«Граф, 45 лет, желает посредством брака сделать богатую невесту графиней. Затем согласен дать свободный вид на жительство. Серьезные предлож. адресовать в редакцию на предъяв. квит. Брач. Газ. за №6277».

Антонина Дорофеевна отложила газету и, задумавшись, забарабанила пальцами по сукну письменного стола. Затем, усмехнувшись своим мыслям, нажала кнопку вызова секретаря. В глубине конторы затренькал медным язычком звонок, приоткрылась дверь, и в кабинет бесшумно вошёл молодой человек, в модной «тройке» английского покроя и ослепительно белой сорочке.

— Петруша, — Антонина Дорофеевна подчеркнула ногтем объявление, — почитай-ка, голубь мой.

Молодой человек, стремительно скользнув глазами по строчкам, чуть заметно кивнул и замер, ожидая распоряжений.

— Что скажешь?

— Случается, — он пожал плечами. – Карточные долги-с. Или, бывает, вор-управляющий по миру пустит. Правда, наши всё больше баронством торгуют. А, взять грузинов, — он чуть заметно улыбнулся, — так те, все как один, князья-с.

— Я к чему веду-то, Петруша, — откинулась в кресле Антонина Дорофеевна, — не купить ли? Как считаешь, дорого встанет?

Если секретарь и удивился, то по лицу его этого определить было никак невозможно.

— Прикажете связаться? – он кивнул на объявление.

— Ну, почешут языками с полгода, — не слушая, продолжала Антонина Дорофеевна, — посудачат, да и заткнутся. Герб с вензелями на дом повешу. За границей полный плезир иметь буду.

— Несомненно-с, — молодой человек уважительно прикрыл глаза и повторил, — прикажете связаться?..

Секретарь проявил присущую ему расторопность, и уже спустя несколько дней хозяйка принимала у себя на графа N. Тот оказался человеком крайне симпатичным и располагающим к себе. Предъявив бумаги на титул и паспорт, граф сразу же перешёл к делу, чем несколько удивил Антонину Дорофеевну, ожидавшую долгую беседу, полную недомолвок и намёков. Будущий жених находился в крайне затруднительном положении, посему готов был за некоторую сумму вступить в брак, предоставить супруге титул со всеми причитающимися привилегиями, после чего отбыть навсегда в имение. Ни на какое имущество жены он не претендует и готов, если та погасит его кредит, хоть сейчас подписать брачный договор, не читая.

— В картишки поигрываете? – доброжелательно прищурилась Антонина Дорофеевна. – От того, поди, долги-то?

Граф вздохнул и пояснил, что отныне с картами навсегда покончено. Деньги же необходимы, для сохранения заложенного родового гнезда, которое, после выкупа, немедленно перейдёт в собственность супруги.

— Деньги немалые, — развёл он руками, — но, в то же время, и потерь для вас никаких.

Антонина Дорофеевна, по привычке, побарабанила пальцами по столу, и, взяв день на размышление, простилась с графом.

Не прошло и четверти часа, как секретарь ввёл к ней в кабинет высокого молодого человека в дорожном костюме.

— Константин Сергеевич Апрелев, агент сыскной полиции, — представился он и, без долгих оговорок, выложил ей, что граф N, не кто иной, как вор и мошенник Пашка-миллионщик, давно и безрезультатно разыскиваемый полицией.

— Вот, ведь, шаромыжник! – озлилась Антонина Дорофеевна. – А, манеры-то, что у настоящего графа. Чуть не провёл меня, дуру. Что ж, сударь мой, возвращайтесь завтра и вяжите проклятого каторжника.

Однако господин сыщик умолял не спешить, ибо, пока разговор шёл лишь о намерении завладеть деньгами почтенной Антонины Дорофеевны. Но, вот, если Пашка-миллионщик будет схвачен с, так сказать, поличным, то уедет в Сибирь очень и очень надолго.

Разобиженная, несостоявшаяся графиня, немедленно согласилась.

Назавтра лже-граф получил согласие на брак и выплату искомой суммы, а через три дня, при получении саквояжа с ассигнациями, арестован ловким сыщиком Константином Сергеевичем и увезён им на извозчике прямиком в полицейское управление.

Тем же вечером, посыльный доставил Антонине Дорофеевне огромную коробку шоколада и открытку, в которой граф N и сыщик Апрелев благодарили её за щедрость, покорно просили не держать зла и желали удачи в поисках мужа благородных кровей. Несчастной пришлось несколько раз перечитать записку, прежде чем она поняла, что оказалась жертвой коварно подстроенного мошенничества.

— Караул! – завопила Антонина Дорофеевна и бросилась на улицу, словно пытаясь отыскать воров.

— Держите их! – металась она среди прохожих, размахивая коробкой, из которой на мостовую сыпались шоколадные конфеты. Потом захрипела, схватилась за сердце и лишилась чувств.

«Придет же день Господень, аки тать в нощи, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят».

Второе послание Святого Апостола Петра.

Словосочетание «тать в нощи» пришло к нам из Библии и означает – ночной вор.

Издревле на Руси промышляло четыре категории воров (Татей) – Утренние, Дневные, Вечерние и Ночные.

— Утренний Тать появлялся засветло. Неслышно шарил в доме и много вреда не наносил. Украдёт, бывало, новые лапти, чугунок каши, выпьет кружку молока и был таков.

— Дневной Тать по избам не промышлял, жил близ лесных дорог и грабил путников. Кряжистый и суровый, отличался недюжинной физической силой и широтой души. Мог отобрать лошадь с телегой, а мог и не отобрать.

— Вечерний Тать вершил свой промысел близ деревень, у околиц. Идёт, бывало, крестьянин с молотьбы, еле ноги волочит, а Вечерний Тать тут, как тут. Выскочит, откуда ни возьмись, сорвёт шапку и бежать. Разве угонишься за ним после целого дня трудов.

— Ночной же Тать самый опасный и непредсказуемый. Судите сами, кого ограбишь, когда весь честной народ спит? Вот Тать и бродит вечно злой, да неприкаянный — ищет заплутавших путников. И уж если найдёт, то обязательно оберет до нитки. Выскочит из мрака, огромный, с горящим взором. Жуть!

