Саня и Марина

Аннушка. Часть 9

Макар разлепил спёкшиеся от крови ресница, пытаясь рассмотреть, что происходит вокруг. В темноте, кашляли, стонали люди.
-Кто здесь? –спросил он, пытаясь пошевелить связанными ногами и руками, которые жутко затекли.

Начало


Часть 8

-Макар, это я, Григорий Соловцов, мы балаган на болотах с тобой делали.
-А ещё тут кто?
-Красноармейцы, тут нас немного человек шесть.
-Остальные где?
-Думаю и в живых уже нет. Прямо в кроватях добивали, гады. Да и нам недолго осталось, утром повесят, как пить дать, так сказать в назидании другим.
-Ну уж нет! Живым я им не дамся! Что это за помещение?
-Сарай, Петункиных, кулака местного, он здесь приспособы разные держал, а теперь вот для нас благословил, гнида недобитая. Я раньше к дочке его захаживал, ох и горяча была девка! Частенько с ней здесь обжимались! Главное знаешь, что? Тут в стене дыра имеется, вон там, у пола, сейчас не видать конечно, а раньше была. Я её старой телегой прикрыл, чтобы незаметно к дочке Петункина подкатывать.
-Выходит, что отсюда сбежать можно?
-Можно-то можно, только как? Стреножили нас, как лошадей в ночном, пальцем не шевельнуть.
-Ты вот что, Гриша, сможешь на бок лечь?
-Зачем это?
-Увидишь! Извиваясь словно червяк, Макар подполз к парню, приник губами к толстым веревочным узлам на его руках. Теплая кровь, сочившееся из его губ, израненных грубой веревкой наполнила рот. Он сплевывал и вновь вгрызался в узлы. Макар не помнил сколько прошло времени, но в сарае стало светло, когда он освободил руки комсомольца. Тот охнул, растирая онемевшие пальцы.
-Поспеши, паря, теперь мне развяжи- сказал Макар, оглядывая сарай. У дальней стены лежал командир, был он без сознания, дышал тяжело, с хрипами, булькала в его легких кровь.
-Подожди, Петункин, жлоб, обломки кос тута складывал- Григорий, опираясь на руки пополз к деревянному ящику, -вот они, родимые-радостно прошептал он, разрезая одним из них веревки на своих ногах и освобождая руки Макара.
Увидев его действия остальные, красноармейцы зашевелились в надежде.
-Тише, товарищи! У двери пост, слышите храпят? Дисциплинка у них, конечно, ни к чёрту! -вполголоса сказал Соловцов, помогая избавиться от пут другим.
-Светает-прошептал Макар, -куда выходит дыра?
-Прямиком в огород, а за ним огород соседей с той улица. Правда сейчас голо на них, как на ладони будем.
-Ничего, прорвемся, давай телегу двигать, братцы, выручайте, подмога ваша нужна-обратился Макар с остальным. С превеликими предосторожностями, стараясь не шуметь они освободили путь на волю.
-С командиром вашим что делать будем? –спросил Гришка.
-Тут оставим –вмешался один из красногвардейцев, всё равно не жилец он!
-Я тебе оставлю! -сжал кулаки Макар,- с собой возьмем! Через огород волоком, а там на руки подхватим! Ну что застыли? На висельницу захотели? Живо в дыру!
Видимо не суждено было им умереть в этот момент, плотный, молочный туман киселём стоял на улицах Елошного, рваными клочками висел на заборах и кустах, давая шанс людям уйти. До ближайшего колка, мимо озера, рукой подать, ни одна собака не тявкнула им вслед, когда спешили они, неся командира, по заулкам села.
-В одном исподнем мы далеко не уйдём-сказал Григорий, останавливаясь у богатого дома.
-Куда ты, чёрт-ругнулся ему вслед Макар, видя, как скользнул он в чужую подворотню. Чуть позже, из-за забора полетели разные вещи, цветные полушалки, штаны, рубахи, сапоги.
-Хватайте –приказал товарищам Макар, подхватывая с земли пиджак.
-Хвалю-коротко сказал он вернувшемуся одетому, но с босыми ногами Грише, с котомкой за спиной, -откуда про вещи узнал, али и сюда к бабенке какой захаживал? Тот усмехнулся, не отвечая, но по его плутовской улыбке и без слов всё было понятно. Запыхавшиеся, кто в чем одет добрели они до первого колка и увалились тяжело дыша на жухлую траву.
-Долго лежать здесь нельзя, колок редкий, найдут- сказал товарищам Макар.
-Ну и куда мы дальше? -спросил кто-то из них.
-Пока на дальних болотах отсидимся, топи нас прикроют, я прав, Григорий? –тот кивнул, -а после наших искать пойдём, основные части где-то рядом, утром я звуки боя слышал. Он скинул с плеч пиджак, застегнул на пуговицы, сунув в рукава небольшие березовые жерди невесть как оказавшиеся на поляне.
-Так командира легче нести будет-пояснил он, показывая на тропинку, пересекающую степь.
-Значит так, двигаемся максимально быстро, эти-он показал рукой в сторону деревни, -скоро очухаются, искать начнут. Несём по очереди, меняя друг друга! Всем ясно!
-А чего это ты раскомандовался? - один из красногвардейцев, мужик с рыжей бородой независимо сплюнул на траву, -командиром тебя не назначали! Товарищи, кого мы слушаем? Надо в соседнюю деревню идти, там белых нет, укроемся у местных, а там и наши подойдут!
-Да ты…-рванул к нему Гришка, но остановленный рукой Макара, замер.
-Кто также считает, товарищи? -спросил Макар других, -прошу поднять руки, -те, переглядываясь, неуверенно взметнули их вверх.
-Дело ваше, товарищи, а мы с Григорием на болотах отсидимся, в деревнях сейчас опасно, могут выдать недовольные советской властью, но его слова упали в пустоту, четверо мужчин, кто в женской юбке и полушалке, кто в душегрее поверх исподнего уходили прочь. Макару и Грише не суждено было с ними больше увидеться, на берегу одного из шести озер, окружавших Елошное они были схвачены белогвардейцами и тут же расстреляны на месте, без суда и следствия.
-Придется нам с тобой, Григорий, раненого самим тащить, но ничего, уйти бы подальше, а там лес, да болота нам в помощь, ну что ж, давай показывай дорогу, сам –то я её никогда не найду. День, отдыхая и забываясь коротким сном, замерзая и накалывая босые ноги, перехватывая на коротких остановках хлеб и сало, добытое Гришкой в богатом доме, несли они на своих руках умирающего человека к Анне, в надежде на то, что им удастся его спасти. Серым утром второго дня Макар увидел разгладившееся, умиротворенное лицо командира, представившегося ещё ночью.
-Отмаялся, сердешный-прошептал он, закрывая рукой его глаза. Забросав тело ветками и запомнив место они, обещая вернуться, пошли дальше, чтобы вскорости, окольными путями выйти к стану, где прятались Шабалины и Семен. Легкий дымок вился над костерком, пахло едой, блеяли козы и ветер качал кроны берез.
Люба, шедшая от ручья с бидоном в руках, охнула от испуга и выронила его из рук, увидев обезображенное лицо гостей с разбитыми губами, сломанными носами и расченными бровями.
-Свои, тетка Люба, свои-остановил её крик Гришка, -не кричи, медведя разбудишь, пытался пошутить он, присаживаясь у костра и протягивая к нему озябшие, обмотанные разорванным женским платком, ногами.
-Как вы тут? Живы-здоровы-спросил Макар, оглядывая стан.
-Да какое там, -махнула рукой женщина, -иди вон в балаган, сам посмотри.
На топчане спала бледная Анна, обнимая и прижимая к себе Нюрку, нога девушки была привязана к двум палкам тряпками.
-Не буди её-тихо сказал Семён, не скрывающий радости от того, что видит брата, -только недавно заснула.
-Да что тут у вас такое произошло? –удивился Макар, думая о том, что зря считал стан на болотах безопасным местом.

