Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

« — Андрей Николаевич, часто приходится слышать о возрастающей специализации науки. В то же время известно, что Вы занимались такими далёкими друг от друга областями математики, как теория вероятностей и алгебраическая топология, математическая логика и теория динамических систем. В чём, по-Вашему, будущее науки — в универсальности или специализации?

— Математика велика. Один человек не в состоянии изучить все её разветвления. В этом смысле специализация неизбежна. Но в то же время математика - единая наука. Всё новые и новые связи возникают между её разделами, иногда самым непредвиденным образом. Один разделы служат инструментами для других разделов.

Поэтому замыкание математиков в слишком узких пределах, должно быть, гибельно для нашей науки. Положение облегчается тем, что работа в области математики в принципе коллективна.

Должно быть некоторое количество математиков, которые понимают взаимные связи между самыми различными областями математики.

С другой стороны, можно работать с большим успехом и в какой-нибудь совсем узкой ветви математики. Но в этом случае надо ещё, хотя бы в общих чертах, понимать связи между своей специальной областью исследования с областями смежными, понимать, что по существу научная работа в математике - коллективная работа».

Сосинский А.Б., Беседа с Андреем Николаевичем Колмогоровым, в Сб.: Математика – наука и профессия / Сост.: Г.А. Гальперин, М., «Наука», 1988 г., с. 14-15.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Image by Pete Linforth from Pixabay

Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

Джеральд Холтон выпустил книгу: Тематический анализ науки / Thematic Origins of Scientific.

В начале книги, он оговаривает, что его же описание научного события с помощью 8 параметров неполно.

«Другими словами, ещё остается ряд неизбежных (для меня, во всяком случае) вопросов, неразрешимых сколько-нибудь естественно в рамках восьмеричной схемы, которые раскрывают мало изучавшиеся до сих пор связи между естественными и гуманитарными исследованиями.

Любой перечень подобных вопросов должен включать следующие пункты:

- Что является постоянным в непрерывно изменяющейся теории и практике науки, которое делает её продолжающимся предприятием, несмотря на легко заметные радикальные изменения в деталях и фокусах научных интересов?

- Какие элементы сохраняют свою ценность после отказа от включавших их теорий и надолго ли?

- В чём источники энергии, десятилетиями поддерживающей некоторые научные споры?

- Почему учёные, а вследствие этого также историки, философы и социологи науки зачастую с успехом выдвигают совершенно различные модели для объяснения одних и тех же данных?

- И почему некоторые учёные, несмотря на большой риск, иногда продолжают придерживаться каких-то объяснительных моделей или «священных» принципов, противоречащих поступающим экспериментальным данным? […]

- Что скрывается за квазиэстетическими по внешности выборами, которые делают некоторые учёные, например отвергая как «ad hoc»-гипотезу то, что для других учёных может выглядеть как неоспоримое учение? Ограничены ли основания подобных выборов лишь научным воображением или они выходят за его рамки?

Чтобы работать с такими проблемами, я предложил девятую компоненту анализа научной деятельности, а именно тематический анализ (термин, известный благодаря его использованию в антропологии, искусствоведении, теории музыки и ряде других областей).

Во многих (возможно, в большинстве) прошлых и настоящих понятиях, методах, утверждениях и гипотезах науки имеются элементы, которые функционируют в качестве тем, ограничивающих или мотивирующих индивидуальные действия, а иногда направляющих (нормализующих) или поляризующих научные сообщества. Обычно они не находят явного выражения ни в предлагаемых самими учёными публичных представлениях их работ, ни в любых последующих научных спорах.

Тематические понятия, как правило, не фигурируют в алфавитных указателях учебников и не входят в число терминов, которые в изобилии встречаются в профессиональных журналах или дискуссиях.

Все эти традиционные обсуждения ограничены главным образом эмпирическим и аналитическим содержанием, т. е. воспроизводимыми явлениями и логико-математическими конструкциями. Используя довольно грубую аналогию, я предложил рассматривать элементы этих двух типов в качестве х- и у-координат на той плоскости, в которой проходит большинство дискуссий, ибо «осмысленность» всех конструкций проверяется здесь посредством разложения понятий или утверждений на подобные элементы, критерием «осмысленности» которых считается то, что обычно существуют общепринятые правила, пригодные для верификации или фальсификации высказываний, сделанных в этом языке. […] Появляющиеся в науке темы можно - в нашей приблизительной аналогии - представить в виде нового измерения, ортогонального к (х-у)-плоскости, т. е. чем-то вроде оси z. […]

Один из результатов тематического анализа, связанный, по-видимому, с диалектической природой науки как коллективной деятельности, направленной на достижение единства суждений её участников, состоит в том, что альтернативные темы зачастую связываются в пары, как случается, например, когда сторонник атомистической темы сталкивается с защитником темы континуума.

