Наконец-то Меркулов избавился от гнетущего чувства страха за чужие жизни: бомба обезврежена. Граждане высотки могут больше не опасаться вздорного хранителя. Шутка сказать, двадцать тысяч жизней находились в руках одного не совсем адекватного человека! Поражала и одновременно злила глупая готовность населения стратосферы к неминуемой смерти. Меркулов собой гордился, он впервые сделал что-то хорошее. Хотя, конечно, он ничего не помнил из прошлых подвигов, но чувствовал, что поступает правильно.

Конечно, в другой жизни он был преступником, и как всякий преступник заботился только о личных выгодах против общественных. Но в его душе этот махровый эгоизм трансформировался в нечто новое, в этакий крюшон из его собственных представлений о всеобщей справедливости и его желаний. А они, должен заметить, отличались особенным изыском. Он не нуждался в пошлых удовольствиях низкого сословия: любовницы, еда, тщеславие, власть, наконец. Не-а. В конце-концов, он когда-то служил в гвардии императора. Плебейские радости в этой среде считались дурным тоном. А презрение, сами знаете, нечто весьма болезненное, от него нельзя избавиться за просто так. Эта субстанция, пардон, прилипчива. Посему он изобрёл ещё в Катковском лицее особую моду: сложные аферы. Вот где истинное удовольствие, с которым никак не могут сравниться мелкие радости примитивного обывателя. А как не мелкие? Коим образом этот организм (организм, конечно, в кавычках) может придумать что-то стоящее, когда все его извилины, как у спаниеля, смотрят в миску с кормом. Меркулов не нуждался во всеобщем восхищении, отнюдь. Что в этом интересного – редкая пошлятина. Он страдал (если это можно, конечно, назвать страданием) эмоциональным вуайеризмом. Ему нравилось подсматривать за чувствами обманутых им людей. Меркулов, как иллюзионист, устраивал грандиозное представление, чтобы люди удостоверились в своей наивности. А потом радовался их прозрению. Плохо это или хорошо – он не задумывался, так как никогда не строил планов. А раз так, то зачем беспокоиться о последствиях. О последствиях беспокоятся только трусы. А таким он себя никак не полагал.

В чём выгода тогда от этого «нравственного вуайеризма»? – спросит многомудрый читатель. А вот на этот вопрос невозможно найти ответ мгновенно. Требуется детальное исследование всех поступков Меркулова, часть личности которого, к сожалению, исчезла в разреженном воздухе стратосферы. Но, к счастью, у нас есть возможность исследовать его теперешнюю жизнь, чтобы понять истинные мотивы поступков Меркулова. И зная их, может быть, мы не окажемся наивными участниками описанных событий в настоящей жизни.

После плодотворного попивания кофе с компании с Галиной Сергеевной Мара приободрилась. Наконец перед ней образовался вполне себе такой понятный проспект, по которому можно идти, не опасаюсь за правила движения. Она, как ветеран таможни, привыкла к военному порядку, в котором всё подчиняется уставу. Всякие там хитросплетения полагала за происки контрабандистов, которые нужно пресекать любым законным, а иногда и не очень, способом.

А что? Теперь ей нужно встретиться с женой Зыбина и убедить её привлечь внимание генерала к возмутительному борделю венерианцев, которые будут в открытую шпионить за работой академика Плещеева. Охрана имперских разработок – это его прямая обязанность, или какой он, к чертям, руководитель ЦУП! Только он имеет полномочия против Венеры. Аристов здесь не помощник, и к тому же, по слухам, его Нора после кардинального омоложения предпочитает изображать откровенную дуру, чтобы, не дай бог, в ней не разглядели почтенную даму. Берта, в отличие от неё, не занимается любительским театром.

Но для начала Мара решила посоветоваться с Гришей, мнение которого очень дорожила. Поэтому бросив грызохвосту солидную порцию ящериц, чтобы не мешал беседе, она пригласила Меркулова в свой кабинет.

– Григорий Михайлович, у меня к тебе приватный разговор.

– Приватный? Занятно. И в чём приватность поселилась?

– Шутишь? А напрасно. Ты лучше скажи мне, что собираешься делать с населением?

– А что не так? Мне кажется, что все только довольны.

– Подожди, это ненадолго. Пять лет и жильцы взвоют от нервов.

– Зачем беспокоиться. Уйма времени, их ещё прожить нужно.

– Миг, и уже рядом. Твоё беспамятство меня всё больше беспокоит. Не успеем оглянуться, а в каждом коридоре скандал.

– Так для этого я и открыл бордель! Теперь есть куда направить отрицательную энергию.

– Ты чего-то не понимаешь. Через пять лет малыши станут школьниками, а школьники взрослыми. Только старики никуда не денуться.

– Какие такие старики? Я здесь не видел никого.

– Иди к окну, – она нажала рычаг и убрала в стороны широкие алюминиевые жалюзи. – Что видишь?

– Галёрку, обычное дело. Носки вяжут.

– Кто?

– Женщины. И что такого?

– Им минимум по четыреста лет.

– Что-о?

Действительно, было отчего подпрыгнуть: рядом с подъездом на садовых скамеечках расположились с вязанием аппетитные такие дамочки, которым больше тридцати лет и трудно предположить. Рядом со смехом катались на плазменных самокатах малыши, гадили стратосферные голуби на покрытый шершавой резиной тротуар. В общем, всё как обычно.

– Мара, шутить изволишь?

– Ага, с крендельком. У нас, если кто и умирает, так только от несчастного случая. Результат омоложения – теперь понимаешь?

– Пока не очень.

– Где селить будем подрастающее поколение? Наши семьи рожают каждый год 1200 малышей. Спорт у них такой. Умножаем на пять. Что получилось – шесть тысяч. Это при том, что никто не умер! Куда селить граждан будем, когда у нас предел 20 000?

– Дела… И куда девали до сих пор?

– А ты как будто не знаешь! А хранитель на что? Позитронный взрыв и чистый канат. Вот тебе и новая высотка. Строительство, рабочие места, жизнь по новой закрутилась.

– Я так понимаю, избыток переселяет на освободившийся трос. Тогда в чём задержка? Вот тебе и жизнь, а вот и смерть.

– Гришенька, что с тобой? Ну нельзя же таким бараном быть! Мы теперь независимые. Кто захочет за нас умирать? Теперь сами должны справиться. Ну я уверена, ты что-нибудь придумаешь.

– Мара, душа моя, вот люблю умных женщин. От тебя все мысли как-то гурьбой враскоряку пошли. Это ведь надо, такие цифры. Тут у кого хочешь, арифметика взорвётся. 1200 граждан в год! С ума сойти. Да-а, прав был Радж Капур, с таким наплывом никакой распылитель не справиться. У него все конденсаторы сдохнут. А что, если на Землю? Ах да, там верная смерть в мучениях. Я чувствую себя Лобачевским. Но ведь время ещё есть?

– Есть. А тут ещё эти венерианцы приплелись.

– Так, может быть, их жукам скормить? Ах да – как-то не гуманно.

– Понимаешь, Гришенька, за вечность нужно платить. Для этого и придумали позитронную бомбу. Вспышка, и нет тебя без всяких мучений.

– Ну как же дети?

– Все тебе, конечно, благодарны. Это бесспорный факт. Остаётся понять, что с этим безобразием делать?

Наверное, впервые Меркулов по-настоящему вгляделся в лицо Мары Филипповны. Ему впервые пришла в голову очевидная мысль. Уж очень она хорошо выглядит мамзель для своих лет. Даже слишком. Всё у неё какое-то новое. Даже крохотные мимические морщинки вокруг глаз теперь казались произведением искусства. Такие своевременные, что прятать нет нужды.