Через день, отлежавшись и отмывшись Макар ушел, оставив Гришку, Шабалиных и Семена дожидаться прихода частей Красной Армии. Первый пытался возражать, но тот остановил его тут же:

-После того, как тут белые шастали не могу оставить их одних, всё –таки двое лежачих, а ты какая- никая подмога, ежели чего в лесу переждёте, да посматривай вокруг, не дремли, мало ли худых людей на свете. Головой за них отвечаешь! Понял!

-Как не понять Макар, не дурнее барана, я тут все тропы знаю, потихоньку разведаю, мож еды какой-то добуду –отощали тут все, я смотрю.

-Башкой своей не рискуй, зазря и как только село свободным станет, тут же в него возвращайтесь! -наказал старший товарищ, поворачиваясь к отцу Анны.

Тот, на прощание, изладил для них доморощенную обутку, чтобы защитить ноги от колючей травы, шипов и камней.

-Сколько подюжит, а там уж как придется-сказал он, как будто извиняясь и протягивая своё творение Макару и Гришке.

-Благодарствуйте, Егор Васильевич, спаситель вы наш-с чувством поблагодарил его Гриша.

-Да чего уж там, смутился тот, - главное жизнь свою сохрани, а мы уж тут как -нибудь сами. Попрощался с братом-то? –спросил он, обращаясь к Макару. Тот мотнул головой в ответ и поспешил в балаган. Поговорить с Анной ему не удалось, при Семене сантименты разводить не станешь, а вставать девушка не могла, нога не позволяла.

-Ухожу я, -с трудом выдавил он из себя, стараясь не смотреть в её сторону.

-Жаль, что с тобой не могу уйти, братка-сказал заросшей бородой Семен, пожимая слабой рукой его руку,-уж я бы им показал!

-Лежи, ужо, вояка-усмехнулся старший брат и пересилив себя повернулся к Анне.

-Счастливо оставаться, Анна Егоровна-пробормотал он, наклоняя лохматую голову в уважительном поклоне.

-И вам не хворать, -тихо откликнулась девушка, мучаясь от боли в ноге. Хоть и пила она настой от боли, но ногу выкручивало, рвало, как будто кто-то с большими зубами ежеминутно вгрызался в неё.

-Возьмите-ка памятку -протянула она Макару махонький, беленький платочек с вышивкой по углам, пусть охраняет вас по дороге, бережет от пули и штыка.

-У сердца носить его буду-пообещал мужчина и развернувшись вышел из балагана.

-Раньше памятки любимым дарили, -задумчиво сказал Семен, глядя на неё.

-Глупости всё это-сердито ответила Анна, не смотря на него, -до любви ли теперь, когда кругом такое творится?

-Любовь всё побеждает –добавил он и сильно закашлялся, студёные осенние ночи делали своё дело.

Неугомонному Гришке не сиделось на месте, да и скудноватый рацион наводил на думы. Для начала пробежался он по окрестностям, поймав в силки несколько диких перепелок и зайца, позже, как стемнело отправился в Елошное. Пробравшись огородами прошерстил несколько чужих амбаров, принеся на стан немного муки, меда, сушенной рыбы, десяток яиц.

-Всё ж повеселее будет-сказал он, лузгая семечки.

-Поберегся бы ты, Гришка-сказал Егор Васильевич, рассматривая принесенное им богатство.

-Что там, Елошное, живо ещё? Много домов порушено? -спросил он.

-Хватает-неохотно ответил парень, -виселица у храма, бабку Притыкинскую повесили.

-Господи, спаси и сохрани, да что ж это делается? -схватилась рукой за сердце Люба, услышавшая его слова, -старуха-то чем им помешала?

-А Матвей-то, сын, у неё кто? То-то же оно! Если бы Макар вас здесь не спрятал, висеть бы Анне рядом с ней!

Все замолчали, каждый думая о своём, не зная, что проживут на стане они целый месяц и лишь когда первые «белые мухи» упадут на землю, смогут вернуться в разграбленное село, чтобы начать жизнь сызнова, подстраиваясь под быстро меняющий мир вокруг.

Пришла зима, суровая, голодная, а о Макаре никаких известий не было. Семен, потихоньку начал выходить на крыльцо и по мере своих возможностей помогать Анне. Тихо и незаметно ушёл Егор Васильевич, не переживший простуду, подхваченную на болотах, Люба перебралась к дочери, так как в большом доме стало ей тяжело и тоскливо без хозяина.
Окна заколотили, скотину, ту, что удалось сохранить, перегнали в дом Повилики. Жили дружно, помогая друг другу с тревогой наблюдая за тем, что творилось в Елошном. Крестьянская душа ныла, видя, как реквизированное большевиками зерно, которое негде было хранить быстро бушерело и подводами вывозилось за село в ямы на выброс.