Подобные парные оппозиции, такие, как эволюция и регресс, постоянство и простота, редукционизм и холизм, иерархия и единство, эффективность математики (скажем, геометрии) и эффективность механических моделей как объяснительных средств, не так уж трудно распознать, особенно в ситуациях, когда возникают разногласия или появляются достижения, явно возвышающиеся над средним уровнем научных исследований.

Я был удивлен малостью общего числа тем - по крайней мере в физических науках. Подозреваю, что суммарное количество одиночных тем, дублетов и возникающих подчас триплетов не превзойдет сотни. Появление новой темы - событие редкое. Дополнительность (1927) и хиральность (50-е годы) - вот примеры последних добавлений к тематическому арсеналу физики. С этой малостью связана древность многих тем и их постоянное воспроизведение как в течение спокойной эволюции науки, так и во время «революций» (вероятно, имеется в виду модель Томаса Куна, где утверждалось, что одна научная парадигма непременно сменяет другую парадигму – Прим. И.Л. Викентьева).

Так, старая антитеза среды и пустоты всплыла на поверхность проходивших в начале нашего столетия споров о «реальности молекул»; по сути, её можно найти и в современных работах по теоретической физике.

Можно даже предсказать, что нововведения ближайшего будущего, сколь бы радикальными они ни казались, вероятнее всего, получат выражение по преимуществу в терминах используемых сегодня тем.

Возможно, именно сохранение со временем относительно небольшого запаса тем, циркулирующих в любой данный момент в сообществе ученых, и наделяет науку, несмотря на весь её рост и изменчивость, той индивидуальностью, которой она обладает.

Междисциплинарная общность тем, используемых в различных областях исследований, бросает свет как на смысл всей научной деятельности, так и на единую основу действующих здесь механизмов воображения».

Джеральд Холтон, Тематический анализ науки, М., «Прогресс», 1981 г., с. 23-28.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Image by jrtgroup from Pixabay

Image by Pezibear from Pixabay

Image by Kevinsphotos from Pixabay

Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

«… наш предварительный анализ требует рассмотрения сфер использования моделей. Я расположу их в иерархическом порядке, начиная с тех, экзистенциальные утверждения которых наименее слабы, и кончая теми, в которых они наиболее сильны. В первом случае не выражается никакой явной ориентации на то, что нечто существует. Поэтому нет и никаких когнитивных притязаний, кроме стремления воспринимать или мыслить вещи тем или иным способом, не ручаясь за достоверность этого способа. В случае же принятия наиболее сильных экзистенциальных обязательств модель рассматривается, если использовать выражение Дж. Кемени, как «подразумеваемое фактически истинным описание», которое приводит к принятию или, по крайней мере, к рекомендации принять соответствующие экзистенциальные обязательства. Предлагаемая мною типология моделей выглядит следующим образом.

1. Ad hoc аналогии. Это хорошо нам знакомые качественные модели, фиксирующие очевидные, но изолированные сходства между репрезентируемым и репрезентирующим. Так, когда нам говорят, что звёздные системы в расширяющейся вселенной подобны изюминкам в поднимающемся тесте, что политическая организация, подобно живому организму, имеет свою голову, глаза, уши, руки, ноги, сердце и желудок и, наконец, что электронные орбиты в атоме подобны оболочкам, то такие аналогии проводятся лишь для того, чтобы помочь нам сформировать соответствующую концептуальную картину. Можно сказать, что такие модели находят скорее дидактическое, чем научное - в полном смысле этого слова - применение. Точно так же механические демонстрационные модели с их пружинками и проволочками,- модели-жестянки, как я их называю, - фиксируя определённые физические отношения и качества, ни в коей мере не претендуют то, чтобы быть фактуально истинными. […]

