Правило 7 секунд
"Каждые 7 секунд 1 человек в мире сходит с ума. Я думаю, скоро настанет моя 7 секунда". Макс Фрай
Да уж
Эта книга посвящается Мишке,который говорил, что жизнь человечья бывает двух разновидностей: или просранная, или проебанная. И пояснял: просранная — это когда скучно было жить. А проебанная, соответственно, если было весело.
А ведь правда... О нас с вами (многабукаф)
Знаешь, а ведь твой Мир — одно из самых страшных мест во Вселенной, гость! Он оплетает своей паутиной всех, кто там родился, и никому не удается ускользнуть Но хуже всего, что вы сами учитесь у своего Мира этому искусству: с первых же дней жизни каждый начинает плести свою паутину, стараясь заманить в неё всех, кто окажется поблизости — и вам это нравится! Нам кажется, что во всех вас есть что-то неуловимо отвратительное — такими вас делает ваш жуткий Мир. Если посмотреть на твою родину нашими глазами, можно содрогнуться: миллиарды живых существ, навсегда увязшие в липкой паутине, продолжают старательно плести ее до последнего дня своей короткой жизни. Вы тратите слишком много сил на то, чтобы вырваться из чужих, но паутина устроена таким образом, что все попытки освободиться обрекают вас увязать глубже и глубже. Безнадежно! Именно поэтому вы так быстро стареете и умираете. У вас не остается сил на то, чтобы просто жить...
Макс Фрай, "наваждения"
Макс Фрай, "наваждения"
О чудесах
Да-да, я тоже.
То есть я тоже не могу дождаться двух кинопремьер: «Гарри Поттер и Кубок Огня», «Хроники Нарнии» — когда уже, когда, ну же!
Я настороже, я начеку. Хожу по городу, делаю вид, будто спешу по делам (я и правда спешу, но это дело десятое), а тем временем внимательно гляжу по сторонам: а вдруг диски с фильмами уже появились в продаже? Ну мало ли, всякое бывает, сколько можно жилы тянуть?
И ладно бы только я и, скажем, еще пара-тройка десятков тысяч любителей сказок, преимущественно младшего и среднего школьного возраста. Так нет же. Нас, увлеченных детей в возрасте от трех до восьмидесяти, тьмы и тьмы, и тьмы. Включая, между прочим, командира экипажа Международной космической станции, американского астронавта Билла Макартура, по чьей просьбе фильм «Гарри Поттер и Кубок Огня» транслировали в космос из Центра управления полетами в Хьюстоне. А что ж, знай наших.
Макартур молодец. Понимает, что в жизни важно, а что — суета. «Мне сверху видно все, ты так и знай», — в устах астронавта этот аргумент обретает поистине убойную силу.
Сверху астронавту Макартуру в данный момент, надо понимать, видна планета Земля, одна штука, второй нам не положено.
В этом, собственно, и состоит проблема.
В советские времена был популярный (и в ту пору общеизвестный) анекдот о диссиденте, которого решили наконец отпустить из СССР и велели выбрать страну, куда он хотел бы уехать. Бедняга долго крутил в руках глобус, вспоминал: «Так, здесь свободы слова тоже нет, как у нас, а здесь расизм, там война, там клерикалы распоясались, а тут женщинам голосовать запрещают». И, наконец, спросил: «А другого глобуса у вас нет?»
Другого глобуса как не было, так и нет, астронавт Билл Макартур тому свидетель. А с тем, что предоставлен в наше полное распоряжение, мягко говоря, не все ладно. То есть сам по себе глобус очень даже ничего, местами прекрасный до слез, но люди общими усилиями как-то ухитрились устроить свою жизнь на этой планете совершенно нелепым образом.
Сейчас мне придется сказать некоторые банальные вещи, которые тем не менее очень редко произносятся вслух. И ладно бы вслух; боюсь, они и наедине с собой нечасто проговариваются. А глубокому осмыслению и вовсе не подвергаются — ну или почти никогда. Итак. Жизнь современного цивилизованного человека, как правило, более-менее благополучна — я имею в виду, что он сыт (и, при желании, пьян), спит в тепле, а его шансы спокойно дожить до глубокой старости можно оценивать как довольно высокие. Вот только плата за скромное это благополучие высока, если не вовсе непомерна: на фоне сытости, утомления, скуки и повседневного принуждения жизнь современного цивилизованного человека как-то незаметно утратила сокровенный смысл. Целей — о да, по-прежнему сколько угодно, куда больше, чем требуется. Но наличие цели не гарантирует обретения смысла. Зачастую — наоборот.
Эта картина не была бы столь трагической, если бы не смутное, почти инстинктивное знание, что человек рожден для совсем иной участи. Какой именно — поди разбери. Но — иной. Это, честно говоря, мало кто понимает, но смутно чувствуют, как кажется, все.
