Вьетнамцы говорят так: «Бедные ходят пешком. Богатые ездят на мопедах».
Я не знаю, к какой категории в таком случае отнести себя. Наверное, к окончательно опухшим олигархам. Потому что в Хо Ши Мине (Сайгоне) я везде ездил на машине. С шофёром и гидом. Где-то двадцать долларов в день за троих. Если считать машину.
Шофёра звали Зум. А гида – Зум. Пишется – «Dung». Зум, если речь идёт о дяденьках, значит Мужество. Зум-дяденька пишется просто. А Зум-тетенька – с таким особым, фаллическим червячком над буквой «у». И произносится примерно так: «Зуум?» С интонацией, типа: «Ась?» И значит Нежность.
Вообще мне очень нравятся вьетнамцы. Несмотря на их вонючую жареную селёдку. И вьетнамский язык мне тоже нравится, хотя я его не знаю. Особенно прекрасны вьетнамские имена и фамилии. Половина вьетнамцев имеют фамилию Нгуен. А всего фамилий где-то сотни три. Это почти что на сто миллионов населения. Так что с фамилиями там не разгуляешься.
Но зато ещё у каждого вьетнамца должно быть два имени. Например, знаменитый «вьетнамский Ленин» – Хо Ши Мин – значит Озеро, Воля и Ясный Ум. Но это – псевдоним. А так «дядюшка Хо» был обычным Нгуеном.
Имена у вьетнамцев короткие, но ёмкие и ясные, как ум дядюшки Хо, не то, что наши Акакий Евтропович, Святополк Всеславович и Транквиллина Феофилактовна. Нет, у них всё проще. Винь-Слава (м.) Лень- Лотос (ж.). Бак-Север (м.). Нам-Юг (м.). Ту-Осень (ж.). Сан-Весна (ж.). Бин-Мир (м. и ж.). Фам-Ветер (м.). Нгок-Жемчуг (ж.). Туи-Вода (ж.). И тому подобное.
А дальше – извращайся, как можешь. Нам Нгок – Южный Жемчуг. Бак Фам – Северный Ветер. Лень Сон – Весенний Лотос. Соната, а не язык.
Моя вьетнамиада началась лет десять назад.
В университете у меня была группа вьетнамских студентов. Поскольку запомнить все эти Хунь Мынь Вынь российские преподаватели не в силах, они дают вьетнамцам русские имена. Если ты Лень – будешь Леной, если Нгок – Надей, если Винь – Витей. И вьетнамцы на это дело охотно соглашаются. Вот у меня и было в группе человек десять очаровательных Саш и Глаш – монголоидов. И только самый главный вьетнамец, староста, ветеран вьетнамской войны, серьезный дядька лет сорока, разрезом глаз и матерыми желваками очень похожий на Василия Макаровича Шукшина, не имел русской клички и был Хо. Даже так: товарищ Хо. В честь «дядюшки». Так сложилось. Все попытки наших препов состряпать из него какого-нибудь Харитошку заканчивались неудачей. Масштаб личности был очевиден. «Товарищ Хо» – это как «Василий Макарович». Не Васей же такую глыбу называть…
Мы прекрасно провели несколько месяцев. Читали русскую классику, пели «Катюшу» с «Подмосковными вечерами» и все такое. Вьетнамцы упорно приглашали меня в общежитие на всякие праздники и поили своей вьетнамской водкой, которая называется «зеунеп».
Зеунеп, если честно, пахнет… ну, скажем так, помягче: брюками дальнобойщика, смоченными в ацетоне. Или – ковбоя. Или – бомжика.
Но дело не в зеунепе. Дело в общей душевности. Которая была.
После окончания курса товарищ Хо торжественно вручил мне большую бутылку этой своей ацетоновой настойки на бомжевских штанах и в качестве бонуса предложил… девушку Нгок. Причем – на полном серьезе.