2. Иные, хотя и не более строгие онтологические обязательства принимаются при построении формальных репрезентаций ограниченных областей экспериментальных фактов. Побуждениями здесь, возможно, служат соображения «экономии репрезентации», как в классических моделях «законов» П. Дюгема или «экономии мышления» Э. Маха. На низшем уровне это не более чем упорядочивание данных или их краткое описание с единственной претензией на то, что экспериментальные факты можно упорядочить именно предлагаемым образом. Всё, что выходит за эти рамки, включая интерпретацию предложенного варианта упорядочивания, выходит и за рамки подобного описания, а, следовательно, за рамки такой «модели». Тем не менее, здесь скрывается более серьёзная претензия. У этих моделей, парадигмами которых являются математические модели в социальных науках и психологии, имеются более глубокие систематические онтологические притязания, а именно, они претендуют на отображение закономерных свойств упорядочиваемых данных, на то, что они в действительности являются моделями макромасштабного и универсального поведения переменных и поэтому представляют собой индуктивные генерализации, получаемые из анализа частных случаев. В силу этого их можно рассматривать как гипотезы. Однако во всех этих случаях онтологические основания таких моделей весьма ограниченны, поскольку их «сущностями» являются только данные, причем интерпретация данных происходит вне этих моделей. Г. Саймон, один из главных создателей математических моделей в социальных науках, в своем труде «Модели человека» писал: «Мы построили здесь математическую модель, переводящую с допустимой точностью на язык математики некоторые положения Хоманса о поведении людей в группах». И далее: «Все те понятия, которые надо определить, относятся к модели, т. е. к системе уравнений, а не к «реальному» миру, который, как предполагается, эта модель описывает». Со своей стороны Стернберг в одной из своих работ по математической психологии, говоря о стохастической теории научения, утверждает: «События в эксперименте - если принять допущения об их эквивалентности и дополнительности - определяют множество моделируемых событий и, следовательно, порождают четыре важных класса моделей...» В другом месте мы читаем: «Суть модели - в описании изменения вероятности реакций от опыта к опыту...». Во всех этих высказываниях присутствует молчаливое допущение, что данные дают нам ключ к пониманию мира и того, как он устроен. Однако эти модели соотносятся не с осознанно истолкованным «миром», а с теми непосредственными явлениями, из которых состоят события в эксперименте. Короче говоря, такие модели имеют дело с универсумом лабораторных сущностей, которые предстоит нам описать и объяснить с помощью математики. Сквозь такие математические модели-конструкции просвечивает восходящее к Пифагору и Галилею утверждение о том, что математика - это язык, на котором написана книга Природы. Однако обычно такая интерпретация математики либо подавляется, либо ослабляется (например, путем закавычивания слова «реальность») и без труда переводится в инструментализм, к рассмотрению которого мы сейчас и переходим.

3. Модели как вычислительные устройства или механизмы для вывода. Основанием таких моделей является их структурный или формальный изоморфизм с множеством дескриптивных утверждений и отношений между этими утверждениями в той или иной эмпирической науке. В этом случае модели служат для выведения следствий из теорий и, таким образом, выполняют вспомогательную функцию, способствуя обеспечению проверки теорий. Отсюда такая функция моделей, как порождение верифицируемых предвидений. Согласно некоторым взглядам, развиваемым в рамках этой концепции, бремя решения онтологических вопросов возлагается на теорию, для которой можно построить вычислительную модель. В соответствии с этим постулаты теории могут содержать экзистенциальные обязательства, а её модель служит только средством сопоставления и конфронтации экзистенциальных утверждений с экспериментально проверяемыми следствиями. Изложенная концепция - это достаточно приемлемое толкование того, что значит быть моделью теории. Используемые при этом различия между моделью и теорией играют относительно полезную роль. Вместе с тем, согласно наиболее радикальным вариантам инструментализма, теория может выполнять точно такую же функцию, будучи при этом только инструментом непротиворечивой организации и проверки и оставляя нерешённым вопрос: организации и проверки чего? В инструментализме вопрос о референции таких теоретико-модельных «инструментов» постоянно откладывается или решается в терминах практических целей, выдвигаемых вне рамок данной теории и использующих для своего формулирования такие туманные формулировки, как «успешное предсказание» или «управление окружением».

4. «Как будто» конструкции. В этом значении теоретические или гипотетические модели рассматриваются прежде всего в их психологическом плане или с позиций их методологической полезности для построения научных теорий. Они выполняют эвристическую функцию изображения объектов сложных теоретических областей и поиска направлений для научного мышления. В этом они подобны ad hoc аналогиям, однако с более сильной операциональной ориентацией и с тенденцией к большей систематичности и широкомасштабности. В этих моделях выражается ещё один инструменталистский акцент, а именно, акцент на полезность «когнитивных карт» (если использовать выражение Р. Толмена, хотя оно и относилось к крысам) или «планов» (если использовать термин Миллера, Прибрама и Галантера, который вполне подходит и для человеческих существ). В «как будто» конструкциях экзистенциальная ориентация также неочевидна и не идет далее скромной посылки, которую У. Джемс охарактеризовал бы фразой «чему лучше верить». Что ж, лучше всего было бы верить истине, но «достоинство» осторожных «как будто» конструкций заключается в том, что они не претендуют на истину, если только не считать, что то, «чему лучше верить», и есть истина (в силу этого крайне расплывчатого критерия). Тем не менее здесь можно ввести промежуточную интерпретацию «как будто» моделей, которая граничит с признанием познавательной ориентации таких моделей или колеблется вокруг, так сказать, острия этой ориентации. Дело в том, что «как будто» модели являются «абстрактными моделями». Как таковые они (хотя и не обладают каким-либо дополнительным содержанием за рамками той области, в которой они используются) вместе с тем предполагают при дальнейшем развитии науки свою «конкретизацию». Я имею в виду прежде всего бурно обсуждаемую сейчас лингвистическую модель Н. Хомского, рассматриваемую как гипотетический «механизм», обеспечивающий те трансформации, которые должен производить носитель языка для порождения грамматических предложений. В этом случае используются объяснения с помощью модели «чёрного ящика», и Н. Винер, анализируя такие объяснения в работе «Творец и Голем» и других своих работах, провёл различие между «картинными» и «операциональными» образами, что имеет прямое отношение к обсуждаемым здесь проблемам. То, что происходит в «чёрном ящике» (скажем, в «мозге» Хомского), навечно сокрыто от нашего «взгляда», если это понимать в обычном смысле как возможность увидеть реальную картину того, что там происходит. Далеко не считая это непреодолимым ограничением, Винер утверждает (и я думаю, Хомский мог бы к нему присоединиться), что именно операциональный образ является тем образом, который позволяет нам глубже проникнуть в отображаемое, более адекватным изоморфизмом, чем просто гомоморфный «картинный» образ, в котором репрезентированы сугубо поверхностные и даже случайные черты. С таких позиций вопрос: «разве то, что находится внутри «черного ящика», на самом деле таково?» становится излишним, поскольку все, что мы в конечном счете можем потребовать от модели, это предоставление нам адекватного функционального «отчёта» о соответствующих трансформациях. Вместе с тем сделав такой шаг вперёд, мы приходим к более решительному утверждению, а именно, к утверждению о том, что когда в конце концов «черный ящик» «откроют», в нем увидят как раз то, что мы и предполагали там увидеть. А это фактически означает, что физиология подтвердит правоту психологии или - выражая это ещё более радикально, - что ей в конечном счёте ничего и не останется, поскольку психологическая или психолингвистическая модель является истинной репрезентацией психологических или психолингвистических фактов. Такая онтологическая ориентация переходит от инструменталистской позиции поддержки гипотетических реалий или гипотетических структур per suppositionem к позиции квазиреализма, согласно которой «вещи - это нечто фактически похожее на то, что дано».

