От автора.
1. Данная история не вполне подходит под определение хоррора и совсем уж не подпадает под понятие крипоты. Я старался сделать что-то вроде психологического триллера и сам определяю эту историю, как «повесть с элементами мистики». Поэтому, желающим почитать реальную пугалку на ночь, стоит пропустить эту мою работу. Я предупредил.
2. История писалась, что называется «на манжетах», плюс за время отсутствия я мог немного подрастерять навык. Прошу судить строго, но объективно.
3. Давно хотел это написать: повесть основана на реальных событиях. Имена героев изменены; события, имевшие место в реальности, описаны максимально подробно и достоверно, но местами творчески переработаны и дополнены.
4. Многабукаф в наличии.
Приятного чтения. Yootooev.
I
Вспоминая этого человека, я до сих пор удивляюсь: насколько большое значение может иметь одна лишь личность для целой общности, для коллектива, поколения и для тебя самого. Николай Степанович Шинов не был душой компании — он и был той компанией. Без него было скучно; без него не работалось, не пилось и всем как-то лучше молчалось. А если и не так, то атмосфера в коллективе держалась такой, будто он рядом, будто вставит сейчас свою остроту в общий разговор и вызовет у всех улыбку. И улыбки появлялись даже тогда, когда его не было. Они и сейчас там.
Ясный ум, безграничное остроумие, ловкое понимание любой ситуации и тонкое восприятие людей, по-гусарски небрежное жизнелюбие — вот он. И вся фигура его, и вся сущность излучала необъяснимый магнетизм, влюбляя в себя всех и вся. Тот, кто не скрывал своих восторгов к Николаю Степановичу, не врал, а зачастую многого не договаривал; тот же, кто демонстративно высказывался против него, критиковал его, материл его в курилке — лгал и завидовал, в глубине души обожая его сильнее остальных.
Николай Степанович всегда что-нибудь рассказывал, о чем-то рассуждал, мог поддержать абсолютно любую беседу, высказав при этом свое личное мнение, пусть даже в теме разговора он и был полным профаном. Одно только признание своей неопытности в той или иной сфере из его уст звучало одновременно смешно и мудро. Крупный, но не толстый мужчина, благодаря своей фигуре и бороде похожий не то на варяга с картинки, не то на кузнеца Вакулу, всегда был энергичен, но ни в коем случае не тороплив. Стекляшка вместо правого глаза делала его выразительное лицо немного безумным, что, однако, даже добавляло ему некоего шарма. В конце концов, такой человек не мог быть полностью нормальным.
Ключ жизни — так бы я назвал его, потому что более живого человека мне не приходилось видеть среди всех живых…
На том празднике мы оказались на соседних местах, и уже за столом у нас завязался разговор о смерти и о том, что нас ждет после нее. Дурацкая и банальная тема, тем более для беседы преподавателя и студента. Но разговор, что называется, пошел и увлек. Я высказал свои мысли и идеи (настолько юношески глупые и наивно «оригинальные», что до сих пор смешно и стыдно). Николай Степанович до поры до времени молчал, иногда лишь краткими, но емкими фразами подбадривая мою болтовню. После очередного тоста одна часть курящих перебралась на лоджию, а другая на кухню. Я отправился с последними. С нами пошел и Николай Степанович, хотя он и не курил. Довольно редкий случай, надо заметить, когда человек отчаянно пьет, но при этом даже по пьяни не сует в рот всякой дряни вроде штучки «бонда».
- Есть две причины, по которым я не люблю говорить на тему смерти,- проговорил он так, будто наша беседа и не прерывалась.
- Вы боитесь?- кинул догадку я.
- Не в том дело,- преподаватель немного нахмурился.- Ты же боишься идти ко мне на экзамен? Боишься. Но все равно говоришь о нем с друзьями и одногруппниками за бутылочкой пивка. Говоришь, да проклинаешь все мои двести шесть косточек вдоль и поперек.
Я мог только улыбнуться.
- Дело не в том,- продолжил Николай Степанович.- Ты забываешь, что я ученый. А что должен делать ученый? Верно: изучать неизученное, делать открытия, получать и давать новые знания. А смерть? Что она? Она изучена и известна всем, кто когда-либо умирал (а их немало). А живым это знание не нужно. И опять же, какое здесь можно сделать открытие? То, что мы все умрем? Это и так всем известно. Есть и еще одна вещь — и это главное — открытие должно быть твоим. А смерть у каждого своя, и каждый ее откроет по-своему. Это честолюбие, да, но подумай сам: стал бы ты писать книгу, если бы знал наверняка, что все читатели рано или поздно узнают сюжет и развязку, не взяв в руки и тома? Для чего мне, как ученому, думать о феномене смерти и стремиться его изучить? Всякий познает смерть и без моей помощи, а, следовательно, я, опять же, как ученый, здесь не востребован.
Мимика и жесты Николая Степановича завораживали и притягивали, как притягивает к экрану телевизора старый, но все же любимый боевичок. Я закурил вторую сигарету, всеми силами стараясь скрыть свое смущение, вызванное блеском его индивидуальности. Пожалуй, только поэтому с ним было трудно общаться.
