мужчина ответил, что он является инвалидом по зрению, передвигается по городу только с сопровождающим, и поэтому просил нас приехать к нему. Причина выглядела вполне уважительно, а ожидаемая информация достаточно важной и перспективной, поэтому я и еще один сотрудник нашего подразделения выдвинулись по указанному мужчиной адресу.

Адрес представлял собой пятиэтажное общежитие коридорного типа, то есть все комнаты располагались по двум сторонам длиннющих, во все здание, коридоров. Искомая комната располагалась посредине одного из таких коридоров, на первом этаже. Подойдя к двери, мы постучались, нам кто-то открыл дверь, и мы вошли внутрь.

В комнате было не то, чтобы не слишком светло, а очень, очень темно. Мы остановились около двери, которую с дури закрыли за собой, и не решались пройти внутрь, потому что не видели вообще ничего, в связи с чем попросили хозяина включить свет. Но он ответил нам человеческим голосом откуда-то сверху, что поскольку страдает заболеванием глаз, то врачи категорически запрещают ему свет, и он существует только в темноте. Поэтому, продолжал хозяин, он выкрутил в комнате все лампочки и избавился от всех осветительных приборов. Опять же, это звучало вполне убедительно, и в тот момент я еще не почувствовал всей глубины надвигающейся лажи.

Через несколько минут наши глаза вполне освоились в темноте, и нам удалось как-то рассмотреть комнату. Она была достаточно большая, квадратов двадцать, наверное. Окна в комнате были наглухо задраены какими-то очень плотными одеялами. Посреди комнаты стояли два стола, на которые была водружена кровать с панцирной сеткой. Еще на двух столах, но уже в правом дальнем углу, располагался маленький столик. Мой коллега пошел в ту сторону, и, по его словам, нащупал на том столике стоявшую там электроплитку и какую-то посуду. Всё, других предметов обстановки в комнате не было. В тоже время нам удалось определить дислокацию хозяина комнаты: он сидел на кровати, которая, как вы уже знаете, стояла на двух столах, и вещал оттуда. Как он умудрился так быстро туда забраться, было не совсем понятно. Лично мне показалось, что это хлипкое сооружение вот-вот рухнет на наши головы, поэтому я старался держаться оттуда подальше. При этом ходить по комнате было как-то страшновато, потому что под ногами подозрительно хрустел какой-то мусор, рассмотреть который в связи с темнотой не представлялось возможным. Воздух в комнате был достаточно спертый, хотя это слово не способно в полной мере описать жуткую духоту и смрадный запах. Стремясь сократить наше пребывание в этой обстановке до минимума, мы приступили к опросу хозяина.

Оказалось, что ему около пятидесяти лет, раньше он работал инженером-электриком на одном из оборонных предприятий, но пару лет назад вышел на пенсию по инвалидности из-за болезни глаз. Особенно он подчеркнул, что у него два высших образования: высшее техническое и высшее юридическое, которое он получил заочно. В соседних с ним комнатах (справа и слева) проживали два сотрудника милиции. По словам хозяина, они вступили в преступный сговор с целью завладеть его комнатой, и поэтому начали вредить его здоровью при помощи технических средств. Так, хозяин комнаты утверждал, что милиционеры сделали под его комнатой подкоп (общежитие было очень древнее, и цокольного этажа не имело). По этому подкопу милиционеры в свободное от службы время регулярно протаскивали от одной своей комнаты к другой, но все время под полом комнаты страдальца, электрический трансформатор особо большой мощности. Тут заявитель пустился в сугубо технические рассуждения по поводу расчета конструкции такого прибора, и по его словам выходило, что если его расчеты верны, то жить ему осталось максимум месяц. Поэтому он принял меры предосторожности: с целью сократить смертельное воздействие электромагнитного излучения, он практически не ходит по полу, а пребывает в основном на высоте. Вот так просто и элегантно он объяснил удививший нас принцип расстановки мебели.