5. Далее по силе экзистенциальной ориентации следуют модели, претендующие на опытное познание действительности. Это аппроксимативные репрезентации, считающиеся «истинными» для ограниченной или выделенной области фактов, про которые не известно, что они ложны при расширении этих областей. Применительно к таким моделям М. Хессе говорит об «аналогиях, которые являются позитивными плюс нейтральными». В соответствии с этим модель можно по мере накопления фактов подвергать кумулятивным модификациям и усовершенствованиям, асимптотично приближаясь к «истинной модели». Возникает вопрос, освобождается ли исследователь при аппроксимативных репрезентациях от метафизических обязательств? Про такие модели, если рассматривать их буквально, всегда можно сказать, что, будучи аппроксимативными, они всегда ложны. Эта проблема подробно разбиралась П. Дюгемом в работе «Физическая теория, её цель и строение» при анализе бесконечного числа взаимоисключающих математических формулировок, каждая из которых выражает одну из аппроксимаций данных. Это в свою очередь поднимает вопрос о так называемых «идеальных моделях», которые можно рассматривать двояко: либо мы платонисты и считаем, что идеальная модель есть репрезентация того, что «действительно» реально, и отбрасываем за ненадобностью наши аппроксимации презренного эмпирического знания; либо мы считаем модель «идеальной фикцией», требуемой от нас принципом экономии упорядочивания данных. Мы можем оперировать лишь с конечной абстракцией бесконечной структуры мира: око господне может зреть всего воробья, наше же - только скорость его полета, его вес и т. д. Этот эссенциализм в его абсолютном виде был сформулирован Гегелем, согласно которому истинным может быть только целое, а все аппроксимации ложны, потому что они носят приблизительный характер. Оборотной стороной этой монеты является столь же классический фаллибилизм в трактовке Ч. Пирса и других исследователей. Таким образом, онтологические ориентации аппроксимативных моделей неопределенны: утверждать, что ничто, к чему стремится приблизиться модель, не существует, значит создавать логическую путаницу; вместе с тем, признавая аппроксимативный характер моделей, мы как бы отказываем им в их экзистенциальных притязаниях ввиду некоего высшего знания, лежащего вне аппроксимаций. Можно знать, что ты близок к дому, если знаешь, где он находится, но не наоборот.

Следующим, более сильным, вариантом моделей с опытной познавательной ориентацией является вариант, при котором фаллибилизму воздаётся должное, но при этом признаётся возможным высказывать универсальные и неаппроксимативные утверждения. Такая ситуация имеет место при эмпирическом исследовании того, что реально существует. В философии науки такой подход сопряжен с рассмотрением статуса статистических и вероятностных высказываний. Наиболее полезные для нас высказывания утверждают именно то, что мы хотим знать; поэтому они фальсифицируемы в их собственных терминах. Обычно они имеют к лежащей за ними проблеме меньшее отношение, чем мы ожидаем, причем их можно интерпретировать как универсальные утверждения. Универсальные же утверждения, если их рассматривать всерьёз, являются типично гипотетическими конструктами. Они носят опытный характер в том тривиальном смысле, что они гипотетичны. Утверждение не просто принимается на веру или принимается благодаря тому, что оно удовлетворяет чьему-либо вкусу, а потому, что оно проверяемо. Поэтому можно сказать, что оно обладает определённым первоначальным правдоподобием либо благодаря тому, что оно очевидно, либо благодаря своей совместимости с другими теориями или моделями, либо благодаря тому, что метафизически оно более приемлемо, чем его альтернативы. Однако его нельзя назвать аппроксимацией в указанном ранее смысле. Скорее выражаемые в нем притязания соответствуют принципу «все или ничего»: оно либо истинно как таковое, либо ложно. Если же оно ложно, его невозможно включить в синтез более высокого порядка. Скорее тогда его следует рассматривать как ещё одну поучительную ошибку среди тех, которыми вымощена дорога научного прогресса.