-Это что, -докладывал Гришка, заскочивший в гости после того, как вернулся из Кургана, -в городе с едой плохо совсем, спекулянты и мешочники цены взвинтили, не подступишься!

-Ну, а мою просьбу ты выполнил? –тихо спросила его Анна, оглядываясь нет ли поблизости Васи. Мальчишка в другой комнате увлеченно рассматривал свистульку, подаренную гостем, а после и вовсе начал высвистывать мелодию, выплясывая перед Нюркой, которая весело смеялась, глядя на его странные движения. Люба, сидевшая рядом с ней, хлопала в ладоши, а Семен, отбивал на коленке ритм деревянными ложками.

-Весело тут у вас –усмехнулся гость и наклонившись к девушке тихо сказал: в доме нет никого, поговаривают, что арестованы Дозморовы, за пособничество чехам, а где содержатся никто не знает, может и нет уже в живых никого. А ты помалкивай, мало ли что, не ровен час, узнает кто, мало не покажется.

-Бедное дитя, он же засыпает с игрушкой тряпичной, взятой из дома, во сне маму зовёт. Теперь уже не спрашивает, когда домой вернется, но по глазам вижу, скучает очень.

-Так –то оно так, но сколько детей, красногвардейцев, расстрелянных белыми, не увидят своих отцов?

-Разве ж дитя может отвечать за своих родителей?

-Ты, Анна, разговоры эти прекращай! Сама знаешь, я комсомолец, мне твои речи поперек сердца! Да и у стен бывают уши! Пойду я, зайду на днях, попроведаю, как тут у вас, всё ж не один день на болотах вместе баланду хлебали. Гость нахлобучил на голову лохматую ушанку, сшитую из шкуры волка и вышел из дома.

Зима полноправной хозяйкой зашла в Елошное, завалила дороги снегом, укрыла сгоревшие дома от людских глаз белой пеленой, вдарила морозами, да вьюгами, сменявших друг друга.

Прикрыв нос варежкой, Анна и Вася спешили домой с общего сельского собрания, проводимого в церкви. Смеркалось, снежная поземка змеёй крутилась по дороге, создавая барханы из снега. Вася было всё нипочем, весело скача с ножки на ножку он шел впереди её, что-то напевая.

У закрывшегося каменного магазина в центре села стояли сани, стояла толпа людей, одетых кое –как, были там и женщины и даже дети. Уже не первый раз видела девушка подобное, перевозила новая власть через их село по Сибирскому тракту врагов своих в дальше, на север.

Опустив голову, чтобы не видеть эту картину, она попыталась ускорить шаг, но плохо сросшаяся кость на ноге подвела, она споткнулась и чуть не упала, но смогла удержаться, вскрикнув от боли. Её крик заставил людей в толпе, до которых было метров сто, оглянуться и она вдруг увидела знакомое до боли лицо Лукерьи Демьяновны. Мгновение и женщины узнали друг друга. Васятка, убежавший вперед подбежал к ней и весело спросил:

-Аннушка, ты идешь или нет? Кушать очень хочется! Девушка посмотрела на его мать, столько муки, горя было в её глазах, ведь она увидела своего сына.

Первым порывом Лукерьи было желание броситься к нему, чтобы прижаться, почувствовать родной запах, расцеловать любимые щечки, но она сдержалась, зная, что поступок этот может повредить сыну. Слезы бежали по её впалым щекам, а она не могла насмотреться на него, стараясь запомнить каждую черточку любимого лица.

-Как же ты вырос, сынок-шептали её губы, -как похож ты на своего отца! Мужа своего она не видела с момента ареста, знала лишь, что по приговору суда был он расстрелян и похоронен в общей могиле, безымянной и неизвестной.

-Васенька, ты не жди меня, беги домой, да скажи бабушке, чтобы самовар вздула, замерзла я шибко- сказала Анна, присаживаясь перед ребенком на корточки и поправляя на нем шапку, -а я следом, тихонько пойду-продолжила она, разворачивая его тело в сторону от Лукерьи Демьяновны.
-Хорошо, Аннушка, поспешай, а то бабуля нас заждалась уже! –ответил ей мальчик и не оглядываясь поскакал в сторону дома, так и не увидев мать. Анна выпрямилась и дождавшись, когда маленькая фигурка скроется в сумерках решительно пошла к осужденным.

-А ну, стой! - крикнул ей хриплым, простуженным голосом солдат, охранявший людей.

-Стой, кому говорю! Стрелять буду! –сказал он, целясь в неё из винтовки.

-Да подожди ты стрелять –раздался голос Гришки, оказавшегося здесь же и обсуждавшим что-то с начальником караула, -местная это, лекарка, травами лечит, может и твоё горло вылечит. Девушка молча подошла к осужденным и встав напротив Лукерьи Демьяновны начала снимать с себя тулуп, валенки, теплый платок с головы.

-Тю, да она у тебя оглашенная –сказал солдат, показывая на неё пальцем.

Та же также молча подала тулуп и валенки Лукерье Демьяновне, дрожавшей от холода в тонкой осенней одежде и туфлях.

-Спасибо-одними губами сказала женщина и обе они знали, что речь идет не о одежде.

-Нет, ты и в прям дура набитая-ругался Гришка, сбрасывая себя тулуп и накидывая ей на плечи, -живо домой, пока не простыла, -приказал он, глядя как перебирает она ногами в шерстяных носках по ледяной дороге.

Продолжение следует...

Аннушка. Часть 8

Прошло два дня. Отряд так и продолжал столоваться в Елошном. Белогвардейцы хоть и были недалеко, но тоже не спешили, расквартировавшись в соседнем селе отмывались в банях, выводили вшей, стригли заросшие головы, попутно выявляя среди местных жителей сочувствующих советской власти и устраивая их публичные порки в центре села.