Пообещав во всем тщательно разобраться, мы покинули «облучаемый» объект, и прошлись по общежитию. Выяснилось, что в одной из соседних с заявителем комнат проживал с семьей милиционер вневедомственной охраны, а в другой – пенсионер ФСИН, также с семьей. Никаких подкопов в комнатах у них мы, конечно же, не обнаружили. Остальные жильцы пояснили нам, что заявитель раньше был вполне адекватный дядька, но пару лет назад у него «засвистела фляга», и он посредством жалоб начал борьбу практически со всем окружающим миром, включая администрацию общежития и большинство жильцов. Кстати, местное население рассказало одну интересную деталь: оказывается, когда это было ему необходимо, наш заявитель всё прекрасно видел, и никакой болезни глаз не обнаруживал, да и инвалидность ему дали по поводу душевного заболевания, а вовсе не по зрению.

Поэтому, когда однажды мне предложили за казенный счет получить второе высшее образование, я отказался. Наверное, в основном на волне впечатлений, полученных мной от этих историй. Кто его знает, как эта коварная штука – второе высшее образование – повлияла бы на меня…

Сегодняшняя история будет посвящена, как это ясно из заглавия, двум человеческим качествам – молодости и алчности. Хотя, молодость – это, скорее, не человеческое качество, а обобщенное понятие, характеризующее срок, который уже отбыт человеком на земле… Вот такая вот философия от бывшего следователя. Но к делу.

Случай этот произошел в начале 2000-х годов, в то время, когда я буквально недавно пришел работать в подразделение собственной безопасности органов внутренних дел. Одним прекрасным летним утром у нас в конторе нарисовался заявитель, сообщивший, что у него милиционер вымогает деньги. Мы внимательно выслушали его и выяснили следующее:

Заявителю (пусть будет Иван Петрович) было за пятьдесят, но он уже вышел на пенсию по «горячему стажу» (работал в литейном производстве на местном заводе). Несколько лет назад у него умерла супруга, дети у них к тому времени были взрослые и уехали жить в какой-то большой город. Так что Иван Петрович остался совсем один, но с однокомнатной квартирой и дачей. Прожив так какое-то время в одиночестве, Иван Петрович познакомился с некой женщиной лет сорока пяти, назовем её Люся. У Люси была двухкомнатная квартира и дочь Оксана восемнадцати лет. В итоге Иван Петрович переехал к Люсе и стал там проживать на постоянной основе. Как он сообщил, в воздухе витали планы сменять его квартиру и Люсину на что-то более большое и светлое, может быть даже и на коттедж в пригороде.

Дней за десять до описываемых событий Иван Петрович повстречался вечерком со старыми друзьями по литейке. Встреча происходила на высшем уровне, то есть в местной рюмочной. Чем закончилось данное мероприятие, осталось неясным, поскольку проснулся Иван Петрович только утром, уже у себя дома. Ну, то есть у Люси. Самой Люси дома еще не было, она работала в ночную смену. Но дома была Оксана, которая сразу начала наезжать на Ивана Петровича со словами, что он вчера вечером пьяный пытался её изнасиловать, и надо решать вопрос, иначе она пойдет с заявлением в милицию. Иван Петрович готов был поклясться, что никакой попытки изнасилования не было, хотя на самом деле он совершенно ничего не помнил. Он пытался свести разговор в шутку, но Оксана была настроена серьезно, и дала ему сутки на раздумье, пообещав ничего не рассказывать своей матери в случае положительного решения вопроса со стороны Ивана Петровича. Положительность решения она оценила в пятьсот тысяч рублей (здесь и далее суммы в нынешнем масштабе цен), присовокупив на всякий случай, что в милиции у неё есть знакомые.

Далее Иван Петрович пояснил, что он немного охренел от услышанного. С одной стороны, ничего криминального он вроде бы совершить был не должен. С другой стороны: а вдруг? Тем не менее, Оксане он заявил, что никаких денег платить ей не собирается, а сам ушел из дому успокоить душу бутылочкой-другой пивка.

