Их втянуло. Не с грохотом, а с тихим щелчком, будто закрылась дверь в прежний мир.

Они стояли на плоскости, отливающей металлическим блеском. Над ними, под ними и вокруг простирался ландшафт чистой геометрии. Кристаллические структуры росли, как деревья, их грани преломляли свет, которого не было видимого источника. Воздух (если это был воздух) был сухим и обжигал лёгкие своей чистотой. Полная тишина давила на барабанные перепонки, в которой собственное сердцебиение отдавалось глухим, пугающим стуком.

— Где это? Что это? — выдохнул Сергей, и его голос, громкий и чужой, затерялся в пустоте, не найдя эха.

— Там, где нет сна, — прозвучало у них в головах. К ним приближалась фигура. Она была соткана из теней и света, но не отбрасывала тени сама. Её форма постоянно колебалась на грани узнавания. — Вы провалились сквозь слабое место. Там, где реальность вашего мира истончилась до предела.

— Наш мир... ненастоящий? — Лёша, всегда опирающийся на логику, пытался найти точку опоры в этом безумии.

— Он реален, как сон, — мысль-ответ была холодной и точной. — Вы спите коллективным сном, чтобы укрыться от этого. От этой... яви. Смерть — это не конец. Это окончательное пробуждение. Возвращение сюда.

Им показали обитателей. Существа, давно «проснувшиеся». Они были прекрасны в своём идеальном, неизменном покое. Они могли мыслью лепить материю, но в их бездонных, пустых глазах не было ни радости, ни тоски. Лишь бесконечное, равнодушное знание. Они достигли абсолютной реальности. И в ней не было места глупым шуткам, запаху жареной картошки из соседней кухни, теплу от чашки с чаем в холодной комнате. Не было ничего, что делало их прежнюю жизнь — жизнью.

— Мы можем вернуться? — спросил Лёша, глядя на бледное, перекошенное лицо Сергея.

— Пока связь не разорвана, — последовал безэмоциональный ответ. — Но вы будете знать. Вы будете помнить.

— Я не хочу этого помнить! — почти закричал Сергей. — Я хочу назад! В дождь, в грязь, в эту вонь затхлости! Это наше!

Он рванулся к едва заметной дрожи в воздухе — тому самому месту, где мир треснул. Лёша на мгновение задержался. Он смотрел на идеальный, вечный покой. На истину без прикрас. И почувствовал леденящую душу тоску. Правда была прекрасна и невыносима.

Он развернулся и прыгнул вслед за другом.

Щелчок. Влажный, холодный воздух, ударивший в лёгкие. Резкий запах помоек из бачка у стены. Они лежали на мокром асфальте двора-колодца. Высоко над головой тускло светило то самое клочок питерского неба. Шёл мелкий, противный дождь.

Они молча поднялись и, не глядя друг на друга, побрели к выходу из арки. С того вечера они никогда не говорили об этом.

Но что-то сломалось. Сергей стал патологически боятся тишины. Он засыпал только под телевизор, под музыку, под любой фоновый шум, заглушающий тот ужасающий абсолютный звук безмолвия, который он услышал там.

А Лёша стал часто замолкать посреди разговора, его взгляд устремлялся вдаль, на какую-нибудь трещину в стене или блик на стекле. Он искал слабые места. Он знал, что настоящая явь — там, за гранью. И смерть, которую все так боятся, была для него теперь не концом, а просто ключом от двери обратно. В тот беззвучный, идеальный и бесконечно одинокий мир.