Первый приступ сомнабулизма случился у меня в 1996 году. Вечером 15 сентября я лег спасть в своей квартире в Бенсонхерст, а уже 20 сентября был остановлен спецпатрулем в Минске, стоящим на двойной разделительной полосе, как раз в том самом месте, где чугунный Феликс смотрит в сторону желтого четырехэтажного здания с портиком из четырех колон.
На проспекте в тот момент трафик был небольшой, машины стояли за два блока на красный свет и я мог неспеша перейти на другую сторону, но дорогу мне преградили двое военных в беретах, в отвороте униформы у каждого из них выглядывала тельняшка, на ногах у были высокие шнурованные ботинки, а на плече висели автоматы Калашникова в какой-то модернизированная версии с маленькими конусами на стволах, как у мушкетов.
- Где работаете-вучычеся, - сказал один из мушкетеров, - предьявите документы удостоверяющие вашу личность.
Подчиняясь логике дурного сновидения я полез в карман и достал свой американский паспорт. Я уже был несколько лет как ситезен и за границу выезжал с синей американской паспортиной.
Mенты почему-то сразу решили, что по-русски я не понимаю, и один из них закричал мне громко, как глухонемому:
- Почему переходим в неположенном месте!
Не знаю почему, я улыбнулся, развел руками и сказал:
- I’m sorry.
- Tы какой язык изучал? - спросил у напарника тот, кто держал в руках мой паспорт.
- Английский, а что?
- Что здесь написано?
- Оф Америка, - прочитал напарник.
- Американец, бля. Что будем с ним делать?
- Скажи ему, что за неправильный переход улицы три минимальных месячных зарплаты.
«Хуя себе, - подумал я, - три месячных зарплаты, пусть даже минимальных это пятнадцать штук баксов. И за что, за какой-то переход в неположенном месте. Этот Лукашенко совсем охуел. И вообще, откуда они могут знать, какая у меня зарплата.»
- Заебал. Как я ему это скажу? – ответил англоязычный.
- Цурюк, шнель, - сказал первый, который, наверное, изучал в школе немецкий.
- Что делать будем, - спросил голубой берет у напарника, когда мы вернулись к памятнику Дзержинского.
- Нужно с ним вежливо, сказал напарник. Их пиздить нельзя и вообще руками нельзя трогать.
- Садитесь, пожалуйста, - указал он мне на скамейку.
- Thank you, you are very kind! – сказал я как можно более прочувствованно.
- Что он сказал? - спросил тот, который изучал немецкий.
- А хуй его знает, - сказал англоязычный. Ты думаешь я помню. Столько лет со школы прошло. Сам знаешь, как мы этот язык учили.
- Это ты плохо учился, а у меня по немецкому была четверка.
- Ну, и что ты помнишь на своем немецком? – спросил изучавший английский.
- Дер Фатер унд ди Муттер поехали на хутор. Там беда случилась, цвай киндер получилось, - без запинки прочитал немецкоязычный.
Я засмеялся. Глядя на меня засмеялись и мушкетеры.
- Может отпустим , - сказал солдат, который изучал немецкий.
- Нельзя так отпускать без ничего, плохая примета. Нужно с него что-нибудь взять.
- Жвачка, - сказал тот, который изучал английский и сделал жвательные движения челюстью.
Жвачки у меня с собой не было. Я развел руками.
- Сигреттен, - сказал тот, который изучал немецкий.
- Sorry, I do not smoke.
Я понял, что сейчас решается моя судьба и полез в карман в надежде что-нибудь там найти. И вы не поверите, оно там лежало – два магнитика с объемными картинками ночного Манхеттена и играющей надписью «I love New York». Магнитики я прикрепил на автоматы - один англоязычному менту, а второй немецкоязычному.
- Мир, дружба, перестройка, Горбачев! – воскликнул я.
- Ебнутый какой-то, - сказал англоязычный.
- Да они все такие, - сказал немецкоязычный. Он снял с корпуса автомата магнитик и разглядывал его.
- Смотри, это город где он живет.
- Хуя, себе, - сказал его напарник, - как они там друг у друга на головах сидят. Я бы так не хотел. Я бы хотел жить как у нас в деревне.
- Туалет на улице? – иронично спросил англоязычный.
- Да на улице, - запальчиво отвечал немецкоязычный. Человек не должен срать там где он живет. Это любое дикое животное знает, а если ты живешь в буржуазном обществе, как собака на цепи, так уже и срешь под себя.
- Ты хоть раз в нормальном туалете у них был. Я тебе не про восемь толчков у нас в казарме, я тебе про немецкий санузел говорю.
- А ты был?
- Да я был. Я в таком жену бизнесмена в прошлом году ебал, так она мне показывала, что у них в кране стоит специальная закрутка, чтобы струя была красивая – не шипела и не разбрызгивалась.
- А мне хорошо, чтобы утром из рукомойника вода текла в переполненный тазик с соплями, чтобы в железной мыльнице лежало мыло земляничное и необъятная Родина вокруг тебя.
- Да ты меня блядь сука троллишь, - вдруг подскочил к немецкоязычному англоязычный.
- Это ты меня все время подъебываешь! Ты мне скажи, что мы сейчас с этим американцем делать будем? Ты потащишь его в управление из-за того, что он не там дорогу перешел.
- Да он мне похуй! - воскликнул немецкоязычный. Мне его хоть сейчас во дворы вывести и расстрелять. Это же, бля, американец. Они же наши враги.
- Ты охуел, - сказал англоязычный. - Ты хоть когда нибудь людей убивал.
- Не убивал, ну так нужно когда нибудь попробовать.
Не знаю, чем бы кончилась вся эта история, но вдруг случилось чудо. Открылась, никогда не открывавшаяся уже много лет, дверь центрального входа и по ступенькам, довольно живо, сбежал человек в сером костюме. Он заметил мое внимание и помахал рукой. Тогда я театральным жестом обратил на него взгляд моих спутников.
- Ну, что поведем обратно, – сказал англоязычный.
Он властным движением остановил траффик на проспекте Ленина, и мы пошли через улицу в обратную сторону. С той стороны у ступенек всегда закрытого центрального входа нас уже ждали.
- Чего вы его туда-сюда водите, - спросило лицо в штатском у мушкетеров.
- Иностранец, - доложил немецкоязычный. Потерялся в городе, по-русски не понимает. Решили оказать помощь.
- Какая ему, нахуй , нужна помощь - искуственное дыхание. Да он, блядь, в этом городе родился – сказал штатский в сером костюме.
- Да вот, через дорогу перевели, - сказал англоязычный.
- Документы у него есть? - спросил штатский.
- Дай ему аусвайс, - сказал мне немецкоязычный.
Он не успел договорить, как я уже протягивал человеку в сером , в подтверждение высокого статуса иностранца, свой американский паспорт.
Гражданский взял паспорт в руки и не раскрывая сказал:
- Рабинович Владимир Борисович тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Ай-ай. Всего лишь каких-нибудь девять лет и уже совершенно забыли русский язык...
И в тот же момент я окончательно проснулся.