Адрес: ул. Знаменка

Осенью 1700 года, вскоре после начала войны со шведским королём Карлом, появился в Москве гишпанский мастер-кукольник Себастьяно. Снял домишко у вдовы аптекаря в Немецкой слободе и принялся кукол строгать-клеить. И, казалось бы, торговлишку завёл шутейную, в военное время ненужную, да уж больно прытко у него дело пошло. Во-первых, руки у гишпанца оказались золотыми. Бывало, вырежет из липы деревянного болвана, оденет в людское платье, сапожки обует, волосы приклеит, лицо красками распишет, так отойдёшь на пару шагов, от живого не отличить. Но, главное, не спешил Себастьяно куклы на рынок нести, а принялся нужным людям презенты делать. Родится у кого ребёночек или именины у дитяти случатся, глядишь, привезли атласную коробку с записочкой, мол, низкий поклон от кукольных дел мастера. Развернёт родитель обёртку, а там, в шёлковых одеждах, болванчик такого изящества, что впору в красный угол ставить.

И года не минуло, а гишпанские куклы в столь высоких палатах поселились, что дух захватывало. Поговаривали, что у самого Александра Даниловича Меншикова в кабинете себастьяновский поручик Преображенского полка красуется. Ростом о десяти вершков, в парике, полном обмундировании и с мушкетом у ноги. Тут уж и бояре, и купцы стали задумываться, не пора ли мошной тряхнуть и модную безделицу купить. Посыпались к Себастьяно заказы, золото рекой потекло. Перебрался гишпанец с Немецкой слободы на Знаменку, стал по Москве на вороной тройке раскатывать, в соболя и бархат рядиться. Теперь, бывает, и не всякому согласится болвана смастерить, от некоторых нос воротит.

И, вот, что странно. Другой бы, на месте кукольника, подмастерьев с помощниками нанял и дело расширил. А, наш гишпанец всё сам, да сам.

— Моё искусство великая тайна, — посмеивается. – Сиё мастерство есть магия и фамильный секрет.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история, как бы ещё высоко вознёсся Себастьяно, и что бы за этим последовало, но сгубила гишпанца бабья болтовня. Принялись к нему весёлые подружки шастать и, что ни вечер, бесов тешить. Казалось бы, не велика беда, на то он и чужеземец. Да только стали девки о мастере языками трепать. Поползли по Москве слухи один чуднее другого. Есть, мол, в доме на Знаменке потайная комната, куда хода никому нет. И, как пробьёт полночь, гишпанец гостей прочь гонит, а сам в той комнате уединяется и что там вершит — неизвестно. Что хвастал, выпив изрядно, будто куклы им сделанные, говорить умеют, а всё услышанное мастеру доносят. И есть у него болваны для любовных утех, а есть и для чёрных дел.

Прослышал про то и князь Фёдор Юрьевич Ромодановский. Дня не прошло, как в Преображенский приказ одну из дев, что с Себастьяно сожительствовала, доставили. Глянула она в грозные очи князя кесаря — враз во всём повинилась. Оказалось, что на Знаменке такое страшное колдовство творится, что лучше б и не знать! По ночам гишпанец волшебные книги читает, а затем болванов оживляет, и разговоры с ними на тайном языке ведёт.

Тотчас из Преображенского на Знаменку был послан поручик с десятком солдат, дабы Себастьяно в Приказ доставить и обыск произвести. Вынесли служивые двери, зашли в дом – ни души, лишь болваны по столам, будто мертвецы, лежат. Принялись по сундукам шарить, ковры со стен стягивать, полы вскрывать и враз потайную комнату обнаружили. Вышиб поручик замок, и со шпагой наголо внутрь ворвался. А там свечи горят, в стеклянных горшках колдовское варево булькает, трубка недокуренная дымит и опять никого.

— Ушёл, подлец! – топнул ногой поручик. – Собирай, ребятушки, все бумаги и вези в Преображенское.

Стали солдаты книги с письмами в сундуки укладывать, а поручик, как пёс по комнате вьётся, лаз сокрытый ищет. Каждый уголок осмотрел, каждую доску ощупал, всё понапрасну. Вдруг, чувствует, будто смотрит на него кто-то. Развернулся на каблуках служивый, и обмер. В зеркале веницианском, что на стене повешено, Себастьяно отражается и зубы скалит. А в самой комнате-то пусто! Хоть и прошиб пот поручика, но сердце не дрогнуло. Вырвал он пистолет из-за пояса, да прямо в улыбку гишпанскую пальнул. Брызнуло зеркало во все стороны осколками и в тот же миг, все куклы в доме ожили. Стеклянными глазами вращают, пустыми ртами щёлкают, деревянными пальцами шевелят. Тут уж и у самых отчаянных душа в пятки ушла. Побросали всё, и бежать вон из дьявольского дома.

К вечеру большими силами вновь вошли, да только опоздали. Ни бумаг, ни книг колдовских, ни болванов оживших не обнаружили, лишь холодный ветер по пустым комнатам гуляет. Поставили у дверей караул, и ушли не солоно хлебавши.

Пошумела Москва, пошепталась о чародейских делах. На богатых дворах слуги всех кукол порубили-пожгли. Лишь один Александр Данилович Меншиков своего болвана оставил.

— Плевал я на гишпанское колдовство, — сказал.

(это такая... зарисовочка к "Илье Муромцу")

Алексей, сидя в тени шатра, удручённо рассматривал свои сапоги. Сафьян потускнел, а местами потрескался. Сколько они ещё прослужат и где брать новую пару? Стыдно людям на глаза показаться, хотя, Муромец ходит в лаптях и в ус не дует.

— Хорошо, что дождей здесь не бывает, — вслух произнёс Алёша. Задумчиво окинул взглядом небо и заметил вдали, у самого горизонта чёрную точку. – Всадник! Добрыня Никитич, никак гонец к нам пожаловал.