Инстинкт чудесного гонит одних на поиски приключений, других приводит на путь саморазрушения, но большинство предпочитает утолять жажду безопасным, цивилизованным способом — в кресле кинотеатра или на диване с книжкой в руках; собственно, одно другому не мешает.
Я часто повторяю, что чтение — искусство сновидения для ленивых; кино — тем более. Что ж, пусть так. Пусть хотя бы так, если иначе не получается. Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы позволить ей оставаться безрадостной. В борьбе с безысходностью все средства хороши.
В том числе и сказки, которые взрослым зачастую нужней, чем детям. Хотя бы потому, что внутренний ребенок жив в каждом до самого конца. И не следует его в карцере без вины держать. А, напротив, требуется как можно чаще тормошить и развлекать всеми доступными способами. И если вдруг выясняется, что для этого достаточно просто пойти в кино или открыть книжку, давайте скажем спасибо — да вот хотя бы писателям Джоан Ролинг и Клайву Льюису. И, конечно, добрым дяденькам режиссерам Майку Ньюэллу и Эндрю Адамсону, которые сняли для нас кино.
Сказали? Вот и молодцы, хорошие дети. Купите себе мороженое. И — вперед, в кинотеатр. Или с книжкой на диван. Под любым благовидным предлогом, если уж без него никак.
Взрослые часто стесняются любить сказки, известное дело. Так уж нелепо все устроено. Слово «эскапизм» нередко употребляют как ругательство.
Общественное мнение эскапистов не одобряет. Дескать, стой, куда пошел? А ну, на место!
Ага, как же. Чего мы там, «на месте», не видели? Не самый разумный поступок — потратив единственную и неповторимую жизнь на усвоение бесчисленных глупостей, изобретенных, сделанных и сказанных до нас и не про нас, ворчать недовольно за обеденным столом: «Все плохо, жизнь тяжелая, кошмар, не могу больше»… И не делать ни шагу в сторону. Игнорировать чудеса, забывать сны, не сметь рассуждать вслух о вечности и, страшно подумать, предназначении человеческом — по примеру благоразумных, но беспомощных предшественников, которые жили себе, жили, глупости творили, оправдания им на разных языках из буквиц складывали вместо того, чтобы хоть раз слово «вечность» из льдинок составить. А ведь если уж у сказочного мальчишки однажды само собой вышло, почему бы нам, взрослым, взаправдашним людям не попробовать?
Конечно, все это самообман. В наших шкафах нет ничего, кроме одежды, постельного белья и тараканьих ловушек; на наших пригородных вокзалах все платформы пронумерованы целыми числами, никаких дробей, и уехать оттуда можно не дальше Рязани. Какой уж там «Хогвартс».
Все так. Но самообман для нас — не роскошь, а насущная необходимость, как баллон сжатого воздуха для ныряльщика. Без этого нормальному, не сломленному обстоятельствами, не отупевшему от размеренного бытия взрослому человеку не выжить.
Не худший (не худший, далеко не худший — убеждаю я себя) вариант. Потому что сказки, пленившие в последние годы массовую аудиторию, — не дрянные пустышки, не постылая развлекательная жвачка для утомленного ума, а умные, тонкие, глубокие истории, убедительно демонстрирующие, что мир полон чудес, так что можно думать: «Если вокруг меня не происходит ничего удивительного, мне пока не повезло. Но скоро все изменится, потому что иначе быть не может». По крайней мере, именно так мне удавалось думать в детстве, после всякой хорошей сказки, после каждого увлекательного кинофильма. И это было лучше, чем ничего.
Много лучше.
Возможно, число читателей и кинозрителей, одновременно на миг поверивших в грядущие чудесные перемены, достигнет в какой-то момент критической отметки — и этим самым переменам придется наконец наступить. По крайней мере, до сих пор у человечества еще никогда не было столь грандиозного шанса одновременно, хором подумать об одном и том же. О том, что в любом шкафу может таиться вход в волшебную страну, в табачной лавке на углу станут продавать волшебный порошок для путешествий из камина в камин, а поезд отойдет от платформы 9 3/4 строго по расписанию, и мы, вполне возможно, вовремя окажемся рядом — чего ж нам еще?
То есть я тоже не могу дождаться двух кинопремьер: «Гарри Поттер и Кубок Огня», «Хроники Нарнии» — когда уже, когда, ну же!
Я настороже, я начеку. Хожу по городу, делаю вид, будто спешу по делам (я и правда спешу, но это дело десятое), а тем временем внимательно гляжу по сторонам: а вдруг диски с фильмами уже появились в продаже? Ну мало ли, всякое бывает, сколько можно жилы тянуть?