Модели, если мы их рассматриваем в этом смысле, являются, по выражению К. Поппера, «предположениями», описывающими какие-то фактические или реальные состояния дел. Условием их значимости (но не «значения» в лингвистическом смысле) является их опровержимость или фальсифицируемость.

6. Последняя группа моделей, которую мы рассматриваем, это модели с ещё более сильными экзистенциальными притязаниями, выходящими за рамки опытной проверки и находящимися на грани рациональной веры. Такие модели претендуют на истинное описание состояния дел, или, как говорит Дж. Кемени, на «подразумеваемое фактически истинным описание». Было бы соблазнительно объединить эти модели с «предположениями» Поппера, однако «предположения», выдвигаемые как универсальные утверждения, не имеющие границ их применения и не требующие никакой аппроксимации, обязаны своей силой сопутствующему им скептицизму. «Предположения» выдвигаются с самыми лучшими намерениями, и однако они обречены на мученичество. Они подобны ответчику во французском суде, которого временно считают виновным, пока не будет доказано обратное. Однако для «предположений» полная «невинность» в силу, так сказать, «попперианского первородного греха» никогда не достижима. Вера в абсолютную познаваемость - это наше наиболее распространенное повседневное убеждение, хотя для философского уха это звучит предосудительно. Степень нашей убеждённости в абсолютной познаваемости такова, что любые попытки опровергнуть её отбрасываются, чтобы ничто не могло поколебать эту убеждённость. И это отнюдь не позиция фанатика или догматика. Это реализм здравого смысла и научный реализм, который господствует в тех разделах науки, которые исповедуют здравый смысл. Знание того, что существуют столы и стулья, любовь и голод, день и ночь, нельзя назвать нетеоретическим знанием, хотя, строго говоря, его следовало бы назвать «преднаучным». В этих убеждениях нас не могут поколебать никакие эмпирические свидетельства. Так, мы вроде бы видим собственными глазами, как фокусник вытаскивает кролика из явно пустой шляпы, но мы никогда не поверим, что он на самом деле создаёт что-то из ничего».

Маркс Вартофский, Модели. Репрезентация и научное понимание, М., «Прогресс», 1988 г., с. 64-70.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Маркс Варто́фский, Добросовестное использование

Изображение PublicDomainPictures с сайта Pixabay

Изображение Chuk Yong с сайта Pixabay

Изображение PIRO4D с сайта Pixabay

Изображение congerdesign с сайта Pixabay

Изображение FunkyFocus с сайта Pixabay

Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

Джеральд Холтон опубликовал работу: The Scientific Imagination; Case Studies, где представил развитие науки как цепь «научных событий».

Каждое такое событие, можно охарактеризовать, как минимум, 8 параметрами:

«Прежде всего, конечно, встаёт вопрос о понимании научного содержания события, как оно складывается в определённое время – и в интерпретации современников, и, само собой, в терминах наших сегодняшних представлений. Что было спорного в утверждениях учёного? Какие препятствия реально вставали на его пути? […]

Во-вторых, существует проблема временной траектории того состояния научного знания, которое разделяется учёными (т. е. «обобществлённый», «публично выраженный», а не «частный» характер); эта траектория ведёт к периоду, в который мы помещаем событие, и, возможно, уходит за его границы. […]

Третий аспект относится к изучению более уникальных индивидуальных черт той деятельности, в которую погружено событие… […]

Четвертой компонентой исторических исследований является установление временной траектории именно этой, по преимуществу «частной», научной деятельности - непрерывности и разрывов в индивидуальном развитии учёного или науки в процессе её создания, как она воспринимается им через призму его индивидуальных усилий. Теперь уже событие Е в момент времени t предстает как точка пересечения двух траекторий, двух Мировых Линий, одна из которых прочерчивается для «публичной науки» (назовём её S2), а другая - для «частной» (S1), если использовать полезную, когда ею не злоупотребляют, терминологию сокращённой записи.

В-пятых, возникает целая историческая полоса, параллельная траектории S1 и заканчивающаяся на ней как на одной из своих границ,которая выделяет всю психобиографическую эволюцию человека, чьи работы сейчас изучаются. Здесь перед нами разворачивается новая и интригующая воображение область исследований взаимосвязей между научной работой индивида и его частным образом жизни.