— Почивает Добрынюшка, — из шатра, потягиваясь, вылез заспанный Муромец. Борода и волосы его были всклокочены. Несвежие рубаха и порты знавали лучшие времена. Илья наступил босой ногой на колючку и лениво выругался. Всадник же, тем временем, приближался, и Алексей поспешил найти шапку и застегнуть кафтан. Завидев пограничников, гонец радостно что-то закричал, хлестнул коня и вихрем ворвался на становище. Чуть не загнав буланого в костёр, он лихо осадил его, легко соскочил и гаркнул Муромцу, — Эй, мужик, коня напои. Да, дай ему сначала отдышаться, лапотник.

Глаза Ильи загорелись неподдельным восторгом. Он ссутулился и, непрерывно кланяясь, загнусавил, — Будет исполнено, свет добрый молодец. Сейчас водицы ключевой расстараюсь.

Горбясь и ухмыляясь, Муромец поспешил за шатёр, успев незаметно подмигнуть Алёше.

— Иван Гостиный Сын, — как равный равному, чуть поклонился прибывший Алёше. – Здесь застава Добрынина?

— Тут, — поклонился в ответ Попович. – Вести какие из града Киева, али грамотку привёз?

— Тешится князь Владимир, — весело рассмеялся молодец. – Поспорил он с гостем степняковским, что я быстрее басурманина до заставы доскачу, да обратно вернусь. Вёрст на полста я неверного обогнал. Сейчас коня напою и вспять поскачу.

Появился Илья. На плече он нёс колоду для раздела мяса, следом поспешала Амельфа Тимофеевна с ушатом воды. Муромец сбросил колоду наземь и застыл с дурашливой улыбкой.

— А, откуда у тебя, богатырь, этот жеребец? – бабка задумчиво огладила пьющего коня. – Таких на свете раз-два и обчёлся.

— В бою взял, — снисходительно ответил Иван Гостиный Сын. – Слыхала про такого Тугарина Змеевича?

— А что ж, Тугарин? – Муромец тоже подошёл к коню. – Сбежал, поди?

— От меня не убежишь, — усмехнулся молодец. – На голову укоротил поганого.

— Ох, и горяч ты, богатырь, — воскликнул Илья, легко сграбастал его и повалил на колоду. – Ну, а я остужу.

Затем вытащил из портов верёвку и, в миг, связал гостя.

— Да как ты смеешь? – забился в путах Гостиный сын.

Амельфа Тимофеевна протянула Муромцу пучок розог. Алёше было немного неловко перед гостем, но Илья светился такой радостью, что он невольно разулыбался.

— Это за мужика, — розга со свистом рассекла воздух. – Это за лапотника. Это за непочтение. Кто, говоришь, Тугарина сгубил?

— Я сгубил! – неуверенно прошептал тот и немедленно вскрикнул от боли.

— Кто?

— Не знаю, — чуть не плакал молодец. – Я конька у купцов сторговал.

— Это тебе, чтоб не врал добрым людям, — тешился Илья, с любовью взмахивая рукой. – Ещё чем хвастал?

— Говорил, что рабыню-красавицу у него отнял, — краснея то ли от боли, то ли от стыда выдохнул Иван Гостиный Сын.

— Какую такую красавицу?

— Полонянку, Амельфу Тимофеевну.

— Нашу Тимофеевну? – удивился Алёша.

Рука Муромца замерла в воздухе.

— Оставь его, Илюша, — глухо сказала бабка и, повернувшись, пошла прочь.

— Что ж, правду молодец молвит, — позёвывая, рядом с Алёшей стоял Добрыня. – Амельфа, было время, первой красавицей слыла на границе. – За дело порешь, Илья? – кивнул он на Гостиного Сына.

— Начинал за дело, — отбросил розгу Муромец и посмотрел на старуху, одиноко сгорбившуюся у костерка.

Повисло молчание.

– У меня в шатре, в тряпице нитка жемчуга лежит, – внезапно сказал Илья. - На седло новое хотел сменять. Пойду, принесу.

— Дело хорошее, — согласно покивал Добрыня.

Затем они, подталкивая друг друга, подошли к Амельфе Тимофеевне, подсели рядом. Илья, глядя в сторону, протянул старухе свёрток.

Алёша, тем временем, разрезал верёвки и освободил пленника.

— Ты уж зла не держи, — подвёл он коня. – Скучно у нас-то.

— Да, что б вас всех…, — начал было Иван Гостиный Сын, но смолчал. Вскочил в седло, поморщился и, стегнув плёткой жеребца, тяжело поскакал обратно. Алексей перекрестил удаляющегося всадника и пошёл к своим.

Что делает матрос во время шторма? Проклинает стихию; молится всем известным богам; привязывается к мачте; мечется по палубе.

А, капитан? Капитан в бурю невозмутим и спокоен. Стоит на мостике. Одна рука сжимает перила, другая – заложена за спину. Фуражка на глаза надвинута, шарф развевается, в зубах трубка.

Вот об этой самой трубке и рассказ.

Случилось так, что во время шторма, свирепый девятый вал свалил Капитана и унёс в пучину его трубку. Казалось бы, унёс и унёс – невелика потеря. Пришёл фрегат в порт, купил Капитан новую трубку, да и забыл об утрате.

Однако не тут то было! В первый же рейс, как только засверкали молнии и вспенились первые валы, поднялся Капитан на мостик. Огляделся, фуражку потуже натянул. И, только трубку зубами прихватил, та возьми, да и хрустни! Выругался Капитан, да делать нечего. Так и пришлось ему с огрызком во рту со штормом сражаться.

В порту, команда все лавки обошла и отыскала Капитану самую крепкую трубку. Чубук костяной, а мундштук – редкого африканского дерева, медными кольцами охвачен. Кури её, грызи, кусай, хоть гвозди забивай.

Увы, и эту Капитан перекусил.

А, по береговым тавернам уже морячки посмеиваются. Мол, есть такой Капитан, что каждый рейс по десять трубок съедает. И кличку обидную придумали – Грызун.

Что делать?