– Нгок савабодна, – сказал товарищ Хо. – Принимайте, пазалуста, о учитель, нашу общую сапасибу Нгокой.
«Спасибо Нгокой» я, конечно, не принял. Теперь, если честно, чуть-чуть жалею. Часто ли тебе дарят бутылку азиатского шнапса с девушкой в качестве закуски? Да еще от чистого сердца. Да еще с девушкой по имени Жемчуг…
Вообще, у вьетнамок в этом плане все очень продвинуто. Когда в Сайгоне мы проезжали мимо «массажных заведений», Зум-Нежность объяснила мне, что настоящий массаж во Вьетнаме надо делать только у слепых. Причем – мужчин. Они действительно делают массаж. А так это будет не массаж, а, как изящно выразилась Зум, «не савсем париличная параституция». Особенно склонны к этому «не совсем париличному» делу вьетнамки из города Митхо. «Митхо» – значит «надушенная девушка». Я там был. Действительно: тьма надушенных Нгок. Сидят такие симпатичные фарфоровые вопросительно-зазывные иероглифы. Раньше, при французах, бордели здесь назывались поэтично – «Лодки Любви». Французы всегда всякую дрянь любят преподнести куртуазненько. У нас это называется честно и четко – «б…о». А у них что-нибудь вроде: «Дом несвоевременных поцелуев», «Качели страсти» и тому подобный гнилой французский свист.
Сейчас это просто – «массажные заведения». Честно. Почти. Довольно убогое зрелище.
Но я отвлекся от канвы.
Я расстался с вьетнамцами и, в общем-то, про них забыл. Были у меня потом и нигерийцы, и бразильцы, и американцы, и Бог знает кто еще.
Прошло лет десять. Иду как-то по Тверской. Вдруг смотрю: из шикарного офиса выходит товарищ Хо. В голливудском белом плаще. И направляется к некислому белому же «Лексусу».
– Здравствуй, Хо! – говорю.
– О! – кричит Хо. – Дорогой усителя! Саколько зима, саколько лета! Савета – тесный! А слоя – тонкий.
– Тесный мир, – говорю. – Это точно. И слой тонкий.
– О! Вьетнамский фразеологий говорит: встретиться с уситель – Будда тебе улыбался. С усителя поговорить – как будта нирвана кусок взял.
– Ишь ты! Во как!
В общем, товарищ Хо затащил меня, «кусок нирваны», в свой офис. Насколько я понял, Хо стал крупным торговым представителем. А заодно развлекался туризмом.
– Нада вам Вьетнама ехать туризм, – сказал товарищ Хо. – Сакидка большой дам. Вьетнама – харасо! Тёплый! Карасива. Дешевый Вьетнама!
Думаю: и чего не съездить? Тем более если «сакидка». И поехал.
Прилетел я в Хо Ши Мин. Здесь меня обхаживали Зум и Зум.
Хо Ши Мин хороший город, но делать здесь особенно нечего. Там есть церковь Нотр Дам де Сайгон, построенная из тулузского кирпича. Кирпич – красный, цвета свежего мяса. Церковь – симпатичная. Как румяная доярка. Ей двести лет, и за эти двести лет кирпичное мясо ни капли не заветрилось.
В Сайгоне есть пагода. Есть дом правительства. Театр. Всё французское, в стиле Наполеона III. Современные дома – экономично-плоские, как в Голландии, узкой частью выходят на улицу. Потому что Нгуенов во Вьетнаме много, а места мало. Недавно разбогатевшие новые Нгуены строят особняки с башенками. Наверное, башенки – это такой интернациональный вирус.
В магазинах всё очень дёшево. Много настоек на змеях. Лаковых изделий. Статуэток. Китчевых голых тёть в томных позах «делай это ещё», толстых смеющихся Будд, похожих на актера Грибова (Царство ему небесное!), рыбок, черепашек. Много маек. Продавец, если он говорит на каком-нибудь языке, обязательно спросит: «Вам майку чтобы носить или для подарка?» (Ср.: вам грибы чтобы есть или для тёщи?). Всё честно, по-вьетнамски.