К вечеру он вернулся домой, там всё было тихо и спокойно. Но на следующий день утром, когда Люся опять же была на работе, к дверь позвонили. Иван Петрович открыл, на пороге стоял молодой парень, который, махнув удостоверением, представился сотрудником уголовного розыска из Ленинского райотдела, и предложил Ивану Петровичу выйти и поговорить. Иван Петрович согласился, они с парнем вышли во двор, где и состоялся последующий разговор. Парень сказал, что от Оксаны в Ленинский райотдел поступило заявление на Ивана Петровича о покушении на изнасилование, и сейчас надо решить вопрос принципиально: или Иван Петрович будет платить пятьсот тысяч Оксане и пятьсот тысяч этому оперу, или уедет в казенный дом на долгие года. Иван Петрович пытался возражать, что у него нет таких денег, но парень парировал это предложением продать свою однокомнатную квартиру, иначе Ивана Петровича ожидает уже нарисованная альтернатива. Иван Петрович вынужден был согласиться. Парень дал ему неделю сроку и назначил встречу во дворе этого же дома в три часа дня. После этого опер сел за руль в «Ниву» белого цвета и уехал.

Иван Петрович мучился всю неделю, но Люсе ничего не рассказал, и квартиру так и не продал. А поскольку садиться в тюрьму ему тоже не хотелось, то он поговорил с неким знакомым, который и посоветовал ему идти в ОСБ. Итак, передача денег должна была состояться уже на следующий день.

К сожалению, Иван Петрович очень мало что мог пояснить по личности того самого молодого опера. Удостоверение он рассмотреть не успел, госномера на «Ниве» не запомнил. Даже фамилию и имя этого парня он тоже позабыл сразу же. В принципе, это было объяснимо: пожилой человек, раньше в таких заплетах не был, волновался и так далее. По приметам он описывал парня на вид 23-25 лет, среднего роста, худощавого телосложения, волосы светлые, стрижка короткая, одет обычно – светлая рубашка и светлые брюки. Под это описание подходило человек пять из ленинского уголовного розыска. Но ни у кого из них не было «Нивы», хотя, в принципе, если кто-то решил вымораживать взятку, то запросто мог приехать на встречу и на «левой» автомашине, взятой по такому случаю у кого-то из знакомых.

Мы показывали Ивану Петровичу фотографии оперов всего уголовного розыска по городу, из них он выбрал четверых похожих, но категорически опознать того парня все равно не смог. Идти в Ленинский райотдел и узнавать, поступало ли туда заявление от Оксаны, тоже было нельзя – сразу бы прошла утечка информации. Выход был только один: задерживать этого опера с поличным.

Конечно, миллиона рублей казенных денег нам бы никто просто так не дал, поэтому у ребят в УБЭПе взаймы взяли так называемую «куклу». Это когда в пачках денег несколько купюр, размещенных сверху, являются подлинными, а остальные – имитацией.

Вручив Ивану Петровичу диктофон и «куклы» (пачек было несколько), мы скрытно расположились во дворе того дома и стали ждать.

Действительно, в три часа, когда Иван Петрович с пакетом, в котором были «куклы», сидел на лавочке у своего подъезда, во двор заехала белая «Нива». Из неё вышел молодой парень, полностью бившийся с описанием, данным ранее Иваном Петровичем, подошел к нему и сел на лавочке рядом. Поговорив минут десять, парень взял у Ивана Петровича из рук пакет, предварительно заглянув внутрь, и пошел к своей «Ниве». Пора было и принимать.