«Интересно, а сколько тебе лет, мадам Макропулос? Я наверняка рядом с тобой сопливый маслёнок. Хрусть, и нет меня. А у тебя вечность в запасе», – подумалось Меркулову, но вслух сказал другое:

– Вот именно – безобразием! Вот что, Мара Филипповна, хочешь сказать, что бордель не нравится? Ну ты ведь знаешь, здесь я без власти. Черкасов настоял, прилип, как циакрин, в молекулы приник, под самую селезёнку. Сделай ему бордель для эфоров, и всё тут. Убеждён, что и ему не понравится перенаселение. Позволь с ним порешать вопрос?

– Всё-таки хочешь жуков кормить? Ладно они, но нам зачем такая живодёрня?

– Ага, а позитроны гуманнее? Хотя, извини, точно – гуманнее. Чик, как говорит Парамарибо, и всё.

– Значит, знал? А голову морочил?

– Как тебе сказать, только сейчас познакомился с цифрами. И они меня сразили. Особенно эти бабушенции со спицами.

При слове "бабушенции" Мара подобрала губы, но решила не заострять внимания на неприятном плакате. Именно этого молодёжного пренебрежения к возрасту ей и не хватало, именно он и нравился ей в Меркулове. Эта бесшабашность, безбашенность, можно сказать, чего у неё давно не случалось. Если и трепетал когда-то огонёк, так давно погас под бременем прожитых лет и событий. При последнем омоложении она намеренно попросила врача придать её глазам блеск молодости, блеск-то он прибавил, но молодость не вернул. Оттого что она живёт не в глазах, а в душе. А там давно веяли ветры пустыни. Если и пробегала какая ящерица, то только затем, чтобы схватить очередное насекомое и тут же спрятаться с добычей под слоем песка. Сейчас этой добычей был Меркулов, и она всё готова была положить на алтарь сдохших чувств, чтобы как можно дольше ощущать в пасти трепетание очередной жертвы.

– Гришенька, с тобой всё в порядке? Что тебе сделали эти несчастные женщины? Они теперь в полной твое й власти. Ты это понимаешь? – при этих словах Мара жалобно посмотрела в глаза Меркулову, пытаясь вызвать сочувствие.

– Я тут казино придумал открыть. Раз уж ты говоришь, что все взорвутся, так вот ещё одна отдушина для разрядки, – произнёс заготовленную фразу Меркулов, думая в это время о демографии.

– Где, дорогой?

– Лучше храма «Всех святых» и не найдёшь. Самое эффектное здание.

– А чем концертный зал тебе плох?

– Неустроенно там всё как-то. Дом культуры напоминает. Интима нет. А здесь место намоленное. Граждане привыкли к жертвам. Полный аншлюс. Соитие с богом азарта.

– Пафнутий знает?

– Надеялся на твою помощь. Мужчина он непростой, хоккеист как-никак. Нужно подготовить.

– И зачем?

– Есть одна призрачная идейка, как нам справиться с наплывом младенцев. И очень эффективная, но требуется детальная проработка. Ты ведь мне доверяешь?

– Конечно, Гришенька. А как иначе, – с материнской заботой в голосе согласилась Мара, внутренне радуясь новому экзотическому для неё чувству: новаторская идея с казино в храме Пафнутия ей показалась просто замечательной. В это мгновение в дверь просунулась игольчатая кисточка грызохвоста. Следом обнаружился сам Ипполит. Облизывая с морды кровь ящериц фиолетовым языком, он довольно икнул. Проходя мимо Меркулова фамильярно ударил мускулистым крупом под ноги, затем тяжело грохнулся рядом с креслом Мары, щёлкнув о паркет острыми когтями шести лап. Она привычным движением почесала прыщавые уши.

– Фыря…

– Ур-р, – издал Ипполит, сделав гимнастический хвост с торчащей в разные стороны метёлкой из ядовитых иголок.

23. Катковский лицей – впоследствии МГИМО

24. ЦУП – Центр Управления Планетами, организация, регулирующая взаимоотношения Империи Архонтов с цивилизациями, населяющими планетарную систему Солнца.

25. Элина Макропулос – героиня повести Карела Чапека "Средство Макропулоса", принимающая время от времени эликсир вечной жизни. Ну этой даме трудновато соревноваться с Марой Филипповной: всё-таки управдом стратосферной высотки.

_______________________________________________

Глава 18 Женская солидарность

(Донесение агента Хикаморе обер-камергеру Штюрму)

У нас большие изменения. Меркулов полностью подчинил себе все службы высотки. Никто без его разрешения не смеет и шага ступить. В храме Макаронного монстра открылся филиал борделя мадам Жерминаль. Все услуги стали платными. Даже распылитель теперь стоит огромных средств! Преступники и самоубийцы должны сами оплачивать своё уничтожение. Цены на коммунальные услуги резко возросли. На улицах появились профессиональные попрошайки. Главный инспектор Чигин увеличил в несколько раз штат охранников. Все начинания Семарга преданы забвению. Такие как: бесплатный проезд на лифте, почётные доски и путёвки на Венеру. Несмотря на новые конденсаторы, питьевая вода пахнет ржавчиной. Меркулов утверждает, что это связано с плохим воздухом стратосферы, в котором слишком много высоток. Лично моё мнение, это делается специально для увеличения продаж фильтров для очистки воды. Прошу выделить средства на оплату доставки еды в номер, иначе умру от голода на боевом посту.

***

Услышав об открытии в храме пастафарианцев борделя, Мара немедленно позвонила Галине Сергеевне, чтобы обсудить с ней этот возмутительный факт. Условились встретиться подальше от любопытных глаз в кофейне Вячеслава "Жмурики".

Заказав пирожные и кофе, Мара поинтересовалась у бармена:

– Слава, всё хотела спросить, откуда такое название? Вроде кофейня, а такой жаргон?

– Давайте я вам покажу.

Бармен снял со стены дизайнерское украшение, металлическое зеркало, и поставил перед Марой.

– Попробуйте кофе.

В полированном титане отразилось лицо с полуприкрытыми глазами над фарфоровой чашкой.

– Теперь понятно?

– Послушайте, какой у вас оригинальный ум. Мне бы никогда такое не пришло в голову – превратить мимику в название.

– У русских всё с хитринкой. Это точно, – с гордостью объяснила Галина Сергеевна, которая имела в родственниках по материнской линии двоюродную сестру из Мордовии.

– Значит, вы точно что-то дельное посоветуете. Скажите, как вы относитесь к этому борделю.

– Я Черкасову сразу сказала: только через мой труп. И что вы думаете? Именно это он и сделал, чтобы меня позлить. Утверждает, что его шантажируют. А бордель здесь при чём?

– Вы думаете, что нарочно?

– Я уже ничего не знаю. Раньше можно было посидеть у фонтана, отдохнуть после работы. Мара, ты даже не знаешь, что приходиться терпеть в клинике! – внезапно перешла на ты Галина Сергеевна. – Это такое унижение – чувствовать свою неполноценность.

– Да-а? Это ты про гермафродитов? – решила поддержать дружеский тон Мара.

– Конечно, о ком же ещё! Они себя считают такими специалистами, что везде лезут с советами.

– Так уволься на Землю.

– Куда?! Здесь тоже всё захватили. Куда ни сунься, везде специалисты. А там платят хорошо.

– И что теперь делать?

– Я думаю, нужно позвонить жене Зыбина. Одна моя клиентка так ей завидует. Да ты её знаешь: Нора, жена Аристова.

– Вот как. У вас лечиться? Не знала. И что говорит?

– Берта вертит мужем, как захочет. Он всё по её указке делает. Как скажет, так сразу и делает. А Зыбин, ты сама знаешь, быстро разберётся с этим бардаком. Жили мы как-то без него и дальше не соскучимся.

– Это точно. Не забывай про товарища Семарга. Это он всё устроил. Точно тебе говорю.

– Отомстить хочешь? – посочувствовала Галина.