Съездили мы в долину реки Меконг, мимо того самого «параститутского» города Митхо. Посетил змеиную ферму. Накупил я змеиных мазей, настойку на костях питона. Смотрел на живую кобру. Оказывается, кобра не шипит, а фыркает, как конь. А ещё там была черепаха-альбинос без панциря. Удивительное существо с лицом Пьеро.
Очень смешные деньги – донги. В одном долларе где-то 15000 донгов. Я обложился донгами, как пионер макулатурой. И не знал, куда её девать. Все пункты сбора (магазины) я уже посетил.
Далее я должен был сесть на местный самолет и лететь на один из курортных островов. Прощание с Зум и Зум было долгим и трогательным. Дело было в ресторане «Мандарин». Когда Зум-Нежность вышла из-за стола по делам, Зум-Мужество сказал мне (по-английски):
– Зум – свободна, – и многозначительно посмотрел мне глаза.
«Свободная Нежность» – это хорошо. Не хуже «Жемчужного спасибо» десятилетней давности. Но Зум осталась свободной, а я – непорочным. В плане супружеской верности.
У меня всегда была (глубоко, наверное, совковая) мечта пожить в пятизвёздочном отеле на острове. Чтоб никаких пахнущих потной рыбой аборигенов. Чтоб кругом были неторопливо и с достоинством танцующие, как солистка «Золотого кольца», пальмы и урчащий от вселенского вожделения океан. Чтоб шмыгали туда-сюда бесшумно-игривые тени персонала. Чтоб бриз и покой. Покой и бриз. Вот какая у меня всегда была пошлая мечта.
Около вьетнамского курортного города Нячанг в Южно-Китайском море есть несколько островов. Эти острова долго стояли пустыми. А потом сын какого-то вьетнамского министра решил построить на одном из них отель. Наверное, для себя и для девушек из комсомольского актива.
Отель построили и назвали Vinpearl Hotel. Вьетнамская Жемчужина. Набрали персонал, вероятно, из всё тех же комсомолок-активисток, и, чтоб хоть как-то окупить шалость министерского ребёнка, запустили туда наших туристов. В том числе, и меня.
Комсомольский персонал отеля Vinpearl был очень старателен. Но он не очень хорошо понимал, что делать с клиентами. Языкам персонал не обучен. А если обучен, то всё равно вьетнамский английский подобен чукотскому французскому.
Например, во время массажа массажистка по имени Лень упорно говорила мне: «блефата». Сначала я не понимал, но потом понял, что надо лечь лицом вниз (please face down). Официант в ресторане вдруг, на мой вопрос об их фирменном блюде словно бы с угрозой крикнул (пардон): «Сри!» Только через полчаса я понял, что это не повелительная форма глагола, а английское «shrimps» – креветки.
В сауне, когда я раздевался перед парилкой, вокруг меня стояли семеро. Первый норовил расстегнуть мой гульфик, второй стоял в позе «принимающего брюки», третий снимал с меня часы, четвёртый помогал третьему, пятый помогал второму, шестой покрикивал на предыдущих пятерых, а седьмой изо всех сил улыбался и ел меня глазами. При этом фраза «Дайте мне апельсинового сока» вызвала такой ажиотаж, что пришли ещё семеро, все с мобильниками и начали говорить по мобильнику. Причем друг с другом. Стоят, смотрят друг на друга и разговаривают. Вообще, вьетнамцы ужасно любят мобильники. Приходит менеджер, помощник менеджера, четырнадцать уборщиц… Все с интересом смотрят на твой недорасстёгнутый гульфик и радостно переговариваются. Наконец, через полчаса тебе почему-то приносят вьетнамские блинчики и счёт. Ты объясняешь, что блинчиков тебе не надо. Рисуешь в воздухе апельсин, показываешь, как его отжимают, а потом пьют. Все радостно кивают твоему гульфику, заразительно смеются и ещё через полчаса приносят тебе пиво и счёт. Ну, и так далее.
