Куда идёте?
Canon PowerShot S100, 1/6 s, f/2, ISO 500
Canon PowerShot S100, 1/6 s, f/2, ISO 500
«Камо грядеши» («Quo vadis») — исторический роман Генрика Сенкевича. Работа над ним началась в 1894 году, отдельные главы по мере их написания публиковались в периодике. Полностью роман увидел свет в начале 1896 г. и сразу был переведен на многие европейские языки. В том же 1896 г. вышло первое русское издание под авторским названием — «Quo vadis». В течение последующего столетия роман издавался по-русски не менее 20 раз, причем название иногда сохранялось в латинском варианте оригинала, а иногда переводилось на церковно-славянский («Камо грядеши»). В любом случае соблюдалась ориентация автора на сакральный язык, так что тут скорее имеет место перевод из одной конфессионально-культурной традиции (католической) в другую (православную).
На современном русском языке название означает «Куда идешь». По преданию, этот вопрос задал апостол Петр Христу, которого встретил за стенами Рима, пытаясь покинуть город и скрыться от преследований императора Нерона. Спаситель ответил: «В Рим, чтобы снова принять распятие». Апостол же устыдился своей слабости и вернулся в Рим, где и претерпел мученическую смерть. Именно к последним четырем годам правления Нерона (64—68 гг.) и относится действие романа. В 1893 году, уже вынашивая замысел будущего произведения, Сенкевич побывал в Италии и на древней Аппиевой дороге близ Рима, на месте предполагаемой встречи апостола Петра со Спасителем, увидел часовню, которая так и называлась — «Quo vadis». Это и послужило отправной точкой для начала непосредственной работы над романом.
«Камо грядеши» Сенкевича — единственный из исторических романов автора не на польскую тему. По-видимому, именно этим обусловлена его значительно меньшая по сравнению с другими произведениями писателя популярность в самой Польше и гораздо большая во всем остальном мире. Более того, по мере распространения за пределами Польши роман подвергся существенному переосмыслению. Сам Сенкевич задумывал апологию католицизма, и основная сюжетная линия представляет собой историю обращения язычника. Этой теме подчинена даже любовная интрига. В завязке романа молодой аристократ Марк Виниций настолько пугает очаровательную христианку Лигию бурной страстью, что девушка исчезает, скрываясь не только от возможных домогательств самого Нерона, но и от не в меру пылкого героя. Поиски возлюбленной превращаются для Виниция не просто в выяснение места ее пребывания, но и в путь духовных исканий. Своему другу и родственнику Петронию он признается, что любовь изменила его душу, а тот — воплощение языческого интеллекта — не понимает. Уже найдя Лигию, Виниций приходит не к ней самой, а к апостолам Петру и Павлу с просьбой: «Дайте мне ее в жены, и я поклянусь, что не только не буду запрещать ей чтить Христа, но и сам постараюсь постигнуть Его учение. <...> Другой, быть может, сказал бы вам: «Окрестите меня!» А я говорю: «Просветите меня!» И долгожданная встреча с самой Лигией приобретает ярко выраженную религиозную окраску: «Сердца наши будут биться заодно, единой будет молитва наша и благодарность Христу. О дорогая моя! Вместе жить, вместе чтить сладостного Бога...». И все это — на фоне массового истребления христиан.
К окончательному счастливому воссоединению в финале героиня приходит через скитания и застенки, через чудом отмененную в самую последнюю минуту театрализованную казнь на арене, в значительной мере утратив былую прелесть. Но герой этого уже не замечает. А вот эстет Петроний, искренне сочувствующий влюбленным, при виде ее всерьез задумывается, стоит ли она такая приложенных для ее спасения усилий. Отношения самого Петрония с Эвникой проходят в романе вторым планом, оттеняя основную линию. Это прежде всего плотская любовь двух физически совершенных людей, тоже самозабвенная, ломающая предрассудки, но — в рамках языческой культуры, а потому обреченная. Тенденциозность Сенкевича очевидна: влюбленные христиане выживают и воссоединяются вопреки всем гонениям, а влюбленные язычники на фоне видимого благополучия гибнут, причем почти ритуально: «С ними погибало то единственное, что еще оставалось у их мира: поэзия и красота».