И ладно бы только я и, скажем, еще пара-тройка десятков тысяч любителей сказок, преимущественно младшего и среднего школьного возраста. Так нет же. Нас, увлеченных детей в возрасте от трех до восьмидесяти, тьмы и тьмы, и тьмы. Включая, между прочим, командира экипажа Международной космической станции, американского астронавта Билла Макартура, по чьей просьбе фильм «Гарри Поттер и Кубок Огня» транслировали в космос из Центра управления полетами в Хьюстоне. А что ж, знай наших.
Макартур молодец. Понимает, что в жизни важно, а что — суета. «Мне сверху видно все, ты так и знай», — в устах астронавта этот аргумент обретает поистине убойную силу.
Сверху астронавту Макартуру в данный момент, надо понимать, видна планета Земля, одна штука, второй нам не положено.
В этом, собственно, и состоит проблема.
В советские времена был популярный (и в ту пору общеизвестный) анекдот о диссиденте, которого решили наконец отпустить из СССР и велели выбрать страну, куда он хотел бы уехать. Бедняга долго крутил в руках глобус, вспоминал: «Так, здесь свободы слова тоже нет, как у нас, а здесь расизм, там война, там клерикалы распоясались, а тут женщинам голосовать запрещают». И, наконец, спросил: «А другого глобуса у вас нет?»
Другого глобуса как не было, так и нет, астронавт Билл Макартур тому свидетель. А с тем, что предоставлен в наше полное распоряжение, мягко говоря, не все ладно. То есть сам по себе глобус очень даже ничего, местами прекрасный до слез, но люди общими усилиями как-то ухитрились устроить свою жизнь на этой планете совершенно нелепым образом.
Сейчас мне придется сказать некоторые банальные вещи, которые тем не менее очень редко произносятся вслух. И ладно бы вслух; боюсь, они и наедине с собой нечасто проговариваются. А глубокому осмыслению и вовсе не подвергаются — ну или почти никогда. Итак. Жизнь современного цивилизованного человека, как правило, более-менее благополучна — я имею в виду, что он сыт (и, при желании, пьян), спит в тепле, а его шансы спокойно дожить до глубокой старости можно оценивать как довольно высокие. Вот только плата за скромное это благополучие высока, если не вовсе непомерна: на фоне сытости, утомления, скуки и повседневного принуждения жизнь современного цивилизованного человека как-то незаметно утратила сокровенный смысл. Целей — о да, по-прежнему сколько угодно, куда больше, чем требуется. Но наличие цели не гарантирует обретения смысла. Зачастую — наоборот.
Эта картина не была бы столь трагической, если бы не смутное, почти инстинктивное знание, что человек рожден для совсем иной участи. Какой именно — поди разбери. Но — иной. Это, честно говоря, мало кто понимает, но смутно чувствуют, как кажется, все.
Инстинкт чудесного гонит одних на поиски приключений, других приводит на путь саморазрушения, но большинство предпочитает утолять жажду безопасным, цивилизованным способом — в кресле кинотеатра или на диване с книжкой в руках; собственно, одно другому не мешает.
Я часто повторяю, что чтение — искусство сновидения для ленивых; кино — тем более. Что ж, пусть так. Пусть хотя бы так, если иначе не получается. Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы позволить ей оставаться безрадостной. В борьбе с безысходностью все средства хороши.
В том числе и сказки, которые взрослым зачастую нужней, чем детям. Хотя бы потому, что внутренний ребенок жив в каждом до самого конца. И не следует его в карцере без вины держать. А, напротив, требуется как можно чаще тормошить и развлекать всеми доступными способами. И если вдруг выясняется, что для этого достаточно просто пойти в кино или открыть книжку, давайте скажем спасибо — да вот хотя бы писателям Джоан Ролинг и Клайву Льюису. И, конечно, добрым дяденькам режиссерам Майку Ньюэллу и Эндрю Адамсону, которые сняли для нас кино.
Сказали? Вот и молодцы, хорошие дети. Купите себе мороженое. И — вперед, в кинотеатр. Или с книжкой на диван. Под любым благовидным предлогом, если уж без него никак.
Взрослые часто стесняются любить сказки, известное дело. Так уж нелепо все устроено. Слово «эскапизм» нередко употребляют как ругательство.
Общественное мнение эскапистов не одобряет. Дескать, стой, куда пошел? А ну, на место!