- Но было бы, наверное, здорово, если б все знали, что ждет их после смерти.
- Может быть. А, может, и нет? Кто знает?
- Тот, кто был в коме?- предположил я.
- Чушь!- ученый только отмахнулся.- Тот, кто был в коме, знает, что бывает в коме. Но не на том свете. Его сердце бьется, тело дышит, иногда у него даже «стоит» — и он еще здесь. Не «там»…
- Босс!- в кухню вошел Дима Танк.- Рустам Тимирович что-то хочет.
- Подождет Рустам Тимирович,- Николай Степанович с улыбкой повернулся обратно ко мне. Его искусственный глаз сверкнул в тусклом свете энергосберегающей лампочки.- Подождет и забудет, что вообще меня звал, дурак пьяный.
- Что же Вы так про друга?- улыбнулся я.
Кто-то в комнате громко захохотал, при этом отчаянно матерясь. Засмеялись и остальные; несколько аккордов дала побитая в полях, но верная своему делу гитара. Мне хотелось закончить разговор с Николаем Степановичем и отправиться туда, но он, после недолгой паузы, продолжил.
- И, опять же, подумай Илья: сколько великих умов передумало над этой загадкой — что там, после смерти? Сколько мыслителей, поэтов, ученых, просто умных людей хоть раз, да и задумывались над этим, не находили ответа и умирали, вполне естественным образом познав эту тайну. Кто-то из них кумекал, изгалялся, иные даже сочинили Библию, но все без толку — на уровне фактов мы не можем сказать ровным счетом ничего. Ничего. И как мне, простому доценту богом забытого гуманитарного института, сметь всерьез задумываться над вопросами, что не дались и более совершенным умам? Никак. Мне просто стыдно браться за эту тему. Я простой археолог, да и ты тоже. Мы имеем дело со смертью, с могилами, с костями предков. Но все это, не для того, чтобы познать смерть. Мы изучаем жизнь. Вот так.
Хоть Николай Степанович и не пил сейчас (последняя рюмка была за столом), казалось, что интересная тема опьянила его сильнее спирта: язык развязался полностью и красиво, как это бывает только у него, а глаза, в том числе и стеклянный, стали еще более живыми и умными. Хотя, про стеклянный это я загнул…
- Так Вы боитесь смерти?- решился спросить я.
Он коротко посмотрел на меня и надолго задумался.
Гитара тем временем уже перешла от беспорядочного набора аккордов, к вполне осмысленным мелодиям. Кто-то начал петь, а кто-то продолжал разговаривать, стараясь перекричать поющих; грубый и хриплый бас Рустама Тимировича выделялся на фоне остальных голосов и время от времени звал: «Ко-о-о-ля! Николашка! Да нет, он сейчас сам расскажет. Не вру я! Коля, еп твою ..!».
- Боюсь,- признал, наконец, Николай Степанович, и медленно двинулся к выходу, увлекая меня за собой.- Но боюсь не смерти самой. Нет, то есть ее я боюсь тоже. Любому она страшна, а я обычный человек — ем, дышу, сплю и морщусь от боли. Но больше всего я боюсь того, что не смогу полностью принять и осознать того знания, что откроется мне после смерти. Ты понимаешь, о чем я?
Я неуверенно кивнул.
- Все, что я знаю сейчас, находится тут,- пояснил преподаватель и постучал указательным пальцем по своему виску.- Когда я умру, этого не будет. Эти знания, что мы получим, необъятны и куда их сложить, если мой мозг будет вместе с телом гнить в могиле?
- Тьфу на Вас!- фыркнул я недовольно.- Скажете тоже, на ночь глядя.
- А что?- улыбнулся он пьяно.
Мы остановились в темном коридоре. Николай Степанович взял меня за предплечье, и мне почему-то стало неприятно и страшно. Словно он не держал, а удерживал меня, хоть я никуда и не спешил. В тот момент он показался мне низеньким, скрюченным, и… злым. Как только не пошутит над нами темнота? Я присмотрелся и понял, что он намеренно так изогнулся, заняв очередную позу. Великий актер провинциального театра.
- Но знаешь, что я тебе скажу? Все это ерунда и чушь. Мы всегда будем думать об этом, пока живы. Потому что это интересно. И это самое интересное, что есть в нашей жизни. Смерть. И я об этом думаю. Тайком, украдкой, но все же думаю. Мне интересно. Мучительно, порой настолько, что я пулю готов пустить себе в лоб, чтобы узнать. Я говорил уже, что боюсь этого знания, но я хочу им владеть, хочу его… мна-мна-мна… так сказать прощупать и осмыслить. Какое оно? Зловещее и пугающее, как вечные скитания и мучения? Или простое, как ничто? Приятное или нет? Будет больно или больно уже сейчас?- он обернулся в сторону комнаты и отпустил меня. Нужно было идти.- Успокаивает меня то, что знание это рано или поздно станет и моим тоже. Печалит одно: смогу ли я им поделиться?