– Вот ещё! Он от ревности пылит. Гриша бегает, как угорелый, старается, а почему? Семарг всю придумал, помяни моё слово. Ты ведь его знаешь, не может без интриг. Теперь надо мной издевается. Что ему сделал Гриша? Ума не приложу.

– Сговорились, – согласилась Галина.

– Кто?

– Эрхонты эти с хранителем.

– Он уже не хранитель. Бомба не работает. Ты даже представить себе не можешь, какое я испытала удовольствие, когда он стал просить техника для ремонта.

– Отказала?

– Конечно. Вот ещё. Теперь высотка имеет независимый статус. А насчёт Берты, это ты хорошо придумала. В любом случае хуже не будет.

– Но что делать с эрхонтами, вот вопрос? Я знаю венерианцев, если приклеятся, то ничем не отвадишь. Очень скоро и всю высотку захватят. Стоит им только узнать, что бомба не работает, так сразу и слетятся, как жуки на падаль.

– Надо будет с Гришей посоветоваться.

– Ты так считаешь? – Галина с сочувствием посмотрела на Мару, понимая, что сейчас абсолютно бесполезно что-либо говорить против Гриши. Потом спросила: – Кто будет звонить Берте? Ты или Я?

– Слушай, у меня идея. А что если против Семарга настроить Персефону? Ведь академик из неё делает летающего гвардейца для императора. Какая секретность, если они здесь обоснуются?

– Ты думаешь? А как же твои отношения? Она ведь музицирует с Семаргом.

– Ничего, ради Гриши я всё стерплю. Ты только ему ничего не говори.

– Могила. Значит, ты будешь звонить, – немедленно воспользовалась ситуацией Галина Сергеевна.

– Берте? Ну конечно, я ей так и скажу насчёт гвардейца. Зыбин просто обязан вмешаться. Секретность его напрямую касается.

– Вот именно. Пусть Черкасова оставят в покое. Ему и так достаётся. К нему там одна медсестра пристаёт. Он у меня такой спортивный стал. Боится с ней на лифте ездить. Приноровился по лестницам бегать. А клиника, что Останкинская башня, только под поверхностью. Я ему спортивные штаны купила в полоску для удобства. Послушай, он в них такой смешной, – улыбнулась Галина своей бриллиантовой улыбкой.

– Так уволь её, – посоветовала Мара, закрываясь рукой от искрящихся камней.

– Как?! Здоровенная такая детина. Феней зовут. У неё родственник эрхонта возит. Вот и уволь!

– Тогда на тебе Персефона. Как хочешь, а пусть объяснит Семаргу недопустимость этой самой Жерминаль на наших этажах. А то его не поймёшь. То категорически против, то молчит, как пузырь… – она помолчала, пытаясь найти нужный эпитет, и добавила: – резиновый.

– Как ты его. Переживаешь?

– Ну как сказать. Неприятно, конечно. Вместо хранителя, какого-то прыгуна получить. Сама понимаешь. Гриша, конечно, старается, тут ничего не скажешь. Но разница существенная. Недавно принесла Семаргу любимых маслин. Так знаешь что – он их на пол выбросил и бутылку разбил, – соврала Мара, искренне верящая, что именно так всё и было.

– Сильно ты его задела, раз водку не пожалел.

– Негодяй!

– Это точно. И ты думаешь, что Персефона сможет на него подействовать?

– А что остаётся? Гриша тоже ходил. Без результата. Семарг бомбу пытался взорвать. Хорошо ещё, что Гриша всё предусмотрел и отключил. Разговаривали бы мы теперь с тобой в позитронах.

Из-за барной стойки, находящейся рядом, раздалось деликатное покашливание:

– Извините, Мара Филипповна. Я тут совершенно случайно подслушал: бордель решили прикрыть?

– Слава, надеюсь, ты не будешь со мной ссориться?

– Что вы, что вы. Зачем мне эти клинья. Я так, гипотетически, можно сказать, решил поинтересоваться. Разговоры, сами понимаете, всякие ходят…

– Ты скажешь наконец, что там у тебя?

– Если закроете, то куда мужчинам ходить? Раньше доски почёта были. Мелочь, а приятно. Доски сняли, бордель закроете – бунта не боитесь?

– Вот что, Слава. Оставьте это знающим людям. У вас кофейня? Вот и занимайтесь. Не видите у нас серьёзный разговор.

– Хорошо-хорошо.

– И не вздумайте никому рассказывать.

– А оно мне надо? У меня ведь кофейня.

– Мара, мне кажется, он прав. Нужно что-то предложить взамен. Если мужчинами не заниматься, сама знаешь, неизвестно что придумают. В чайхану начнут ходить. А туда, сама знаешь, женщин не приглашают.

– Слава, присядьте к нам, пожалуйста. Может, у вас есть идея? Сами говорите, всякое болтают.

– Я предлагаю организовать соревнование на лучшую высотку.

– Так у нас и так всё отлично: целых две хоккейных команды есть, религия, фонтан, Замок, наконец!

– Вы не понимаете. Нужда в мечте. Без мечты мужчина, что сытый змей, укусить может, а не хочет.

– Не понимаю, тогда в чём соревнование?

– Нужно чтобы они полетели в Де Борха и покрасили её энергетической краской совсем бесплатно. Понимаете, работа не для себя.

– Там же гнездо разврата в самом центре?

– Плевать, они так устанут, что домой еле доползут. Главное – грузить их работой так, чтобы ни о чём не думалось. Мечта нужна! Понимаете? Мечта!

– Так в чём же?

– Вот, самое настоящее здесь. Нужно спуститься на Землю и превратить её в цветущий сад. А для этого научиться работать для других, не для себя. Понимаете?

– Глупость какая-то. Вы, Слава, опасный мечтатель. Странно слышать такие вещи от бармена в рюмочной.

– У меня кофейня. Водка это так, это для ассортимента. Ну, вы ничего не теряете. Если у соседей появится дешёвая энергия, то зачем им мы? Тоже заведут себе бассейн. Стадионы откроют. Начнут другим помогать. Вот дело и двинется! Сейчас, чуть что, так сразу к гермафродитам за утешением. А им чем больше землян, тем лучше. Разве не так?

– Галя, ты что-нибудь понимаешь?

– Не-а, но звучит красиво. Мне давно надоел этот обшарпанный костёл за окном, – она показала на высотку Де Борха, в самом деле с облезшей энергетической краской, в отличие от золотистых башенок Винтаж 2000. – Предлагаю её в пастельные тона покрасить и пустить широкие белые полосы с одной стороны.

– Галя, ты серьёзно. Чушь какая-то!

– Вот и отомстишь. Все уйдут на покраску. Кто торговать будет в Замке? Высотка твоя. Пусть коммуналку отработают. Один месяц потерпишь. Де Борха тоже не в накладе. А у Семарга убытки будут, не сосчитаешь.

– Ну я не знаю. Мне кажется, Гриша будет против.

– Скажи, что хочешь получить Замок. Он у тебя парень с мотором. Ещё и лучше будет, – с оживлением подхватила Галя.

– Да-а, об этом я что-то и не подумала. Я им, если откажутся, воду перекрою. Мигом покрасят, – перевела идею бармена в практическую плоскость Мара Филипповна.

_______________________________________________

Глава 17 Чужие аппетиты

Чтобы не утомлять читателя описанием всех манёвров Меркулова, опишу лишь один случай, ярко характеризующий его приёмы по переустройству экономики высотки, а именно, посещение храма пастафарианцев.

После приватной беседы с вивисекторами он решил не откладывать дело в долгий ящик и тем же вечером отправился на 123 этаж, предварительно позвонив в Де Борха. Постояв несколько минут у фонтана с задумчивым видом, он решительно двинулся к блестящему куполу из нержавейки с множеством дырок.

Внутри встретил запах спагетти с пармезаном. От котла в центре зала поднимался аппетитный пар. На одном из диванов, напоминающего слепленные вместе макароны, расположился полный такой военный в форме ЦУП, похожий на кайзера Вильгельма II, только без усов. За барной стойкой скучал священник, его легко было узнать по зелёному пиджаку с торчащими из карманов макаронами, на голове сверкал нержавейкой дуршлаг с выгравированной надписью «Бобби».