Ага, как же. Чего мы там, «на месте», не видели? Не самый разумный поступок — потратив единственную и неповторимую жизнь на усвоение бесчисленных глупостей, изобретенных, сделанных и сказанных до нас и не про нас, ворчать недовольно за обеденным столом: «Все плохо, жизнь тяжелая, кошмар, не могу больше»… И не делать ни шагу в сторону. Игнорировать чудеса, забывать сны, не сметь рассуждать вслух о вечности и, страшно подумать, предназначении человеческом — по примеру благоразумных, но беспомощных предшественников, которые жили себе, жили, глупости творили, оправдания им на разных языках из буквиц складывали вместо того, чтобы хоть раз слово «вечность» из льдинок составить. А ведь если уж у сказочного мальчишки однажды само собой вышло, почему бы нам, взрослым, взаправдашним людям не попробовать?
Конечно, все это самообман. В наших шкафах нет ничего, кроме одежды, постельного белья и тараканьих ловушек; на наших пригородных вокзалах все платформы пронумерованы целыми числами, никаких дробей, и уехать оттуда можно не дальше Рязани. Какой уж там «Хогвартс».
Все так. Но самообман для нас — не роскошь, а насущная необходимость, как баллон сжатого воздуха для ныряльщика. Без этого нормальному, не сломленному обстоятельствами, не отупевшему от размеренного бытия взрослому человеку не выжить.
Не худший (не худший, далеко не худший — убеждаю я себя) вариант. Потому что сказки, пленившие в последние годы массовую аудиторию, — не дрянные пустышки, не постылая развлекательная жвачка для утомленного ума, а умные, тонкие, глубокие истории, убедительно демонстрирующие, что мир полон чудес, так что можно думать: «Если вокруг меня не происходит ничего удивительного, мне пока не повезло. Но скоро все изменится, потому что иначе быть не может». По крайней мере, именно так мне удавалось думать в детстве, после всякой хорошей сказки, после каждого увлекательного кинофильма. И это было лучше, чем ничего.
Много лучше.
Возможно, число читателей и кинозрителей, одновременно на миг поверивших в грядущие чудесные перемены, достигнет в какой-то момент критической отметки — и этим самым переменам придется наконец наступить. По крайней мере, до сих пор у человечества еще никогда не было столь грандиозного шанса одновременно, хором подумать об одном и том же. О том, что в любом шкафу может таиться вход в волшебную страну, в табачной лавке на углу станут продавать волшебный порошок для путешествий из камина в камин, а поезд отойдет от платформы 9 3/4 строго по расписанию, и мы, вполне возможно, вовремя окажемся рядом — чего ж нам еще?
Небольшой рассказ
Привет Пикабу!
Перед тем как выложить этот рассказ я хочу сказать, что моя цель не носит корыстного характера в плане сбора плюсов (3 комментария для минусов на всякий случай внутри), я лишь хочу поделиться творчеством удивительного человека и одного из моих любимых писателей - Макса Фрая.
Всегда, когда у меня плохое настроение я читаю эти книги и всегда, по глупому, почти до слез, радуюсь. Замечательное ощущение, которое меня ни одну сотню раз уже спасало, поэтому я решил поделиться им с вами =)
Вдруг кто-нибудь еще приобщится и тоже полюбит эти книги..)
=========================
— В Рейкьявике есть железнодорожный вокзал. Точный адрес неизвестен, однако все сходятся на том, что он расположен где-то в районе старой гавани. Каждый день сотни горожан и туристов проходят мимо вокзала, но не замечают его. Однако примерно раз в месяц, обычно в последний день луны, или в самом начале первого, увидеть вокзал становится проще простого. Оказавшись рядом, трудно бывает удержаться, не войти в здание и не купить билет на скорый поезд, который, в каком бы часу вы ни появились на вокзале, непременно будет стоять у перрона, готовый к отправлению. Некоторые жители Рейкьявика уверены, что пассажиры этого поезда быстро и дешево доберутся до материка; зачастую прежде, чем купить билет на самолет, они подолгу бродят с чемоданами по окрестностям старой гавани в надежде, что им посчастливится. Другие утверждают, что севший в поезд попадет неведомо куда, и еще неизвестно, вернется ли. Но все сходятся в том, что уехать на этом поезде — большая удача, упускать которую не следует.
Он совершенно не был похож на сумасшедшего.
Крупный красивый старик с аккуратным седым ежиком и тщательно подстриженной рыжеватой бородой. В очень хорошем сером пальто, поношенном ровно настолько, чтобы выглядеть по-настоящему элегантным. Говорил спокойно, негромко, без излишней жестикуляции, как будто рассказывал сказку тихому, понятливому ребенку, просто невидимому. Да и сидел он не на дереве, не на тротуаре даже, а на стуле, выставленном за порог кафе. Анна и сама сидела на таком же. К середине октября владельцы всех кафе и ресторанов успели убрать уличные столики, только «Кофе-ины» — здесь, в самом конце улицы Диджои, и еще один, на Вильняус — оставались по-прежнему милосердны к любителям свежего ветра и табака.
