(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

На фото: начальник разведки (командир отдельного разведвзвода) 1 мсб 180 мсп лейтенант Карцев А.И. у горы Норай, неподалеку от пакистанской границы. Май 1987 г. За «плечами» уже 10 месяцев в Афганистане. Было мне тогда 22 года.

К сожалению, жизнь военного разведчика – это не только подвиги, слава и честно заслуженные награды. Бывают в ней и менее приятные моменты – госпитали и медсанбаты.

Через полтора месяца после прибытия в Афганистан, в сентябре 1986-го года, я «загремел» с тифом в баграмский инфекционный госпиталь. Из двух недель пребывания в госпитале мне запомнились довольно необычные ощущения клинической смерти, телепередача с участием замечательного учителя из Донецка Виктора Федоровича Шаталова (которую я слушал через стенку реанимационного отделения) и газета «Красная Звезда», которую увидел в холле, когда меня переводили в обычное отделение.

На первой странице в этой газете была небольшая статья о том, что «в Афганистане при артиллерийском обстреле погиб главарь одной из крупнейших банд Карим. Осколочное ранение в голову». Это было довольно странно, ведь, когда мы его выследили, то запрашивали авианалет, а не артобстрел. Хотя это было не столь важно. Важен был результат.

В тот же день я встретил в отделении своего командира роты старшего лейтенанта Володю Стародумова с красивыми желтыми глазами. Вместе с ним, «желтухой» (гепатитом) заболели еще два бойца из нашей роты. Ротный попросил меня срочно вернуться на Тотахан, потому как на заставе не осталось ни одного офицера. Что и было сделано на следующий день.

В общем, особо приятных воспоминаний от инфекционного госпиталя у меня не осталось. Кроме одной мысли, что воевать в регионах с такой неблагоприятной эпидемиологической обстановкой, как в Афганистане, лучше без использования своего воинского контингента.

Когда, несколько месяцев спустя, я попал в баграмский медсанбат (он располагался по соседству с инфекционным госпиталем) с осколочным ранением ног, приятных воспоминаний у меня было еще меньше. Я всегда боялся остаться без ног (профессиональный страх многих войсковых разведчиков), а тут сразу обе ноги зацепило, мы не сразу добрались до медсанбата, началось нагноение. Да, еще и хирург сказал, чтобы я готовился к операции. Не секрет, что на войне у хирургов слово «операция» часто является синонимом слова «ампутация». В общем, настроение у меня было совсем никакое.

И в этот момент в палату, в которой я лежал, вкатывается «тело» в больничной пижаме - на кресле-коляске, без ног. И начинает рассказывать нам какие-то новости и анекдоты, шутить и подкалывать меня и моих соседей – чтобы мы не кисли и не хандрили.

Если бы не этот неизвестный мне человек в больничной пижаме, скорее всего, пустил бы я всё на самотёк. И остался бы ждать операции. Но, словно какой-то волшебный пендель заставил мне встряхнуться. И начать цепляться не столько за жизнь, сколько за сохранение своих ног.

На следующее утро я узнал, где лежит наш вчерашний гость. И решил его проведать. Чтобы сказать ему спасибо и попрощаться. Когда я пришел в его палату, то впервые увидел, как могут плакать мужчины. Это не была истерика, но слезы текли отовсюду – из глаз, из носа. Он размазывал их по всему лицу и не мог остановиться. И не хотел жить. Просто ночью ему приснилось, что он бегал на своих ногах…

Пришлось основательно его встряхнуть и сказать всё, что я о нем думаю. А потом обнять и долго, долго сидеть с ним рядом. Разговаривая ни о чем. Мечтая о том, что все лучшее у нас еще впереди. И что оно обязательно будет.

Я так и не узнал, как его звали. Но до сих пор благодарен ему за то, что он заставил меня бороться. В тот же день я сбежал из медсанбата. Возможно, это было неправильно. Ведь ноги долго не заживали. Не помогали даже волшебные мази, которые приносил мне Шафи. Позднее раны на ногах часто открывались, текла какая-то сукровица. И еще много лет мне пришлось ходить с тростью. Но зато на своих ногах.

С тех пор я твердо усвоил одну очень простую истину. Что в больницах и в госпиталях бывают больные и выздоравливающие. Больные - это те, кто из большого и замечательного мира попадают в больничную палату. И начинают сжимать своими руками огромную планету, как шагреневую кожу, до размеров больничной койки и своего крошечного внутреннего мира. Отгораживаются от соседей по палате, от новостей и жизни. У больных слишком мало шансов на исцеление.

И есть выздоравливающие, которые, попав в больничную палату, первым делом отрывают форточки, чтобы запустить в палату свежий воздух. Находят себе новых друзей и товарищей, чтобы поддержать их в трудную минуту. Читают увлекательные книги, придумывают интересные занятия, отрывают двери и новые горизонты. Они обязательно смогут выздороветь. Или, хотя бы постараются.

А еще у выздоравливающих есть волшебный пендель – для больных, для того, чтобы исцелить их от хандры и неверия в свои силы. И придать этим пенделем не только ускорение к исцелению, но и правильное направление движения.

С тех пор прошло много лет. За эти годы я узнал не только о больных и выздоравливающих, о волшебном пенделе и целебной силе искусства и творчества. Но и о том, что любая болезнь – это не приговор, а лишь задача, которую нужно решить (с помощью врачей, друзей или самому). Или хотя бы постараться решить. Но только очень, очень сильно постараться.

Разведчики должны это знать.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

На фото: наш выезд на Гардез, май 1987 года. Афганские "бурбухайки" (машины) постоянно норовили вклиниться в нашу колонну. С точки зрения безопасности колонны, это было неправильно. Возможно, мы тогда не всё делали правильно. Но время тогда было другое - добрее, что ли?

В середине мая 1987-го года мне с моим разведвзводом предстояло принять участие очередных боевых действиях. Где-то за Гардезом. В полном объеме задача, как обычно, была нам неизвестна. Информацию доводили до нас лишь в части нас касающейся.

На первом этапе операции моему разведвзводу предстояло совместно с третьим мотострелковым взводом старшего лейтенанта Игоря Викторовича Васильева (из 3-ей мср) прикрывать выдвижение армейской артиллерийской группы (Игорь погиб две недели спустя, подорвался на мине вместе с сапером из инженерно-саперной роты нашего полка рядовым Карабаевым Зиедом Хамидовичем). По прибытии в Гардез мы должны были получить следующую задачу. И так далее. Такая многоступенчатость предотвращала утечку информации. Но одним из побочных «эффектов» этой секретности было то, что я совершенно не представлял, в каком районе нам предстоит работать. И поэтому вместо плащ-палатки, я взял с собой маскировочную сеть. Она оказалась далеко не лишней, но совершенно бесполезной от проливных дождей, которые шли почти ежедневно на пакистанской границе в районе Древнего Шелкового пути. И уж, тем более, никто из нас, офицеров батальонного звена, не догадывался, что операция эта может затянуться почти на целый месяц – пока афганская пограничная бригада не оборудует укрепленный район за нашими спинами и не перекроет афгано-пакистанскую границу.