Религиозный пафос романа «Камо грядеши» Сенкевича усиливают фигуры апостолов — Павла и особенно Петра, которого католическая церковь считает первым папой, пытаясь выстроить на этом обстоятельстве обоснование своего превосходства в христианском мире. В этом смысле особенно значимо вынесение слов Петра в заглавие. Усилия Сенкевича не остались незамеченными. В 1900 г. папа римский лично поздравил его с 25-летием творческой деятельности, и этот знак внимания, по-видимому, сыграл не последнюю роль в присуждении писателю Нобелевской премии в 1905 году. Впоследствии католические идеологи разочаровались в романе и начали обвинять Сенкевича в излишне красочном описании языческого мира. Русская же критика изначально отрицательно оценила чрезмерную католическую тенденциозность, но сразу признала «Камо грядеши» лучшим описанием Рима эпохи Нерона. Действительно, время изображено настолько добротно, с таким знанием исторических реалий и культурных нюансов, что именно благодаря этому роман до сих пор считается классикой мировой исторической прозы. Такое переосмысление отчетливо проявилось в телесериале «Камо грядеши» с К.-М. Брандауэром в роли Нерона. Уже само по себе появление столь выдающегося актера именно в этой роли недвусмысленно переставляет акценты, выдвигая фигуру императора и особенности его правления на первый план.
Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998
https://classlit.ru/publ/zarubezhnaja_literatura/drugie_avto...
Юрий Сапрыкин — о том, почему школа никогда не научит вещам, которые важнее физики и математики
Если у вас есть ребёнок школьного возраста, вполне вероятно, вы были на линейке в честь Дня знаний. Наверняка присутствовали на родительском собрании. Возможно, вас даже выбирали в родительский комитет. Так или иначе, вы неоднократно общались с родителями одноклассников вашего ребёнка — за школьными партами или в более непринуждённой обстановке. Но если вы не подписаны на групповой чат в вотсапе, где родители общаются в постоянном (да что там, ежесекундном) режиме, то жизни вы не видели.
Дискуссия о том, что дарить учительнице на 8 Марта: 150 сообщений. Спор о цвете будущих обоев в классе, где летом намечается ремонт: 250 сообщений. Обсуждение учебника, который просит купить новая учительница английского: 1576 сообщений.
Уведомления (если их вовремя не отключить) выскакивают со скоростью и неумолимостью пулемётной очереди. По каждому вновь возникающему поводу мгновенно образуется 30 (или сколько там участников в чате) мнений, которые невозможно примирить. Спор идёт с той степенью страсти и вовлечённости, какую редко можно встретить в домашнем быту и тем более на работе. Больше всего это напоминает давно назревавшую ссору в коммуне анархистов.
Публицисты, утверждающие, что в России нет гражданского общества, определённо смотрят не туда
Впрочем, есть ещё одна аналогия. В непримиримости спорящих об обоях и готовых тратить на эти споры не часы, а годы своей жизни, горит какое-то древнее пламя. Этот огонь, эта непреклонность смутно напоминают о событиях, описанных в книгах по церковной истории. Древние Вселенские соборы, где ломаются копья (а иногда льётся кровь) из-за трактовок догмата Троичности. Ян Гус, идущий на костёр, упорствуя в отрицании церковных ритуалов. Великие еретики и раскольники — и их противники из рядов церковной иерархии: для каждого из них легче было лишиться жизни, чем отступить на запятую от символа веры.
Казалось бы, где вера, а где обои. Но есть одна территория, на которой они оказываются не то что близки — неразделимы. Что бы ни говорили приверженцы духовных скреп, в современном секулярном обществе, в котором любая организованная религия нивелируется до обряда, а патриотических чувств хватает лишь на то, чтоб поболеть за наших у телевизора, есть лишь одна сфера жизни, где фокусируется чувство сакрального. Это дети.