Старик, скорее всего, относился к первым, по крайней мере сигареты у него в руках не было. Перед ним на колченогом столе, щедро усыпанном последними медяками древесной листвы, стоял белый картонный стакан с крышкой, самая большая доза горячей кофейно-молочной бурды, капучино или лате, кто его разберет. У Анны был такой же, но поменьше, medium, средняя порция карамельного кофе, приторный вкус которого бесил ее летом, но теперь как нельзя лучше сочетался с вкрадчивым ароматом дыма, наползавшего на город не то из каминных труб, не то из недалекого уже студеного будущего.
Закончив один рассказ, старик делал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, и приступал к новому.
— В Калькутте живет щенок с черным ухом. Он всегда спит, укладываясь головой в ту сторону, куда следует отправиться хозяину, чтобы найти свою удачу. Неизвестно, что ждет его там — горшок с золотом, выигрышный лотерейный билет, объявление о найме на хорошую работу, кувшин с выводком добродушных джиннов или встреча с любовью всей жизни. Возможно даже, все сразу. Однако хозяева щенка не знают об этом его удивительном свойстве, поэтому до сих пор не воспользовались невиданной возможностью поправить свои дела.
«Надо, пожалуй, делать отсюда ноги, — думала Анна. — Тихий-то он тихий — пока. Неизвестно, что может выкинуть в следующую секунду. Вот ка-а-ак вскочит и ка-а-ак набросится! Или еще что-нибудь похуже. С психами всегда так».
«Надо срочно делать отсюда ноги», — настойчиво говорила себе Анна, но вопреки этому здравому совету полезла в карман пальто за следующей сигаретой. Может, еще что-нибудь расскажет? Интересно же.
— На окраине Хьяласти есть маленькая безымянная улица, отличить ее от прочих почти невозможно. Улица заканчивается тупиком, в тупике стоит трехэтажный дом; когда-то его стены были белыми, а нынче приобрели тот невнятный оттенок, который знающие люди называют цветом времени. На балконе под самой крышей сидит женщина в широкополой шляпе. Некоторым она может показаться старухой, некоторым — девушкой или даже девочкой-подростком. Она может быть одета в лохмотья или, напротив, вырядиться по последней моде, неизменной деталью остается лишь шляпа. Если, вежливо поздоровавшись, высказать женщине свое самое заветное желание, она засмеет вас, возможно даже обругает или швырнет вам в голову яблочный огрызок. Но, вернувшись домой, вы обнаружите, что желание ваше сбылось или, по крайней мере, начались какие-то события, ведущие к его исполнению. Если же вы опять придете к этому дому с новой просьбой, обнаружите, что балкон пуст, дверь заколочена, а в небе летают мертвые птицы.
Старик замолчал, допил кофе, поднялся, улыбаясь каким-то своим мыслям, выбросил пустой картонный стакан в урну и неторопливо пошел в сторону Ратушной площади. Анна озадаченно смотрела ему вслед. «Хьяласти, — думала она, — надо же, никогда не слышала о таком городе. Интересно, в какой он стране?»
Дома Анна не поленилась, полезла в Интернет, ввела в поисковую строку название загадочного города. «Не найдено ни одного документа, соответствующего запросу Хьяласти», — ответствовал Google. «Искомая комбинация слов нигде не встречается», — вторил ему Яндекс.
«Ну надо же, — подумала она. — Но Рейкьявик-то на самом деле есть! И Калькутта. Наверное».
На всякий случай проверила. Убедившись, что Рейкьявик и Калькутта существуют, немного подумала и ввела следующий запрос: «Исландия железная дорога». «Исландия в настоящее время не располагает железнодорожным транспортом», — ответил всезнающий Интернет.
— Ага, — вслух сказала Анна. И с удовольствием повторила: — А-га!
Остаток вечера она чувствовала себя счастливой, ходила по дому вприпрыжку и часто невпопад смеялась, отвечая на телефонные звонки, а принимая перед сном душ, вдруг запела, чего, от природы обделенная музыкальным слухом, никогда себе не позволяла.
«Ты чего, мать? — строго спросила себя Анна, укладываясь в постель. — Откуда столько счастья в отдельно взятом организме? На горизонте ни единого путного ухажера, деньги почти закончились, у пальто подол истрепался, а нового пока не предвидится, да еще и корова недоена, в смысле в переводе твоем конь не валялся. Не вижу никаких поводов для радости.
А это я тренируюсь, — поразмыслив, решила она. — Чтобы полезный навык не потерять».