Второй серьезной проблемой этой «секретности» оказалась недостаточное количество запасных аккумуляторов для ночных прицелов НСПУ, которые мы взяли с собой в горы. Бои в районе Алихейля были тяжелые, постоянные обстрелы со стороны духов, несколько раз они ходили в атаки на позиции соседнего 345 парашютно-десантного полка, один раз сбили с позиций полковую разведроту десантников.

Доставалось и нашему 180-му полку. Контакт с духами был плотный, практически на расстоянии броска ручной гранаты. Поэтому ночные прицелы ночью мы не выключали. А заряда их батарей хватало максимум на шесть часов. Вертолеты с боеприпасами, продовольствием и запасными аккумуляторными батареями прилетали не чаще, чем раз в трое – четверо суток. В результате, одну или две ночи из этих суток мы были «слепыми».

С этим срочно нужно было что-то делать. Благо, что не было проблем с запасными аккумуляторными батареями для радиостанций Р-148. Их хватало на гораздо больший срок. Среди наших отечественных батарей для радиостанций, совершенно случайно, мне попала на глаза батарея, если не ошибаюсь, югославского производства. Именно она и подсказала мне способ решения данной проблемы.

Аккумуляторная батарея для Р-148 (10НКГЦ-1Д) состоит из десяти аккумуляторов по 1,2 вольта. Для ночного прицела НСПУ необходимо было 2,5 вольта. Другими словами, нужно было всего лишь разобрать аккумуляторную батарею от радиостанции и «запитать» от двух «банок» (двух аккумуляторов) ночной прицел. А, по мере их разрядки, подсоединять следующие «банки».

На командном пункте полка у связистов нашелся небольшой кусок нужного мне телефонного провода. Проблема с ночными прицелами была решена.

В середине июня операция под Алихейлем закончилась. И мы вернулись в Кабул. В полку выяснилось, что аккумуляторные батареи для радиостанций, который я разбирал и использовал для ночных прицелов, «переразрядились». Не пригодны для дальнейшего использования и больше не «держат заряд».

Пришлось мне выслушивать от командира взвода связи нашего батальона капитана Пасмурцева всё, что он обо мне думает. Благо, что Вадим был свой человек, и высказал он мне всё это больше для поддержания разговора, чем для того, чтобы я посочувствовал, что ему придется списывать эти аккумуляторные батареи. Я посочувствовал.

Ведь по действующему на то время Приказу Министра Обороны «О материальной ответственности военнослужащих за ущерб, причиненный государству (N 85 от 17 марта 1984 г.)» за порчу аккумуляторных батарей, используемых для радиостанций, мне полагалось выплатить их стоимость в двукратном размере.

Разумеется, я бы выплатил эту стоимость. И любой другой на моем месте, выплатил бы тоже. Сколько бы это ни стоило - это были сущие копейки по сравнению с жизнями наших бойцов, которые мы смогли сберечь.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

P.S. На операции под Алихейлем в мае-июне 1987 года мой разведвзвод использовался нашим командованием, как обычное пехотное подразделение – три недели сидел в оборонена горке , «работал» носильщиками (выносил раненых на вертолетную площадку), сопровождал «караваны» с боеприпасами, водой и сухим пайком от вертолетной площадки на командный пункт полка. Разумеется, мои разведчики пошли в этот раз в горы без МПЛ-50 (малых пехотных лопат), а я не сообразил это проконтролировать, полагая, что в горах лопаты нам точно не понадобятся. В результате, почти три недели, под постоянными обстрелами нашей горки со стороны духов реактивными снарядами, из миномета и горной пушки, мои разведчики окапывались в скальном грунте, используя штык-ножи и «палки-копалки». Кроме того, мы взяли с собой очень мало МОН-50 и МОН-100 (их нам здорово не хватало). Очень не хватало миниатюрных переносных станций наземной разведки, которых тогда еще не было в природе. А тащить с собой в горы ПСНР-5 было просто нереально.

С питанием и водой проблем у нас не было (благо рядом было множество родников и вертолеты «привозили» сухой паек регулярно). Но питательная смесь, готовить которую нас научил лейтенант Горлов Владимир Вячеславович, командир нашего училищного спортивного взвода (50 мл. глюкозы, столовая ложка сахара, столовая ложка цветочного мёда, половина чайной ложки соли, элеутерококк экстракт жидкий 50 мл.) тоже была бы не лишней. Особенно в горах.

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

На фото: Гора Тотахан (отм.1641 м.) в 10 км. южнее Баграма. Перед «канцелярией» 6 мср: на камне сидит Гафур с поста Хасана, в чалме — Сафиулло, командир роты Царандоя, правее стоит его боец-царандоевец, за ним — сторожевой пёс по имени Сак (собака, на фарси).

Когда я учился в военном училище, нам часто говорили, что боевые и общевоинские уставы написаны кровью. В курсантские годы мы как-то особо не задумывались над этими словами.

А еще мы регулярно проходили мимо Комнаты посетителей на первом контрольно-пропускном пункте, когда бегали кроссы в Кузьминском парке на утренней физзарядке, ходили в увольнение или на стрельбище. А иногда и заходили в эту комнату, когда к нам приезжали наши родители или девушки. Но всегда считали, что это помещение предназначено лишь для удобства встреч с близкими нам людьми. И не более того.

В Афганистане мы довольно быстро убедились в истинности того, что нам говорили в училище насчет уставов. Оказалось, что стоит лишь забыть об азбучных истинах по организации боевого, походного или сторожевого охранения, как у тебя во взводе могут появиться потери. Караульная служба на сторожевых заставах была организована немного иначе, чем в Союзе. Но стоило тебе ослабить контроль над очередностью назначения на посты (поначалу на моей заставе старослужащие бойцы записывались на вечернее время, когда спать еще особо не хотелось, а молодых ставили на утренние, самые опасные часы), то с безопасностью заставы возникали серьезные проблемы.

Разумеется, в рейдовых подразделениях и подразделениях, которые несли службу на сторожевых заставах, содержание Устава Внутренней службы было немного иным, чем в училище. Но никто не отменял и в Афганистане соблюдение распорядка дня, санитарно-гигиенических правил, требований безопасности и многое, многое другое. И, если командир переставал следить за своим внешним видом, даже в самых сложных условиях, поддерживать свой авторитет среди подчиненных ему становилось труднее.

Требования Дисциплинарного Устава тоже заметно отличалось от тех, к которым мы привыкли. Увольнений, дополнительных суток к отпуску (да, и вообще отпусков для солдат и сержантов за отличную службу), благодарственных писем родителям отличившихся военнослужащих, нарядов вне очереди и замечаний у нас, как правило, не было. Хотя сказать спасибо или объявить благодарность перед строем за хорошую службу нужно было обязательно. И представить к боевым наградам за мужество и отвагу, проявленные в бою. Но с наградами для солдат и сержантов наше командование, по непонятным для меня причинам, почему-то было не слишком щедрым. Хотя к полковому командованию, как правило, претензий не было. Не часто, но наградные в полку писались. «Резали» их уже где-то выше.

А самым страшным дисциплинарным наказанием для разведчиков оказался перевод их в пехоту. Хотя мне ни разу не довелось прибегнуть к такому наказанию.