Шестым аспектом неизбежно станет изучение социологической обстановки, условий или влияний, порождаемых коллегиальными связями, динамики групповой работы, состояния профессионализации в данное время, институциональных механизмов финансирования, оценки и принятия исследований, включая и количественные тенденции в данной сфере. Здесь мы вступаем в область анализа научной политики и социологии науки в узком смысле этого термина.

В-седьмых, появляется ещё одна полоса, параллельная траекториям S1 и S2 и переходящая в них; здесь выделяются те аспекты культурной эволюции за пределами науки, которые влияют на неё или испытывают её влияние, в связи с чем возникают проблемы обратных связей, соединяющих между собой науку, общество и технологию, науку и этику, науку и литературу.

Наконец, существует и логический анализ изучаемых научных работ. Будучи сначала учеником, а позднее коллегой Перси Бриджмена и Филиппа Франка, я в своём собственном развитии прежде всего прошёл через фазу глубокого интереса и уважения к плодотворному анализу логики науки, которая предшествовала работе в области анализа её собственно исторических аспектов.

Эти восемь областей исследований отнюдь не разделены какими-то непреодолимыми барьерами. Конечно, каждая область требует собственной специализации, а потому и своего операционального самовычленения. Для любой из них нетрудно сразу же назвать имена их героев и очертить их перспективы. Однако сегодня мы все могли бы согласиться, хотя и с той или иной степенью сожаления, что решение настоящих проблем истории науки (со всеми её противоречиями и междисциплинарными связями), ограничиваемое отделёнными друг от друга компонентами, было бы в конце концов редукционистской стратегией, на которую нас толкали бы или обрекали пределы человеческих возможностей».

Джеральд Холтон, Тематический анализ науки, М., «Прогресс», 1981 г., с. 19-22.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Image by WikiImages from Pixabay

Image by klimkin from Pixabay

Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

Имре Лакатос одним из первых в качестве объекта изучения выбрал не отдельную научную теорию, а их последовательность, серию: Т-1, Т-2, Т-3…

«Согласно моей методологической концепции, исследовательские программы являются величайшими научными достижениями и их можно оценивать на основе прогрессивного или регрессивного сдвига проблем; при этом научные революции состоят в том, что одна исследовательская программа (прогрессивно) вытесняет другую. Эта методологическая концепция предлагает новый способ рациональной реконструкции науки. Выдвигаемую мною методологическую концепцию легче всего изложить, противопоставляя её фальсификационизму и конвенционализму, у которых она заимствует существенные элементы. У конвенционализма эта методология заимствует разрешение рационально принимать по соглашению не только пространственно-временные единичные «фактуальные утверждения», но также и пространственно-временные универсальные теории, что даёт нам важнейший ключ для понимания непрерывности роста науки. В соответствии с моей концепцией фундаментальной единицей оценки должна быть не изолированная теория или совокупность теорий, а «исследовательская программа».

Имре Лакатос, История науки и её рациональные реконструкции / Методология исследовательских программ, М., «Аст»; «Ермак», 2003 г., с. 274-275.

В структуру исследовательской программы входят:

- жёсткое ядро, содержащее неопровергаемые в рамках данной исследовательской программы допущения, постулаты;

- защитный пояс, состоящий из вспомогательных гипотез при этом часть из них могут быть модифицированы (приспособлены) без ущерба для «жесткого ядра» при столкновении с новыми контрпримерами;

- положительные эвристики - принятые правила работы в рамках программы;

- отрицательные эвристики - правила, указывающие на то, каких путей следует избегать.

«Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда её теоретический рост предвосхищает её эмпирический рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты («прогрессивный сдвиг проблем»); программа регрессирует, если её теоретический рост отстает от её эмпирического роста, то есть когда она даёт только запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей программой («регрессивный сдвиг проблем»).

Если исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она «вытесняет» её, и эта конкурирующая программа может быть устранена (или, если угодно, («отложена»). Прогресс некоторой программы играет роковую роль в регрессе её конкурента. Если программа Р1 постоянно производит «новые факты», то они, по определению, будут аномалиями для конкурирующей программы Р2. Если Р2 объясняет эти новые факты только посредством гипотез ad hoc, то она, по определению, регрессирует.

Таким образом, чем больше прогрессирует программа Р1 тем больше трудностей это создает для прогресса программы Р2. В рамках исследовательской программы некоторая теория может быть устранена только лучшей теорией, то есть такой теорией, которая обладает большим эмпирическим содержанием, чем ее предшественница, и часть этого содержания впоследствии подтверждается».