Но дальше всё пошло немного не по плану. Вообще-то планировалось задерживать клиента, когда он должен был подходить к своей машине, то есть на свежем воздухе, тихо и без лишнего шума. Но пока мы максимально скрытно пытались подобраться к месту событий, паренек уже успел сесть за руль «Нивы» и тронулся с места. Ближе всего к «Ниве» было два наших сотрудника. Один из них забежал перед автомобилем, а второй начал двигаться рядом с водительской дверью, обозначая свою ведомственную принадлежность криками: «Стоять-Бояться-Работает ОСБ!», и все в таком же духе. Но парень на «Ниве», видимо заподозрив неладное, не стал тормозить, а продолжил движение, хотя и не быстро (двор жилого дома, все-таки, места там было маловато, одна узкая дорожка), и подцепил первого сотрудника на капот. Видя это, второй сотрудник открыл водительскую дверь и начал вытаскивать паренька из-за руля. Тот сопротивлялся и проехал еще метров десять, пока нашему оперу резким рывком не удалось извлечь его наружу. Тут уже подбежали все остальные участники мероприятия, клиента положили на землю, немного помяв в процессе, надели на него наручники и приступили к осмотру автомобиля с понятыми и видеокамерой, отгоняя любопытных, каким-то образом очень быстро скопившихся вокруг. После изъятия пакета с «куклами» мы стали задавать задержанному вопросы, но он почему-то упорно молчал, и отвечать не желал. Тогда его доставили в наш отдел, где и приступили к дальнейшему разбирательству.

Задержанный очень удивил нас тем, что отказывался называть даже свои установочные данные. Промучившись с ним где-то с полчала, мы сказали ему, что сейчас просто пробьем «Ниву» по номеру, установим хозяина, через него выясним личность паренька, и дальше будет еще хуже и хуже, вплоть до лишения свободы. Паренек немного помялся, и рассказал всё, как было (ну, или почти всё, наверное).

Оказалось, что он никакой не опер, а студент пятого курса экономического факультета местного университета по имени Саша. Месяца два назад он познакомился с некоей девицей, а точнее, той самой Оксаной, дочерью Люси, если вы помните. Шуры-муры, трали-вали, ночка темная была, но открылась у них любовь неимоверная. Ну и планы на дальнейшую совместную жизнь, так сказать. Оксана сообщила, что у неё есть типа отчим, у которого имеется своя однокомнатная квартира, и надо этого отчима как-то развести на деньги, и чем больше, тем лучше, чтобы хватило на своё жилье. Вариант с будто бы имевшей место попыткой изнасилования предложила именно Оксана, а он должен был сыграть роль опера. Никакой ксивы у Саши, конечно же, не было, он просто купил в магазине красную обложку и налепил туда что-то распечатанное на принтере друга, со своей фотографией. Также он сказал, что Люся не в теме, но она знает, что Саша хахаль Оксаны, поэтому приходилось выбирать время, когда её дома не было. «Нива», на которой он приехал, принадлежала его отцу, которому он просил ничего не говорить.

Так что всё встало на свои места, Ивана Петровича просто хотели развести, как реечный ключ. Поскольку все действия Оксаны и Саши являлись, в сущности, мошенничеством, а они сами были не сотрудниками милиции, а обычными гражданскими людьми, то для нас наступил момент произнести фразу из пафосных американских боевиков про полицейских: «Это дело вне нашей юрисдикции» (на самом деле прозвучало так: «Да это сроду не наша поскотина»). Поэтому мы получили от Саши объяснение, зарегистрировали материал и передали его для принятия процессуального решения «на землю», то есть в тот самый пресловутый Ленинский райотдел.

Где-то через десять дней я позвонил в Ленинский и поинтересовался, что там с нашим материалом. Оказалось, что буквально на следующий после задержания день в райотдел пришли Иван Петрович, Оксана, Люся и Саша, с одним на всех адвокатом. Саша и Оксана в один голос заявили, что это был всего лишь розыгрыш, они хотели так подшутить над Иваном Петровичем, и никаких корыстных мыслей и близко не имели, а Люся подтвердила, что они якобы ей заранее об этом говорили. Что характерно, Иван Петрович сказал, что теперь он убедился, что это был просто не самый удачный розыгрыш, претензий он ни к кому не имеет, и просит дальнейшее разбирательство по его заявлению о вымогательстве прекратить. Что потом стало с этой семейкой любителей жестких пранков, я не знаю, поскольку мне это было уже неинтересно.