Стоит отметить, что моя идея проводить «Дни встречи» при прибытии молодого пополнения на заставу, оказалась более чем удачной. Обычная беседа, когда молодой боец рассказывал о том месте, где он родился, о своей семье, о своей учебе и работе, позволяла включить теорию шести рукопожатий. А если она не срабатывала и у бойца не получалось найти своих земляков, то хотя бы помогала найти общие интересы с остальными военнослужащими заставы. И давала понять, где можно было использовать этого бойца с максимальной пользой. А еще, когда выключалась «обезличенность» молодых бойцов и другие военнослужащие знали их хотя бы по имени, это позволяло избежать дедовщины в худшем её понимании. И работа в боевых тройках, когда вместе работали и воевали военнослужащие старшего, среднего и «молодого» призыва, была в том большим подспорьем.

А вот идея с Комнатой посетителей пришла мне в голову не сразу. В первые дни моего пребывания в батальоне (2 мсб 180 мсп) я обратил внимание, что в крепость, где располагался штаб батальона, частенько захаживали афганцы. По словам комбата, это были мирные дехкане из ближайшего кишлака Чауни. Иногда ребята, которые служили на этой заставе, играли с ними в волейбол. И даже пытались играть в футбол.

Но когда я стал начальником разведки батальона, понятия «мирные дехкане» мне стало явно недостаточно. Постепенно я начал собирать информацию о каждом из наших гостей. Выяснилось, что один из игроков, Сафиулло, который почти полгода назад играл с нами в волейбол, но давно уже не показывался, ушел в банду к Анвару. Сейчас он проходит подготовку в учебном центре в Пакистане. Скоро должен вернуться в банду. Такой вот игрок в волейбол захаживал к нам на командный пункт батальона в августе 1986 года.

На 8-й сторожевой заставе, которой я командовал, частным гостем был Хасан, командир местного отряда самообороны из кишлака Калашахи. Я знал, что он дружит с Сафиулло. И, скорее всего, сотрудничает с душманами.

Застава моя находилась на горе Тотахан (отм. 1641 м.), она была не только прекрасным наблюдательным пунктом (в радиусе пяти километров). Но во время боевых действий, которые проходили у нас с завидным постоянством, и прекрасным командным пунктом. В том числе, и для командования афганского 666-го полка «Командос».

Частыми гостями у нас на заставе были офицеры ХАД (афганской госбезопасности) и Царандоя (афганская милиции). Когда Сафиулло вернулся из Пакистана, он что-то не поделил со своим новым командиром и убил его. А чтобы избежать смерти от душманов, вынужден был нам сдаться. Раскаявшись в своих «ошибках молодости», ушел работать в Царандой и уже через полгода стал там командиром роты. С учетом того, что его младший брат был моим помощником, Сафиулло тоже частенько приходил к нам в гости.

В общем, застава наша была настоящим проходным двором. Это было неправильно. Очень даже неправильно! И тогда я вспомнил о Комнате посетителей.

А так как я - большой любитель современного и удобного жилья, то решил, что у меня на заставе будет не просто Комната, а целая трехкомнатная квартира для посетителей. Первая «комната» будет располагаться в нашей землянке, которую мы с гордостью называли канцелярией роты. Эта «комната» для тех посетителей-афганцев, в ком я практически не сомневался - для офицеров из 666-го полка «Коммандос», для хадовцев, а позднее и для Сафиулло (хотя на самом деле, из всех афганцев, я не сомневался только двух – в себе и в моем контакте Шафи, но Шафи поднимался к нам на заставу только, когда меня подранили). Для них в нашей канцелярии роты всегда был горячий чай и лепешки из тандыра.

Вторая «комната» была для Хасана и парикмахера Хакима. Это была небольшая площадка между станцией радиоперехвата и канцелярией роты. Все перемещения по заставе для Хасана и Хакима были запрещены (дабы избежать ненужных контактов с нашими бойцами, различных торговых махинаций и попыток подсадить наших бойцов на наркотики). Видеть на нашей заставе Хасан и Хаким могли только то, что мы хотели им показать. Но не более того.

А третья «комната» располагалась на южной стороне нашей горки, за пределами нашей заставы. Это была куча валунов с красивым названием Зубы Дракона. В случае необходимости, это место прекрасно простреливалось из миномета, но саму заставу рассмотреть оттуда было невозможно. Там мы встречались с теми, кому на нашей заставе делать было нечего. Или чье пребывание у нас было нежелательным.

Когда в Афганистане началась политика национального примирения, и к нам на Тотахан стали захаживать на переговоры главари местных банд, эта третья «комната» оказалась очень кстати (хотя обычно мы старались встречаться на нейтральной территории). Однажды к нам на переговоры пришел главарь одной очень нехорошей банды по имени Исмад. Он даже не пытался скрыть от нас свое любопытство, старательно вытягивал шею и пытался что-то рассмотреть у нас на заставе. Но у него ничего не получалось. Это было очень забавно. И очень правильно, что у него ничего не получалось.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

(На фото: стою рядом с «полосатой» БМП отдельного разведвзвода 2 мсб 180 мсп, кишлак Чауни, кп 2 мсб, февраль 1987 г.)

Во время подготовки к Афганистану в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава один из наших командиров, недавно вернувшийся из-за «речки» рассказал нам о том, что под Кандагаром и в районе иранской границы душманы используют против наших солдат «волчьи» ямы. Устройство их довольно примитивно – глубокая яма, замаскированная сверху. В яме - острые колья.

Конечно, эти «волчьи ямы» не были столь изощренными как те ловушки, что применялись партизанами во Вьетнаме против американцев, но их название мне, почему-то запомнилось.

Не секрет, что для войсковых разведчиков самой большой проблемой были не противник и непрофессионализм своего командования, а обычные противопехотные мины. Дело в том, что разведчикам очень часто приходится «шариться» по вражеской территории и в тылу противника без поддержки саперов, не зная, где находятся минные поля противника, а иногда и свои.

Вот и я больше всего в Афганистане боялся наступить на мину и остаться без ног. Но еще я почему-то боялся попасть в эту самую «волчью яму». Хотя у нас под Кабулом и Баграмом о них даже не слышали. И сам я за двадцать шесть месяцев своей службы в Афганистане ни разу с ними не сталкивался. Но мысль о «волчьих ямах» занозой сидела в моей голове все это время.

В детстве отец приучил меня к тому, что если мне будет страшно, то нужно будет сделать шаг. Видимо, он думал, что я сам соображу, сделать этот шаг назад или в сторону, чтобы убежать от опасности. К сожалению, я оказался не столь сообразительным, и, попав в сложную ситуацию, обычно делал шаг вперед.

Именно поэтому, приняв под командование сторожевую заставу, я первым делом занялся тем, чего боялся больше всего – минами. По словам моего предшественника Жени Шапко мины вокруг заставы были. Не было только формуляра минного поля. И не было понятно, где они стоят. А где, нет. Это было важно, чтобы понять, за какие границы моим бойцам можно заходить, а за какие не стоит. Да, еще хотелось понять, чем эти минные поля смогут нам помочь в случае нападения душманов на заставу.

Очень скоро я излазил всю нашу горку. Но не нашел ни одной противопехотной мины. Лишь несколько растяжек с РГД-5 и Ф-1. И три небольших участка, метров по десять, с малозаметным проволочным заграждением «Путанка». Путанка была очень кстати, но её было слишком мало (любому командиру заставы всегда всего мало). Растяжки пришлось снять – на них быстрее подорвались бы мои бойцы, чем душманы.