Имре Лакатос, История науки и её рациональные реконструкции / Методология исследовательских программ, М., «Аст»; «Ермак», 2003 г., с. 277-279.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Имре Лакатос — английский философ венгерского происхождения, автор методологии научно-исследовательских программ / No restrictions

Image by PublicDomainPictures from Pixabay

Данная статья относится к Категории: Построение научных теорий

«Отрицательная эвристика запрещает использовать modus tollens («рассуждения от противного» - Прим. И.Л. Викентьева), когда речь идёт об утверждениях, включённых в «твёрдое ядро».

Вместо этого мы должны напрягать нашу изобретательность, чтобы прояснять, развивать уже имеющиеся или выдвигать новые «вспомогательные гипотезы», которые образуют защитный пояс вокруг этого ядра; modus tollens своим острием направляется именно на эти гипотезы. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок; защищая таким образом окостеневшее ядро, он должен приспосабливаться, переделываться или даже полностью заменяться, если того требуют интересы обороны. Если всё что даёт прогрессивный сдвиг проблем, исследовательская программа может считаться успешной. Она неуспешна, если это приводит к регрессивному сдвигу проблем.

Классический пример успешной исследовательской программы - теория тяготения Ньютона. Быть может, эта самая успешная из всех когда-либо существовавших исследовательских программ. Когда она возникла впервые, вокруг неё был океан «аномалий» (если угодно, «контр-примеров»), и она вступала в противоречие с теориями, подтверждающими эти аномалии. Но, проявив изумительную изобретательность и блестящее остроумие, ньютонианцы превратили один контрпример за другим в подкрепляющие примеры. И делали они это главным образом за счёт ниспровержения тех исходных «наблюдательных» теорий, на основании которых устанавливались эти «опровергающие» данные. Они «каждую новую трудность превращали в новую победу своей программы».

Отрицательная эвристика ньютоновской программы запрещала применять modus tollens к трём ньютоновским законам, динамики и к его закону тяготения. В силу методологического решения сторонников этой программы это «ядро» полагалось неопровергаемым: считалось, что аномалии должны вести лишь к изменениям «защитного пояса» вспомогательных гипотез и граничных условий».

Имре Лакатос, Фальсификация и методология научно-исследовательских программ / Методология исследовательских программ, М., «Аст»; «Ермак», 2003 г., с. 76-78.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Позитивные эвристики по Имре Лакатосу

Изображения в статье

Имре Лакатос — английский философ венгерского происхождения, автор методологии научно-исследовательских программ / No restrictions

Данная статья относится к Категории: Научные теории

Герхард Фоллмер предложил 10 постулатов научного познания:

«1. Постулат реальности: имеется реальный мир, независимый от восприятия и сознания.

Этот постулат исключает теоретико-познавательный идеализм и обращен против концепций Беркли, Фихте, Шеллинга, Гегеля, против фикционализма Файхингера и монизма ощущений Маха. При этом здесь не оспаривается то, что возможны оптические и иные ошибки восприятия; что имеются галлюцинации, бред и безумие; что наши ощущения, восприятия, представления, знания частично обусловлены субъектом через наш язык и структуры нашего познавательной аппарата. Следует заметить, что для субъективности всех высказываний нет доказательств, и что предположение о существовании внешнего мира является гипотезой.

2. Постулат структурности: реальный мир структурирован.

Тот порядок, который создан, например, в ньютоновской теории гравитации, имеет характер, отличный от порядка, сходного с алфавитным порядком. Даже если аксиомы теории созданы людьми, успех таких начал предполагает, как отмечал Эйнштейн, высокий уровень порядка объективного мира. В качестве структур рассматриваются симметрии, инвариантности, топологические и метрические структуры, взаимодействия, естественные законы, вещи, индивиды, системы. Сами структуры являются реальными и объективными. Мы с нашими чувственными органами и когнитивными функциями также принадлежим реальному миру и имеем определенную структуру.

3. Постулат непрерывности: между всеми областями действительности существует непрерывная связь.

Нет непроходимой пропасти между мёртвой материей и живыми организмами, между растениями и животными, между животными и человеком, между материей и духом. Причём если иметь в виду кванты действия, элементарные частицы, мутационные скачки, революции и фульгурации (в данном контексте, вероятно, имеется в виду: «необратимое разрушение» - Прим. И.Л. Викентьева), то возможно, более подходящим названием будет квазинепрерывность. История науки показывает, как плодотворен был постулат непрерывности. Ньютоновская теория гравитации показала, что «подлунные» и «надлунные» законы одинаковы. Посредством синтеза мочевины Велер в 1831 г. доказал возможность получения органических субстанций из неорганических. Шлейден и Шванн в 1838 г. установили, что все организмы состоят из клеток. Исследования последних лет показали, что также генетический код является универсальным.

4. Постулат о чужом сознании: также как и Я, другие индивиды имеют чувственные впечатления и сознание.

Этот постулат находится в соответствии с предположениями большинства биологов, физиологов и психологов. Его отрицание ведет к солипсизму.