И, полностью удовлетворенная столь разумным ответом, сладко заснула, так нежно обнимая подушку, словно под головой у нее лежал весь мир, наполненный удивительными поездами, волшебными щенками, разноцветными леденцами и, конечно, незаконченными переводами, куда от них денешься.
На следующий день у Анны не было никаких дел в Старом городе, а работы, напротив, вагон и маленькая тележка. Однако погода стояла прекрасная, очень теплая для октября, пасмурная, но сухая, и Анна сказала себе, что надо не упустить момент, погулять как следует, потому что скоро зарядят злые ноябрьские дожди, а потом ударит мороз, и о неспешных прогулках для удовольствия можно забыть до весны.
А оказавшись на улице Диджои, она, конечно, подумала, что карамельный медиум на шатком стуле возле «Кофе-ина» как нельзя лучше украсит ее сегодняшнюю вылазку в город, и без того чрезвычайно приятную.
За одним столиком сидела компания студенток, ослепительно тонких, с громкими, яркими, в тон крашеным волосам голосами. А за другим — давешний старик, и Анна так обрадовалась, застав его тут, что метнулась за кофе, не подумав, что ей-то, получается, некуда сесть, столов тут всего два, что хочешь, то и делай. Но когда она вернулась на улицу, студентки как раз вставали, собравшись уходить, так что вопрос с местом уладился наилучшим образом, толком не успев сформулироваться.
Старик, похоже, только ее и ждал.
— В Туамасине есть рынок, где сидит торговец облаками. Дождавшись, когда на небе появится очередное облако, он объявляет аукцион; желающих купить облако обычно оказывается много, но цены держатся невысокие, потому что люди в тех краях бедны, а охочие до сувениров туристы не видят смысла в такой покупке, поскольку облако нельзя упаковать и увезти домой.
«Ну надо же, — подумала Анна, — теперь, значит, Туамасина. Или Туамасин. Наверняка где-то по соседству с Хьяласти», — язвительно добавила она. Достала из сумки блокнот и записала: «Туамасина, не забыть проверить».
— В самом центре Гранады есть кафе. Найти его легко, оно так и называется — «Кафе Централь». Напитки и еда там самые обычные, но если кому-то взбредет в голову нарисовать что-нибудь на салфетке в ожидании заказа, рисунок его будет отменно хорош и точен, вне зависимости от того, умеет ли этот человек рисовать. К сожалению, художники об этом не знают и в «Кафе Централь» не собираются, так что предназначенное им вдохновение достается туристам и водителям такси.
«А вот это можно будет проверить лично, — подумала Анна. — Ну, теоретически, можно. Когда-нибудь. Когда мне заплатят за все переводы сразу, и я, рассчитавшись со всеми долгами за квартиру, воду и свет, обнаружу, что в кошельке еще что-то осталось. И вот тогда… Кстати, это действительно мысль. В Гранаде небось и зимой неплохо. А уж весной-то, весной…»
— В Кракове на улице Щепаньской есть старый дом, там всегда открыто одно окно. На подоконнике стоит клетка с большим попугаем синего цвета. Если дать попугаю семечек или орехов, он, поклевав, расскажет вам чей-нибудь важный секрет.
«Ух ты, — обрадовалась Анна. — Вот это можно проверить хоть сегодня. В Кракове же сейчас Мишка живет. Младшего брата по своим делам гонять сам бог велел, они для этого, можно сказать, специально созданы мудрой природой».
Старик меж тем поднялся, тщательно оправил пальто, а прежде, чем уйти, повернулся к Анне и дружески ей подмигнул. Она не успела ни улыбнуться в ответ, ни «спасибо» сказать за сказки, ни, напротив, демонстративно
Перед тем как выложить этот рассказ я хочу сказать, что моя цель не носит корыстного характера в плане сбора плюсов (3 комментария для минусов на всякий случай внутри), я лишь хочу поделиться творчеством удивительного человека и одного из моих любимых писателей - Макса Фрая.
Всегда, когда у меня плохое настроение я читаю эти книги и всегда, по глупому, почти до слез, радуюсь. Замечательное ощущение, которое меня ни одну сотню раз уже спасало, поэтому я решил поделиться им с вами =)
Вдруг кто-нибудь еще приобщится и тоже полюбит эти книги..)
=========================
— В Рейкьявике есть железнодорожный вокзал. Точный адрес неизвестен, однако все сходятся на том, что он расположен где-то в районе старой гавани. Каждый день сотни горожан и туристов проходят мимо вокзала, но не замечают его. Однако примерно раз в месяц, обычно в последний день луны, или в самом начале первого, увидеть вокзал становится проще простого. Оказавшись рядом, трудно бывает удержаться, не войти в здание и не купить билет на скорый поезд, который, в каком бы часу вы ни появились на вокзале, непременно будет стоять у перрона, готовый к отправлению. Некоторые жители Рейкьявика уверены, что пассажиры этого поезда быстро и дешево доберутся до материка; зачастую прежде, чем купить билет на самолет, они подолгу бродят с чемоданами по окрестностям старой гавани в надежде, что им посчастливится. Другие утверждают, что севший в поезд попадет неведомо куда, и еще неизвестно, вернется ли. Но все сходятся в том, что уехать на этом поезде — большая удача, упускать которую не следует.