Интригующее название, не правда ли? Из него у кого-то может сложиться ощущение, что сейчас я поведаю о том, как первый раз брал взятку. Вынужден вас разочаровать: взяток я не брал, но вот в силу служебных обязанностей с этими самыми взятками боролся, если можно так выразиться.

Вообще, пост навеян рассказами участкового @yustasoid (если кому интересна жизнь «органов» изнутри, кстати, почитайте, очень жизненно мужик излагает), а точнее одним комментарием к его посту (#comment_70518420).

Дело в том, что в силу некоторых обстоятельств, последние почти что пятнадцать лет я зарабатывал на жизнь тем, что проходил службу в подразделении собственной безопасности органов внутренних дел, проще говоря, в ОСБ.

Должен вам сказать, что в целом это достаточно паскудная работа: особых льгот и привилегий не дает, но почему-то все гражданские думают, что ты покрываешь «своих», или ловишь совсем уже мелких сошек, а милиционеры думают, что ты наоборот, получаешь какое-то удовольствие от того, что ловишь «своих», и, более того, подставляешь их по беспределу. Так что не фонтан по моральным ощущениям, но в целом работа интересная, на свежем воздухе и с людьми.

Так вот, узнавая, что я столько лет прослужил в ОСБ, большая часть моих знакомых говорят мне: «Ну ты-то точно теперь знаешь, что все менты – козлы». На это я всегда отвечаю так: наоборот, я убедился, что в милиции/полиции в основном служат обычные, нормальные люди, которым, конечно же, не чужды некоторые обычные человеческие слабости, но в целом честные и добросовестные. Поэтому всем тем, кто ждет сейчас массового полива «органов» веществом коричневатого цвета, дальше лучше не читать.

Итак, пятнадцать лет назад я пришел в службу собственной безопасности. Вышло так, что к тому моменту девяносто процентов личного состава службы обновилось, и я был одним из многих вновь пришедших. Время было смутное, термина «оборотней в погонах» еще не придумали, более того, служба собственной безопасности была достаточно беззубой и не особо известной в широких милицейских массах. Но ведь мы рождены, чтоб сказку сделать былью, не так ли? В общем, я и те парни, кто пришел в службу вместе со мной, решили всё в корне поменять. Первый случай представился довольно быстро.

По оперативным каналам с моим коллегой связался один из авторитетных представителей преступного мира (если кто-то думает, что менты и жулики никак в обычной жизни не взаимодействуют, то тот очень глубоко заблуждается). Авторитетный жульман сказал, что есть «тема» за ментов, и её изложит некий тип, который в реальности является главным у карманников нашего города. Была «забита стрела», и я с коллегой на нейтральной территории встретились со «старшим по карманам».

Он оказался внешне ничем не примечательным человеком, лет тридцати с небольшим, звали его Женя. Вообще, глядя на него, я бы в жизни не подумал, что он занимается этим ремеслом – обычный такой парень, никаких «партаков», правильная русская речь без мата, но с элементами «мурки», и всё такое прочее. Женя рассказал нам, что ихнее карманное сообщество совсем одолел некий опер уголовного розыска из отдела по борьбе с карманными кражами, некий Суслов. Этот Суслов вымораживал с карманников бабло по поводу и без повода. Женя возмущался, говорил, что «по понятиям» он готов делиться с ментами, но не в таком же количестве, в конце-то концов! Так что на лицо был конфликт интересов, что и надо было нашей службе. В частности, Женя поведал, что буквально позавчера опера с Пролетарского райотдела выхватили в городе с поличным одного из карманников в маршрутке, и сдали его в следствие с материалом. Так вот буквально через час в Пролетарку прилетел тот самый Суслов, который попросил встречи с захваченным в плен карманником наедине. Там он сказал карманнику (назовем его Петя), что за пятьдесят тысяч рублей (это в переводе на нынешние деньги, если что), он возьмется порешать вопрос, и на СИЗО Петя не заедет. Петя согласился, буквально через час его нагнали из райотдела под подписку о невыезде, и они с Сусловым поехали в ломбард, где Петя заложил свой музыкальный центр, телевизор и золотое кольцо за тридцать тысяч рублей, которые там же отдал Суслову. Но тому было мало, он требовал в три дня отдать ему оставшиеся двадцать тысяч. Женя, видимо, очень хорошо знал милицейскую кухню, потому как объяснил, что явно вопрос порешал не Суслов, а просто следак решил того самого Петю на СИЗО не закрывать, поскольку тот ранее не судимый и всё в таком духе.

