Я себя не помнила уже. Сколько я здесь нахожусь? Душная палата отгородила меня ото всех четырьмя обшарпанными стенами, впитавшими и так усердно хранившими мои дикие крики. Иногда я разговаривала с этими самыми стенами. Они всегда пытались мне что-то ответить, но я не давала им возможности сделать этого. Я говорила, говорила и говорила... Меня невозможно было остановить, столько всего мне хотелось высказать кому-то.
Сегодня я проснулась очень рано. Я лежала с закрытыми глазами на ужасно неудобной, узкой кровати и пыталась вспомнить, какой же сегодня день недели. Однако, не добившись совершенно никакого результата, я решила бросить это нелепое занятие. И, всё-таки немного злясь на себя за нерасторопность и какое-то легкомыслие, я села на кровати, опустив ноги на холодный пол. Глаза мне открывать не хотелось, чтобы не видеть того, что происходит вокруг. Я всегда боялась выходить из своей палаты. Напыщенный и немного надменный вид персонала вызывал у меня отвращение, которое я и не пыталась скрыть. Иногда у меня было ощущение, что они считали всех нас, пациентов этой лечебницы, просто бездушными существами. Но с каждым днём я замечала, что всё как раз наоборот. Я много раз думала и представляла себе, а чтобы было, если бы пациенты и весь медперсонал, включая и самых главных врачей, поменялись местами? А что, если бы это мы их лечили, вели с ними психологические беседы и сопровождали их при прогулке на улице, при этом наблюдая за каждым их шагом и взглядом? Они бы несли всякую чушь, бред, глупости, а мы бы делали серьёзные лица (при этом посмеиваясь над их чересчур нелепым видом) и говорили им, что всё хорошо, что они скоро поправятся, при этом, даже не взглянув на них, ведь мы знали, что многие тут задержаться ещё надолго. И нам всем по большому счёту наплевать на их душевное состояние. Это просто была бы моя работа. Работа, которую я ненавидела.
Но я - лишь пациентка среди больничной серой массы. Я самая молодая из всех тут находящихся. Мне двадцать два года. Я смутно помню, как выглядела моя жизнь до того, как я очутилась тут. Да и была ли она вообще, эта жизнь? С каждым днём я всё больше была склонна к тому, что её всё-таки не было. А какая она вообще, жизнь? А может, люди все давно уже умерли, как и я? Однажды я задала этот вопрос своему Доктору. В ответ он жадно впился взглядом в мои серо-голубые глаза, и не отпускал их минут пять. Я редко позволяла себе откровенничать с ним. И старалась не рассуждать вслух. Он задавал мне вопросы. Это были самые глупые вопросы, которые только можно было придумать. Я злилась на него за это и молчала, разглядывая в окне небо. Небо. Каждый раз, выходя на очередную прогулку по расписанию, я садилась на лавочку, запрокидывала голову назад и наслаждалась безумно красивой синевой. Я не могла насытиться им. Оно казалось мне таким свободным, лёгким и живым!
И вот я в своей холодной палате. Вот опять новый день. Босиком, в одной тонкой сорочке, я подошла к окну и стала наблюдать за тем, что творилось за его пределами . Я делала это каждое утро, уже, казалось бы, совсем непроизвольно. И я совсем не задумывалась, зачем я это делаю. Нет, я никого не ждала, ибо знала, что все те немногочисленные люди, которые были рядом со мной в моей той, прошлой жизни, быстро растворились в городской суете и своих собственных переживаниях и проблемах, с удовольствием забыв обо мне. Они все считали меня ненормальной.
Я сравнивала череду дней, пыталась найти в них хоть какое-то различие. Но они все как назло были одинаковыми. Меня это немного пугало. Я была уверена в том, что такие же дни были у каждого человека. Простояв у окна около двадцати минут, я возвращалась в кровать и начинала отчаянно фантазировать. Вот тут, в сером, до этого пустом углу больничной палаты, теперь росло чудеснейшее красивое дерево. Это была сакура, которая только-только начинала цвести, источая безумный аромат, который меня вдохновлял. Вместо потолка надо мной легко висело чистейшее светло-голубое небо, и мне как-то сразу становилось легче дышать. А вместо дряхленького, скрипучего стула теперь возвышался гордый, смешно журчащий фонтан.
В этот момент я вскакивала с кровати и начинала… танцевать. Наверное, любовь к танцам – это было единственное, что связывало меня с моим прошлым. Во время танцев я становилась живой: на моей бледной коже появлялся лёгкий румянец, тело становилось словно эфирным, а самое главное – во время танцев я ощущала себя беззаботной и совершенно счастливой. Танцы были для меня всем.
Мою палату наполнил необыкновенный, завораживающий звук ноктюрна, который проникал в самое моё сердце и заставлял его биться с упоением, чуть чаще обычного. Но мой праздник продолжался недолго: я услышала за дверью чьи-то приближающиеся шаги и, быстро добежав до кровати, пыталась успокоить громкий стук своего сердца, который заполнил всю мою палату и категорически не хотел становиться тише. Дверь, поддавшись чьему-то весу, нехотя открылась, и через несколько секунд передо мной стоял мой лечащий врач. Его вид был как всегда слишком серьёзным и немного угрюмым. Всматриваясь в его уставшие и измученные глаза, я подумала о том, что он был слишком скован своей жизнью, большую часть которой отнимала работа. Иногда мне казалось, что внутри у него что-то давно стухло, но он сам не мог понять что именно, и ему ничего другого не оставалось, как просто жить с этим. Он был таким же, как и все люди из моей той, прошлой жизни. Может быть, поэтому я всегда старалась всем своим видом показать, что он мне противен и вызывает у меня лишь скуку и уныние. Он был слишком обычен.