В общем, с минными полями на заставе у нас была большая проблема. Минное поле было совсем не лишним при нападении душманов на заставу. И было очень серьезной проблемой, зная любовь моих бойцов лазить по горке, где придется. И я долго ломал голову, как решить эту дилемму. Единственное, что я смог сделать – это разработать довольно эффективную систему управления огнем заставы и продумать систему использования различных видов вооружения для повышений их максимальной эффективности. Да, еще установить парочку мин МОН-50 с электродетонаторами под первым постом.

Говорят, что в инженерном оборудовании оборонительных рубежей не существует принципа «достаточно». Так и в улучшении системы обороны заставы не существует такого принципа. Всегда есть возможность сделать что-то еще.

В апреле 1987 года, по приказу начальника штаба 40-й армии генерал-майора Грекова Юрия Павловича, меня на два месяца откомандировали в Кабул, в 459-ю отдельную роту специального назначения. По возвращении из командировки выяснилось, что за время моего отсутствия у нас на Тотахане многое изменилось.

По словам командира роты старшего лейтенант Ванярхи Виктора Васильевича вот уже целый месяц, как наш выносной пост терроризирует какой-то маньяк-снайпер. Пока я прохлаждался с кабульской ротой специального назначения, он довел до ручки весь гранатометно-пулеметный взвод, расположенный на этом посту.

Месяц назад этот снайпер подстрелил часового на посту, рядового Гулиева. По словам батальонного фельдшера, пуля была на излёте. Попала в плечо. И застряла между сердцем и лопаткой. Гулиева отвезли в медсанбат, но извлечь пулю в медсанбате не смогли. Сказали, как приедет в Союз, чтобы обратился к врачам. Благо, что через пару месяцев заканчивался его срок службы.

Больше таких удачных выстрелов у снайпера не было. Но стрелял он почти каждый вечер. На протяжении целого месяца. Хотя больше ни в кого не попадал.

Ротный попросил разобраться с этим снайпером. И на все это время освободил меня от всех моих служебных обязанностей. Проблема заключалась в том, что стрелял этот снайпер всегда на закате. И с очень большой дальности. Ни визуально, ни с помощью ПСНР-5 (переносной станции наземной разведки) вычислить его огневую позицию мы не могли.

Как известно, нормальные герои всегда идут в обход. Пришлось мне перевозить ПСНР-5 на соседнюю (9-ю) сторожевую заставу, что располагалась в двух километрах западнее нашей горки, и пытаться вычислить снайпера оттуда. Оказывается, от смены угла зрения зависит многое. И вскоре картина стала прорисовываться.

Стрелял снайпер, действительно, не плохо. Но почему-то всегда с одной позиции, что располагалась за небольшой насыпью. По соседству с мирным кишлаком. Из стрелкового оружии достать его было сложно. Если стрелять из миномета, БМП или танка, можно было зацепить мирный кишлак. Но при этом гарантии, что мы подстрелим снайпера, не было.

Пришлось мне поломать голову над тем, как решить эту задачу. А потом прокатиться на Тотахан, забрать из «волшебного ящика», что стоял у меня под кроватью, парочку небольших сувениров (итальянскую противотанковую мину ТС-6, толовую шашку с электродетонатором, батарейку и замыкатель), которые я снял полтора года назад неподалеку от нашей заставы.

Как стемнело, под прикрытием расчета ПСНР-5, я сходил на экскурсию к насыпи. Выкопал небольшую ямку на позиции, откуда обычно стрелял снайпер, уложил в неё свои подарки и тщательно их замаскировал. В общем, сделал всё то же самое, что делали обычно и сами душманы.

Мы так и не узнали, кто это был? В ту же ночь, перед рассветом, снайпер заполз в свое укрытие, замкнул электрическую цепь электродетонатора и сделал «большой бум». Утром на месте его огневой позиции мы нашли большую воронку, искореженный кусок ствола карабина и остатки одной стопы. Узнать, кому она принадлежала, было невозможно. Да мы и не очень к этому стремились. Но последовательность его действий стала более-менее понятной: он занимал позицию под утро, весь день отдыхал, на закате производил один выстрел и уходил с позиции, как стемнеет).

Способ решения проблемы с использование фугаса, был, без сомнения, не самым лучшим. Но сработал он не плохо. Тем более что у этой истории было небольшое продолжение.

За пару дней до «большого бума» к нам на Тотахан на рекогносцировку приезжали разведчики из 3-й разведывательно-десантной роты баграмского разведбата. Ожидался приход большого каравана с оружием и боеприпасами к душманам. И ребята планировали проведение засады в нашем районе (в противоположной стороне от того места, где была позиция снайпера).

На следующий день, после их отъезда к нам на заставу поднялся Хасан, командир местного поста самообороны.

Я догадывался, что Хасан работает «и на наших, и на ваших». И пришел он не просто так, а с целью попытаться узнать, зачем к нам приезжали «полосатые» (машины разведчиков часто были без опознавательных знаков и номеров, и их отсутствие, по-своему, тоже было опознавательным знаком разведчиков).

Разумеется, я ничего не стал от него скрывать, и через переводчика со станции радиоперехвата сказал, что приезжали саперы из группы спецминирования. Вокруг всей нашей заставы они установили какие-то новые «шайтан-мины», которые работают не только на нажим, на движение, звук, но и чуть ли не на случайно брошенный душманами в их сторону взгляд. И я очень прошу его теперь подниматься к нам на заставу только по этой тропинке. И ни в коем случае с неё не сворачивать. Потому что он – мой рафик (друг). И я не хочу потерять такого хорошего друга.

Когда Хасан уходил с заставы, в глазах его читалось сомнение. В том, что я его лучший друг, он не сомневался. А вот насчет «шайтан-мин», похоже, не поверил. И шел он по тропинке, не слишком внимательно глядя себе под ноги. Но после большого «бума» сомнения у него очень быстро испарились. Такая странная гибель снайпера, когда от него практически ничего не осталось, хочешь, не хочешь, а заставляла задуматься об этих самых «шайтан-минах». И с тех пор Хасан поднимался к нам на заставу только по тропинке. Ни шага вправо. Ни шага влево. Внимательно глядя себе под ноги. Это было правильно.

На южном склоне нашей горки был установлен небольшой импровизированный памятник. Под звездой небольшая надпись: «(фамилия смыта дождями) Вадим Семёнович, настоящий человек. Погиб 16 сентября 1984 года» (рядовой Золотарёв Вадим Семёнович - 1-я рр 781-го орб 108-й мсд, официальная версия: «погиб в результате обстрела танка в районе кишлака Карабаг провинции Кабул»).

Я знаю, причину его гибели. Но всем своим бойцам говорю, что он подорвался на нашей мине, которых вокруг заставы величайшее множество (чтобы они не «шарились» по склонам нашей горки и не искали приключений на свою пятую точку). И то же самое говорю и Хасану (чтобы он и его друзья-душманы думали, что у нас вокруг заставы есть минные поля).

Вы скажете, что это жульничество? Ничего подобного. Это маленькая военная хитрость! Не, ну, а чего, только мне что ли бояться душманских «волчьих ям?! Пусть и душманы боятся наших «шайтан-мин». В Афганистане и так этого «добра» в избытке – и «Охота», и «лепестки», и многое другое. Так что поверить в появление каких-то новых секретных «шайтан-мин» совсем не сложно. Даже, когда их и нет на самом деле.