Курить бросить, так, ещё пуще засмеют.

Заказать стальную трубку? Одна мука с ней.

Папиросы начать курить? Табак жевать?

Начал Капитан о нехорошем подумывать, да ром у себя в каюте пить. День фрегат в порту стоит – в море не выходит, второй стоит, третий.

Заволновались старые матросы. Жалко им Капитана. Спустились на берег, пошли по тавернам у портового люда совета спрашивать. И нашли!

Оказалось, живёт неподалёку Бабка, что за серебряную монету любую порчу снимает.

Привели старые матросы к ней Капитана.

Пошептала Бабка, бросила на стол карты, задумалась. Затем налила Капитану плошку зелья, пей, мол. Выпил тот и уснул крепким сном. А Бабка, хвать из передника клещи, да зуб у Капитана и выдрала. Проснулся бедняга, не поймёт, что с ним, а Бабка посмеивается.

— Сунь-ка теперь, родной, в рот трубочку.

Вставил Капитан мундштук в дырку, где раньше зуб был. Грызи теперь, кусай – целёхонька трубочка будет.

Расцеловал он старуху на радостях. Серебром одарил и на фрегат с собой взял. Целый день катал Бабку по заливу. Палили из пушек, кормили чаек, ловили рыбу, угощались горячим грогом.

А наутро, ушёл корабль в море. На мостике Капитан. Во рту трубка.

Цирк

За мгновение до того, как за дверью послышались шаги, Зигфрид Коннелли проснулся и, принюхиваясь, шумно потянул ноздрями воздух. Карл быстро накрыв салфеткой разложенные на столе монеты, тревожно посмотрел на брата. Однако Зигфрид, почуяв, что гость не представляет опасности, вновь повалился на кровать и закрыл глаза.

(Тут, я думаю, надо на время отвлечься, и рассказать о Зигфриде и Карле Коннелли. Природа наградила братьев столь разнящимися чертами, что люди диву давались, узнав об их кровном родстве. Если белокурый голубоглазый Карл напоминал лучезарного бога весны Донара, то огромный, заросший бурой шерстью Зигфрид наводил на мысли о кровожадном Фенрире. Для всех оставалось загадкой, как Карл, не посещая учителей, научился счёту и грамоте. Зигфрид же, несмотря на старания матери, говорил с трудом, предпочитая объясняться знаками или рычанием. Один был изящен и тонок в кости, другой при ходьбе тяжело переставлял мощные ноги, почти касаясь длинными руками земли. Встретив на улице первого брата, прохожие, неожиданно для себя, расплывались в улыбках. Столкнувшись со вторым, отводили глаза и спешили перейти на другую сторону. Но, несмотря на полную противоположность, Карл и Зигфрид чувствовали себя одним целым, заботясь, и оберегая друг друга.

— Родись у меня один ребёнок, — говаривала их мамаша, трактирщица фрау Кнооп, — с башкой Карла и силой Зигфрида, клянусь, этот сукин сын, со временем, стал бы королём Германии.

Как ни странно, но из двоих детей, она одарила любовью только Зигфрида, нещадно изводя и колотя второго. Собственно это и стало причиной её смерти, когда братья подросли. Однажды, в очередном приступе ярости, фрау Кнооп замахнулась на Карла кочергой и тотчас Зигфрид, зайдя со спины, свернул мамаше шею. Братьям пришлось спешно уносить ноги из Кёльна. Правда, умница Карл успел-таки сплавить материн трактир какому-то простофиле, обеспечив на время безбедное существование. Когда же деньги кончились, он, накинув брату на шею цепь, принялся водить того по городским площадям, выдавая то за пойманного на кладбище упыря, то за пленённого русского казака. Тогда-то у Карла и родилась мысль – собрать по ярмаркам уродов, и колесить с ними по стране, развлекая зевак.)

В дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в комнату вошёл лилипут.

— Ксавье! – Карл, явно сделав над собой усилие, расплылся в улыбке. – Умоляю тебя, скажи, что всё хорошо и ни слова о работе! Эта чёртова дорога вымотала даже Зигфрида. Бедняга лежит пластом, да я и сам еле жив.

— И, тем, не менее, — гость непримиримо поджал губы.

— Хорошо, — немедленно согласился Карл. – Делай любые перестановки. В конце концов, актёры подчиняются только тебе. Я же, как обещал, не вмешиваюсь.

— Мы не хотим больше изображать детей, — чеканя каждое слово, произнёс лилипут. – Никогда!

— Ксав, — застонал Карл, — но, почему именно сегодня?

— Никогда! – взвизгнул гость и топнул ногой.

Лежащий на кровати Зигфрид, не открывая глаз, угрожающе зарычал, и лилипут испуганно попятился к двери.

— Никаких ссор, — Карл примиряюще поднял руки. – Уверен, что мы сможем понять друг друга. Ксавье, присаживайся к столу, выпьем по кружечке пива и поговорим, как добрые друзья.

Лилипут, с опаской косясь на дремлющего Зигфрида, вскарабкался на табурет и сел, скрестив руки на груди.

— Берта! – позвал Карл. – Берта, где ты, чёрт подери?!

Позёвывая, в комнату вошла молодая женщина с длинным лицом, нижняя часть которого была скрыта густой жёсткой бородой. Зигфрид, приподнявшись на локте, и показывая на неё пальцем, захохотал. «Единственная в мире бородатая фройлян Берта Тотенбаум» служила у братьев Коннелли уже без малого два года, но каждый раз, видя её, Зигфрид не мог удержаться от смеха.

— Берта, душечка, — не обращая внимания на брата, попросил Карл, — расстарайся, принеси нам пива.

Девушка безразлично кивнула и ушла, шаркая стоптанными башмаками.

— Все, — проводил её взглядом Карл, — все страшно устали.