*Закончив разбор бумаг, я вспомнил, что у меня остался еще один пациент. Мне нужно было провести небольшой психологический опрос с некой Анной. Пригласив ее в свой кабинет, я начал задавать стандартные шаблонные вопросы, при этом показывая различные рисунки с темной краской.
... - Что вы здесь видите? - спросил я у пациентки, показав ей небольшой лист с незамысловатыми пятнами на нем.
- Я вижу дерево. Белое дерево, с красными лепестками роз. - Ответила она мне с некой иронией.
Меня иногда поражало ее отношение к людям. Оно зависит от настроения, иногда она будто ангел, добрая, улыбается. А иногда ее просто не узнать, словно дьявол во плоти. Её голос становился грубее, а смех истеричнее. Простой разговор с ней приносил одни лишь проблемы.
- Хорошо. А здесь? - все повторилось вновь. Лист и множество черных пятен.
- Танцы. Я вижу, как пара кружится в вальсе на Бруклинском Мосту. - Договорив, она отвернулась в сторону окна, показывая, что ей это не интересно.
- Я понимаю, что вы слышали эти вопросы уже не раз, но мы обязаны закончить. Назовите три слова, которые придут вам в голову и число от одного до десяти. - На самом деле, мне уже порядком надоело это общение и я желал лишь его скорого окончания.
- Скука, пустота, отвращение. Девять. - Ответила она, не обращая на меня внимания.
- И последний вопрос. Почему вы выбрали девять? - Спросил я с облегчением, зная, что смогу отдохнуть после всего.
- Потому что сегодня девятое ноября. Вы пригласили меня на девятый опрос в этом году. Не договорив, она встала и направилась в сторону двери.
- До встречи. - Все что и мог из себя выдавить, как только она закрыла за собой дверь, я на мгновение прикрыл глаза, чтобы перевести дух.
И так каждый день. Я провожу беседы каждый божий день с десятками пациентов. Мне это надоело? Вряд ли, это моя работа, и она меня вполне устраивает. Я даже иногда подхожу к этому творчески. Анна явно скрывает себя от остальных, она другая. Ей неинтересны мои глупые вопросы, которые я не меняю уже, наверное, второй десяток лет. Она редко откровенничает со мной, а если что-то рассказывает, то мне нельзя ее перебивать. Я знаю о ее прошлом довольно таки мало, практически ничего. Из того, что я прочел в ее карточке, это мелочи. У нее нет близких ей людей, прошлое она не помнит, или старается не вспоминать. Ее любимое дерево - сакура в период цветения, она в восторге от его запаха и цвета. Что до музыки, она предпочитает классику, медленную, которая дает повод помечтать, задуматься или быструю ритмичную, под которую так и хочется двигаться. Как я уже говорил раньше, она сильно зависит от настроения. Я не очень могу вытерпеть ее плохую сторону, а вот к другой стороне я отношусь иначе. Её игривое, вечно улыбающееся лицо, приятный тоненький голосок и манера общения заставляют меня так относиться. Я влюбился? Возможно, но я бы не стал утверждать. Просто она, наверное, похожа на мою дочь. Хотя, меня не менее интригует ее прошлое и вообще, кто она такая и зачем или как она попала к нам.
Мне уже пошел четвертый десяток лет, но выгляжу я старше. Скорее всего, это моя работа так на мне сказалась. Нервность, постоянно уставший вид, тяжелые веки - это все последствия долговременных недосыпов, которые стали больше чем просто обыденными. Люблю ли я свою работу? Не знаю, откровенной неприязни я явно не испытываю, но и не люблю до фанатизма тоже. Если бы не семейная династия врачей, я бы вряд ли выбрал эту профессию. На самом деле, я ненавижу повторяться и лишь поэтому нашел себя в роли психиатра. Со временем открыл свою клинику, первую в городе. С того момента, я перестал ездить в другие страны, реже виделся с друзьями. Я полностью отдавал себя своим пациентам. Кем я стал за все это время? Наверное, черствым, нервным и крайне уставшим человеком. На имя я перестал обращать внимание, и теперь меня все именуют Доктором. Просто Доктор, не надо ничего запоминать и ломать голову, в самый раз для больных, удобно и легко.
Немного успокоившись и собравшись с мыслями, я начал утреннюю проверку. Из-за того, что мой заместитель вышел на отпуск, мне приходится делать и его работу, обходить полностью все комнаты нашей лечебницы. Как всегда, первые в списке были кухни, подсобки, залы отдыха и подобные помещения. Следующими идут палаты. Их было чертовски много, и поэтому их обход занимал почти все время до завтрака. Проблема в том, что палаты, не должны быть пустыми, иначе м