Градус эмоций в родительских дискуссиях доказывает: пламя истинной веры горит именно здесь
А в святилище не бывает неважных деталей, равно как и окончательной истины: вера в конечном счёте у каждого своя. Впрочем, важны не окончательные ответы, а трепет, напряжение, с которым подходят к вопросам: всё, что связано с детьми — это пространство Предельной Важности и Ответственности, где каждую секунду надо делать выбор. И не дай бог ошибиться, здесь нет места для проб и ошибок, здесь любой эксперимент выглядит как ересь.
Всё проверенное и привычное воспринимается как путь к спасению, всё новое и незнакомое таит в себе угрозу. Уроки общественно полезного труда, единые учебники истории и прочие традиционалистские инициативы чиновников от образования хороши уже тем, что знакомы нам по собственному детству.
«Ну, погоди!» всегда будет лучше любого диснеевского мультфильма, а вышивание крестиком заведомо выигрывает у непонятного богопротивного веб-дизайна
Впрочем, у участников родительского чата наверняка будет на этот счёт тридцать разных мнений. Да что там уроки труда: интересами детства, защитой детства можно оправдать сегодня любое деяние — во имя детей можно ввести цензуру, запретить интернет или отменить русский язык (ведь на нём можно ругаться матом). Или запретить вывозить больных детей за границу на лечение (а вдруг их там встретит гей). Дети — это святое, и для их блага ничего не может быть слишком.
Есть и ещё одно сходство с религиозными спорами. Какой бы лютой ни была ересь, она не подвергает сомнению догматы веры как таковой. Мы годами обсуждаем необходимость преподавания тех или иных предметов, допустимые в их преподавании вариации, объём и содержание домашних заданий, но в этих спорах молчаливо подразумевается, что конструкция школы как таковой — извечная данность, которая не может измениться никогда.
За последние 50 лет в мире не осталось ни одной сферы жизни — от семейных отношений до поездок на такси, — которая в той или иной степени не подверглась бы модернизации. Лишь основные параметры школы не изменились ни на миллиметр. Школа — это общественный институт, где в детей загружают разного рода знания в расчёте на то, что какие-то из них пригодятся потом в жизни (а также помещают их в нормативно регулируемую среду, способствующую стихийной и порой довольно жестокой социализации). В известном смысле это лотерея, где для того чтобы получить один выигрышный билет, нужно купить сразу все (и ещё не факт, что потом удастся вспомнить номер выигрышного). Предел наших мечтаний относительно среднего образования — найти школу, где учатся дети «своего круга» или где есть учителя-харизматики (чья харизма тоже должна быть проверена десятилетиями чужого опыта). Хорошо бы ещё, чтоб научили работать на компьютере (особенно это актуально для нынешних шестилетних, которые к моменту поступления в школу уже лет шесть не расстаются с айпадом).
Подобно религиозным реформаторам прошлых веков, мы не пытаемся проверить символ веры на соответствие с реальностью, доступной нам в опыте
И дело даже не в том, какой процент знаний из школьного курса пригодился нам во взрослой жизни. Школа в её нынешнем (он же освящённый традицией) виде системным образом не способна научить множеству вещей, которые определённо, безусловно, в любом случае окажутся важнее, чем устройство бензольного кольца. Как работать в команде. Как работать в команде над проектом, у которого есть начало и конец. Как понять, в чём твой талант и где твоя зона успеха. Что делать, если кажется, что ты полный ноль и никаких талантов в тебе нет. Как пользоваться информационными потоками (и не растворяться в них). Как проверять достоверность информации. Как научиться переучиваться — в зависимости от того, какие профессии окажутся востребованы к моменту, когда ты разочаруешься в своей нынешней.
Чтобы приспособить среднее образование к решению этих задач, нужно обладать смелостью, ресурсами и визионерскими амбициями Илона Маска или Цукерберга
Кстати, оба чем-то подобным сейчас и занимаются. Попытка хоть как-то ответить на эти вопросы внутри российской системы среднего образования натолкнётся на такое сопротивление среды (в диапазоне от излишне подозрительных родителей до неизменно подозрительных контролирующих органов), что не стоит даже начинать. Лучше давайте обсудим, что подарить англичанке на день учителя.