5. Постулат взаимодействия: наши чувственные органы аффицируются реальным миром.

Согласно этому постулату, внешняя поверхность нашего тела обменивается энергией с окружением. Некоторые из изменений в чувствительных клетках обрабатываются как сигналы и направляются далее. Некоторые из этих возбуждений подвергаются специальной обработке в нервной системе и в мозге. Они становятся воспринимаемыми, трактуются как информация о внешнем мире и осознаются. Уже восприятие состоит в бессознательной интерпретации чувственных данных и в реконструкции гипотетически предполагаемого внешнего мира.

6. Постулат функции мозга: мышление и сознание являются функциями мозга, естественного органа.

Результаты исследований мозга, например электроэнцефалография (запись волн мозга), фармакологии и экспериментальной психологии, например, исследований сна, подтверждают гипотезу о том, что все явления сознания связаны с физиологическими процессами. Эта гипотеза называется иногда психологической аксиомой.

7. Постулат объективности: научные высказывания должны быть объективными.

Объективность означает в данном случае отнесённостъ к действительности. Научные высказывания относятся (кроме как в психологии) не к состояниям сознания наблюдателя, а к гипотетически постулируемой реальности. Эта трактовка основывается на 1-ом постулате - постулате реальности.

Критерии объективности высказываний таковы:

(А) Интерсубъективная понятность: научные высказывания должны передаваться другим, следовательно должны быть сформулированы на общем языке. Ибо наука не есть частное предприятие.

(Б) Независимость от системы отнесения: независимость от личности наблюдателя, его местоположения, состояния его сознания, его «перспективы».

(В) Интерсубъективная проверяемость: для каждого высказывания должна иметься возможность проверки его правильности посредством соответствующих процедур.

(Г) Независимость от метода: правильность высказывания не должна зависеть от метода, используемого для его проверки.

(Д) Неконвенциональность: правильность высказывания не должна основываться на произвольном акте или конвенции.

Следует подчеркнуть, что указанные выше различные критерии необходимы, но лишь в их конъюнкции могут быть достаточными.

8. Постулат эвристичности: рабочие гипотезы должны содействовать исследованию, а не затруднять его.

Это методологический постулат. Он принцип нашей исследовательской стратегии. Он ничего не говорит о мире или о нашем познании и не ведет конструктивно к новым предположениям. но помогает выбрать между равноценными, но противоречащими друг другу гипотезами. Эвристично осмысленной является та гипотеза, которая рассматривает объект как наличный и наблюдаемый, свойство как измеримое, факт как объясняемый. Например, было бы неэвристично постулировать принципиальную границу между неживыми и живыми системами, потому что пришлось бы отрицать очень успешные исследования в этой области.

9. Постулат объяснимости: факты опытной действительности могут анализироваться, описываться и объясняться посредством «естественных законов».

Этот постулат следует из постулата об эвристичности. Рассматривать процесс или факт в качестве принципиально необъяснимых не только не эвристично, но означает во многих случаях безответственное отрицание знаний. Постулат объяснимости представляет собой отказ от любых форм иррационализма, телеологии или витализма. Подобные теории, например, утверждают, что эволюция якобы необъяснима, и дают этой необъяснимости различные имена: Демиургический интеллект (Беннет): жизненный порыв (Бергсон), сознание клетки (Буис); энтелехия (Дриш); ортогенез (Эймер); жизненная сила (Мюллер), целефинальность (де Ной); аристогенез (Осборн); витальная фантазия (Палагий, Бойтендик), самоизображение организма (Портман), точка Омега, эволюционное тяготение, натиск сознания (Тейяр де Шарден). Но жизненный порыв объясняет эволюцию не лучше, чем порыв локомотива объясняет работу паровой машины (Дж. Гексли).

10. Постулат экономии мышления: следует избегать ненужных гипотез.

Этот постулат представляет собой методологическое правило, которое может служить только для выбора гипотез. Оккам также рассматривал свой принцип экономии: entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem («бритва Оккама») в качестве методологического правила для исследования. Мах же толковал принцип экономии мышления как сущность законов природы и как цель науки вообще. Против этого утверждения Макс Борн возразил, что «наилучший путь сделать мышление экономичным - это совсем его прекратить.

Как хорошо знает любой математик, такой принцип имеет смысл только тогда, когда подчинён ограничивающим условиям. Мы должны быть едины в том, что наша задача состоит не только в наведении порядка в необозримой области накопленного опыта, но и в его беспрестанном расширении посредством исследований; к этому следует добавить, что без внешних достижений была бы утеряна и ясность в мышлении».

Цитируется по: Гришунин С.И., Философия науки: основные концепции и проблемы, М., «Урсс», 2009 г., с. 210-215.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Image by ArtTower from Pixabay

Image by Free-Photos from Pixabay

Image by bluebudgie from Pixabay

Image by Steve Buissinne from Pixabay

Image by Yuri_B from Pixabay