Даниил Иванович стоял у окна и задумчиво глядел на двор.
Зыбкое серебро белых ночей давно закончилось, и в этот ранний час, когда даже дворники не начали свой шаркающий труд, Ленинград заполнял собой вкрадчивый полумрак, идущий впереди наступавшей осени. Жаль, что он не может заполнить пустоту в желудке, хоть и давнюю, но так и не ставшую привычной. Как можно привыкнуть к голоду? Только если умрешь.
Хотя, может быть, и тогда станешь блуждать в ночи, жадный до крови случайных путников. Из дома вышел человек, с дубинкой и мешком…да так и пропал, и дубинка не спасла.
От таких мыслей Даниилу Ивановичу стало не по себе, и он нервно оглянулся, но увидел только спящую Марину. Тут же сердце окатило горячей волной нежности, смешанной со жгучим стыдом-за все измены, интрижки на стороне, невозможность накормить родного человека. Иногда они не ели день или два. Себя ему было почти не жаль, а вот Марина…нет, она такого не заслужила. И никто не заслужил.
Тут давешние видения врезались в мозг, остро и мощно. Даниил Иванович захрипел и пополз в угол. Там он и замер, неуклюже раскорячившись и закатив глаза. Под веками снова замелькали страшные картины.
Город истекал кровью и умирал от голода. Самолеты с извращенным солнцеворотом на хвосте проносились в небе, щедро рассыпая смертоносные подношения. Люди падают на землю, чтобы больше не встать. В лужах разлетаются птицы с облаками и уносят их растерянные души.
Облетающее золото деревьев и потускневшее - куполов смотрелись здесь совершенно неуместно, как канкан на поминках. Золотой блеск стал совсем невыносимым, выжигающим зрение, и вдруг все кончилось.
Сначала Даниилу Ивановичу показалось, что все же металл расплавился и потек прямо на него, и удивился, почему ему не больно. Потом понял, что жена прижалась к нему и держит его голову, а ее горячие слезы капают на лицо.
- Даня…Опять да? Ты ведь совсем болен, тебе нужно поесть…Я спрошу у соседей…- сбивчиво шептала Марина.
Он нашел в себе силы улыбнуться. Язык слушался плохо.
-Со мной все нормально, я просто оступился и упал…Мне должны вот-вот выплатить гонорар, а перед ЭТИМИ ты не унижайся, не нужно. Наше положение - только моя вина, я все исправлю. Чуковский может…
Она взглянула уже сухими глазами.
-Даня, не лги мне, пожалуйста. Я знаю, что тебя не печатают, и я знаю, что на психиатрическом учете ты вовсе не из-за шизофрении. Тебя мучают видения, и чем дальше, тем хуже. Просто ты не говоришь об этом, в наши дни лучше прослыть шизофреником, чем безумным пророком. Ты очень гордый, Даня.
Даниил Иванович молча обнял жену и привлек к себе. Так они просидели, казалось, целую вечность. Наконец он мягко отстранил ее.
- Иди спать, Марина.
-А ты?
-Почитаю немного и приду.
По лицу жены Даниил Иванович понял, что она ему не поверила, но все же улеглась на ветхий диван лицом к стене. Раскаленный воск снова обжег его сердце. Ничего, она поймет, поймет и простит, если у него получится. Будет жить город, а значит - и Марина.
Даниил Иванович кинулся к книжной полке. Ждать было больше нельзя. Длинным пальцем нервно провел по пыльным корешкам. «Красные Цепи», «Гоэтия»,«Малгил», «Культы гулей», «Соломоновы ключи»…Нужной книги не было. И тут его осенило - ведь он отнес ее в букинистическую лавку еще несколько месяцев назад!
Тогда ему в голову не приходило, что война подберется так близко, и тем более - что ритуал когда - либо придется провести, но зато они ели досыта почти две недели. Что же теперь делать? Марина…Может быть, книга еще там? Денег нет, но если получится обменять…он схватил пару старых томов, наполненных высокопарными, но бесполезными «руководствами» по общению с высшими сферами, которые точно не пригодятся никому и никогда, наскоро оделся и выскочил на улицу.
От грязных стен отделились два силуэта.
-Здравствуйте, Даниил Иванович!, - радушно крикнул один их поджидавших. Второй угрюмо молчал.
Оба носили штатское, но что-то неуловимо общее выдавало их настоящую суть. А еще сейчас, перед ним, им не нужно было маскироваться. Человеческий облик стекал на глазах, уступая место чему - то иному. Вертикальные зрачки, текущая слюна, заостренные зубы - Голод во плоти.
Даниил Иванович выкинул вперед свободную руку, чертя знак защиты, но тот, угрюмый, метнулся за спину и нанес сокрушительный удар по почкам. Приветливый, не переставая улыбаться оскаленной пастью, схватил скрюченное от ослепляющей боли тело и потащил его к черной машине с открытой задней дверцей. Оттуда пахнуло пробирающим до костей холодом, и Даниил Иванович понял, что проиграл.
…Солнце - яркое, разбрасывающее искры на сугробы, речной лед, купола и крыши, освещало недолговечный зимний день. Закутанная во множество платков женщина, едва переставляя ноги, шла только к одной ей известной цели. Может быть, она бы уже упала и упокоилась в объятиях блокадной зимы, но тлеющие угольки надежды не давали ей этого сделать. Наконец, она остановилась у тюремных ворот, у окошка для передач, бережно подняла крошечный пакетик и постучалась. Окошко открылось.
-Ювачев-Хармс…, - робко произнесла женщина, протягивая передачу.
-Скончался второго февраля, - равнодушно бросили в ответ.
Она сгорбилась и пошла назад, неуклюже загребая валенками. Вскоре ее силуэт растворился в окружающем сиянии.