Ксавье с собственной труппой лилипутов, появился в цирке сравнительно недавно. До него у братьев Коннелли служила карлица Эльза или, как гласили афиши — «Wunderkind из Вестфалии». К несчастью, девица быстро пристрастилась к спиртному и ни уговоры Карла, ни тяжёлая рука Зигфрида не смогли убедить её отказаться от пагубной привычки. Не желая исключать из программы столь привлекательный номер, Карл бросился на поиски лилипутов и сразу же наткнулся на Ксавье и его театр. Сказать честно, театром это можно было назвать с большой натяжкой. Своим появлением коллектив был обязан герцогу Августу Гольштейн-Готторпскому. Этот благородный господин боготворил театр и держал в замке собственную труппу, состоящую исключительно из хорошеньких актрис. В конце концов, супруга герцога, дама славящаяся крутым нравом, потребовала, что бы муж нашёл другое хобби. Герцог расстроился, однако, не желая ссор, принялся искать новое развлечение. Вот тут-то он и наткнулся на Ксавье. Карлик трудился помощником золотаря в Бремене и с радостью откликнулся на предложение посвятить себя Мельпомене. Слуги герцога проявили изрядную прыть, и вскоре была набрана целая труппа лилипутов. Через несколько месяцев хозяевам замка была представлена героическая драма «Сигурд и дракон». От смеха с герцогом сделался припадок, закончившийся тем, что у него что-то лопнуло в голове. Герцогиня стала вдовой, а новоиспечённый театр оказалась на улице. Тогда Ксавье, объявив себя старшим, принялся искать нового покровителя и, по иронии судьбы, встретился с Карлом. Посмотрев несколько сцен из «Сигурда и дракона», хитрец Коннелли рассыпался в комплиментах и пообещал лилипутам мировую славу и все богатства мира. Правда, с одним «но». Для начала триумфальных гастролей требовалось подзаработать денег.

— Дорогой мой, — увещевал Карл, — ты, как человек подлинного искусства не представляешь, сколько средств придётся вложить в костюмы, декорации, афиши, аренду достойных вас театральных подмостков.

Так лилипуты попали в цирк братьев Коннелли. Был немедленно восстановлен номер «Дитя-Wunderkind из Вестфалии». Остальных же актёров, одетых в детские костюмчики, Карл заставил распевать куплеты такого непристойного содержания, что даже видавшие виды завсегдатаи портовых таверн смущённо кряхтели и разводили руками.

— Высечь бы маленьких негодяев, — негодовали зрители, но всегда досматривали представление до конца.

Шло время, и Ксавье всё настойчивее интересовался, когда, наконец, можно будет показать публике «Сигурда» и подставить карманы под поток золотых. Карл же, всеми возможными способами пытался оттянуть этот момент.

— Итак, старина — Коннелли дружески улыбнулся, — о чём мы собирались поговорить?

Лицо карлика побагровело от гнева, и он попытался слезть с табурета.

— Прости! – остановил его Карл. – Я просто неловко пошутил. Хотел, что бы ты немного расслабился.

Ксавье молчал, видно было, что он из последних сил сдерживает накопившееся негодование.

— Сделай одолжение, выслушай меня, — Коннели прикрыл глаза, собираясь с мыслями. – Скажи, как ты считаешь, наша Берта могла бы сбрить бороду? Казалось бы, почему нет?! Ничего сложного. Взять тазик с мыльной водой, наточить бритву и она вмиг станет самой обыкновенной девицей. Ну, может быть, придётся наложить чуть больше пудры. Но она почему-то этого не делает! Мало того, скажу по секрету, бережёт свою бороду пуще глаза. А, всё потому, что каждый раз, выходя к публике, Берта вечером получает от меня серебряную монету. И, таким образом, через пару лет, Берта станет не просто девушкой, а очень и очень богатой фройлян. Вот тогда, и только тогда, она возьмётся за бритву, а потом сможет выбрать город по вкусу и открыть там постоялый двор или трактир.

Скрипнула дверь и в комнату, с пивом в руках, вошла Берта. Зигфрид, по обыкновению, радостно засмеялся, а Карл, вскочив с места, принял кружки и благодарно поцеловал девушку в щёку.

— Видишь, — продолжал Коннелли, когда та ушла — девица терпеливо ждёт, когда наступит её время. И, поверь мне, осталось недолго!

— Мои актёры, — зло прошипел лилипут, — не какие-то бородатые бабы. И они больше не хотят в бантах и коротких штанишках отплясывать на площадях, корча из себя детишек.

— И что ты предлагаешь?

Ксавье горделиво выпрямился.

— Мы могли бы декламировать стихи. Вергилия, Гёте, Ролленхагена. Разыгрывать, пусть небольшие, но нравоучительные пьески…

Дальше Карл уже не слушал, с ужасом представляя, как толпа на площади швыряет в них камни, а затем гонит труппу прочь из города. Эти чёртовы лилипуты возомнили себя артистами, грозя развалить так искусно созданную им программу. Видимо пришла пора расстаться с лилипутами. Но, делать это перед самым Рождеством, когда можно было бы каждый день давать по представлению, было бы просто разорительно.

— Проще говоря, — перебил он Ксавье, — ты считаешь, что пора сбросить маски. Важен не рост, а талант!

— Я уже тысячу раз говорил, — обрадовался лилипут.

— Согласен, — стукнул ладонью о стол Карл. – Давай так и поступим!

— Наконец-то, — счастливо рассмеялся Ксавье. – Я был уверен, что мы поймём друг друга.

— Ты меня убедил, — протянул ему руку Коннелли. – Начинайте репетировать, и, как только покинем Баварию.

— Что? Почему не сейчас?

— Оглянись вокруг, дружище, — перегнувшись через стол, зашептал Карл. – Мы же в диких землях. Они все считают себя христианами, но помимо Иисуса, местные варвары верят в троллей, злых духов и вампиров. Здесь до сих пор человек, читающий книги, может быть назван колдуном и сожжён на костре. Что случится, узнай они, что вы не дети, а взрослые люди? Объявят злобными гномами и казнят!

— Ты опять врёшь мне! – разозлился лилипут.

Карл вскочил и принялся одеваться. Вся его фигура выражала оскорблённое достоинство.

