Красота внутренняя приветствуется, внешние достоинства в счёт не идут. Заурядные немолодые лики членов политбюро ЦК КПСС служили эталоном рядовым строителям коммунизма. Начиная с детского сада, детворе прививали чувство коллективизма и подавляли вредную индивидуальность. Объектом воздействия становились детки, излишне засматривающиеся на себя в зеркало. Строителя коммунизма ничто не должно отвлекать от главной цели. От чего все делались одинаковые, как гвозди из дощатого ящика в хозмаге. Не так уж важно, во что ты одет и обут. Достаточно того, чтобы ноги не зябли, а в шею не дуло. Показательны агитационные плакаты тех лет. Если ты такой, ты наш! Вырос я в типичной советской семье. Мать больше верила в Сталина, чем в Господа Бога, отец, вдоволь нахлебавшись нищеты в детстве, во власть денег. Мама - учитель русского языка и литературы неустанно билась над формированием богатого внутреннего мира у своего мальчика, настойчиво прививая книжные истины, которые, впрочем, часто входили в серьёзные противоречия с реальной жизнью. Папа не покладая рук лепил из сына нечто похожее на солдата, умеющего зарабатывать деньги. - Отойди от зеркала, чего ты там вертишься, как девчонка? - неоднократно слышал я от своего отца. Случилось так, что родители ушли, а я остался дома один. В пять лет возможны самые разные реакции на родительское воспитание. Двустворчатый шкаф с зеркалом посередине всегда привлекал моё особое внимание. Он-то и стал первой жертвой. Взяв с трюмо ярко красную губную помаду, я расписал скользкую поверхность стекла неровной клеткой. Тогда мне казалось, что так красивее, однако весьма вероятно, что это было первое спонтанное проявление детского протеста. Ругали меня не очень сильно. Оттирая помаду с зеркала, мама провидчески заметила, что её Гришик скорее всего будет художником. Но время шло, иногда она, любовно поглаживая снимки сына-малыша, с гордостью произносила слова восхищения. Однако мальчик вырос и уже мало напоминал пухлого карапуза на старой фотографии. - Вы такой красивый! – неожиданно услышал я на первом свидании. Эти простые слова, возымели действие даже не бомбы и не грома. Казалось, луч ослепительного солнечного света озарил кромешную тьму пещеры. Нетрудно догадаться, что женщина, так ловко сорвавшая маску неведения с моих глаз, очень скоро стала моей женой.

Мохеровая кепочка.

Когда жена протянула мне кепку отца, я сначала не понял что это такое.

Мне без малого семьдесят и работаю я дворником. С шести часов утра я уже на месте, мету тротуар около остановки автобуса. Со мной рядом орудует метлой моя жена Рая. Работа как работа. Метелка шуршит, мне тепло. Народ на остановке какой-то неживой, продрог наверное от утренней холодрыги.

Собираясь на работу, я, не раздумывая надел мохеровую кепку бати. Не новая она конечно, но и я давно уже не мальчик. Оглядел я себя в зеркало и решил, что не так уж и плохо. Хорошая вещь. Я в кепке этой на отца своего сильно похож. Показалось мне даже, будто «Примой» от нее попахивает. Отец в своё время заядлым курильщиком был, а ворс мохеровый дым сигаретный в себя впитал. Все-таки хорошо мы раньше жили. Нет, честно! Веселее было, что ли! Помню, вернулся батя с работы. Из авоськи хлеб и две бутылки молока достал и на стол поставил. Мать бутылку с молоком в руки взяла, и проверила дату изготовления, оттиснутую на блестящей круглой крышке из серебристой фольги. Потом глаза на отца подняла и сказала:

- Постой, не снимай пальто, я сейчас.

Мама моя работает лифтером. Сутки она в будочке стеклянной сидит и за лифтом присматривает, а потом двое суток дома. Отец на заводе, фрезеровщиком работает.

- А ну, примерь, - вошла в комнату мать и протянула отцу мохеровую кепку. Я выхватил кепку из материнских рук и подбежал к трюмо. Водрузил ее на свою голову и широко улыбаясь, повернулся лицом к родителям.

- Не балуй, велика она тебе, дай отцу, - приказала мать.

- Моя, - прокричал я и спрятал кепку за спину.

- Дай мне, - протянул руку отец, - давай скорее, жарко в пальто.

С нескрываемым удовольствием осмотрел он головной убор. Провел рукой по мягким темно - бордовым волоскам и не спеша надел на голову.