Начало

Часть 7

Макар, не теряя времени и наскучавшись по крестьянской работе подправил крыльцо и забор, переложил на свой лад поленницу дров. Семён был слаб, но в сознании, конфузился, когда Анна меняла ему повязки и смотрел на девушку детскими, беззащитными глазами и это взгляда щемило сердце. О его быстром восстановлении и речи не шло, скорее всего ему пришлось бы остаться в Елошном, и Макар размышлял как бы ловчее это сделать, чтобы не напрягать особо хозяйку дома присутствием брата. Как будто услышав его мысли Анна вышла на крыльцо и оглядев его работу сказала:
-Премного благодарствую вам Макар Силантьевич, уж как я боялась за ступеньку эту, а ну как обвалится под ногой? А сейчас любо-дорого посмотреть, как новая!
-Да чего уж там-ответил ей мужчина, испытывая почему-то неловкость от её похвалы, -обычное дело, всякому мужику доступно.
-Всякая работа мастера хвалит, а я к вам за советом, сдаётся мне, что недолго вам в Елошном быть, что ж с Семёном будет, ему дороги не перенести? А ну как белые придут? Сколь раз уже власть в селе менялась, разве ж утаишь от них, что постоялец у меня живёт?
-Не знаю, Анна Егоровна, как и быть мне, вот думу думаю, да всё выхода не вижу.
-На болотах сейчас наши елошевцы живут, шалаши у них построены, плохонькие, но от ветра и дождя укроют на первое время, а там глядишь и переменится всё.
-А что комсомольцы есть в селе? –спросил Макар.
-А как не быть-то? Всех понемногу имеется-ответила Анна, спускаясь с крыльца и подходя к гостю.
-Гришка Соловцов, Матвей Притыкин в селе обретаются, только слышала я с вами они уйти хотят, нельзя им здесь оставаться.
-Так и тебе опасно, Аннушка, ты же нам помогла, выходит советской власти пособница.
-Нету надо мной власти, один Бог надо мною властен, но правда ваша Макар Силантьевич из-за злобы людской могу пострадать. За себя не боюсь, за родителей и детей тревожно.
-Значит надо на болота перебраться, сейчас найду комсомольцев покумекаем что и как, а ты подсобирывайся, голуба, потихоньку. Дай срок мы нечисть эту всю изгоним, вот тогда и вернетесь в Елошное.
За полдня Макару удалось не без помощи комсомольцев соорудить большой шалаш из березовых жердей, укрыв его сверху осокой, на дальнем болоте, сколотить какие-никакие нары, чтобы перевезти сюда со всякими предосторожностями брата, Анну с ребятишками и её родителей, решив остановиться отдельно от елошенцев, чтобы никто не смог указать на место их укрытия.
-Оставляю, дед, на тебя детей малых и женщин, перекантуетесь здесь денек, другой, а там, глядишь и основная часть нашей армии подтянется.
-Не тебе, Федосья, обирать чужие колосья, а я могутный ещё-ответил ему Егор Васильевич, потрясая сухоньким кулачком, -сунется кто, покажу где раки зимуют.
Макар улыбнулся невесело, глядя на седого, слабого старика.
-Ну, ты силён, дед! –сказал он уважительно и отвел Анну в сторону.
-Лишний раз в село не ходите-предупредил он девушку, - тут в лесочке, неподалеку ручей есть, значит с водой будете, с кострами поосторожней, зазря не жгите и больших не распаляйте, хоть и далеко отсюда Елошное и лес между вами и селом, но дым заметить могут. Картохи вам хватит, на печёнках проживете, козы при вас, значит молоко тоже будет. Солнце вчера ясное село, значит погода побалует теплом, а там глядишь и мы вернемся.
-Берегите себя, Макар Силантьевич, -тихо сказала Анна и добавила: возвращайтесь, мы вас ждать будем.
-Эх, голуба моя, привязан я теперь к Елошному навеки вечные и как есть вернуться обязан- ответил ей мужчина, разворачиваясь и уходя к телеге, оставленной на степной дорожке. Анна смотрела, как шел он, сбивая жухлую траву, впечатывая ноги в сапогах в земельную степь, молча крестила вслед, шепча про себя молитву.
Три дня на болотном стане было спокойно. Козы паслись, Васятка носился по болотным кочкам с маленькой собачонкой, прихваченной из дома, женщины готовили еду и отвары для Семена, Егор Васильевич, вспомнив былое ставил силки на зайцев. Что происходило в Елошном им было неведомо и от этого становилось ещё беспокойнее на сердце. К вечеру третьего дня к весело пылающему костру вышел вдруг из темноты человек. Залилась лаем кудлатая собачонка, сорвались с места испуганные козы, Анна и Люба вскочили на ноги, обняв друг друга.
-Чего всполошились как куры на насесте? – сказал Яков, вступая из темноты в круг света, -чай не проходимец какой-то, законный супруг явился. На руках у мужчины спал ребенок, завернутый в обрывок ткани, за спиной болталась винтовка.
-Как ты здесь? –удивился Егор Васильевич, выглядывая из шалаша.
-Хреновый из тебя служака, дед, проспал всё на свете! –гость присел на чурбачок у костра.
-Возьми девку, да обиходь-приказал он Анне, -с утра не жрамшая, криком кричит.
Жалостливая девушка мигом протянула руки и приняла спящего ребенка, маленькую, худенькую, до такой степени, девочку, что веса в ней было как у собачки, крутившейся под ногами.
-Дай её мне, доня, -попросила Люба и унесла малышку в шалаш.
-Хорошо устроились, Макар расстарался? –спросил Яков, закуривая самокрутку.
-Сам бы не нашел, хоть и местный, чудом набрёл. Удачное место выбрали, кто не знает, никогда не найдёт. Он замолчал, глядя на огонь костра.
Белые ворвались в Елошное внезапно, ночью, когда все спали. Утром отряд должен был уйти из села, но решение задержаться в полупустом селе стало роковым для их командира. Несколько винтовок красногвардейцев против сотни, смех, да и только. Кого на месте порешили, кого в исподнем из домов вывели и в сарае закрыли, чтобы утром повесить, а Яков участи этой избежал. Не спалось ему в эту ночь, ибо возвращался он домой от одной вдовушки, принимающей у себя одиноких, да и женатых мужчин. Успел в дом родительский вбежать, да винтовку свою схватить, а тут маманя на плечах повисла, ребенка, мол, забери, изведут девку, лиходеи. Грея руки у костра, вспоминал, как из Елошного выбирался, как смотрел на догорающий родительский дом и дома односельчан, как скитался по болотам, наблюдая, как белые, на следующий день, нашли схорон елошенский на болотах и забрали скот, избивая прикладами воющих баб, как пытался успокоить плачущую дочь, от крика которой болела голова и звенело в ушах.
-С Макаром что? -тихо спросила Анна, понимая по выражению его лица, что произошло что-то страшное.
-Не знаю, -хриплым голосом ответил ей Яков, -видел только как людей в сарай вели, тот что у Петункиных стоял, а что там дальше было мне неведомо.
Анна встала с чурочки и отошла в сторону от костра, чтобы увидеть небо. Яркие звезды сияли далеким, холодным светом и лишь одна поблескивала, как золотой камушек, словно подмигивала ей.
-Жив Макар, -поняла она, испытав облегчение, перекрестившись девушка вернулась к костру. Взрослые в эту ночь не спали, прислушивались к ночным звукам, ежились от ночной прохлады, встревоженные вестями, что принес им гость. Да и днем оглядывались по сторонам, опасаясь, что и их найти смогут, слаб человек, спасая собственную жизнь запросто чужую продать может. Ближе к вечеру Васятка, дежуривший возле леса, запыхавшись от быстрого бега прибежал на стан.
-Аннушка, там пыль над дорогой, скачет кто-то! –выкрикнул он подбегая. Девушка отреагировала мгновенно.
-Мама, тятя, берите Нюрку и Васятку, бежите в лес поскорее! – скомандовала она, вглядываясь в степь.
-А ты как же? –с тревогой спросила её мать.
-Не медли, поспешай! Я с Семеном останусь, меня не тронут, а может и нас не заметят! –ответила ей Анна, глядя как три фигуры исчезают в лесу.
-А ты что встал? Бери дочь и беги! –крикнула она растерявшемуся Якову, суетливо хватающему то котомку, то винтовку. Девочка, испуганная действиями отца, громко расплакалась.
-Вот с@чка, -вызверился тот, став невменяемым от страха, накатившего на него, -она же нас выдаст! Прихватив ребенка, он рванул к воде, где бросил её в болотную муть, удерживая руками бьющееся, в попытке жить, тельце.
-Что ты делаешь, изверг! –закричала Анна, рванув к нему, но не заметив травяной кочки она упала, хрустнула кость, страшная боль пронзила её тело. Царапая землю руками, рыча от боли, она ползла к болоту, чтобы помешать безумцу, но сознание покинуло её. Последнее, что увидела девушка, это жесткая, желтая трава, летящая ей навстречу.
Она очнулась на топчане, в шалаше. Над головой шелестела осока, эхом отдавались в голове чьи-то голоса.
-Эй, -позвал её Семен, -ты как?
-Нога болит-простонала она, пытаясь сесть, но боль вернула её на место.
-Тётка Люба-позвал Семен, -Анна очнулась!
В шалаш заглянула мать:
-Донюшка моя, как ты меня напугала!
-Мама, Нюра где? Где Вася?
-Да тут они, у костра сидят. Белые по округе рыскали, а нас не нашли, слава Богу! Отвел Всевышний, метров пятьсот не доехали, мы из леса видели.
-Яков где? –внезапно осипшим голосом спросила Анна.
-Да бес его знает- в сердцах ответила Люба, -мы, когда возвернулись, его уж не было и дочь с собой прихватил!
Анна отвернулась в сторону, прозрачная слезинка скользнула по её щеке, только она и знала, что упокоилась малышка в болоте, не пожившая совсем, не познавшая любви, навечно маленькая, худенькая, одна в безжалостной, бездонной, холодной воде.