Он совершенно не был похож на сумасшедшего.
Крупный красивый старик с аккуратным седым ежиком и тщательно подстриженной рыжеватой бородой. В очень хорошем сером пальто, поношенном ровно настолько, чтобы выглядеть по-настоящему элегантным. Говорил спокойно, негромко, без излишней жестикуляции, как будто рассказывал сказку тихому, понятливому ребенку, просто невидимому. Да и сидел он не на дереве, не на тротуаре даже, а на стуле, выставленном за порог кафе. Анна и сама сидела на таком же. К середине октября владельцы всех кафе и ресторанов успели убрать уличные столики, только «Кофе-ины» — здесь, в самом конце улицы Диджои, и еще один, на Вильняус — оставались по-прежнему милосердны к любителям свежего ветра и табака.
Старик, скорее всего, относился к первым, по крайней мере сигареты у него в руках не было. Перед ним на колченогом столе, щедро усыпанном последними медяками древесной листвы, стоял белый картонный стакан с крышкой, самая большая доза горячей кофейно-молочной бурды, капучино или лате, кто его разберет. У Анны был такой же, но поменьше, medium, средняя порция карамельного кофе, приторный вкус которого бесил ее летом, но теперь как нельзя лучше сочетался с вкрадчивым ароматом дыма, наползавшего на город не то из каминных труб, не то из недалекого уже студеного будущего.
Закончив один рассказ, старик делал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, и приступал к новому.
— В Калькутте живет щенок с черным ухом. Он всегда спит, укладываясь головой в ту сторону, куда следует отправиться хозяину, чтобы найти свою удачу. Неизвестно, что ждет его там — горшок с золотом, выигрышный лотерейный билет, объявление о найме на хорошую работу, кувшин с выводком добродушных джиннов или встреча с любовью всей жизни. Возможно даже, все сразу. Однако хозяева щенка не знают об этом его удивительном свойстве, поэтому до сих пор не воспользовались невиданной возможностью поправить свои дела.
«Надо, пожалуй, делать отсюда ноги, — думала Анна. — Тихий-то он тихий — пока. Неизвестно, что может выкинуть в следующую секунду. Вот ка-а-ак вскочит и ка-а-ак набросится! Или еще что-нибудь похуже. С психами всегда так».
«Надо срочно делать отсюда ноги», — настойчиво говорила себе Анна, но вопреки этому здравому совету полезла в карман пальто за следующей сигаретой. Может, еще что-нибудь расскажет? Интересно же.
— На окраине Хьяласти есть маленькая безымянная улица, отличить ее от прочих почти невозможно. Улица заканчивается тупиком, в тупике стоит трехэтажный дом; когда-то его стены были белыми, а нынче приобрели тот невнятный оттенок, который знающие люди называют цветом времени. На балконе под самой крышей сидит женщина в широкополой шляпе. Некоторым она может показаться старухой, некоторым — девушкой или даже девочкой-подростком. Она может быть одета в лохмотья или, напротив, вырядиться по последней моде, неизменной деталью остается лишь шляпа. Если, вежливо поздоровавшись, высказать женщине свое самое заветное желание, она засмеет вас, возможно даже обругает или швырнет вам в голову яблочный огрызок. Но, вернувшись домой, вы обнаружите, что желание ваше сбылось или, по крайней мере, начались какие-то события, ведущие к его исполнению. Если же вы опять придете к этому дому с новой просьбой, обнаружите, что балкон пуст, дверь заколочена, а в небе летают мертвые птицы.
Старик замолчал, допил кофе, поднялся, улыбаясь каким-то своим мыслям, выбросил пустой картонный стакан в урну и неторопливо пошел в сторону Ратушной площади. Анна озадаченно смотрела ему вслед. «Хьяласти, — думала она, — надо же, никогда не слышала о таком городе. Интересно, в какой он стране?»
Дома Анна не поленилась, полезла в Интернет, ввела в поисковую строку название загадочного города. «Не найдено ни одного документа, соответствующего запросу Хьяласти», — ответствовал Google. «Искомая комбинация слов нигде не встречается», — вторил ему Яндекс.
«Ну надо же, — подумала она. — Но Рейкьявик-то на самом деле есть! И Калькутта. Наверное».
