По силе беспощадного анализа с Достоевским вряд ли сравнится какой-нибудь другой писатель русской литературы. Но рождались все эти образы, преступления, наказания, мучительные раскаяния и откровенные безрассудства не на пустом месте. Достоевского часто «награждали» грубыми прозвищами, человек — «не от мира сего». А поводов было также не мало.
Странности Достоевского прослеживались уже с детства. Мальчик Федя был весьма замкнутым, характер его был загадкой для остальных, а богатое воображение юного гения лишь отдаляло его самого от сверстников. Вскоре, привыкшие к его причудам одноклассники, стали называть «дурачком», а во время учёбы в инженерном училище — «идиотиком».
Уже в зрелом возрасте, по рассказам очевидцев Достоевскому были свойственны частые припадки, чрезмерная нервная возбудимость и вспыльчивость приписывались современниками, как очередные странности великого гения. Правда, позже выяснится, что Федор Михайлович был болен эпилепсией, как и граф Толстой, а его странные припадки являлись следствием этой болезни.
По ту сторону гениальности писателя, были вполне откровенные и ярко выраженные специфические изменения психики, которые проявлялись в чрезмерном педантизме, мелочности, склонности к детализированию, бесконечным уточнениям, раздражительности, вспыльчивости, чрезмерной обидчивости, склонности к страхам и приступам тоскливо-злобного настроения.
• Классик биографических исследований Стефан Цвейг с полным правом заметил, что Достоевский «доводил всякое влечение до порока». Но проявления психического садизма у Достоевского отличались помимо этого ещё изощрённым своеобразием. Уже в детстве он любил «стегать лягушек ореховым хлыстом», причём это занятие было, по-видимому, одним из самых любимых и привычных забав Фёдора, так как он с видом знатока сообщает, что «хлысты из орешника так красивы и так прочны, куда против берёзовых».
• Помимо садистских наклонностей были и соседствующие с ними мазохистские. Достаточно лишь вспомнить следующее признание писателя в письме к брату (1840 г.): «…я изобрёл для себя нового рода наслаждение — престранное — томить себя. Возьму твоё письмо, переворачиваю несколько минут в руках, щупаю его, полновесно ли оно, и, насмотревшись, налюбовавшись на запечатанный конверт, кладу его в карман…». Тем самым Достоевский достигал «сладострастного состояния души, чувств и сердца».
• Один из первых отечественных психиатров, занимавшихся патографическими исследованиями, И. Б. Галант (1927 г.) отмечал, что психопатия Достоевского нигде «не нашла себе такого выражения, как в области психосексуальных переживаний. …Есть основания думать, что сексуальная… жизнь героев романов Достоевского до известной степени отражает самую сущность сексуальности и самого Достоевского».
• Русский писатель вызвал интерес и у Зигмунда Фрейда, который не мог не выразить своего отношения к столь близкому ему по духу исследователю самых таинственных глубин человеческой психики. «В сложной личности Достоевского мы выделили… его устремлённость к перверзии, которая должна была привести его к садо-мазохизму или сделать преступником». Поэтому можно согласиться с мнением, что «извращённой сексуальностью пропитано насквозь всё его творчество».
• Дочь Достоевского утверждала, что до сорока лет её отец жил «как святой». Даже в годы «холостого офицерского житья», столь удобного для разгула, он ведёт странно уединённое существование, а все его удовольствия ограничиваются посещением театров да истощающей финансы бильярдной игрой. И действительно, писатель был одержим игрой, патологически зависим от игры.
Достоевский ещё в 40-х годах так увлекался игрою на бильярде, что заводил знакомства с шулерами и проигрывал большие суммы. После возвращения из ссылки игромания проявилась уже во всей своей силе. Воспоминания его жены — А. Г. Достоевской об этой черте личности можно без купюр вставлять в учебник психиатрии при описании клинических проявлений игровой зависимости.
«Сначала мне представлялось странным, как это Фёдор Михайлович, с таким мужеством перенесший в своей жизни столько разнородных страданий (заключение в крепость, эшафот, ссылку, смерть любимого брата, жены), как он не имеет настолько силы воли, чтобы сдержать себя, остановиться на известной доле проигрыша, не рисковать своим последним талером… Но скоро я поняла, что это не простая «слабость воли», а всепоглощающая страсть, нечто стихийное, против чего даже твёрдый характер бороться не может. С этим надо было примириться, смотреть на увлечение игрой как на болезнь, против которой не имеется средств».
• Еще одной странностью, граничащей с болезнью классика, была тревожная мнительность. Так, вместо обычного чая Достоевский предпочитал «тёплую водицу» и приходил в ужас даже от «цветочной заварки», беспокоясь за частоту своего пульса. И в этом случае наблюдается характерное превращение одного влечения в полярно противоположное: в более поздние годы писатель стал приверженцем «почти чёрного, похожего на «чифир» чая и крепчайшего кофе». Тревожась по поводу возможных последствий летаргического сна — этот вид навязчивой фобии объединял его с Гоголем, — он оставлял на ночь предупреждающие записки, чтобы не быть случайно похороненным заживо. Содержание записок характеризовало Достоевского как выраженного невротика:
«Сегодня я впаду в летаргический сон. Похороните меня не раньше, чем через пять дней».
• Достоевский, интенсивно лечившийся по поводу заболевания лёгких, кишечника и других соматических расстройств у специалистов самого высокого ранга как в России, так и за рубежом (включая знаменитого С. П. Боткина), за медицинской помощью по поводу эпилепсии почти не обращался. Странно, но Достоевский вообще не был склонен рассматривать эпилепсию в качестве душевного заболевания. Несмотря на то, что очень тяжело переносил свои судорожные приступы, он в то же время «дорожил ею как даром, как источником провидческого дара… Достоевский уверенно полагал, что только благодаря существующим у них психическим расстройствам их творческий потенциал не истощается.
Автор большого исследования творчества писателя Б. И. Бурсов утверждает, что «гений Достоевского, благодаря именно болезненности, проникал в мир со стороны, прежде никому недоступной. Другого подобного случая, — сочетания высшей гениальности с душевной болезнью, — вероятно, и не знает мировая литература».
https://moiarussia.ru/prichudy-geniev-l-tolstoj-i-f-dostoevs...