Возможно, благодаря этой маленькой военной хитрости мы обошлись без установки минных полей вокруг нашей заставы, на которых могли бы подорваться мои бойцы. И за все время моей службы на нашу заставу не было ни одного нападения со стороны духов.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

(Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане).

(На фото: отдельный разведвзвод 2-го мсб 180 мсп на совместной операции с афганским царандоем в январе 1987 года на Панджшере. 3-й слева за пулеметом ПК, в подшлемнике - Максим Таран (погиб 15-го мая 1988 г. под Мирбачакотом); я – в центре, без головного убора; передо мною на броне лежит на броне - Роберт Русанов (в настоящее время – капитан дальнего плавания); правее - механик-водитель (в бушлате) - Игорь Лёля; за ним (в танковом шлемофоне) - наводчик-оператор Павел Рысаков; левее его, в подшлемнике - снайпер Лёша Стасюлевич; крайний справа (стоит) – заместитель командира разведвзвода сержант Саша Хливный (умер в 2007 г., инфаркт).

Когда в середине января 1987 года в Афганистане начала действовать политика национального примирения, из штаба полка пришла кодограмма, требующая «активизировать и расширить масштабы разведывательных и засадно-поисковых действий по борьбе с караванами мятежников». А следом за ней пришло разъяснение и дополнение для самых непонятливых – мы должны запланировать и проводить засадно-поисковые действия КАЖДУЮ НОЧЬ. Это можно было сделать силами разведподразделений всего нашего полка. Но было совершенно не реально для одного разведвзвода. Тем более, в таком густонаселенном районе, как окрестности Баграма.

Днем наш разведвзвод регулярно привлекался на сопровождение колонн и для выполнения различных текущих задач. Поспать днем не получалось. И я прекрасно понимал, что, если мы будем проводить засады каждую ночь, то очень скоро превратимся из охотников за караванами в обычную дичь. А потому вынужден был немного «химичить»: из трех засад планировать одну «липовую» засаду - для того, чтобы мои разведчики могли хотя бы немного отдохнуть и отоспаться, вторую засаду - в том, районе, где, чисто теоретически, можно было наткнуться на духовский караван и только третью засаду – конкретно под реализацию разведданных.

Я прекрасно понимал, что, если о моем жульничестве узнают в штабе, то не сносить мне головы. Понимал, что это неправильно. Но другого выбора у меня не было.

Постепенно мы втянулись в такой режим работы. Это было не сложно. Ведь для того чтобы провести «липовую» засаду, нужно было всего лишь выбрать спокойный район: подальше от начальства, поближе к душманам. Незаметно занять его, выставить боевое охранение и спокойно отдыхать («броня» с экипажами размещалась на ближайшей сторожевой заставе, из оставшихся восемнадцати разведчиков ночью две «тройки» отдыхали, четыре несли службу, смена проходила через четыре часа; в результате, из 12 часов «засады» на сон каждой тройке доставалось по четыре часа).

Все было хорошо. Хотя, спать зимой на земле в спальниках было немного холодновато. Но по ночам и летом в горах не жарко. Так что это не было проблемой.

Однажды, во время засады у горы Вершек, под утро, когда стало понятно, что душманы нас не обнаружили, и скоро можно будет сворачиваться, я присоединился к последней отдыхающей тройке. И уснул где-то на час.

Через час меня разбудили. Мы начали потихоньку сворачиваться. Первое, что бросилось мне в глаза – это то, что некоторые из моих разведчиков выглядят немного разгоряченными, словно только что пробежали небольшой кросс. И очень довольными, словно каждый из них навернул только что по четырехсотграммовой банке сгущенки. Нужно было срочно проводить с ними допрос военнопленных, чтобы узнать, что они такого натворили, раз выглядят такими довольными? К сожалению, времени на это уже не оставалось.

Но, как известно, тайное становится явным. После обеда меня вызвал к себе командир батальона и устроил разнос. Оказывается, вертолетчики с баграмского аэродрома сегодня утром возвращались с какой-то задачи. Неподалеку от горы Вершек они заметили, как кто-то играет в футбол. Рассказали об этом кому-то из своих. Мол, классно ребята играли. Уже к обеду о том, как классно играют в футбол мои разведчики на засаде, знали и в нашем батальоне.

Где мои разведчики нашли футбольный мяч, я догадывался. На 10-й сторожевой заставе, где располагался штаб нашего батальона и мой разведвзвод, был и футбольный, и волейбольный мячи. И мы не раз устраивали волейбольные баталии не только с бойцами из других подразделений, но и с афганцами. Хотя в футбол играли не часто. Но то, что мои разведчики захватили футбольный мяч на засаду, смахивало на «действия организованной преступной группы по предварительному сговору». С этим нужно было разобраться.

За этот футбольный матч досталось мне от комбата по самое не хочу.

- Холодно было, товарищ лейтенант, - оправдывался потом передо мною мой заместитель сержант Хливный Александр Викторович. – Вот и решили мы немного согреться. Но с охранения мы никого не снимали. Играли только те, кто должен был спать.

Я знал это. Что-что, а охранение – это святое. И то, что на Александра Викторовича всегда можно положиться – тоже. Хотя с футболом – это, конечно, был крутой залёт. Но с другой стороны, если бы вместо футбола, Александр Викторович устроил бы свой сольный концерт игры на гармошке (а играл он виртуозно) и местные душманы обратились бы к нашему комбату с просьбой разрешить и им в следующий раз присутствовать на наших концертах, попало бы нам от комбата еще больше. Потому что наш комбат не очень любил, когда во время засад мы играем на гармошках. Ему нужнее были результаты, уничтоженные караваны и захваченные образцы оружия.

Не секрет, что мои разведчики не только воевали, но еще прекрасно играли на гармошке и на гитаре, замечательно пели. Так что могли устроить и для местных душманов прекрасный концерт. Если бы душманы не занимались всякой ерундой.

А еще мои разведчики постоянно требовали от меня, чтобы я написал стихотворение, посвященное нашему разведвзводу.

Но вместо стихов, я написал письмо в комитет ВЛКСМ второго курса музыкально-педагогического факультета Московского государственного педагогического института имени Владимира Ильича Ленина с просьбой взять шефство над моими разведчиками. И уже на старый Новый год все мои ребята получили первые письма от девушек из МГПИ.

Это было важно. Просто раньше я заметил, как мало писем получают мои ребята, что у многих из них не было девушек, которые бы их ждали из армии. А для разведчиков это очень важно, чтобы их ждали. Тогда у них будет больше шансов вернуться домой живыми.

Из той поры я вынес одно маленькое правило: даже если на нашу планету нападут инопланетяне, произойдет землетрясение или на нас обрушится цунами, нам нужно будет срочно спасать весь мир и всё человечество - у моих водителей, механиков-водителей и у моих разведчиков будет хоть немного времени для сна, днем или ночью. И пусть весь мир подождет! Иначе спасать его будет некому.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)

Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане. Продолжение...

(на фото: журнал «Агитатор», №4, 1985 г.)