— Собирайтесь, господин артист, — холодно приказал он Ксавье. – Мы сейчас вместе пойдём на улицу. Может быть, эта прогулка чему-нибудь научит вас.

— Господи, — молил про себя Карл, — яви одно из своих рождественских чудес. Пусть нам повстречается какая-нибудь злобная старуха и напугает проклятого карлика до смерти.

***

Красная Шапочка, проплакав несколько дней дома, сегодня в первый раз вышла из дома. Мать, желая хоть как-то растормошить её, рассказала, что в местной гостинице остановился бродячий цирк.

— Сходи, посмотри на них. Не каждый день увидишь столько чудес. Соседи рассказывали, что видели в окне настоящего арапа, с чёрным, как смоль лицом и в шёлковом тюрбане. А ещё, будто бы, в цирке живёт женщина-птица. Вся в перьях и говорит человеческим голосом. Глядишь, не сегодня-завтра они уедут.

Красная Шапочка, хотя ей вовсе не хотелось никуда идти, покорно согласилась. Не успела она пройти и сотни шагов, как столкнулась с незнакомцем, идущим вместе с мальчиком. Мужчина был высок, строен и необыкновенно хорош собой. Именно так выглядели принцы на картинках в книгах, которые ей показывал отец Вольф.

— С наступающим Рождеством, фройлян, — поздоровался он, приветливо улыбаясь.

Мальчишка тоже остановился и буркнул что-то вроде приветствия. Было в его круглом лице что-то не соответствующее его возрасту. То ли ранние морщинку вокруг глаз, то ли опущенные уголки рта.

— Сударь, — учтиво поклонилась Красная Шапочка.

— Мы с племянником, — незнакомец приобнял мальчика за плечи, — путешественники. Собираем и записываем легенды Северной Баварии по заданию Кёльнского университета.

Мальчишка, сжав тонкие губы, с неприязнью смотрел на Красную Шапочку и молчал.

— Ходят слухи, — продолжал мужчина, — что до сих пор в этих лесах можно встретить карликов. Таких, знаешь ли, недобрых низкорослых мужчин.

— Сударь, наверное, говорит о гномах?

— Да! – обрадовался тот. – Именно! Вы слышали о них?

— Гномы раньше жили на горе Шварцштейн, — кивнула Красная Шапочка. – Они убили моего дедушку.

— О, Пресвятая Дева! – воскликнул незнакомец и почему-то радостно посмотрел на племянника. Тот по-прежнему помалкивал и выглядел несколько напуганным.

— А, моя бабушка ночью отправилась на гору, — невозмутимо продолжала Красная Шапочка, — и перерезала их всех до одного.

И, не заметив, как исказилось от ужаса лицо мальчишки, добавила, — А, затем, убила их жён и детей.

Карл был готов пуститься в пляс или начать целовать ноги этой девчонке в дурацкой красной шапке, но он сдержался.

— Простите, фройлян, — Коннелли, соболезнуя, покивал головой, — что пробудили эти неприятные воспоминания. И от всего сердца благодарим. Надеюсь, ваш рассказ удержит одного из нас от необдуманных поступков.

Карл развернулся и повёл близкого к обмороку Ксавье в гостиницу.

— Благодарю тебя, Создатель, — горячо шептал он. – Славься во веки, Великий Праздник Рождества!

Красная Шапочка

В одной из деревушек, коих так много разбросано в лесах под славным городом Мюнхеном, жила девочка. Однажды мать с отцом купили ей красную шапочку, и та настолько понравилась дочери, что она носила её, не снимая. Соседские мальчишки прозвали девочку Красной Шапочкой, и со временем прозвище прижилось.

И вот, как-то раз, перед самым Рождеством, мать напекла пирожков и, уложив их в корзину, позвала Красную Шапочку.

— Отнеси гостинцы бабушке, — велела она.

— Поздравь старушку с Рождеством, — улыбнулся отец, добавляя в корзину добрую бутыль душистого глинтвейна.

— Хорошо, — обрадовалась Красная Шапочка, обожавшая навещать бабушку, жившую в домике, спрятавшемся в глубине леса. Путь туда был неблизкий, и родители разрешали ей оставаться ночевать в уютной лесной хижине, где она допоздна слушала бабушкины сказки и лакомилась вареньем.

Замотавшись, поверх тулупчика, тёплым пуховым платком, девочка поспешила отправиться в дорогу, что бы успеть добраться затемно.

Она вошла в лес, и, не успела пройти и нескольких сот шагов, как наткнулась на монаха-францисканца, отца Вольфа. Тот сидел у маленького костерка, разложенного на обочине, и задумчиво покуривал трубку.

— Доброго вам дня, святой отец, — весло помахала ему рукой Красная Шапочка.

— Здравствуй, дитя, — поднялся, отряхивая с рясы снег, монах. – Спешишь к бабушке?

— Несу рождественское угощение, — откликнулась девочка.

— Позволь проводить тебя, — отец Вольф, кряхтя, выбрался на дорогу и не спеша пошёл рядом.

Не описать словами, как обрадовалась девочка! Все жители деревни обожали монаха и молили небеса о его здоровье. Посвятив жизнь служению Богу и людям, святой отец обучал деревенских ребятишек грамоте и счёту, улаживал семейные ссоры и всегда был готов прийти на помощь. В кармане его рясы обычно лежала горсть леденцов для детворы, медовый пряник для женщин и фляга бодрящего напитка для мужчин.

— Сразу признаюсь, — положил руку на плечо Красной Шапочке отец Вольф, — наша встреча не случайна. Я ждал тебя

Девочка просияла от удовольствия, но промолчала.