Читать далее

Друзья, простите меня за эту тяжелую главу, мне она в своё время очень тяжело далась.

К сожалению события тех далеких лет реальны, я лишь обрамила их художественным словом. Вот как об этом рассказывают легенды этого села:

"С болотами связана легенда, которую местные жители помнят до сих пор, а рассказанная мне Розовым Сергеем Михайловичем, который всё детство прожил в Ёлошном. Старики рассказывали им, ребятишкам, что в первые годы после Октябрьской революции, в лихие годы гражданской войны и крестьянского восстания село всегда находилось в центре кровавых и трагических событий. Беднота дружно поддерживала Красную Армию. По рассказам очевидцев тех далёких событий 1919 года «больше двух месяцев фронт стоял у самого Ёлошного. Несколько раз село переходило из рук в руки». Однажды, когда Ёлошное (в то время село Елошанское) захватили белые, отряд красногвардейцев вместе с женщинами и детьми вынужден был скрываться в болотах. Точное место, где это происходило, в каком из 5 болот, к сожалению, указать уже никто не может. Возможно, это и был Берёзовый рям. Несколько дней красные провели на болотах. Ребёнок одного из командиров сильно плакал, видно голод, да комары одолели, а потом всё стихло. Чтобы не выдать местонахождение отряда, отцу пришлось утопить ребёнка. Как вышел из ряма отряд, никто не знает, не осталось уже свидетелей тех событий. Вот такая страшная легенда дошла до наших дней"

Аннушка. Часть 7

Через три дня Яков и Мария исчезли из Елошного, словно и не было их здесь никогда. Мать Якова пожимала плечами на вопросы о нём, не зная куда уехал сын. С Шабалиными он не попрощался и про жену не вспомнил растворивших на просторах страны. Анна была рада. После той ночи в малухе и родов Маши она вовсе не жаждала увидеть его.

Начало

Часть 6

Жизнь вошла в привычное русло, зимние заботы поглотили елошенцев, думающих о том, как сохранить нажитое в условиях гражданской войны. Крутившаяся меж больными, как белка в колесе, Анна не сразу заметила, что стало тянуть её в сон без особой причины, а по утрам по началу появилась легкая тошнота, усиливавшаяся от запаха пищи. Девушка округлилась в талии и первой кто заметил в ней изменения была мать, родившая семь детей.
-Донюшка,-остановила она дочь, проходившую мимо её как-то утром, -а давай-ка пошепчемся немного, да вот хоть здесь, у стола, пока отец лошадь запрягает. Скажи, а ты ничего необычного за собой не замечаешь?
-Да вроде нет, мама, а что?
-Ох, горе ты моё горькое, роды принимаешь, за младенцами смотришь, а что дитя под сердцем своим носишь не увидела, не почувствовала. Ну что ты плачешь, дуреха? Чай не в девках родила, а от законного мужа. Поговорят в деревне, да успокоятся, худое к тебе не прилипнет, ты себя бережёшь, фамилию не посрамила, наоборот на почете и уважении сейчас или ты дитю не рада?
-Ой, мама, нет хуже плода, который никогда не зреет, но и дитя — это не нужно мне!
-Окстись, бесстыдница, не гневи Бога, деток родить-это тебе не веток сломить! Или я не знаю, чего?
-Не любит меня Яшка и не любил никогда, полюбовницу в дом родительский привёл, на всё село опозорил, что ж я ребенка без любви рожать должна?
-А ты на что? А мы с отцом твоим? Разве мы любить его не станем? Разве не вырастим хорошим человеком? Не знаю о какой-такой любви ты говоришь, нас с Егорушкой родители просватали, не спросили. Не люб он мне был. На свадьбе нашей слёзы сдержать не могла, после ночи-возненавидела, до того он мне противным казался. В свой дом зашли, тятя твой ремеслом занялся, первенца родили, тут я и успокоилась. Попривыкла к нему, стерпелась и слюбилась. А теперь уж что? Помирать пора, одного боюсь, чтоб раньше меня не ушёл, пропадёт ведь.
Женщины не выдержали и расплакались, обняв друг друга.
-Вроде вёдро сегодня обещали –сказал Егор Васильевич, заходя в дом со двора вместе с Васей, -а вы слезами избу залили, за соломой едем али как? Гнедого распрягать?
-Едем, -хором ответили ему дочь и жена.
-Готовься, дед, летом внука тешкать станешь, понесла наша Аннушка- сказала Люба, поднимаясь со скамьи.
- У кого детей много, тот не забыт от бога –растерянно сказал Егор Васильевич, не обрадовавшись этому известию. Хоть и принял он Якова в доме своём как дорогого гостя, но нутро волчье спрятать тому не удалось, хоть и улыбался натужно хозяевам. Наделал дел блудоум и в кусты, а дитя на ноги поднять нужно, а как это сделаешь, когда ноги не держат, в руках слабость?
-Пошавеливайтесь, а то вечерни не управимся - приказал он домочадцам, выходя из дома.
-Вроде как тятя и не рад вовсе-обидчиво сказала Анна, натягивая валенки.
-Дай ему время обмозговать всё, а живы будем и это дитё поднимем, ты бы поспешала, дочка, не гоже отца заставлять ждать. Накинув теплые платки на головы, они вышли во двор.
К осени 1919 года, родившая девочку Анна, переселилась в дом Повилики. Сделала она это неспроста. Перед самыми родами явилась к ней во сне повитуха, присела на краешек кровати, улыбнулась приветливо, пригладила рукой мокрые от пота волосы девушки.
-Не бойся, милая, -ласково сказала она, -девочка твоя в срок родится, назовешь её Анною, как себя, быть ей ведуньей, только силы в ней поболе твоих будет, смышлёная она у тебя. В доме родительском жить не моги, в мой перебирайся, да не бойся ничего, все испытания сдюжишь и награду за усердие своё от Бога получишь. Всё по заслугам, как служили, то и получили!
Анна вскрикнула и проснулась от боли, тесным обручем охватившую её поясницу.
-Мама! –позвала она Любу, -началось!
Как и предсказала Повилика, родилась красивая, спокойная девочка, которую, несмотря на сопротивление родителей нарекли Анной, а, чтобы не путаться в именах называли по-простому –Нюрой. Девушке пришлось выдержать ещё один бой с родителями, но, настояв, съехала она в дом Повилики, забрав с собой детей.
Жизнь в Елошном вовсе не была спокойной в тот период, село то и дело занимали военные, то белая армия, то красная. И те, и другие вели себя одинаково, требовали еды, лошадей, фураж и сено. А ещё было много раненных и Анне приходилось им помогать. Она не делала различий между людьми, для неё важнее было помочь и облегчить страдания. Васенька и Нюра находились при ней, и мальчик очень рано приловчился помогать Анне, подавая нарезанные на полосы тряпки вместо бинтов. Двухмесячная Нюра была на удивление спокойным ребенком, особых хлопот не требовала. Улыбалась и пускала пузыри при виде родных лиц. Несмотря на то, что родила она её от ненавистного ей человека, дочь Аннушка любила трепетно и беззаветно. Целовала её маленькие пальчики на здоровых ножках, любовалась красивыми глазами, тетешкалась и игралась словно сама она стала вдруг ребенком.
Никто в Елошном Анну не трогал, слишком велик был страх перед силой её, с помощью которой поднимала она на ноги стоящих в могиле одной ногой. Как только какой-нибудь отряд заходил в село, за Анной сразу посылали, но многие приходили прямо в дом в любое время суток. Поэтому, когда в очередной раз раздался стук в дверь, она не сомневаясь открыла и замерла, увидев перед собой мужа, за спиной которого маячили люди, мужик, державший в своих руках молодого парня.
Яков сильно изменился, постарел, поседел, глубокие морщины избороздили его лоб.
-Что застыла? Али не признала? –знакомый голос заставил её очнуться.
-Признала, Яков Лексеич, какими судьбами? -спросила она, оглядывая гостей.
Вот уже два месяца возле Елошного стоял фронт и село несколько раз переходило из рук в руки. В данный момент в домах елошенцев квартировали красногвардейцы.
-На крыльце балакать будем или в дом пустишь? –поинтересовался гость.
-А что в моём доме вам надобно, Яков Лексеич или в родительском вам не рады?
-Но-но, заговорила! Забыла кто ты есть?
-А то помню, а вот вы позабыли малость!
-Да я –Яков размахнулся, чтобы ударить её, но вмешался товарищ, пришедший с ним. Посадив раненого на скамью возле дома, он поднялся на крыльцо.
-Полегче, Яша! –сказал он, перехватывая его руку, простите нас, хозяйка, но помощь ваша нужна, друг наш ранен, кровью исходит, слыхали бой вчера был, тут рядом?
-А у нас тут каждый день бои, так что ж? Где ваш болезный? Несите в дом, да не шумите особо, дитё только заснуло -сказала Анна, повернувшись к гостям спиной. Сердце её билось, словно овечий хвост тряслось, боль былой обиды затопила, вызвала злость, но она быстро взяла себя в руки.
Яков и его товарищ внесли в дом раненого. Светловолосый парень, по виду ровесник хозяйки стонал, держась руками за живот.
-Ложьте на лавку –приказала Анна, -а вас попрошу на выход, в лечебном деле мне доглядаи не нужны.
-Я не уйду –твёрдо сказал товарищ мужа и добавил, - а ты, Яша, иди, тебя дочь дожидается. Анна при этих словах вздрогнула даже.
-Вы что ж, Яков Лексеич, с женой и дочерью совместно воюете? – спросила она, гостя, тот не ответил, лишь полоснул её тяжелым взглядом, выходя из дома.
-Померла жена его, два месяца назад от сыпного тифа- сказал мужчина, помогая ей снять одежду с раненного.
-Мы тогда в одном селе стояли, там и похоронили. У Якова лишь дочь и осталась, он сейчас её к родителям определил.
-Надо же, видать Бог не Ярмошка видит немножко, отлились Машке мои слёзки! Безсоромна баба - в сердцах сказала Анна, согнувшись, осматривая рану.
- Злой человек не проживёт в добре век, -тихо ответил ей гость, -сейчас много людей гибнет, что ж вы так не доброму-то о Марии отзываетесь, ведь о покойном либо хорошо, либо ничего…
- Кроме правды - добавила Анна, распрямляясь, чего ж ко мне тогда заявились, к плохой? Или Яков не рассказал?
-А что он рассказать должен? Сказал, что лекарка вы, в травах понимаете, лечить умеете.
-Лекарка, значит? Ну, ну.
Товарищ твой не жилец, рана кишки задела, к утру представится, так что можете забирать, тут я вам не помощница!
-Брат он мне, младший –гость не смог сдержать дрожь в голосе, поскребыш наш. Все остальные померли, одни мы с ним на белом свете остались. Выходит, не уберег, -он сел на табурет возле брата, сжимая в руках фуражку с козырьком.
-Макаром меня родители нарекли, а это Семён. Семушкой его мать называла.
В это время в маленькой комнатке подала голос Нюрка, есть захотела, заскочил с улицы Вася, бегавший с поручением к деду.
-Не на улице же ему помирать? –просительно посмотрел на Анну, взявшую на руки дочь Макар.
-Оставайтесь,-чуть помедлив ответила она.
Аннушка. Часть 14.

Тихие сумерки опустились на Елошное, в редких окнах показались огоньки, мало кто полуночничал в это время, на улицах не слышны были девичьи голоса, не пела гармошка, слишком неспокойное время наступило. К тому же часть жителей, недовольных постоем в селе красногвардейцев ушли на болота, окружавшие село и увели с собой скот, чтобы сохранить его на жухлой осенней траве от посягательств кого бы то ни было. Точно также поступали они, если в деревне появлялись колчаковские отряды, всем военным нужны были еда, лошади, сено, разве ж на всех напасешься? Отсиживались и в урочище Березовый Рям, расположенном в пяти километрах, в месте, где осенью елошевцы собирали клюкву. Болото это расположилось на торфяной залежах, заросло осокой и березой пушистой, окаймлённое плотным ивняком. Это было особенное болото, появившееся на месте бывшего озера, поросшее кустами багульника, молодыми березками да соснами. Время от времени спрятавшиеся на болотах люди посылали в село детишек, разведать обстановку, да принести еды, в надежде, что в деревне чужих нет. Родители Анны, в силу своего возраста оставались дома, да и брать у них собственно было уже нечего. Коровушке попустились еще раньше, а лошадей забрали лихие люди в первые же дни лихолетья. Егор Васильевич сильно сдал после этого, да и годы тяжелого труда брали своё и тело, поддерживаемое лишь настоями дочери, отказывалось жить. Люба с тревогой смотрела на то, как он угасает, но что она могла сделать? Детей разбросало по свету, дочери оставались рядом, в Елошном и соседних сёлах, а вот сыновей и зятьёв жизнь поделила на два лагеря, одни поддержали новую власть, другие, не смерившись присоединились к белым. Отчаянно молилась Люба и за тех, и за других, прося у Бога вразумления людям и скорейшего окончания войны. Так и жили они тихонько, не высовываясь особо, опасаясь потерять единственное, что осталось –свой дом, собственными руками выстроенный и выпестованный, ладный пятистенок в центре села.
В доме Анны было тихо. Потрескивала керосиновая лампа, в закрытое ставнями окно стучался ветер, раскачивая куст сирени возле дома. Нюрку она отправила с Васей к родителям, ни к чему дитям видеть смерть, Макар сидел возле брата, впавшего в незабытье, а она, вглядываясь в темное окно, думала о том, как коротка человеческая жизнь, иной раз уходит словно песок сквозь пальцы и с этим ничего нельзя поделать. Вспоминала Аннушка, как началось её услужение Повилики в этом доме, как определила она силу её.
-Быть тебе ведуньей-сказала она тогда, снимая с пояса мешочек с завязками и передавая его девушке, -носи не снимая, береги от чужого взгляда и рук, да и сама в него не заглядывай, рано тебе ещё, придёт его час и время. С тех пор хранился её дар под крышей бани в родительском подворье и следуя её наказу она так и не открыла его.
-И как я пойму, когда придёт время, чтобы посмотреть, что в нём –подумала она и подышала на окно. В туманной дымке, появившейся на стекле, мелькнул огонек, как отблеск от лампы и проскакали кони, топча ногами человека и зажглась вдруг звезда в тёмном небе. Анна отпряла от окна и оглянулась, Макар не шелохнулся, неотрывно глядя на Семёна.
-А ведь это знак и есть,-вдруг поняла она и поднявшись на ноги, прихватив с крючка у двери старенькую плюшевую душегрею заспешила в дом родителей. В темной бане нащупала свечу, зажгла и с нею, подвинув скамью, заглянула в темное пространство подкрышья. Мешочек был там же, где оставила она его последний раз. Развязав тугие завязки увидела Анна иконку с пол-ладони, темную от времени с ликом, казалось живым при свете свечи. Мудрые глаза смотрели на неё как будто утешая, давая надежду и говоря: «Иди и делай, я с тобой!».
-Вот оно что-подумала она, -вот в чем сила моя!
Бережно спрятала она иконку обратно в мешочек, прицепив его к поясу юбки.
-Теперь посмотри, смертушка, кто кого –прошептала она, задувая свечу.
Толстая, вальяжная луна, помощница ведуний, залила светом тропинку, по которой торопно шла Анна, спеша домой, теперь она знала, что делать и как помочь умирающему Семёну.
-Помоги мне,-попросила она Макара, зайдя в избу и бросив душегрею у порога.
-Что? Что делать? -растерялся он, уже смирившийся с уходом брата.
-Раздень его донага, положи на пол и принеси воды, много воды-Анна и сама не заметила, как перешла на «ты» с гостем,-поспеши, времени совсем мало осталось, если он сегодняшнюю ночь переживёт, жить ему долго, только бы успеть-сказала она, разворачивая на столе тряпку с инструментами и раскладывая пузырьки и баночки. Она была не уверена в том, что состав трав, который она хотела использовать поможет, но и просто ждать смерть, после того, как она увидела лик на иконе, она не могла.
К утру, уставшие от ночного бдения возле раненого они задремали, он на табурете, она на скамье возле стола. Синие тени полукружьем легли под её глазами, щеки ввалились, а лоб был потным от постоянного обтирания тела больного травяным настоем.
Первый робкий луч пробился сквозь плотную, серую пелену туч, закрытые ставни, прогулялся по щелястому полу, коснулся щеки Семена, дыхание которого выровнялось, щеки порозовели, смерть отступила, сдалась и черным дымом уползла в подпол, решив, что время парня ещё не пришло.
Первым от дремоты очнулся Макар, встряхнул головой, отгоняя остатки сна и не поверил глазам, глядя на брата. Сам он в Бога давно не верил, с тех самых пор, как прошлась по его селу проклятая оспа, забравшая с собой всю семью: родителей, жен, детишек малых. В ту пору работали они с братом в Кургане, на железной дороге, клали шпалы, болезнь их миновала, а вот в Боге он изверился, но сейчас по давней привычке перекрестил лоб и прошептал: «Спасибо, Господи!». Оглянувшись увидел он Анну, замер, луч солнца высветил над головой девушки нимб, словно корону надел.
-Должник я твой, милая, до гроба помнить буду милость твою-прошептал он, готовый отдать всё, что у него есть, даже жизнь, лишь бы она улыбалась. Никто не знает, как появляется любовь, откуда она приходит, заставляет вдруг сердце биться чаще, не даёт дышать и делает тебя счастливым. Иные ждут её всю жизнь, не замечая тех, кто находится рядом, другие, потеряв, не надеются встретить вновь. Макар очерствел сердцем, когда, вернувшись из города увидел земельные холмики, оставшиеся от тех, кого он так любил. Жена его была тихой, незаметной. Просватанные родителями они так и не смогли полюбить друг друга, жили, как чужие, растили детей, строили дом. Привычка и долг держали их сильнее всяких узд и здесь, на кладбище, он не сдерживал слёз, понимая, что лишился сейчас даже иллюзии семьи, которая у него была. Он и брат, вот и всё, что осталось от большого кода-то семейства, переселившихся за Урал из центральной России. Именно тогда он отрёкся от Бога, запретив себе думать о том, что может быть ещё счастлив.
Анна смешно сморщила нос во сне, внезапно щемящая душу нежность вошла в его сердце, затопила до края, скрывая под собой боль от утраты родных. Он осторожно встал, стараясь не скрипеть, подобрал у порога, брошенную Анной душегрею, чтобы укрыть её и вышел во двор. Солнце спряталось за тучи, серое, промозглое утро расползалось по тихому Елошному. Не лаяли собаки, не мычали коровы и не слышался щелкающий звук кнута пастуха, собирающего коров на пастушню.
-Не к добру такая тишина, -подумал Макар, спеша навестить своих товарищей, расположившихся в разных домах деревни.
Отряд красногвардейцев, расквартировавшихся в Елошном был небольшой, человек сорок, не больше. Двигались они по тракту для воссоединения с основой армией, но здесь пришлось задержаться и принять бой. Затишье было временным, командир отряда это знал, но силы солдат были на исходе, поэтому он принял решение остановиться здесь ненадолго, чтобы позволить им всем отдохнуть.
-Как думаешь, Яков, надолго мы здесь? -спросил Макар своего однослуживца, встретив того у дома его родителей.
-Сдается мне, что нет-ответил он, сплевывая на землю кожу от семечек, белые совсем рядом, местные бают, что в соседнем селе, верст десять отсюда будет, так что погонят нас дальше, словно стадо коров на случку.
-Дочь здесь оставишь? –спросил собеседник, которому не понравились его последние слова.

-Да кому она нужна, докука? Разве что ж жене подкинуть.
-Постой, она вроде как умерла у тебя.
-Машка-то? Не жена она мне, так, миловались, сами не заметили, как дитё появилось. Таскалась за мной, как кошка шелудивая, покоя не знала.
-А жена что ж, молчала?
-На то она и жена, чтобы молчать! –схохотнул Яков, -уходить будем, девку ей оставлю, пущай кормит, хотя, говорят, пока меня не было она тоже родила, девку, Нюркой вроде назвали.
-Нюркой? -переспросил Макар, догадываясь уже о ком идёт речь, -так Анна, к которой мы вчера за помощью обратились и есть твоя жена? А Вася? Он чей ребенок?
-Моя –ответил Яков, -а мальчонка сын купца Дозморова, служили мы как –то у них, сказывали люди, что приехала она в село с ним из Кургана, но ничего, доберусь до неё и разберусь, за всё ответит.
-Дурак ты, Яшка-в сердцах ответил ему Макар, чувствуя, как растет отвращение к собеседнику, -такую бабу на кошку блудливую променял!
-А ты никак глаз на зазнобу мою положил? На-ко, выкуси! –взбеленился Яшка, я может быть жизнь на колченогую положил, так что шагай подобру-поздорову куда шёл!
-А ты не петушись, не петушись передо мной-сказал Макар, -я не таких ещё видывал, муштровал да место своё указывал. Ты жену при мне оцыганил, а она людей лечит да спасает, грош цена тебе за это и не друг ты мне больше! - мужчина развернулся и широко шагая поспешил прочь от Якова, ругая себя за то, что не вмазал он по его сытой и довольной роже.

Продолжение следует...

Те 20 человек, что читают, маякните в комментариях нужно продолжение здесь или нет? Нравится роман или так себе ?