4. О пользе знания и «незнания» иностранных языков

Перед отправкой в Афганистан мой наставник Александр Александрович Щелоков, не раз повторял, что никогда не стоит недооценивать противника и судить о нём по «одёжке». По словам Сан Саныча, многие считают Афганистан отсталой страной, застрявшей в Средневековье. Но в древности в этой стране жили Фирдоуси, Аль-Бируни и другие мудрецы прошлого. И сейчас в Афганистане живут далеко не простые люди.

- Когда ты встретишь перед собой обычного дехканина, задумайся о том, что этот, якобы малограмотный человек знает пушту и дари, понимает и сносно говорит на английском и русском языках.И, может быть, владеет еще парочкой других иностранных языков. А сколько иностранных языков знают наши солдаты и офицеры? Я не говорю о жителях национальных республик. Они, кроме русского, знают, как минимум, еще и свой национальный язык. Я говорю о тех, кто живет, к примеру, в Подмосковье. О тех, кто пять лет изучал в школе иностранные языки, а говорить на них толком не может. И даже не понимает, что говорят на этих языках другие.

- Запомни, ты должен выучить не только фарси (фарси-кабули) и пушту, которые пригодятся тебе в этой командировке, и не только тот язык, который понадобится тебе в следующей командировке – это само собой разумеется. Твоя задача выучить, как можно больше иностранных языков. Или хотя бы их понимать. Эти знания тебе обязательно пригодятся в твоей работе. Ведь ты не знаешь, на каком языке будут говорить те люди, которые будут тебе интересны. Но при этом окружающим вовсе не обязательно знать, какими языками ты владеешь. И в каком объеме.

Во время занятий инструктора использовали метод «вытеснения» (когда ты узнал новое слово на другом языке, ты перестаешь использовать в разговоре его русский аналог). На перерывах между занятиями мы общались друг с другом исключительно на фарси. Все очень просто: если тебе что-то нужно, спроси – на фарси (подробнее о моей подготовке к командировке я рассказываю в своей трилогии «Кремлевцы»).

Был в моей подготовке непонятный мне на то время момент. Перед самым выпуском из училища в 1985-м году в четвертом номере журнала «Агитатор» на внутренней стороне обложки был нарисован мой портрет (работа художника Михаила Емельяновича Кузнецова). Под портретом подпись: «В год сорокалетия Победы он получит офицерское звание и будет служить Родине там, куда позовёт его долг».

Помнится, я тогда не удержался и спросил у Сан Саныча, зачем эта публикация в журнале?

Сан Саныч удивится моему вопросу.

- Я думал, ты и сам догадаешься.

Он протянул мне журнал, и попросить посмотреть на его тираж.

- 1 миллион 559 тысяч экземпляров. – Прочитал я на одной из последних страниц.

- Это не очень простой и не очень публичный журнал.- Задумчиво произнес Сан Саныч. - Он для своих. Но после этой публикации о тебе узнают очень многие люди. И ты должен понимать, что с сегодняшнего дня у тебя появилось более полутора миллиона друзей практически в каждом городе Советского Союза и во всех странах Варшавского Договора, которые всегда придут тебе на помощь в трудную минуту. Ты еще даже представить себе не можешь, какое это великое и бесценное богатство!

Теперь я понимаю, для чего это было сделано - просто тогда еще не было интернета и социальных сетей, которые могли подарить мне хороших и верных друзей. Не только в нашей стране, но и за рубежом.

Создать карусель

Журнал «Агитатор», №4, 1985 г.

После окончания училища меня ожидал еще год переподготовки в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава Краснознаменного Туркестанского военного округа. В одном из писем, которое я получил в то время от Сан Саныча, было пожелание «довести английский до 20 тысяч слов» - с намеком на следующую командировку. Приятно было думать, что в следующей командировке мне не понадобятся знания языков урду или суахили, а всего лишь старый, добрый английский. Но впереди было еще двадцать шесть месяцев войны. И так далеко заглядывать в будущее мне казалось более чем наивно.

В Афганистане мне предстояло работать с «обычным» афганцем Шафи (агентурный псевдоним «Кази» - судья), окончившим в свое время Оксфорд и несколько лет проработавшим врачом в Японии и Китае. Разумеется, кроме дари и пушту, он в совершенстве владел английским, японским и китайскими языками. Сан Саныч не стал предупреждать меня о том, что Шафи свободно говорит и на русском языке. Хотя и прекрасно знал это. Ведь они с Шафи были близкими друзьями и работали вместе еще до ввода наших войск в Афганистан.

В то время Шафи преподавал в Кабульском политехническом институте. Одним из его студентов, а позднее и близким другом, был Ахмад Шах Масуд, в настоящее время - главарь крупнейшей группировки моджахедов. На Ахмад Шаха в Москве были большие надежды. В связи с предстоящим выводом из Афганистана наших войск, вставал вопрос о дальнейшем политическом обустройстве этой страны. Ахмад Шах был не только нашим врагом, но, в первую очередь - отважным воином и мудрым политиком. Человеком, способным вывести страну из хаоса гражданской войны. И обеспечить безопасный вывод наших войск из Афганистана. Ему решено было помочь. Через Шафи. А мне предстояло быть связным между Шафи и нашим командованием.

Примерно через месяц после моего приезда в Афганистан, по рекомендации Шафи, я открыл в Калашахах небольшой лазарет (в семь коек) на посту у Хасана, командира местного отряда самообороны. Я ничуть не заблуждался в уровне своей военно-медицинской подготовки (притом, что медицинской подготовкой со мной занимались очень хорошие наставники), но учитывая, что в местных кишлаках с медпомощью дело обстояло совсем плохо, лазарет явно не был лишним.

К тому же, этот лазарет позволял мне наладить отношения с местными жителями, попытаться спасти парочку чьих-то жизней (что тоже было не лишним), а главное, легализовать наши встречи с Шафи и с моими будущими агентами.

Разумеется, первые дни лазарет пустовал. И чтобы бойцам с поста самообороны было немного повеселее нести свою нелегкую службу, я предложил им игру в нарды. Прямо на глинобитном полу крепости мы расчертили игровое поле, вместо шашек использовали черные и белые камушки, которые они подобрали неподалеку. А два игральных кубика я вырезал заранее, еще на заставе, из деревянной перегородки минометного ящика. Игра оказалась более чем эмоциональной и заразительной. И уже вскоре сарбозы (бойцы) забыли, что рядом с ними находится шурави (чего обращать на него внимания, если он ни слова не понимает, а только кивает головой в ответ). Между делом один из них поинтересовался у Абдула (местный сирота лет восьми, который работает у меня в лазарете помощником), как дела у Сафи?

Абдул отвечает, что всё «хуб» (хорошо). И игра продолжается.

В общем-то, обычная игра, обычная ситуация. И лишь парочка слов, на которые едва бы кто обратил внимание, если бы не знал языка, на котором говорили игроки.

Но я знал. И вскоре узнал, что Сафи (Сафиулло) – старший брат Абдула. Воюет в банде у Суфи Ахматдина. Это была одна из подчиненных Анвару небольших банд. Расположена в кишлаке Джарчи. Иногда Сафиулло появляется в Калашахах, проведывает младшего брата. У Хасана. Невольно напрашивался вопрос о том, что может быть общего у бандита с командиром поста самообороны? Вопросов было много. Но ответы на них мне вскоре пригодятся.