И в турагентстве Хо вещал: «В Нячанг холошо, там тепло, там фрукты. Халасо Нячанг!»
Но в Нячанге был шторм. Хитрые вьетнамцы это дело тщательно скрыли. Потому пришлось валяться в номере и смотреть телевизор. Российский канал есть, первый. Но – удивительное дело: смотришь американцев – свежие новости, смотришь японцев – какое-нибудь захватывающее сумо, завораживающая толкотня голопопых ватрушек (обожаю!), смотришь вьетнамцев – вьетнамский рэп (неизгладимое впечатление!), а смотришь наших – реклама. Всегда. Два дня, как радист, щелкал пультом – реклама, и всё тут.
Через несколько дней я начал тихо звереть. Но на материк не хотелось. Вернее, хотелось, но было лень. Нужен был повод. И он нашёлся. Один из наших туристов был некто Серёга. Удивительный человек. У некоторых культурных наших словом-паразитом является «как бы» У некоторых некультурных – «б…». Серёга их упорно совмещал, осуществляя смычку интеллигенции с народом. Он сказал: «У меня, как бы б…, день рождения. Айда, б… как бы, в город. Как бы вискарем, б…, затаримся».
И мы, как бы б…, сгоняли за виски в Нячанг. Как в юности в универсам за портвейном. Там, в Нячанге, был большой грязный городской пляж, и мчались бесконечные мотоциклисты в намордниках, и смог пах соей и лимонной травой, а виски – старыми тапочками.
Но было хорошо, душевно. Закусывали местными фруктами. «Голова дракона». «Грудь женщины». Сиамская хурма. Местные ананас и памела, которые, оказывается, надо солить. Красная слива в сочетании с желтой айвой (послевкусие – кисловатое, а «шлейф» – сладкий… ). Запивать все это надо чаем с лотосом.
Покидал страну дядюшки Хо я на самолете вьетнамских авиалиний. Все было хорошо. Правда, когда прилетели, выяснилось, что багаж вьетнамцы не взяли. То есть пассажиры-то прилетели, а багажа нет. Совсем. Будет через два дня. Потому что, дескать, нужно было захватить дополнительное горючее. Представитель вьетнамских авиалиний, человек с крайне редкой фамилией Нгуен, сказал:
– Нету багаза. Будета пятниса. До пятниса вы абасолютно савабодны…
Тут наши, ясное дело, устроили «пятнисе» маленький бумсик Ногами, конечно, не били, но штаны у Нгуена лопнули. Пиджак тоже. Я прямо из аэропорта позвонил товарищу Хо и нажаловался на вьетнамские авиалинии. Хо помолчал в трубку, а потом сказал: «Я им ваставлю пистону». Наверное, вставил, потому что багаж вьетнамцы аккуратно всем развезли по домам. В пятницу, как обещали. Дело было, конечно, не в горючем. Просто они решили перевезти что-то свое. Такое у вьетнамцев бывает.
Я даже, если честно, на них не рассердился. В свое время они для меня живых теплых Нгоки и Зум не пожалели, а тут какой-то багаж.
Бог с ним. Тем более, что в качестве бонуса вместе с багажом мне привезли красиво упакованную «грудь женщины». Теперь вот думаю написать рассказ. Начну, скажем, так: «Я лежал в тени развесистой пальмы и кусал «грудь женщины»…» Не поверят ведь. Скажут – пошлятина, перебор.
Главное, чтобы был Мир-Бин на всей земле. Как говорил товарищ Хо на занятиях, «Бину – Бин». Остальное – мелочи. Я тоже так считаю. Честное вьетнамское.
© Copyright: Елистратов Владимир, 2013