Так что, по словам Жени, карманник Петя был готов пойти на встречу с Сусловым под нашим контролем. Конечно же, мы пошли навстречу, и опять же на нейтральной территории встретились с Петей. Петя выглядел обычным прыщеватым и дрищеватым подростком, лет ему было около двадцати. Он уже в подробностях рассказал об общении с Сусловым, и объяснил, что двадцать тысяч он должен будет отдать завтра, в два часа дня, на остановке «Центральный рынок» у аптеки, там Суслов будет его ждать.

Мы пробили за этого Суслова: бывший омоновец, четыре командировки на Северный Кавказ в первую и во вторую кампанию, два ранения, орден Мужества, медаль «За отвагу», и куча сопутствующего «железа». Одним словом – герой. Заочно закончил какую-то милицейскую «вышку», получил первое офицерское звание и из ОМОНа перевелся в уголовный розыск. Но герой- не герой, а бабло, походу, он вымораживал реально, поэтому было принято решение провести оперативно-розыскное мероприятия «оперативный эксперимент», и «принимать» этого Суслова с поличным.

Родина в то время щедро снабдила нас оперативной техникой в виде кассетного диктофона «Olympus Pearlcorder» и батарейками к нему. Вот такой диктофон, а также меченые деньги в сумме двадцать тысяч рублей мы вручили на следующий день Пете где-то в час дня, и в полвторого отправили его для пущей достоверности и конспирации на обычном автобусе к месту «стрелки» - на остановку «Центральный рынок». Сами же выдвинулись туда на автомобилях (причем основная масса еще раньше). Было нас шестеро, расположились мы в разных местах оживленной в тот очень теплый апрельский день остановки, вокруг которой имелись многочисленные магазинчики, в том числе и интересующая нас аптека.

Лично я стоял практически у самой аптеки, метрах в десяти от входа, с двумя понятыми – девчонками-первокурсницами с местного юрфака, которых пригласили буквально в тот же день, не объясняя сущности проводимого мероприятия. По легенде я должен был вообще не вызывать никаких подозрений - ну стоит кто-то с девчонками, что тут такого? Однако, расположившись на местности, я понял, что выглядит наша легенда достаточно фальшиво: стоит мужик тридцати с большим хвостиком лет, в костюме и галстуке, и активно прибалтывает двух малолеток в коротких юбчонках (чтобы придать этой сцене естественности, я вынужден был травить девчонкам всякие байки из своей жизни, отчего они заинтересованно смотрели на меня и периодически смеялись). Этакий педофил на охоте, блин… Но что-то менять было уже поздно, поэтому пришлось отрабатывать легенду до конца.

Между тем наступило два часа, пять минут третьего, десять, уже к входу в аптеку подошел Суслов (я узнал его по фотографии), а нашего заряженного диктофоном и меченым баблом Пети всё еще не было. Я уже начал волноваться (и видел, как мои опера, стоявшие в разных местах, тоже волнуются), как с подошедшего к остановке автобуса вышел Петя. Он подошел к аптеке, поздоровался с Сусловым и начал о чем-то с ним разговаривать. По идее, слишком долгого разговора между ними не должно было быть, но Петя минуты три что-то упорно втирал Суслову, в ответ он кивал головой и соглашался. Потом Петя вынул из кармана бабло и передал его Суслову. Тот взял деньги в правую руку, а руку, в свою очередь, опустил в правый же карман брюк и держал там. После этого они распрощались, Петя пошел в сторону остановки, а Суслов - в противоположную.

«Всё, захват!» - кивнул я своим операм, и, достаточно бесцеремонно подхватив девчонок под ручки, повлек их вслед уходящему Суслову со словами: «Сейчас смотрите внимательно и всё запоминайте!». Навстречу Суслову уже приближались два наших сотрудника (один из которых держал в руках видеокамеру формата VHS-C – последнее достижение техники, которое мы взяли взаймы в УБЭПе), и тут Суслов, видимо, понял всё. Он извлек правую руку из кармана и одним движением веером вышвырнул на воздух деньги, которые держал в руке. Произошла некоторая непонятка, но я сообразил, что всё преодолимо, и крикнул своим: «Принимайте!», а сам с девчонками бросился собирать по улице купюры. Кстати, это удалось нам достаточно быстро, далеко деньги не успели разлететься. В это время трое моих коллег уже крепко держали Суслова, замкнув на нем наручники спереди (он хоть и был здоровый лосяра, но наши ребята были только чуть помельче), и мы повели его к стоявшей в стороне нашей оперативной машине.

Суслова посадили на заднее сиденье, где я стал задавать ему вопросы: «Что это за деньги, от кого вы их получили, и за что?», всё это фиксировал на видео наш опер. Суслов поначалу отмораживался, говорил, что не знает никаких денег, это всё провокация и так далее. На это я ответил ему только тем, что на видео всё снято, и как он брал деньги, и как выбрасывал. Суслов помолчал немного, а потом завыл. Если честно, лично я такой реакции вообще не ожидал. Здоровый мужик сидел на заднем сиденье нашей красной «шестерки» и выл в голосину: «Пацаны, не губите! Не губите, пацаны, дайте мне уволиться по собственному! Пацаны, у меня ипотека, жена, ребятишек двое маленьких! Я кровь проливал по честному, у меня награды есть! Не губите, пацаны!».

Не скрою, что тут я впал в некоторое замешательство. Оглядел своих: они стояли вокруг машины, уставившись в землю, и молчали. Девчонки-понятые были просто в шоке. Вокруг нас начала собираться толпа. Я понял, что надо что-то делать, и, как старший по должности, дал команду: «В контору его, а второй ходкой вернетесь за мной и понятыми». Трое наших оперов сели в «шестерку», и она погнала в сторону нашего отдела.

Я приехал в отдел позже, и там первым делом поговорил с Петей. Оказалось, что он опоздал на «стрелку» не просто так: в автобусе ему встретился другой опер из отдела по борьбе с карманными кражами, некий Сидоров. Этот Сидоров, увидев Петю, подошел к нему и сказал, что ему срочно нужно денег, потому что душа просит пива, а пить на свои он не привык. Петя пытался отмазаться, но в итоге дал Сидорову пятьсот рублей из тех денег, которые мы ему вручали. Вот именно это он и втирал Суслову на «стрелке»: что денег не двадцать тысяч, а девятнадцать пятьсот, и что пятьсот взял Сидоров. Всё это было записано на диктофон.

В итоге мы подняли дежурного следователя прокуратуры, оформили материал, и в отношении Суслова было возбуждено уголовное дело. Правда, не по факту получения взятки, а по факту мошенничества (он брал у Пети деньги за то, что от него, в сущности, не зависело). Конечно же, его уволили из органов внутренних дел за совершение проступка, порочащего честь сотрудника милиции. Сидорова же просто уволили, но делу не возбудили (прокуратура посчитала, что доказательств маловато).

Суслову дали три года условно – учли его прошлые заслуги. А ко мне приехал Женя – «старший по карманам», и попросил фотографию моей жены. На мой недоуменный вопрос: «Зачем?», он ответил, что покажет фото своим, чтобы они при случае не ошиблись, и не вставили сумочку жены такого уважаемого человека. Понятно почему, но фото жены я ему не дал.