Уже после возвращения из Афганистана, когда у меня будут небольшие проблемы со здоровьем, я придумаю для себя правило «Десяти шагов». Это очень просто, когда ты не можешь подняться на ноги, просто поднимись и сделай десять шагов – независимо от того, можешь ты это сделать или нет.

Когда через несколько лет со здоровьем станет еще хуже, я придумаю «Правило пяти». И когда мы будем строить садовый домик для одной мамы, я буду прибивать в день не менее пяти досок (или брусков), независимо от того, могу ли я подняться на ноги или нет, живой я или мертвый.

Но это будет еще не скоро, а пока я играю в игру «Лентяй и супер-бизон». Это очень простая игра: если ты собираешься в очередную командировку, то перед поездкой выучи хотя бы несколько десятков (сотен) самых обиходных слов на языке той страны, куда ты едешь. А потом каждый день своего пребывания в этой стране увеличивай свой словарный запас еще на десять новых слов, которые тебе сегодня обязательно пригодятся – если ты последний лентяй. И на двадцать слов – если ты настоящий супер-бизон. В результате, за пару недель своего пребывания в этой стране ты начнешь открывать рот. И уже через пару месяцев - говорить и понимать то, что тебе говорят твои собеседники.

А в свободное от командировок время изучай другие языки, которых очень немало на нашей замечательной планете. Мечтай о том, что когда-нибудь ты обязательно побываешь в джунглях Амазонки и в Средиземноморье, в далёкой Австралии и в таинственной Африке, в солнечной Калифорнии или на побережье острова Сокотра. Будешь разговаривать с красивыми девушками на их родном языке. А они будут улыбаться в ответ и говорить тебе: «Да»!

И когда ты будешь кататься по свету, то получишь удивительный запас бодрости и хорошего настроения от разговора тех, кто думает, что ты их не понимаешь. Получишь много интересной информации, найдешь новых друзей и успешно выполнишь поставленные перед тобой задачи.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(моя статья в журнале "Агитатор" №4 1985 г.)

(продолжение следует)

Кое-что из того, что я рассказывал или не успел рассказать на недавней встрече со студентами и преподавателями МГИМО о нашей работе в Афганистане. Продолжение...

(на фото: Афганистан, гора Тотахан (отм. 1641 м.), 10 км. южнее Баграма, осень 1986 г.)

Наступила середина октября 1986 года. Мы ждем осеннюю проверку из Москвы. Приходится подбивать ротную документацию, наводить порядок на заставе. Проводить дополнительные занятия с личным составом по боевой готовности и огневой подготовке. На одном из таких занятий обучаю своих бойцов метанию ручных наступательных гранат РГД-5. Нам на нашей горной заставе в случае нападения душманов они явно не пригодятся. Поэтому мы используем их только на учебных занятиях, да в качестве накладного заряда при взрывных работах.

Объясняю своим бойцам, что наступательные гранаты предназначены для того, чтобы вызвать контузию у сидящих в окопах солдат противника. И дать возможность приблизиться к ним на расстояние выстрела в упор, удара штыком или прикладом. Осколочное действие их незначительно. Для подтверждения своих слов метаю несколько гранат РГД-5 с открытой позиции.

А после обеда выковыриваю ножом осколок одной из этих гранат из своего плеча. Наступательные гранаты - действительно безобидные игрушки. К сожалению, не всегда. Боёк запала даже у наступательной гранаты летит метров на сто. И горе тому, кто попадется на его пути. К счастью, в меня попал всего лишь небольшой кусок от корпуса гранаты.

В воскресенье в восемь часов утра с «Пахаря» (это позывной командного пункта нашего батальона) поступила команда: «До четырнадцати часов вести беспокоящий огонь из танка по населенным пунктам Лангар, Калайи-Кази и Постиндоз».

Мы уже третий день ведем огонь по этим кишлакам. Расход снарядов небольшой – пять-десять снарядов. И цель этой стрельбы была бы мне не совсем понятна, если бы не наше «сарафанное радио». Еще три дня назад командир станции радиоперехвата старший прапорщик Витя Томчик сказал мне по секрету, что из Кабула на днях выводится 1415-й зенитно-ракетный полк (а еще, что на Саланге тяжело ранен начальник штаба нашего полка Герой Советского Союза Руслан Султанович Аушев, человек удивительного мужества и отваги – мы все тогда сильно переживали за него).

Что же касается перечисленных кишлаков - это зона ответственности Карима. Точнее после его гибели (или тяжелого ранения), это зона ответственности его младшего брата, Рахматулло. Название «населённые пункты» - совершенно условное. Они давно уже не населённые. Это укрепленные районы, в которых не осталось никого из мирных жителей, а только душманы.

В принципе, всё логично - беспокоящая стрельба из танка по этим кишлакам должна отвлечь банду Рахматулло от дороги и обеспечить безопасный выход зенитно-ракетного полка. Сторожевые заставы, расположенные вдоль дороги, для этих целей мало подходят. Если они начнут вести беспокоящий огонь по душманам, то «ответка», которая прилетит по ним, может зацепить и «ниточку» (колонну) зенитно-ракетного полка.

Мы же подходим для этого почти идеально. Наша застава расположена почти в шести километрах от дороги Кабул-Хайратон , по которой будет выводиться зенитно-ракетный полк. Из танка, миномета и даже из БМП-2 на этой дальности мы можем достать практически любую цель (за счет того, что наша застава находится значительно выше «зелёнки», на отметке 1641 м.), при этом, не «зацепив» наши заставы и машины, находящиеся на дороге.

К тому же, у нас есть прекрасная возможность корректировки огня с помощью трубы зенитной командирской (кстати, вопрос к специалистам: на ТЗК - десятикратное увеличение, у пограничников на ТПБ – пятнадцатикратное, наша ТЗК, доставшаяся нам в наследство от пограничников в комплекте с генератором и с Вавиловским прожектором, в моих дневниках проходит под названием ТЗК-20 – то ли это ошибка, то ли, действительно, в 1986-м году была такая экспериментальная ТЗК с двадцатикратным увеличением?). И благодаря ТЗК мы можем вести огонь за дальность прицельного выстрела, корректируя огонь с её помощью по разрывам.

С другой стороны, для ответного огня, мы - довольно сложная цель. Находимся на хребте, попасть в нас даже из миномета довольно сложно. Тем более что у душманов нет возможности уставить миномет ближе, чем в полутора-двух километрах от нас (с трех сторон мы прикрыты двумя нашими сторожевыми заставами и одним выносным постом). К тому же, душманы, как правило, не используют оптических прицелов к минометам. А без оптического прицела попасть по нам на такой дальности, даже с помощью корректировщика, практически нереально. Несколько раз душманы пробовали это, но после нашего удачного ответа, больше не экспериментировали.

Даже, когда нашу заставу активно обстреливали реактивными снарядами (прилетало до 70 РС-ов в день), особого ущерба и потерь от них не было. И к тому же, моя застава была подготовлена к возможному нападению душманов гораздо лучше, чем многие другие.

В общем, всё было правильно. И, как командир, я прекрасно понимал, насколько это грамотно и профессионально - отвлечь внимание духов, направить их усилия в нужном тебе русле. И даже пожертвовать малым, чтобы сохранить большее. Это азы работы командира на войне.