— Именно сегодня, — неторопливо продолжал монах, — настало время поведать одну историю. Случилась это давно, когда тебя ещё не было на свете. Жила в этих краях молодая девушка, дочь мясника. Природа воистину щедро одарила её здоровьем и красотой. Уже к пятнадцати годам она легко ворочала туши в отцовской лавке, а однажды, голыми руками удавила волка, пробравшего в хлев. Каждое утро, жители просыпались под весёлое пение девушки, сопровождавшееся ударами топора для рубки мяса или предсмертным визгом свиньи. В начале зимы, когда наступало время забоя скота, она затыкала за пояс нож и отправлялась по окрестным деревням. Свалив ударом кулака корову, девушка стремительно перерезала ей горло и в несколько ловких движений подвешивала тушу, давая стечь крови. За работу брала недорого, и вся округа с нетерпением ждала время, когда закружатся снежинки и, одновременно с первым белым снегом, в дверь постучится дочь мясника, которую жители ласково прозвали Белоснежкой.

— Я знаю! Она потом выйдет замуж за принца? – перебила монаха Красная Шапочка.

— Не совсем так, — отвёл взгляд отец Вольф. – Слушай дальше. Итак, все любили Белоснежку, а, когда девушка выросла, то многие юноши из достойных семей попытались завоевать её расположение. Рассказывают, что приезжали сваты из самого Мюнхена! Но, сердце прекрасной Белоснежки давно уже принадлежало местному кузнецу. Что это была за пара! Оба высокие, статные, белокурые, точно древние боги лесов. Казалось, что солнце останавливает бег, что бы полюбоваться прекрасной парой. Осенью, как только убрали хлеб, кузнец и Белоснежка поженились, а к концу лета у них родилась очаровательная дочурка.

— И всё? – разочарованно спросила Красная Шапочка. – А где же злая колдунья?

— Её не было, дитя моё, — вздохнул монах. – Вместо сказочной ведьмы, в наши края пришли недобрые люди из-за Северных морей. Семеро свирепых воинов, закованных в стальные доспехи. Низкорослые, не выше тебя, заросшие шерстью, точно дикие звери, они наводили ужас одним своим видом. Поселившись со своими жёнами и детьми в пещере на горе Шварцштейн, семеро разбойников принялись ночами грабить и угонять скот. Тогда муж Белоснежки, взяв свой тяжёлый молот, собрал мужчин и повёл их против непрошеных гостей. Увы, немногие вернулись из этого похода. Пал и отважный кузнец.

— Это нехорошая сказка, — остановилась Красная Шапочка. – Расскажи, лучше, другую.

— Видит Бог, — сокрушённо покачал головой отец Вольф, — я не просто так её рассказываю, и ты должна дослушать до конца. Дальше же случилось вот что. Не прошло и нескольких дней, как в деревню прибыл гонец с горы Шварцштейн. Он сообщил, что отныне все дети становятся рабами семи воинов, и должны завтра на рассвете предстать перед своими хозяевами.

— Скажи мне, что Белоснежка сбежала со своей дочерью, — потребовала Красная Шапочка.

— Нет. Она взяла свой нож, которым резала скот, попросила соседей позаботиться о ребёнке и ушла в лес. Ночью, никем не замеченная, Белоснежка прокралась в пещеру, где беззаботно спали воины, и убила их одного за другим. Никто даже не успел проснуться. А затем убила их жён и детей.

— И я бы сделала так же, — прошептала Красная Шапочка.

Отец Вольф внимательно посмотрел на девочку.

— Она стащила тела в одну кучу и подожгла. Видя зарево погребального костра, вся округа плакала от счастья. А, Белоснежка, спустившись с горы, принялась строить дом в лесной чаще.

— И не вернулась домой?

— Она посчитала, что запятнав себя убийствами, больше не должна жить среди людей. И не может воспитывать дочь.

— Никогда-никогда?

— Белоснежка дала обет прожить в уединении тридцать лет, моля небеса о спасении своей души.

Долгое время они шли, не говоря ни слова.

— Моя бабушка тоже живёт в лесу, — наконец нарушила молчание Красная Шапочка. – А, дедушка был кузнецом. Почему ты рассказал эту сказку?

— Потому, что сегодня как раз истекает тридцать лет с того дня, как твоя бабушка ушла от людей, — улыбнулся отец Вольф.

— Так, она Белоснежка? – девочка изумлённо уставилась на монаха.

— Да. Каким бы невероятным это тебе не казалось.

— И что же дальше?

— Ничего, — беззаботно развёл руками отец Вольф. – Сейчас мы идём к ней в гости с рождественским угощением.

— Подожди, но, раз уже прошло тридцать лет, теперь бабушка может жить с нами?

Монах, не отвечая, прошёл с десяток шагов, затем обернулся к Красной Шапочке.

— Я собираюсь рассказать ещё одну историю. Выслушай, а потом уже подскажешь, как ей поступить. Уверен, что бабушке будет очень важен твой совет.

— С ней ещё что-то случилось?

— В некоторой степени, это касается и её. Впрочем, слушай.

Отец Вольф помолчал, собираясь с мыслями.

— В далёкой стране Италии, в городе Верона жил юноша. Был он знатного рода, а семья его несметно богата.

— Принц! – торжествующе вставила Красная Шапочка. – Спорим, что это был принц?

— Ну, — рассмеялся монах, — скажем так, почти принц. Однако с прискорбием отмечу, что образ жизни вёл он отнюдь не соответствующий положению. Праздность и попойки с друзьями, такими же бездельниками и кутилами, вот и всё, что привлекало юношу. Ни в грош не ставя советы родителей, молодой повеса швырялся деньгами и затевал ссоры в тавернах. Мать, желая образумить сына, нашла ему невесту, благочестивую девушку их хорошей семьи. Однако тот заявил, что скорее умрёт, чем откажется от привычного времяпровождения. Тогда отец, желая наставить отпрыска на путь истинный, велел принцу немедля отплыть в Британию, в университет. Сын же, не питающий уважения ни к наукам, ни к собственному родителю, добрался только до ближайшего города. Там, немедля обретя новых друзей, он принялся бездумно проматывать деньги, полученные от отца на учёбу.

— Мама мне рассказывала про совсем других принцев, — недоверчиво заметила Красная Шапочка.

— Поверь, — отец Вольф замедлил шаг, раскуривая трубку, — что и такое иногда случается. Позволь, продолжить. Не прошло и нескольких месяцев, как юноша оказался без средств. Собутыльники оставили его, и принц впервые узнал, что такое голод. Но, он не отчаивался! Не желая возвращаться домой, повеса прибился к цыганскому табору. С красным платком на голове, в шёлковой рубахе и с медной серьгой в ухе принц плясал и пел с цыганами. Пусть не было денег, зато рекой текло вино, а время бежало легко и бездумно.

— Принц решил стать цыганским королём?

— Думаю, что не отказался бы. Если бы не одно. Как ты знаешь, цыгане, помимо плясок и пения, промышляют воровством. А, наш герой, хоть режь, никак не мог на это решиться. Всё в нём восставало против краж. Так, что, как бы юноше не нравилась вольная жизнь, с табором пришлось расстаться.

— И вернуться домой?

— Даже не думал! Перебрав все возможные профессии, принц решил, что больше всего ему подойдёт работа моряка. И, назвавшись вымышленным именем, наш повеса нанялся на корабль.

— Вымышленным? – переспросила Красная Шапочка. – Каким?

— По названию местечка, откуда была родом его кормилица. Коннелли.

— Красивое имя.

— Не знаю, может быть. Итак, Коннелли пошёл в матросы, и, как ни странно, тяжёлый труд моряка оказался ему по душе. Сначала юноше было очень трудно, ведь за всю жизнь он не проработал ни одного дня. Но, неукротимый характер и нежелание возвращаться к родителям поддерживали его. И упорство принесло свои плоды. Прошло совсем немного времени, и уже никто не узнал бы в дочерна загоревшем матросе нашего принца. Одно осталось неизменным, страсть к попойкам. Сойдя с корабля на берег, он сразу же устремлялся в таверну, где кутил до тех пор, пока не заканчивалось жалование. Все портовые гуляки от жарких берегов Африки, до ледяных скал Скандинавии обожали его.

— В прошлом году на реке утонул лодочник, — понимающе покивала Красная Шапочка. – Мать говорила, что тот тоже был пьяницей.

— Коннелли не умер. Однажды корабль налетел на рифы, но небеса хранили блудного сына, и он спасся, доплыв до безлюдного острова. Там, в одиночестве, наш принц провёл долгих три года. Несчастный задавал себе вопрос, что он оставит после себя. Что скажут о нём люди? Кто будет оплакивать? Увы, жизнь прошла пусто и бездумно. Ни друзей, ни семьи, ни собственного угла он не нажил. Подумать только, первое время на острове он мечтал, как вернётся на материк и закатит бесконечную пирушку во славу своего спасения! Сейчас же, сидя в одиночестве на прибрежном песке, он клялся небесам, что вернётся в отчий дом и посвятит остаток жизни добрым делам.

— Его спасли?

— Да. Появившийся, в конце концов, корабль заметил его, а капитан, тронутый рассказом страдальца, помог добраться до родной Италии.

— Ох, и отругал же его отец, — поёжилась девочка.

— Ругать принца было некому. Родители, уверенные, что их сын погиб от рук лихих людей, обвиняли во всём себя и прежде времени сошли в могилу. Отчий дом был пуст и мрачен. Друзья молодости, за долгие годы разлуки, изменились. Они повоевали и потрудились во славу отчизны. Создали семьи и вырастили детей. Конечно, они с радость приветствовали старого друга, но в глазах читался немой вопрос: «Кем ты стал? Чего достиг?». И блудный сын вновь ощутил себя в одиночестве на необитаемом острове.

— И он занялся добрыми делами?

— Увы! – горько усмехнулся отец Вольф. – Наш герой отправился прямиком в монастырь, что бы вдали от мирской суеты вымолить у Бога прощение.

— Это поучительный конец истории? – осторожно поинтересовалась Красная Шапочка.

— Был бы конец, если бы настоятель монастыря не выставил его за ворота. «Создателю нужны не твои слёзы, а поступки, — сказал он. – Иди к людям и заслуживай прощение, а не выпрашивай его».

— И принц ушёл?

— Да. Добрался до глухой деревушки, затерянной в лесах Германии и принялся учить детей и помогать божьим словом страждущим.

— Я уже давно догадалась, о ком ты рассказываешь, — подёргала монаха за рукав сутаны Красная Шапочка. – Просто, не верила, что наш отец Вольф был пьяницей.

Внезапно девочка остановилась.

— Всё, что ты рассказал, теперь станет нашим секретом?

— Нет, можешь делиться с кем угодно.

— Значит, — догадалась Красная Шапочка, — ты уходишь? Возвращаешься к себе домой?

— Только не один. Я хочу забрать с собой твою бабушку, — отец Вольф помедлил. – Это она хотела, что бы ты всё узнала.

Тем временем, дорога в последний раз свернула и за стволами деревьев стал виден дом Белоснежки. У крыльца стоял странный фургон. Стены его были выкрашены в жёлтый цвет и покрыты изображениями кренделей, конфет и пряников.

— Кажется, у бабушки гости, — заспешил монах. – Надо же, никогда не встречал в этих краях бродячего цирка.

Навстречу им уже спешила Белоснежка.

— Ты, ведь, не сердишься на меня? – обняла она внучку.

Красная Шапочка, не поднимая глаз, помотала головой.

— Путники? – кивнул на фургон отец Вольф.

— Представляете, — всплеснула руками бабушка, — сижу, жду вас. Вдруг, вижу, трое незнакомцев бредут по дороге, таща за собой фургон. Оказывается, у них пала лошадь. Я предложила запрячь наших, и вместе доехать до Мюнхена. Заходите в дом, я вас познакомлю.

В избушке было жарко и тесно. За крохотным обеденным столом старик в походном плаще с аппетитом поедал кусок жареной оленины. Рядом с ним, держа в руках кружки с кофе, сидели мальчик и девочка. Увидев вошедших, гость немедленно вскочил и, широко улыбнувшись, поклонился.

— Мастер Ганс, — представился он. – И двое моих подопечных. Гензель и Гретель.

Отец Вольф подсел к столу и заговорил со стариком, а Красная Шапочка поставила корзинку в угол, вышла на крыльцо и разревелась!