На всякий случай проверила. Убедившись, что Рейкьявик и Калькутта существуют, немного подумала и ввела следующий запрос: «Исландия железная дорога». «Исландия в настоящее время не располагает железнодорожным транспортом», — ответил всезнающий Интернет.
— Ага, — вслух сказала Анна. И с удовольствием повторила: — А-га!
Остаток вечера она чувствовала себя счастливой, ходила по дому вприпрыжку и часто невпопад смеялась, отвечая на телефонные звонки, а принимая перед сном душ, вдруг запела, чего, от природы обделенная музыкальным слухом, никогда себе не позволяла.
«Ты чего, мать? — строго спросила себя Анна, укладываясь в постель. — Откуда столько счастья в отдельно взятом организме? На горизонте ни единого путного ухажера, деньги почти закончились, у пальто подол истрепался, а нового пока не предвидится, да еще и корова недоена, в смысле в переводе твоем конь не валялся. Не вижу никаких поводов для радости.
А это я тренируюсь, — поразмыслив, решила она. — Чтобы полезный навык не потерять».
И, полностью удовлетворенная столь разумным ответом, сладко заснула, так нежно обнимая подушку, словно под головой у нее лежал весь мир, наполненный удивительными поездами, волшебными щенками, разноцветными леденцами и, конечно, незаконченными переводами, куда от них денешься.
На следующий день у Анны не было никаких дел в Старом городе, а работы, напротив, вагон и маленькая тележка. Однако погода стояла прекрасная, очень теплая для октября, пасмурная, но сухая, и Анна сказала себе, что надо не упустить момент, погулять как следует, потому что скоро зарядят злые ноябрьские дожди, а потом ударит мороз, и о неспешных прогулках для удовольствия можно забыть до весны.
А оказавшись на улице Диджои, она, конечно, подумала, что карамельный медиум на шатком стуле возле «Кофе-ина» как нельзя лучше украсит ее сегодняшнюю вылазку в город, и без того чрезвычайно приятную.
За одним столиком сидела компания студенток, ослепительно тонких, с громкими, яркими, в тон крашеным волосам голосами. А за другим — давешний старик, и Анна так обрадовалась, застав его тут, что метнулась за кофе, не подумав, что ей-то, получается, некуда сесть, столов тут всего два, что хочешь, то и делай. Но когда она вернулась на улицу, студентки как раз вставали, собравшись уходить, так что вопрос с местом уладился наилучшим образом, толком не успев сформулироваться.
Старик, похоже, только ее и ждал.
— В Туамасине есть рынок, где сидит торговец облаками. Дождавшись, когда на небе появится очередное облако, он объявляет аукцион; желающих купить облако обычно оказывается много, но цены держатся невысокие, потому что люди в тех краях бедны, а охочие до сувениров туристы не видят смысла в такой покупке, поскольку облако нельзя упаковать и увезти домой.
«Ну надо же, — подумала Анна, — теперь, значит, Туамасина. Или Туамасин. Наверняка где-то по соседству с Хьяласти», — язвительно добавила она. Достала из сумки блокнот и записала: «Туамасина, не забыть проверить».
— В самом центре Гранады есть кафе. Найти его легко, оно так и называется — «Кафе Централь». Напитки и еда там самые обычные, но если кому-то взбредет в голову нарисовать что-нибудь на салфетке в ожидании заказа, рисунок его будет отменно хорош и точен, вне зависимости от того, умеет ли этот человек рисовать. К сожалению, художники об этом не знают и в «Кафе Централь» не собираются, так что предназначенное им вдохновение достается туристам и водителям такси.
«А вот это можно будет проверить лично, — подумала Анна. — Ну, теоретически, можно. Когда-нибудь. Когда мне заплатят за все переводы сразу, и я, рассчитавшись со всеми долгами за квартиру, воду и свет, обнаружу, что в кошельке еще что-то осталось. И вот тогда… Кстати, это действительно мысль. В Гранаде небось и зимой неплохо. А уж весной-то, весной…»
— В Кракове на улице Щепаньской есть старый дом, там всегда открыто одно окно. На подоконнике стоит клетка с большим попугаем синего цвета. Если дать попугаю семечек или орехов, он, поклевав, расскажет вам чей-нибудь важный секрет.
«Ух ты, — обрадовалась Анна. — Вот это можно проверить хоть сегодня. В Кракове же сейчас Мишка живет. Младшего брата по своим делам гонять сам бог велел, они для этого, можно сказать, специально созданы мудрой природой».
Старик меж тем поднялся, тщательно оправил пальто, а прежде, чем уйти, повернулся к Анне и дружески ей подмигнул. Она не успела ни улыбнуться в ответ, ни «спасибо» сказать за сказки, ни, напротив, демонстративно