Проблема заключалась лишь в том, что я еще со школьной скамьи помнил третий закон Исаака Ньютона, что «действию всегда есть равное и противоположное противодействие». Я был готов к противодействию. Но не был готов к тому, что этим «малым», чем можно пожертвовать, должны были стать мои бойцы. Оба моих деда погибли в годы Великой Отечественной войны, и я дал себе слово, что все мои подчиненные вернутся из Афганистана живыми.

Увы, на войне иногда бывает глупо давать себя различные слова и обещания. И сейчас у меня было дурное предчувствие. Ведь я помнил не только третий закон Ньютона, но и рассказы моего наставника Сан Саныча Щелокова о традициях кровной мести в Афганистане.

Не трудно было догадаться, что в этот раз мы должны не просто пострелять по площадям (для этого лучше подходила дивизионная артиллерия), и не просто отвлечь внимание душманов. А должны были непременно кого-нибудь подстрелить – именно мы, 8-я сторожевая застава, чтобы гарантированно отвлечь душманов от дороги.

Да, в то время для многих афганцев было не зазорно обмануть чужестранцев, но было практически невозможно обмануть своих. И в вопросах своих традиций они иногда были настолько щепетильны и последовательны, что этому можно было только удивляться. Это были люди чести и традиций, возможно, не всегда понятных для нас. Но именно эти традиции в этот раз, похоже, наше командование решило использовать в своих целях.

Ведь пока душманы не отомстят тем, кто повинен в гибели их родственников или товарищей, им будет не до дороги и не до какого-то там зенитно-ракетного полка.

В общем, когда три дня назад я получил приказ обстрелять эти кишлаки, мне все уже было ясно по поводу истинных целей этих обстрелов. Не ясно было лишь, что можно сделать для того, чтобы выполнить этот приказ и сохранить жизни моих бойцов.

К счастью, еще в начале октября, осматривая местные достопримечательности в ТЗК (трубу зенитную командирскую), я обратил внимание на то, что севернее Лангара духи развернули какое-то строительство. Из этого района ни разу не обстреливали нашу заставу, не обстреливали аэродром Баграм и штаб дивизии. Так что и у нас не было повода туда стрелять. Но что там надумали строить духи, мне было интересно.

Когда к нам на заставу в очередной раз поднялся Хасан, командир местного отряда самообороны, я задал ему этот вопрос. Если честно, ответ Хасана меня разочаровал. Я искренне надеялся, что душманы строят очередной укрепрайон, стартовую площадку для летающих тарелок или портал в другое измерение. Но оказалось, что они строят обычную овчарню или кошару.

Увы, до отправки в Афганистан, я целый год проходил переподготовку в Узбекистане и в Туркмении. И уже знал, что овчарня – это не помещение для овчарок. А кошара - не домик для котиков. Это было всего лишь помещением для зимовки овец.

Чтобы скрыть свое разочарование я задал еще один вопрос.

- А кому строят?

Наверное, это был слишком банальный вопрос, ответ на который все прекрасно знали. Хасан равнодушно пожал плечами.

- Рахматулло. Кому же еще?! Старая овчарня у него развалилась. Скоро зима. Нужна новая.

А это уже было интересно! Оказалось, что Рахматулло – не только главарь крупной банды, но и крупный землевладелец. И владелец большого стада овец. А еще он был большой любитель запускать реактивные снаряды по Баграму в непосредственной близости от мирных кишлаков, в надежде, что ответным огнем наша дивизионная артиллерия их зацепит. Но при этом владел большими сельхозугодиями и пастбищами, которые старательно оберегал от войны и от любых боевых действий.

В общем, не трудно было догадаться, что после получения приказа на обстрел кишлаков Лангар, Калайи-Кази, Постиндоз я три дня методично и целенаправленно вел огонь из танка не по душманским кишлакам, а по совершенно безобидной овчарне. Причем в то время, когда там никого не находилось.

Да, это было нарушением приказа. Но, возможно, я был не очень метким наводчиком орудия? Не слишком внимательно корректировал огонь танка? Или же мне просто было интересно узнать, можно ли выполнить поставленную задачу другим, более эффективным, но менее кровопролитным способом?

Ведь, кроме третьего закона Ньютона и законов кровной мести, с курсантской скамьи я хорошо помнил одну простую истину, что экономика определяет политику. Помнил, что скоро зима и, скорее всего, для Рахматулло гораздо важнее обстрела какого-то там выходящего полка и наказания какой-то там советской заставы, будет скорейшее восстановление разрушенной овчарни. А еще догадывался, как бесили его все эти три дня целенаправленной и методичной расправы над его личной овчарней. Тут уж точно было не до дороги. По крайней мере, я так думал. Но мог и ошибаться…

Около пятнадцати часов на нашу заставу приехал командир батальона майор Петухов Александр Александрович с каким-то неизвестным майором из штаба армии, проверяющим. А говорили, что проверка будет из Москвы?

У нас на заставе все в порядке. И в казарме, и на продскладе, и на складе боеприпасов. В канцелярии роты новая, а главное заполненная документация. Комбат поднимает заставу «В ружьё!». Ребята не подвели, сработали на славу. Пока мы занимали позиции и изображали кипучую деятельность по отражению нападения на заставу, наблюдатель с первого поста доложил, что «ниточка» зрп прошла по дороге без происшествий.

Не скрою, все это время я думал не о проверке, а о том, не ошибся ли я в своих расчетах. А вдруг Рахматулло не клюнет на мою наживку? И выйдет на дорогу. Но все получилось, как надо.

Комбат с проверяющим довольны результатами проверки. Но еще больше довольны, что зенитно-ракетный полк прошел без потерь. У меня, почему-то мелькает мысль о том, что приехали они на заставу не столько для проверки, сколько для того, чтобы немного подстраховать меня, если что-то пойдет не так. А, может быть, и для того, чтобы погибнуть рядом со мной, если душманы все же решатся на нападение на нашу заставу. От этого почему-то теплеет на душе. Ведь могли бы и отсидеться на командном пункте батальона. А нет же, приехали. Не испугались. На войне это дорогого стоит.

Комбат с проверяющим быстро перекусывают и уезжают на двадцать вторую заставу, а затем на девятую. Но и там особо не задерживаются. Главное, уже сделано. Зенитно-ракетный полк прошел наш отрезок дороги без потерь.

По итогам этой проверки мой взвод занял первое место в батальоне. А рота – первое место в полку. За успехи в боевой подготовке и за успешную работу по снижению потерь среди личного состава я был награжден двумя рулонами рубероида, которые очень пригодились нам на заставе при строительстве бани и столовой. Мне приятно узнать об этом. Рубероид был очень кстати. Но главное, что мы смогли выполнить боевой приказ и при этом все остались живы. Хотя я немного и сжульничал.

Позднее в кинохронике будут не раз показывать, как красиво выходил 1415-й зенитно-ракетный полк из Кабула. Афганских солдат, приветливо машущих руками, женщин и детей с цветами в руках. Президента Афганистана Мохаммада Наджибуллу, выступающего со словами благодарности к нашим воинам.

И в этой кинохронике ни слова не скажут о 8-й сторожевой заставе, расположенной в десяти километрах южнее Баграма на горе Тотахан, которая должна была вызвать огонь душманов на себя. И о других сторожевых заставах, которых было множество на дороге от Кабула до Хайратона, о солдатах и офицерах, которые честно исполнили свой воинский долг, чтобы другие остались живы.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует)