Я никогда не думал раньше стать врачом. Особенно педиатром. Но судьба сложилась так, что сейчас я сверлю уставшим взглядом потолок ординаторской и пытаюсь заснуть. Хотя бы ненадолго. Сам я сплю чутко, слух у меня музыкальный и тонкий, так что разбудить меня не составит труда даже всхрапу в самой дальней палате. До сих пор люблю шутить, что во мне умер величайший скрипач, но не суть.
Телефон неприятно вибрирует в кармане. Звонит жена, беспокоится. Я ее успокаиваю, желаю сладких снов и вырубаю к черту новенький самсунг. За окном лает собака, гудят и трещат фонари, сверчки монотонно скрипят и звенят, словно старые колокольчики.
Тишина.
Я слышу шаги в коридоре, и сразу перед глазами всплывает женщина в черном из всяких бояновских детских страшилок. Про себя смеюсь, переворачиваюсь на правый бок, то есть лицом к спинке дивана, и закрываю глаза. Надо немного подремать, иначе утром даже лошадиная доза ядреного кофе вперемешку с энергетиками не спасет.
Шаги становятся все громче, и то ли нервы сдают под конец дня (хотя какой к черту день в два ночи, да и вообще кто попрется в такое время сюда?), то ли я действительно остался таким же впечатлительным со школьных лет, то ли я придурок редкостный, возомнивший черт знает что, - но что-то неприятное ползет вниз по позвоночнику и проводит холодным языком по ребрам. В душной комнате становится еще жарче, и я стираю предплечьем со лба испарину.
Может больному стало хуже, кто знает. Мысленно я подготавливаюсь ко всевозможным овуляшкам-яжематерям, которые будут пилить меня и спрашивать альтернативу антибиотикам; к безмозглым, но сильным папашам и бабушкам-одуванчикам, которые даже представить не могут, что их любимое дитя само выпило упаковку таблеток, без всяких выдуманных "слабо" от старших братьев или сестер. К слову, я просто жалею последних. Я бы в свои года просто психанул и послал всех нафиг, а не убирал за младшими.
Шаги останавливаются прямо у моей двери. Просто отлично. Сейчас я совсем не готов ко всяким срочным пациентам. Как физически, так и морально.
В дверь стучат, тихо так, будто боясь спугнуть врача. Я уже было хотел спать дальше, но дверная ручка повернулась и из узкой светлой щели коридора выглянул призрак в лице женщины двадцати пяти-двадцати восьми лет. Полностью в черном.
- Это Вы Соколов Юрий Геннадьевич? - робко перешагивает она порог ординаторской и смотрит прямо в глаза. Я прищуриваюсь и раздраженно вздыхаю. Женщина полупрозрачной тенью подходит к дивану и печально улыбается.
- Васильевич, - буркнул я, и на ее замученном лице мелькает смущение и легкий испуг. Приподнимаюсь с дивана и, стараясь не распластаться звездой на полу, опираюсь рукой на стол.
- Простите, я не хотела... - женщина запинается, трет тыльной стороной ладони нос и продолжает, более уверенным голосом. - Я мать Саши...
Эх, черт. Лучше бы стал Геннадьевичем на время разговора, все равно в нашей больнице нет врачей с фамилией "Соколов", да и по отчеству в стране, где я живу, не обращаются.
- Саши Ионеску. Он умер вчера.
Я нервно сглатываю. Да, я прекрасно помню мальчика, вот только ничего прекрасного в том, что с ним случилось не было. Его чуть ли не по кусочкам собирали и сшивали. Шестилетний мальчишка не был виновником страшного ДТП, не его вина в мгновенной смерти обоих водителей. Он скончался через три дня после операции.
- Соболезную, мы сделали все, что смогли, - говорю я. Сонный голос звучит грубо и сухо, и оттого наизусть вызубренная стандартная фраза звучит еще злее, безразличней, хотя я искренне жалею пацана. Вдова (вдова, да, если помню правильно) опускает голову, и я сразу виновато кашляю и добавляю, - мне очень жаль.
Прозвучало еще хуже. Я ненавидел сообщать о смерти. Что тогда, в далеком сером прошлом, что сейчас, в мрачном настоящем. Слова я подобрать не могу.
- Ничего страшного, не вините себя, - и светловолосая дама улыбается еще шире, выдавливает всю оставшуюся жизнь в эту кривую улыбку в надежде выглядеть более-менее стойко. Не выходит.
Я отвожу взгляд на часы. Я и не заметил, что прошло всего несколько минут. Для меня такие моменты тянутся вечно.
- Я пришла отблагодарить вас за спасение жизни моего Сашеньки, - и теперь улыбка на ее губах становится более реальной, более живой, пусть и полной скорби, - держите. Там есть еще кое-что.
Она протягивает легкий пакет и молча уходит, сливаясь с тенями лампы, будто она и есть тень. Худая и неживая, пришедшая из мира Сашеньки и своего мужа.
Я заглядываю внутрь, вижу стандартный набор - коньяк, конфеты и... открытка?..
Мое внимание приковывается к ней, и я немедленно тянусь к слегка помятому листочку.
"Спасибо, дядя Юра", - написано на кривом русском латинскими буквами, и в конце предложения неразборчиво виднеется перечеркнутое слово на родном языке.
Я никогда не думал стать врачом. Особенно педиатром. Теперь я, тридцатилетний женатый мужик с татуировками на самых храбрых местах, служивший и повидавший гораздо более страшные вещи, нежели ДТП с тремя трупами, сижу понуро на диванчике. Я дрожу, как осиновый лист, непонятно почему. И мелкие слезы капают на ладони, закрывающие лицо, и скатываются по запястьям, впитываясь в рукава серого свитера.