- Батюшки, ну франт, ну прямо франт,- всплеснула руками мать. Я тебе в следующее своё дежурство шарфик свяжу. Ох, дура, я дура! Теперь точно уведут тебя сучки молодые, как пить дать уведут.

- Отец стоял перед зеркалом. То прямо кепочку наденет, то слегка на бочок. Видно было, что по душе ему обновленная кепка.

- Здорово,- похвалил он мать. И не скажешь совсем, что из старого говна такая вещь получится.

Природный архивист

Ростов стал для меня чужим с тех пор, как из него улетучился воздух моего детства.

Вместе с воздухом подевались куда-то стрелы утреннего света, проникающие в мою комнату. Они пронзали старые, подновленные белой краской, ставни. Исчезли длинные тени, плавно перемещавшиеся по затемнённым углам. Утихли навсегда приглушенные голоса за окном. Больше не маршируют солдаты по моей улице.

- Дядя, дядя, дай патрончик! И катились со звоном стреляные гильзы по блестящей брусчатке.

Ни лошадки, ни мужичка в телеге. Навсегда стих рожок керосинщика.

Было утро, день, потом вечер. А если мать не загонит домой, то сумерки и ночь.

Меня часто спрашивают:

- Как ты можешь жить в деревне?

Воздух провинции возвращает моё детство: дворничиха Акулина опять гоняет по двору босоногого Гришика, лучший друг Эдик еще не успел пустить под откос свою жизнь, а лишь украл в соседнем Гастрономе бублик. Слышу знакомое позвякивание ключей. Это мама возвращается с работы.

Я заперт. Я наказан. Меня выгнали из школы. В портфеле между учебниками стиснуто «Личное дело». Если «Личное дело» хранится у директора в кабинете, то всё в порядке, если папка с бумагами в портфеле ученика, дело худо. Ты перестаёшь быть хорошим мальчиком.

- Хорошо, и что ты теперь собираешься делать?

Нет, конечно, папа отправился к директору и вернул ему документы под моё честное слово «вести себя, как надо».

Школу я не любил, а любил слушать радиопередачи. Слушал: КОАП, Радио няню, Клуб капитанов, книжки классиков литературы. «Пионерская зорька» и утренняя зарядка нравились меньше,

что и понятно: нужно было вставать спозаранку и идти в школу.

Как-то по радио передавали рассказ Гоголя «Старосветские помещики». Я прослушал грустную историю про двух старичков и был потрясён тем, как во сне старому деду привиделась его мертвая жена и чем это для деда закончилось.

От мамы я как-то слышал, что если приснится покойник и что хуже того позовёт за собой, то это очень плохо.

Посредине двора стоят Васька и Эдик.

- Ты знаешь, - затараторил Васька, спеша, выкрикнуть новость первым, - бабка Галя умерла.

- Как умерла? – не поверил я, - вчера её видел.

- То вчера было, - вставил Эдик, - а ночью, говорят, взяла, да и померла.

- А ты откуда знаешь? – спросила я у Эдика.

- Дворничиха Акулина утром приходила, рубль у отца взяла на венок.

- Гриша, иди уроки делать! – позвала меня мама.

- Ладно, ребья, потом еще выйду, - крикнул я и побежал домой.

Уроки быстро меня утомили, и я заснул прямо за столом.

- Потом доделает! – сказал отец и отнёс меня в кровать.

К великому моему ужасу приснилась мне бабка Галя, высохшая и морщинистая.

- Иди ко мне, Гриша, иди, – негромко произнесла она.

От ужаса я подскочил в кровати.

- Мама, бабка Галя во сне ко мне приходила.

Часто мать скрывала от меня правду, по разным поводам. К примеру, перед походом к зубному врачу. Мама не смогла меня утешить, и я приготовился к самому худшему.

Когда умирал кто-нибудь в нашем дворе, мы с мальчишками, преодолевая ужас, заглядывали в раскрытый гроб. Неузнаваемое лицо покойника на белой подушке, безрадостные цветы.

Потом гроб через высокие деревянные ворота выносят на улицу.

Завывает оркестр и немного погодя, гроб с покойником вталкивают в грузовик и захлопывают кузов.

Спасла меня от верной гибели тётя Мушка, подруга матери с пр. Ворошиловский.

Она с серьёзным видом заявила:

- Гришик, если до полудня с тобой ничего не случилось, то, считай, обошлось, - сон имеет силу

лишь до обеда.

Я постепенно приходил в себя.

Шулюм из голубя Мира.

Ленин, Революция, Коммунизм - незыблемые ценности моего детства. Правда, мне ещё очень нравились китайские шорты бежевого цвета, такие модные в нашем детском саду.

- Кофе с молоком, - сказала мама - это непрактично, изгваздает моментально.

Я, счастливый обладатель модных штанишек, не мог устоять на месте.

- Не вертись, - встряхнула меня мать, пытаясь застегнуть пуговицу на поясе.

- Ладно, снимай, - махнул рукой отец, - что-нибудь придумаем.

Счастливый в одних трусах выскользнул я из материнских рук и побежал на улицу. Попутно в темном коридорчике успел заглянуть в керогаз, на голубой огонёк в металлической колбе.

Во дворе в лучах летнего солнца носились совершенно мокрые Васька, Юрка, Ленка и Эдик.

- Сириус, Сириус, Ва-а-с-с-ар!

Дворничиха Акулина только что подмела двор и теперь поливала его из колонки.

- Сириус, Сириус, у тебя шланг ссыт, - проорал на бегу Эдик, и тут же получил хлесткий удар водой в живот.

- А-а-а! - заорал Эдик, - Васька ты чего смотришь, отбери у неё шланг.

- Я тебе отберу, - нахмурилась толстуха Акулина и направила воду на извивающегося неподалёку от неё Ваську. Мелкий тщедушный пацан вымок сразу и полностью.

- А ты чего смотришь? - заметила меня Акулина-Сириус, иди трусы суши, обоссался ведь. С этими словами она звезданула меня тугой мокрой дубиной и чуть не сбила с ног.

Почему прозвали дворничиху Сириус никто не знал. Слово всем понравилось, а что оно обозначает не так уж и важно.

Тем временем Эдик подкрался сзади, и выхватив шланг, направил струю воды в лицо Акулины.

- Ах ты выбл-был-блядок! - пробулькала дворничиха.

Дядя Женя вырвал шланг из Эдькиных рук и сказал,

- Все, харэ обливаться, пойди лучше пяток кирпичей принеси.

Мы с Эдиком побежали на соседнюю стройку собирать кирпичи.

Васька хотел было пойти с нами, но мать загнала его домой переодеваться.

Рядом с детским кафе "Колобок" из серых панелей строили новый дом. Эдик, который занимался лёгкой атлетикой, и слыл силачом, взял три кирпича, я с трудом тащил оставшиеся два. Приоткрыв калитку в огромных деревянных воротах, мы кряхтя затащили кирпичи во двор.

На пустом пространстве возле злополучной колонки дядя Женя чинил свой мотороллер "Вятка".

- Притащили? Молодцы, я как раз закончил с этим драндулетом.

- Жека, я Портвешка взял, три по ноль семь, - подошёл к нам дядя Серёжа, официант ресторана "Тополь", - сейчас ещё Валерка-картёжник подойдёт.

- Хорошо, - сказал дядя Женя принимая у нас кирпичи, - за мной дело не станет.

Он сбегал домой и принёс полбуханки хлеба. Затем соорудил из кирпичей ловушку: четыре кирпича снизу и один сверху с веткой на длинной нитке, не позволяющей ловушке закрыться. Набрасал вовнутрь хлебного мякиша, и стал прикармливать прохаживающихся неподалёку голубей. Птицы налетели целой стаей и энергично склевывали хлеб.

- Смотри, смотри, белый! - указал я Эдику на красавца голубя.

- Ух ты, и не единого пятнышка, настоящий голубь Мира! - заметил он.

Суетливо птицы приближались все ближе и ближе к кирпичам, пока не сгрудились вокруг ловушки дяди Жени.

- Гриша, а чего это ты весь мокрый? - неожиданно спросила меня вышедшая на улицу мать.

- Я не мокрый.

- А какой? Немедленно иди переоденься.

- Я скоро выйду, - крикнул на бегу Эдику, - я сейчас, только переоденусь.

Но переменив трусы и майку пришлось ещё и кушать, а потом мама сказала, что надо ещё для чего-то дожидаться отца. Лишь вечером отец появился в дверях и подал маме сверток:

- Меряйте!

- Мама, мама, Эдик уйдёт!

- Никуда твой Эдик не уйдёт, вот на, надень!

С этими словами мама протянула мне что-то темное, и как она выразилась, практичное.

- Что это? - недоуменно спросил я, - ещё одни шорты?

С тебя и одних хватит, - произнёс отец, - это я их покрасил.

- Что? Мои новые шорты?

Чувство глубокой утраты поразило меня в самое сердце. Гвоздь сезона, китайские шорты цвета беж, превратились в уродливый кусок тряпки. Мечта покрасоваться в модных шортах в детском саду осталась только мечтой, что вызвало у меня настоящую истерику.

- Все, хватит, продам эти шорты к чортовой матери! - заявил разгневанный отец и выставил меня на улицу.

Все ещё завывая, я поплёлся искать Эдика.

Его я заметил не сразу. Эдик сидел на корточках и ковырял палкой какие то серые комки, валяющиеся в большом количестве на дворовом асфальте.

- А вот белый, - он полез в карман спортивных брюк и развернул кусок газеты. В ней лежала голова голубя Мира, взирающая взирающая на нас мутными красноватыми глазами.

Клад, вино, папиросы и мотороллер "Вятка".

Эдик, ты когда покажешь свой сундук? - спросил Юрка, - или наврал всё?

- Ничего я не наврал, просто сейчас отец с матерью дома, - ответил Эдик и присел на лавку под толстенным тополем.

Юрка, старший брат Васи был старше нас на целых три года и казался нам очень взрослым.

- А что за сундук? - поинтересовался я.

- Есть один такой, - с видом хранителя государственной тайны, произнёс Эдик.

- Вася, Вася, а что за сундук? - отвернулся я от Эдика.

Васька молча пожал плечами, но было видно, что он что-то знает.

Я решил набраться терпения, так как знал, что рано или поздно они мне все расскажут.

Окно из дома напротив распахнулось и могучий мужской голос запел: "Вай, Вай, Вай Делайла..!

- Ух, ты! - Петька Лагерный маг включил, - айда слушать, - закричал Васька.

- Сиди! - остановил его Юрка, мы сейчас к этому вруну домой пойдём.

- Я же тебе сказал, нельзя сейчас, - возразил Эдик.

- Ладно, - поднялся со скамейки Юрка, - скажешь, когда можно будет. Только кажется мне, что врешь ты все.

Эдик промолчал и упершись руками в скамью, сильнее заболтал ногами.

- Зырьте, дядя Женя мотороллер выкатил, погнали к нему, вдруг прокатит!

Мы побежали на звук мотора.

- Ну что сосед, - подмигнул мне дядя Женя, - одного тебя я ещё не катал.

Мама мне строго настрого запретила ездить с Женей.

- Разобьешся, он же пьяный каждый Божий день.

- Ну, так что? - повторил своё предложение сосед по коммуналке, - едем?

- Не бзди, Гришка, давай! Мы уже сто раз катались! - зашипел мне в ухо Васька, после тебя я поеду.

- Мать убьет, если узнает, - подумал я.

- Ну, что ты тянешь? Садись давай! - двинул меня локтем в бок Эдик.

Я сделал несколько робких шагов, как вдруг ноги отделились от земли, и чьи - то руки усадили меня на кожаное кресло позади соседа Жени.

Вдохнув густой аромат выпитого вина и выкуренной папиросы, я в ужасе вцепился в потную спину соседа.

Совершив полукруг по двору мы вылетели на проезжую часть Пушкинской улицы.

- Ну что, Гагарин, поехали?

Я влепился в широкую, потную спину пьяного мужика, и мы помчался по направлению к Буденновскому проспекту. В голове, пересиливая шум ветра и рёв мотора, громыхало:

Мать убьёт, мать убьет!

Я еле дождался конца путешествия, обессиленный

сполз с сиденья. Ватные, негнущиеся ноги отказывались повиноваться. Не думаю, что мне понравилось, но главное, не выглядить трусом в глазах дворовых пацанов.

- Сейчас я поеду, сейчас я поеду, - нервничал Эдька, теребя промасленную тряпку дяди Жени.

Отступив назад, врезался в тугой объемистый живот Юрки-картёжника.

- Так вот, кто усадил меня на мотороллер.

После Эдика прокатился Васька. Сосед Женя поставил мотороллер в беседку у дома и пьянка продолжилась.

- Эдик, так что за сундук? Расскажи!

Васька опередил Эдика и зашептал мне на ухо:

- Эдька сказал, что в коридоре рядом с их квартирой стоит бабкин сундук.

- Ну и что? - видел я этот сундук и даже сидел на нем, когда Эдика ждал.

- А ты знаешь, что в нём? - поднял на меня глаза Эдька.

Я покачал головой.

- Деньги! - быстро вставил Васька.

- Да ну? В том старом сундуке?

- Представь себе "Да"! - подтвердил Эдик, - только ты молчи!

- Мы сейчас пойдём туда и возьмём немного, бабка дома одна, а родичи ушли, - продолжил он.

Ну что? Уже можно? - вклинился в беседу, подошедший Юрка.

- Можно! Только я пойду первый, а вы за мной - сказал Эдик и направился к парадному своего дома.

Заскрипела тугая дверная пружина и тяжёлая дверь запустила нас во внутрь.

Эдька скрылся из виду, а мы последовали за ним. Старинный помещичий дом расположен в глубине двора. В одной из комнат коммуналки на четвёртом жил Эдик с матерью, отцом и бабушкой. Лестничные пролёты просторные, а мраморные ступеньки высокие. Пока мы добрались до четвёртого этажа, основательно устали.

- Ух, - оперся на оба колена Васька, - давайте немного постоим. Он был самый младший из нас, переход дался ему нелегко.

- Чего ждать? - возразил Юрка, пошли уже. Потом отдохнёшь.

Васька нехотя поплёлся следом за нами. Дверь на четвёртый этаж оказалась не заперта, и мы крадучись двинулись вдоль окрашенной темнозеленой краской стены. Тёмный, длинный коридор пропах мышами и соседской готовкой.

- Все, все! - вдруг вынырнул из темноты Эдик, погнали, - я взял!

Громыхнув дверью, мы полетели вниз по лестнице.

Яркое солнце ослепило.

- Ну, что? Показывай! - оглядываясь по сторонам прошипел Юрка.

- Вот! - торжествующе протянул нам руку Эдик.

На его ладони лежали: пятёрка, трояк и две бумажки по рублю.

Что, и все? - удивился Юрка, ты же говорил, что полный сундук.

- Больше не смог, - объяснил Эдька, - бабка помешала.

- Так она же у тебя лежит все время, - засомневался Юрка.

- Не все время, - объяснил Эдик, - в коридор, в сортир сама ходит. Да и что, тебе мало? Потом ещё возьмём. Погнали обжираться. В гастрономе перерыв давно закончился.

- Ты куда это собрался? - услышал я голос мамы. Она на ходу достала из сумочки ключи и направилась к входной двери нашего дома.

- Ну ка, немедленно домой!

Спорить было бесполезно, и я неспешна побрел за матерью.

Выйти получилось лишь часа через два. Двор был пуст. Дворничиха Акулина сидела в нашем палисаднике и читала газету.

Я спустился в подвал, где ютилась семья Васьки и Юрки, но тётя Аня сказала, что их дома нет. Нигде не было видно и Эдика. Подойдя к могучему тополю, я присел на край скамейки. На днях к бабке с дедом из Москвы приехал Сережка Веретено. У него была роскошная коллекция оловянных солдатиков. Столица есть столица!

Я спрыгнул со скамейки и пошёл по направлению к парадному Эдика. Справа от подъезда был вход в темное подвальное помещение, там в полутьме скрывались многочисленные сараи жильцов дома. Дверь была распахнута и на пороге стоял Юрка "на пальцах". Так его прозвали потому, что он бегал не просто, как все остальные мальчишки, а нацыпочках.

- Привет, Юрка, - чего это ты тут делаешь?

- Трепаться не будешь?

- Нет, - обнадежил его я.

- Тогда иди.

Спустившись по пыльным слабоосвещенным ступенькам, я увидел всех наших пацанов.

Они стояли плотным кольцом и их внимание было приковано к чему-то в высшей степени интересному.

Я протиснулся между Васькой с Эдиком и увидел следующую картину. В центре всеобщего внимания стояла Надька, дочка дворничихи Таньки со спущенными до колен трусами. У её ног на корточках съежился Сережка Веретено. Он трогал притихшую девчонку пониже живота и даже не обратил на меня никакого внимания.

- Я больная, я больная, - пыталась изобразить сопротивление Надька, и время от времени отстранялась от Сережки Веретена. Увиденное до того потрясло меня, что я пулей вылетел из подвала.

В этот вечер пороли двоих: Надьку за бесстыдство и Юрку за подстрекательство к воровству. Эдик отделался легким испугом. Его интеллигентные родители запретили ему выходить на улицу, за то, что он залез без разрешения в кошелёк своей престарелой бабушки.