– А вы большой оригинал! – заметил Меркулов, посчитав, что здесь можно вести себя без реверансов.

– Боб Хендерсон. Чем обязан? – с места поинтересовался священник, благодаря газетам мгновенно узнавший в посетителе нового управляющего высоткой.

– И как, пардон, у вас здесь всё происходит, Бобби?

– Готовы причаститься?

– Вот всегда поражался американской манере отвечать вопросом на вопрос. Особенности языка или воспитания?

– Америка? Скажите тоже. Я родился в стратосфере.

– О как! А так сразу и не скажешь. У вас отличная наследственность. Значит, кормите макаронами. Это входит в обряд?

– Ещё грабим, но это как повезёт.

– Насыщенная у вас программа. Казаки-разбойники?

– Космические пираты.

– Ага, оно и понятно. Всё-таки наследники владычицы морей.

– Ничуть. Скорее эфира человеческих душ. И всё же, чем могу быть полезным?

– «Мадера» имеется в заведении?

– Всенепременно. Для вас найдётся и что-нибудь посолиднее. Бурбон, к примеру?

– Не люблю я этот ваш самогон. Тащите мадеру.

Уже за столиком, сделав с удовольствием глоток ароматного вина, Меркулов задал философский вопрос:

– Вот скажите, вы родину любите?

– Конечно. Я, извините, священник. У меня здесь прихожане.

– Начхательство культивируете? Этакий флаг против всех?

– А если и так. Так что с того?

– Я здесь даму жду. По вашу душу, кстати.

– Неужели Мару Филипповну? Это так волнительно.

– Не угадали. Это иностранка.

– Полная интрига. Чувствую грозу.

– Что вы, какая там, к чертям, гроза. А если и так, то над всеми. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Пока нет.

– Вот именно, и вы не один такой. Все думают, что свобода – это просто так. И не хотят знать о суровой сермяге жизни. Но вы, я так понимаю, как никто рядом находитесь.

– И всё же, к чему клоните?

– Как вы знаете, уважаемый Бобби, до сих пор содержание вашего храма оплачивалось из имперского бюджета. Понимаете какая штука? Но теперь это непозволительная роскошь для независимой высотки.

– Роскошь? Любовь Макаронного монстра – это роскошь? Вы меня удивляете! Нет, подождите, и что дальше?

– Вот то-то и оно "что дальше"? Вам потребуется усилить агитацию среди прихожан, испытать их веру на прочность, так сказать.

– И когда нужно собрать сумму? – быстро спросил священник, сообразив, что речь идёт об арендной плате.

– В том-то и дело, дорогой мой, что деньги, тьфу ты, графены нужны немедленно, а у вас, как я понимаю, с ними негусто. ВТС прижал "Волшебного Пегаса" так, что дышать нельзя. Нет, вы только послушайте: тут и аренда карбинового каната, и энергия, и ещё тысяча вещей. Бассейн, наконец. Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю?

– Я-то здесь при чём?

Внезапно из открытой двери потянуло экзотическими благовониями. Меркулов, не оборачиваясь, приветствовал посетительницу:

– Какой у вас пронзительный амбре. Визитной карточки не нужно. Достаточно нескольких молекул, чтобы представиться.

Он повернулся. К ним приближалась Жерминаль в золотистой сари. Все её прелести соблазнительно вздрагивали под блестящими складками в такт шагов. В ней чувствовались инопланетная сила и слабость одновременно. Слабость, от которой подкашиваются ноги во время вожделения, и сила, когда страсть заставляет жить против всех медицинских показателей.

– Вот-с, прошу любить и жаловать. Мамзель захотела лично с вами переговорить, – с этими словами Меркулов поцеловал руку своей знакомой.

– Причаститься? – только и смог произнести Бобби заученную фразу.

– О «Мадера»! Отлично! Принесите бокальчик.

– В прошлый раз всё было так спонтанно. Я так и не понял, как к вам обращаться?

– Я предпочитаю женский пол. Он даёт массу преимуществ.

– Пардон, вот именно про тот случай мне и рассказала госпожа Жерминаль. Это когда генерал Зыбин вас инспектировал. И почему всё застопорилось?

– Вы о борделе? Ну что вы? Какой там бордель! У нас, у самих прихожан чуть да маленько, – схитрил Бобби, которого до сих пор терзали жители высотки насчёт десанта проституток.

– А поговаривают, что очен-но даже, что и ничего. Публика интересовалась.

– Экзотика. Конечно, особенное возбуждает. Что вы ходите всё вокруг да около? Это, в конце концов утомляет!

– Жерминаль? – Меркулов вопросительно посмотрел на свою спутницу (будем так её называть, коль сочла себя за женщину).

– Дорогой Бобби, а не хотели бы вы слегка заработать?

– Послушайте, я уже теряю терпение. Или говорите, или всего доброго.

– Где ваш патриотизм? Я вас не понимаю! – упрекнул Меркулов.

– На месте. Я так понял вам нужда в помещении. Ну так вот – занято, и, боюсь, что навечно.

– Аренда? Вот насмешили. Жерминаль, ты слышала: "аренда"! – рассмеялся Меркулов.

– Тогда что?

– Не горячитесь вы так. Должность бармена за вами останется, а заработок не в пример возрастёт. Мало того. Жерминаль, я скажу?

Получив одобрение через взмах ресниц, Меркулов продолжил:

– Девочкам у вас очень понравилось. Ваши диваны, цвет обоев, спагетти с пармезаном – в общем, всё. И да, вам услуги бесплатно, как представителю культа. Религию нужно уважать.

– Послушайте, я буду жаловаться. У меня есть влиятельные друзья.

– На что, позвольте узнать? Нет так нет. Они хотели как лучше. Но если вы против, то, пожалуйста. Вдруг вы зоофил стратосферный? Чаек любите и прочих пернатых.

– Так, Барман, помогите товарищам найти выход! – попросил Бобби прихожанина в форме ЦУП.

– Осторожней, Борман. Я бы на вашем месте не стал рисковать. Мадам Жерминаль весьма опасная женщина. Вдруг изнасилует в самой что ни на есть извращённой форме. А вам понравиться? Нет я, конечно, за любовь и прочие финтифлюшки, но только учтите – она гермафродит.

– Что здесь происходит? Я адъютант генерала Зыбина.

– Тогда должны знать, что высотка теперь принадлежит «Волшебному Пегасу». Частная территория! Вам понятно, что это значит? Нет, если, конечно, вы берётесь содержать этот ресторан, то, пожалуйста. Берётесь?

– Я? Откуда у меня такие средства. Я всего лишь адъютант.

– Тогда не мешайте работать. Лучше садитесь рядом. Вот вам бокал «Мадеры», чтобы не нервничали. Ваш пастор уж очень нетерпеливый. Сразу в бутылку лезет, не разобравшись. Но вы-то должны понимать, что ничего не делается запросто так. Я прав?

– Согласен. Но учтите, я обо всё доложу Альберту Ивановичу.

– Да хоть десять раз в Дуню.

– Дуню?

– Послушайте, не мешайте. Тут серьёзный вопрос решается, а вы со своей Дуней пристали!

Меркулов поцеловал руку Жерминаль, на что Бобби с Борманом переглянулись.

– Итак, товарищ Боб, придётся потесниться. Назначим график. Что поделаешь, такова суровая жизнь! Допустим, по воскресеньям у вас служба, а девочки будут отсыпаться от ратных подвигов. Что вы на сей счёт думаете?

– А в остальные дни бордель?

– Да что вас не устраивает? Вы ведь и так от общества в стороне стоите. Чем не протест против ханжества и мракобесия? Совмещайте, совмещайте, гибче надо быть в изменчивом мире. Неужели непонятно? Эфоры Венеры собираются здесь отдыхать, а вы нытьё затеяли! Не ожидал от вас, вас, выдающегося физика, такой дремучести! Мы просто обязаны предоставить им все удобства. Неужели вам без нужды влиятельные прихожане?

– Здесь, у меня? – развёл в растерянности руками Бобби Хендерсон.

– А как же, дорогой вы мой! Где же ещё? Если девочкам понравилось, а я доверяю их вкусу, то сам бог велел вас осчастливить.

– Они не девочки.

– А вам какая беда? Видите, как назовёте, так и пользуйтесь. Хотите Фёкла, а не по нраву, так и Федей нареките. Полный аншлюс в одной персоне.

– Пардон, мадам Жерминаль, я ничего такого не сказал лишнего?

– Вы обещали мне личный кабинет?

– Бобби, – укоризненно посмотрел на настоятеля храма Меркулов, посчитав, что настоятель храма пастафарианцев проникся экономикой высотки.

– Только одно воскресенье? – опустив плечи, спросил Бобби.

– Так девочки, мавр сделал своё дело. Технические вопросы постарайтесь решить в мире и любви, дети мои. А мне срочно требуется переговорить вот с этим солидным господином, – Меркулов взял под руку Бормана. – Итак, как себя чувствует товарищ Зыбин? Мне рассказывали, что последнее время не очень?

– С чего вы взяли? У Альберта Ивановича отличное здоровье.

Внезапно, будто что-то вспомнив, Меркулов повернулся к Бобби:

– Ох, совсем забыл, товарищ Хендерсон, мадам Жерминаль готова вам уступить один из дней у себя в Де Борха. Для вас это явное расширение. А вы брыкаться вздумали. Я уже всё согласовал, можете не благодарить. Должен заметить, вы отлично смотритесь вместе. Просто мечта художника!

Действительно, изумрудный пиджак с макаронами великолепно оттенял золотистое сари Жерминаль. После продолжил с Борманом:

– Я думаю, что товарищ Зыбин будет доволен. Так и передайте, мол «Волшебный Пегас» учёл все его пожелания. Теперь о вас, дорогой вы мой товарищ. Мара Филипповна мне всё рассказала. Так вот, завтра же можете выбрать любую понравившуюся вам модель самоката в Замке. Контора всё оплатит. Это наш скромный презент для взаимопонимания сторон. Вот ссоритесь, ссоритесь, а о ваших удобствах сам Аристов хлопотал. Так и сказал, чтобы вернули транспорт. А мы что, мы не имеем права ослушаться. Семарг, сами знаете, весь в хлопотах, так он поручил лично мне принести извинения. Звоните без стеснения, хоть с самого утра, и подберём что-нибудь достойное.

– Так мне вроде новый выдали? – озадаченно промямлил Борман, не успевавший за полётом мысли Меркулова.

– Да? Ну ничего, два будет. Один для служебной надобности, а другой для полётов к нам. Как только девочки обоснуются, вы первейший у нас гость. Лично оформлю абонемент.

_______________________________________________

Глава 16 Визит к больному

Глава 18 – пишу, рисую...

(Доклад наблюдателя Хикаморе обер-камергеру ЦК Штюрму)

Результат проведения аукциона непонятен. После упоминания товарищем Семаргом о своём праве на взрыв все начали активно раскупать акции "Волшебного Пегаса". На улицах наблюдается оживление, многие отправились в Замок, чтобы отпраздновать покупку. Однако, люди высказывают противоположные мнения: одни бояться гнева империи, другие радуются освобождению от страха за свои жизни. Председатель домкома Мара публично заявила, что мнение хранителя ключа теперь ничтожно. Ходят слухи о попытке взорвать высотку, но это только слухи. Непонятна роль вивисекторов во всей этой истории, во всяком случае, именно благодаря их помощи у ВТС появились неплохие шансы избавиться от влияния ЦУП. На данный момент товарищ Семарг не появляется на публике, что указывает косвенным образом на правдивость неудачного взрыва.

События развивались столь стремительно, что Мара слегка растерялась: привычный мир вдруг изменился до неузнаваемости, позабыв спросить у неё разрешения, а она к этому не привыкла. Оно, конечно, любовь и всё такое. Кавалер хоть куда – с фантазией. Это ведь надо такое состряпать на раз-два. Тут тебе и аукцион, и унижение Семарга. Здесь она была особенно благодарна Грише.

«Молодец! Просто огромный молодчина! Сколько позабытых волнений разбудил к жизни. Редкой энергии мужчина», – мысленно похвалила Мара своего протеже.

Конечно, чувства теперь у неё были не той свежести, что в далёкой молодости, но именно поэтому новые переживания она оценивала по самой высокой шкале. Шутка сказать, за пятьсот лет она успела переспать с целой дивизией любовников, и после всего этого возбудиться от удовлетворения – это дорогого стоило. Великий космос, только не подумайте, что в результате ночной гимнастики. Этот фикус, к сожалению, давно сдох от чрезмерного полива. Они, собственно, с товарищем Семаргом и переспали-то всего пару раз для соблюдения приличий. Всё-таки в его руках находились красная кнопка, от которой зависела жизнь всей высотки. Других мотивов не было.

Тело хоть и многажды обновлённое, но память о прошлых подвигах отменить нельзя. Как же гормоны? – спросит читатель. Какие там в чёрные дыры гормоны! Ну, встрепенулись по дурости, однако циничный мозг немедленно их успокоил: "Было, было, и многажды, и тоска смертная, и не тратьте моё время на эту пошлость. Или как там это называется – точно, трение"

Совсем другой маршрут, это месть – вот где живёт настоящее чувство! Чувство торжества над противником никогда не может надоесть, оттого что оно ни на чуточку не зависит от пошлой физкультуры. Здесь действуют куда более изощрённые механизмы. Здесь надо ещё постараться, чтобы получить удовольствие. Здесь вариаций намного больше, чем в любовных играх. Там работает мускулатура, а здесь тонкая игра ума. Здесь наслаждение достигается не органами чувств, о них глупо говорить: восторг душитивника – вот что ценно.

Выпив стакан чёрного чая с лимоном и захрустев печенюшкой от фабрики "Большевичка", Мара Филипповна отправилась к лишённому жала скорпиону с визитом скорби. А как не скорби, когда товарищ Семарг изволил запереться в своём бункере после неудачного взрыва. Конечно, скорби.

У бронированной двери женщина посмотрелась в крохотное зеркальце от пудреницы, поправила указательным пальцем помаду на губах, вытерла о влажную салфетку и поднесла к сенсорной панели.

– Это кто? – раздалось из плазменного динамика в углублении рядом с дверью.

– Товарищ Семарг, у меня крайне важное дело к вам.

Пламя несколько раз дёрнулось, тщетно пытаясь передать недовольный скрип зубов хозяина бункера, наконец, произведя необходимые математические вычисления, издало:

– З-зачем?

– Послушайте, не дурите. Я соскучилась. А вы такие петли вьёте. Ни тебе звоночка, ни записочки? Открывайте уже. Я вам ваших любимых оливок принесла, испанских, из Андалусии.

– Из Андалусии? Врёте.

– Ну вот, слава космосу, хоть что-то членораздельное. А то не знала, что и думать. Водку купила "Столичную". Не откроете, прямо здесь и вылью на коврик, а в центре ваши маслины поставлю.

Внутри двери повернулись шестерни, выводя из гнёзд калёные стержни. Под ноги пыхнул холодный конденсат от пневматических цилиндров.

– Ну вот, сразу бы так, то я уже злиться начала. Зря, что ли, тащилась? Я со всем сердцем. Можно сказать, что и вся собралась. А здесь такой приём. Нет, я, конечно, понимаю: переживания и всё такое. Мне Гришенька рассказал.

При слове "Гришенька" Семарг со вселенской печалью в голосе переспросил:

– Гришенька?

– Да кто же ещё, он – Григорий Меркулов, – с подчёркнутым уважением в голосе пояснила Мара.

– Этот проходимец?

– Ну что вы, право, так переживаете? Он о вас, напротив, самого высокого мнения. Вон какой Замок отгрохали, аж завидно.

– Замок? – подозрительно прищурился Семарг.

– Вот что, так нельзя. Идёмте за стол. Зовите свою Глашу, пусть приборы расставит. Впрочем, не надо. Я всё сделаю сами. Можете не беспокоиться. Идёмте, идёмте уже.

После двух рюмок водки и четырёх крупных оливок глаза Семарга приобрели менее печальное выражение. Мара, чтобы совсем отогреть товарища, сделала горячий бутерброд с сыром, сардинками и солёными огурцами. Налила себе, и вооружившись крохотным корнишоном, произнесла тост:

– За тебя, мой дорогой. Чтоб все бомбы рвались в твоих руках по первому требованию.

– Я техника вызвал.

– И что?

– Говорит, что без твоей заявки не прилетит.

– А зачем мне это нужно? – с удовольствием хрустя огурцом, спросила Мара.

– Ну как же, я взорвать хотел.

– Я вот что хотела спросить, что у нас с концертом. Ты впервые пропустил. Ну тебе клавесина, ни сопрано, ни Брамса.

– Нет, ну понимаешь, жму, жму, а там ничего! Полнейшая тишина… Я к окну, а там без изменений. И чё делать? Чё делать-то теперь? Я что, мальчик, чтобы вот так вот на глазах какого-то шалопая промахнуться?

– Поэтому концерт отменил? Все ждали между прочим. Ты, как главный начальник, должен держать марку, а ты в раковину забился, словно мангуст.

– Мангусты живут в норах, – сморщившись поправил Семарг.

– Вот видишь, разум на месте. Норы вспомнил. В чём дело?

– Мара, дорогая, я понимаю, что ты на меня обиделась, но зачем так-то?!

– Ой-ё-ёй, вспомнил. Вот серёжки – это да! Там хоть марсианский генерал резвился. А здесь что? Подумаешь – воскресная пьянка. Скажешь тоже.

– Значит, всё же обиделась, по глазам вижу.

– Ну если и обиделась, так что с того? Зато какие замечательные концерты: сопрано, арии. Скажи, крылья не мешают ей так голосить?

– Сама посуди, у меня почки начали отказывать.

– Бедненький, и ещё бомбочка не взорвалась. Здесь у кого хочешь всё отвалиться.

– Вот скажи, ты для этого пришла?

– Оставь, тут посерьёзней дела образовались. Но ты виноват – признаёшь?

– Не томи.

– Я тут подумала, и что будем делать с перенаселением?

– А я что? Теперь техник твоя забота. За мной дело не станет. Нажму с тобой вместе. Можешь, не беспокоиться.

– Семарг, ты почему допустил этот проклятый аукцион?

– Что-о?!

– Не "что", а полнейшее безобразие. Сначала лишил меня законного выходного. Ты только представь себе безрадостные воскресенья одинокой женщины. А потом и любимого мужчины. Ты что, ты это от ревности? Я права? Только знаешь, что, – она помолчала, придумывая хлёсткое выражение, но ничего путного не пришло в голову, тогда продолжила без фантазии: – и сам не ам, и другим не дам!

– Очень надо. Персефона – очень покладистая женщина. А с тобой просто невозможно, куда ни пойди везде штырь из стенки.

– Мстишь?

– Вот ещё – сменил вектор. Я, может, очень люблю классическую музыку. И не забывай, Персефона была моей любовницей до тебя, пока не стала музой.

– Тогда и петь научилась от жизни с мухомором.

– Ты теперь академика решила проткнуть?

– Семарг, ну, пожалей несчастную женщину. У меня, может быть. последняя любовь, а он сейчас бегает как угорелый. То ему конденсаторы, то аукцион, то бомба. Разве это жизнь?

– Не повезло, – с плохо скрываемым удовольствием констатировал Семарг.

– Издеваешься? Зачем ты его принял на работу?

– Ничего себе. Ты же сама попросила?

– И костюм этот подарил. Я сразу всё поняла – это чтобы я увлеклась им? Но ты пойми слабую женщину, у которой по дому ходит марсианский грызохвост, а из динамиков твоя любовница голосит.

– Наоборот, хотел способствовать, так сказать.

– И чё теперь? Чем закончилось твоё "способствование"? Его теперь и дома нет. Он после твоего "взрыва" подался к вивисекторам. Ты вообще нормальный? Ты хоть понимаешь, чем всё закончиться?

– Дела…

– Вот именно! Он такой возбуждённый вернулся. И сразу в Де Борха полетел.

– А там, что забыл?

– Тебя надо спросить. Ты зачем хотел нас взорвать?

– А вот когда выбирали, как будто не знали, что у меня слабые нервы. Я воевал, между прочим.

– Что он тебе сказал?

– Предложил Зыбина в компаньоны.

– Зачем?

– А я почём знаю! Там ты позвонила, и понеслось, – слукавил Семарг, не желавший, чтобы Мара узнала о планах её любимого Гришеньки.

– Ты теперь меня обвиняешь?

– В чём?

– Теперь тебе можно нервничать? Бомбы-то нет!

– Ёрничаешь? Над больным человеком издеваешься? Я теперь, что пчела без жала. Бей, кто захочешь. Так ведь?

– Гришу верни.

– Это как? Ты его породила, вот и нянькайся. Я его на работу принял, аукцион разрешил. В чём дело?

– И теперь сидишь в обнимку с бутылкой. Ничтожество!

– Ну вот, опять. Даже взрывать тебя расхотелось.

– Это почему же?

– Вы, товарищ Мара, действительно несчастная женщина. Все виноваты, только не вы.

– Давай рассуждать, как разумные люди: если не вернёшь Гришу, то он съест на раз два твой драгоценный Замок и не поперхнётся.

– Опять снова-здорово. Редкостный по беспринципности шантаж. Мне что теперь, опять Зыбину звонить?

– Звони, коль сам ничего не можешь!

– И позвоню. Сейчас выпровожу тебя с твоей водкой и адьос. На, держи, – он протянул распечатанную бутылку.

– Ага, пять в небо, – выкрикнула Мара, бросая бутылку на пол.

Когда дверь закрылась за нервной женщиной, горничная Глаша, ворча пневматическими цилиндрами, притащила пылесос. Блестящий раструб со звоном втянул осколки стекла и начал сушить пол горячим феном. В воздухе распространился резкий запах спирта.

В кабине лифта Мара счастливо улыбалась. За стеклом полосили ажурными фермами этажи.

"Как здорово! Теперь люди вздохнут свободно. Никто никого не будет взрывать. А с перенаселением Гриша что-нибудь придумает. Обязательно придумает. Вон, даже Зыбин не решается объявиться. А наверняка всё уже обо всё знает, но молчит. Значит, есть резон, значит, нет у него власти на свободную и независимую высотку"– думала новый президент "Волшебного Пегаса".

_______________________________________________

Глава 15 Интерес вивисекторов

Собственно, а чего Гриша ожидал: возмущения, покорности? Ага, сто двадцать пять раз с подскоком. Не дождётесь! Тем более, от Семарга. Немного растерялся, бывает, а чё такого? И правильно выгнал наглого афериста. Ведь так посудить, форменный враг, и неизвестно на что способный. А вот нечего было грозиться через раз, что взорвёт. Результат – не случилось! Раз уж заявил, то делай, пока все сомневаются. А теперь попробуй перестрой умы, когда они уже на другой рейс билеты взяли: детей наплодить, самокатами плазменными обзавестись, организм в очередной раз обновить и, наконец, проститься с любовницей.

Только вот один вопрос мне непонятен – и чё дальше? Нет, ну взаправду, когда население начнёт на балконах спальни делать для сопливых отпрысков. Вот что дальше? Ведь продолжительность жизни больше чем нужно для седой мудрости. Как известно, после осознания роковых ошибок всегда наступает слабоумие, как защита от инфаркта. Теперь хочется в людей поиграть, вернуть им все подарки и желательно с горкой. А если нет под рукой нужного объекта, то что делать? Ну хорошо, на первое время и близкие сойдут, дети, внуки, племянницы наконец, но ведь и они со временем вырастут до неприличных размеров, и тоже захотят игрушек. А товарищей уже селить некуда. Высотка-то не резиновая, рассчитана на двадцать тысяч граждан и не одним паразитом больше. Конечно, в подспорье мощности "Нирваны", но сколько она сможет уничтожить? Да ерунду полную! Совсем ничего.

Один, единоличный человек завсегда думает о своём выживании. Так устроен животный мир: лопай сам, пока тебя не слопали. Но разве человек для этого предназначен – жрать ближнего ради лишней тарелки супа! Глупость полнейшая, смею утверждать! Только не надо пошлым ханжеством заниматься. Мол, я умею любить механических кошек! Чем не суррогат любви?

«И нечего в меня тыкать пальцем. На себя посмотрите. Вы сами негодяй. Негодяй уже оттого, что говорите мне все эти гадости!» – возмутиться обидчивый идиот.

И кто тогда будет думать обо всех, позволю себе спросить? Вот обо всех чтобы сразу. Кто? Не о фальшивых добродетелях вещать, а чтоб взаправду, по-настоящему? Вот то-то и оно, что нужен кто-то посторонний: царь, к примеру, чтобы всех рассудил, чтобы посадил на титановые полочки и каждому дал подзатыльник, чтобы не умничали, когда не спрашивают. Семарг вовсе не годился на эту роль, развесил, где не нужно, всякие там доски почёта – держите результат, и не хнычьте, пожалуйста. Чем и воспользовался Меркулов, не имевший представления о настоящем устройстве стратосферы. Он хоть и знал о солидной продолжительности жизни, но не мог представить себе всей грандиозности задачи. Как всякий новый человек, решил, что сразу всё понял до самого донышка.

Воодушевлённый очередной победой, Меркулов решил прогуляться у фонтана, чтобы чувства успокоились и сделали верное направление. А как иначе, человеку, живущему на нервах, иногда нужен покой, чтобы восстановить контакт с космосом. Меркулов называл это провидением, но разве от названия суть меняется?

Микроскопические водяные капли приятно освежали лицо. Он развернул купленную в киоске-автомате газету. Шуршание гладкой бумаги в пальцах, запах свежей типографской краски – все эти ощущения вызвали глубоко спрятанные в памяти вещи: снег на голове Медного всадника, службу гвардейцем в Зимнем дворце, беспечный император с маленьким сыном, зачем-то истошный лай дворняги в подворотне, горький запах утреннего дыма из голландской печки, отблески пламени на жёлтом паркете в гостиной. Он зажмурился, стараясь в подробностях рассмотреть странные и одновременно до боли родные картины из прошлой жизни.

"Привидится же?" – подумалось ему.

В это мгновение рядом раздался весьма неприятный металлический стрекот. Пришлось оставить грёзы в невозможном вчера. Пришлось открыть глаза. Рядом мельтешил прозрачными крыльями металлический жук с огромным клювом, похожим на садовые ножницы. Из пасти устройства раздался приятный баритон Черкасова:

– Приветствую. Вы уж извините, пришлось использовать венерианскую технику, чтобы вас найти. У нас с женой к вам разговор.

– Приватный?

– Собственно, да. Вы не могли бы заглянуть к нам на чашку коньяка?

– Извольте адрес?

– Точнёхонько над конторой домкома. Возьмите в карман жука и на втором этаже выпустите. Он вам всё покажет.

У штатной титановой двери, которая здесь имелась почти у всех, жук воткнулся своим украшением в замочную скважину, и быстро вращая в воздухе блестящим телом, впустил в квартиру.

– Здорово! А если украдут? – восхитился летающим ключом Меркулов.

– Что вы. Он у нас такой чуткий, ни за что к себе не подпустит. Видите клюв. Так, он им стальные прутья перекусывает. Так что, можно не бояться. Хотите попробовать?

– Всё-таки инопланетная техника? – засомневался Меркулов.

– Забываете, где мы работаем. Там вообще ничего нет имперского. На Венере очень дорожат своей культурой.

– Вот как? Дорожат?

– Именно что дорожат. Мы долгое время не могли привыкнуть к местным порядкам, но, как говорится, песок времени любой гвоздь обтешет.

Бесшумно появилась горничная, левитирующая над серебристым паркетом из неизвестного металла за счёт антимагнитов. Несмотря на вполне обыкновенную дверь, внутренности квартиры заметно отличались от всего, что видел до этого Меркулов. Даже бункер товарища Семарга теперь казался ему простоватым по сравнению с фантастическим оформлением вещей, назначение которых могли объяснить только хозяева. К примеру, кресло мгновенно принимало наиболее удобную форму для гостя, что бы он ни делал. У Меркулова сложилось такое впечатление, что оно вообще живое, и к тому же ещё и думающее. Когда с кусочка лимона упали кристаллы сахара, то кресло брезгливо подвинулось, чтобы не испачкаться. От стены выскочил суетливый пылесос, похожий на мокрицу, и быстро убрал неприятность.

После рюмки коньяка, положив блестящую шпажку от десерта на паривший в воздухе столик, Меркулов отправил хозяйки квартиры комплимент:

– Мадам, сражён, причём в самое сердце. У вас невероятный вкус. С таким фантастическим чувством формы я впервые встречаюсь. Сплошная гармония. Это всё вы устроили?

– Профессиональная деформация, знаете ли.

– Очень, очень приятная деформация. Обязательно обращусь к вам за советом, когда обзаведусь своим жильём. Но теперь, я надеюсь, что скоро.

– Вы прямо смотрите в мои мысли. У вас удивительное качество. Словно предугадываете направление разговора, – заметил Черкасов.

– Да? Никогда над этим не задумывался. И всё же о чём речь?

– По поводу жилья… Вы знаете, как на Венере относятся к своему телу. Так вот, есть группа влиятельных товарищей, которым нужно место для занятий спортом и встреч естественно. Приятное с полезным хотят объединить. Как известно, у нас гравитация на десять процентов выше, чем на Венере, поэтому эффективность любых упражнений значительно возрастает.

– Пардон, на десять процентов? И в чём выигрыш? Я вам не верю ни разу.

– Ну хорошо, им нужно спрятаться от шпионов Главного Тирана. Он последнее время чудить стал. Видите, как я вам доверяю?

– Политика? Это не ко мне, и вообще в другой коридор.

– Вопрос стоит очень серьёзный. Они готовы сделать вам омоложение за свой счёт.

– И кто же эти меценаты? Надеюсь, не заговорщики?

В этот момент под ногами прошмыгнула механическая мокрица, собирающая несуществующий мусор. Меркулов непроизвольно поджал ноги. Внешний вид насекомого вызывал у него непреодолимое чувство брезгливости. Ещё это блестящий металл, кажущийся настоящим.

– Что вы! Градоначальники. На Венере нет жёсткой вертикали власти. Главный тиран управляет всего лишь столицей, в остальном его должность исключительно представительская.

– И зачем секрет?

– Вам не говорили, что вы излишне любопытны?

– Я?! Помилуйте, здесь речь идёт о нашем доме! Или я что-то не так понимаю?

– По правде говоря, мне и самому это не очень нравится. Но графены на акции дали они. И с этим не поспоришь.

– А я всё думаю, откуда у скромных вивисекторов такие суммы. А ларчик просто открывается. Но меня народ не поймёт, если так вот запросто пущу сюда гермафродитов. Я видел у вас медсестру, до сих пор под впечатлением. А Семарг вовсе испугал неземной страстью. Что скажете?

– Ну что… не без этого. У них очень большая убыль населения из-за жуков. Вот и привыкли стараться. Суровая необходимость заставляет рожать без остановки. Но нам-то что? Они как раз и планируют устроить санаторий без этих всех стахановских норм.

– Так-так, Семарг требует с меня автобусы для своего Замка. А где взять средства? Опять же чёртов бассейн? У меня идея. Пусть устроят зону отдыха не только для себя, но и для остальных товарищей. Казино, бордели и прочий аппарат. Граждане будут довольны. И скажу по секрету, у нас появится козырь против ЦУП. Им придётся спорить с Венерой, а там клиники омоложения. Кстати, а не устроить бы и нам нечто подобное? Тогда и ЦК взбодриться.

– Подождите, Серёжа, я правильно поняла, ты готов устроить здесь бордель? Только этого не хватало! – напомнила о себе Галина, до сих пор внимательно слушавшая мужчин.

– Дорогая, боюсь, что придётся. А как ты себе представляешь зону отдыха без гермафродитов?

– До сих пор представляла. И неплохо, между прочим, получалось! Достаточно того, что тебе не дают проходу в клинике. Так и норовят изведать. У нас хоть здесь был отдых. А теперь что?

– Пардон, не понимаю. Изведать, что? – вежливо поинтересовался Меркулов.

– Его! У них благодарность за операцию так выражается, – воскликнула Галина Сергеевна и ткнула унизанной кольцами рукой в своего мужа.

– И как? – Меркулов участливо посмотрел на Черкасова.

Тот раздражённо отмахнулся рукой.

– Никак. Спортом занимаюсь.

– А я всё думал, о каких таких затейниках предупреждал товарищ Семарг. И что будем делать?

– Галя, у нас нет выхода. Если откажемся, то клинику отберут. Мы с таким трудом её создавали. Придётся потерпеть. В конце концов, мы и так почти никуда не ходим. Плевать на центральные этажи. Я так сразу и подумал. Всё равно внизу живём. Что нам эти фонтаны?

– Тебе ничего, а я там тебе кофту на день рождения связала. Шарфик начала. Теперь всё бросить?

– Право, ты как маленькая. Ведь ничего уже не поделаешь. Меркулов произнёс очевидную вещь. Ну разве не так?

– Тогда не понимаю, зачем ты согласился?

– Клинику грозятся отнять.

– И что дальше?

– Ничего! – вобрал в грудь воздуха Черкасов, готовый взорваться, но вовремя вмешался Меркулов:

– Не могу смотреть на ваши морщины. Сейчас немедленно всё разглажу. Нет, ну действительно, почему не отправиться на Марс или ещё куда? Вы туда летаете? – вспомнив, что ничего не знает про новый мир, поинтересовался Меркулов.

– Там один песок. У них, кроме Сфинкса, почти ничего нет. И эти дурацкие дуэли. А они нам без нужды. Не хватало ещё, чтобы Серёжу зарезали.

– Зарезали? Как у вас здесь всё серьёзно.

– Вот и я говорю, что скучно, – тяжело вздохнула Галина Сергеевна.

– Но ведь при наличии средств можно найти местечко для души?

– Скажите тоже. Где? – с упрёком вытаращила глаза Галина Сергеевна.

– Галя, ты сгущаешь краски. У тебя сегодня дурное настроение. На Венере привыкли к ним, и здесь привыкнем.

– Послушай, не говори ерунды. Бордель только через мой труп. Здесь я полностью солидарна с товарищем Семаргом.

На что с серьёзным лицом Меркулов заметил:

– Кстати, насчёт трупов. Он только что бомбу пытался взорвать.

– Бомбу! Как так! Уверяли, что абсолютно надёжная система? – возразил Черкасов.

– Надёжная, но я нашёл свой ключик.

18. Идиот (греч.) – невежда, тупица, эгоист, одиночка, частный человек, себялюбец. Вот думай после этого, кого называть идиотом?

19. Аппарат – цирковой термин, означающий сочетание нескольких снарядов, использующихся в одном номере. Некоторое время Савину довелось работать в цирке, вот и грешил особыми словечками. Само собой и Меркулов.

_______________________________________________

Глава 14 Взрыв надежды

Глава 16 – пишу, рисую...

Неожиданный демарш Мары уничтожил в хлам идею Меркулова сделать председателем «Волшебного Пегаса» Семарга. Действительный хранитель ЦУП ему больше нравился, чем бывшая начальница таможни. Именно, что бывшая, а значит, что и бывшая! К тому же он действительно боялся, что нервный Семарг взорвёт высотку, чтобы никто не сомневался в его характере. Подобный пассажир только выглядит мягким, в то время как на самом деле, может превратиться в алмаз, если посчитает, что задеты его интересы. Вот этого-то алмаза Меркулов и боялся.

Мысли в голове Меркулова находились в полнейшем хаосе, на взгляд постороннего человека, однако, на самом деле они просто взаимодействовали на особых принципах. Взять, к примеру, совсем незначительный эпизод, или, точнее будет сказать, мгновенную картинку, увиденную Меркуловым, когда он спускался в прозрачной кабинке лифта мимо зоны отдыха. Любой человек, занятый своими мыслями, разве в состоянии вспомнить что-либо из происходившего вокруг. Да нет ни разу. Только не мозг Меркулова, который постоянно конспектировал мельчайшие детали, которые могли способствовать делу.

В памяти всплыла неоновая вывеска "Нирвана (позитронный распылитель)". Скромная приписка внизу тогда ни о чём не сказала, так, ерунда какая-то местная. Но сейчас он знал, что Семарг может взорвать именно позитронную бомбу. Недремлющий мозг мгновенно выдал искру, которая, пробежав по хитросплетениям нейронов, сочинила запрос: нужен специалист для консультаций.

Потребовалось всего пятнадцать секунда, чтобы кабина на электромагнитной подвеске проткнула своим прозрачным телом сто двадцать этажей. В центре здания работал огромный фонтан с висящими в струях воды платиновыми фигурами летящих к Земле колонистов с Сириуса. Кроме шикарной эстетики, футуристическое устройство поддерживаю комфортный уровень влажности внутри стратосферной высотки. Вокруг расположились духоподъёмные заведения: храм "Сила Небес", чайхана "Ветер пустыни", церковь "Дуршлаг Бобби" и, конечно, позитронный распылитель "Нирвана".

Вот в него-то и зашёл Меркулов. Внутри, вдоль стен, зловеще трепетали кадмиевые языки пламени из сотен латунных рожков.

Удивившись такому расточительству, он поднёс руку и тут же отдёрнул: огонь из нескольких рожков жадно потянулся к его пальцам. Дальше, над треугольной призмой из прозрачного стекла, висела чаша с клубящейся, словно живая, плазмой. Игра ослепительных клубков завораживала. Внезапно из темноты раздался певучий голос:

– А вы очки оденьте, иначе святых зайцев нахватаетесь.

Обойдя блестящую алюминиевую колонну, проявился из лучей света улыбчивый индус в расшитом золотом шервани и белых штанах чуридар с позументами вместо лампасов. Протянул тёмные очки для газосварщиков, но Меркулов вместо обычной в таких случаях благодарности воскликнул:

– Послушайте, шикарный пиджак, – показывая на дорогое шервани. – Кстати, Григорий, – представился, сделав небольшой поклон.

– Жрец Раджа Капур.

– Мы с вами, можно сказать, коллеги.

– Действительно? – священник вопросительно поднял бровь.

– Ха, конечно. Вы врачуете души, я их порчу. Чем не коллеги, скажите на милость? Полный консенсус.

– Не понимаю: про вас говорят только хорошее. Недавно появились, и такой успех. Ваше фото во всех газетах.

– Это правда, здесь не врут, но посудите сами, роскошь рождает толстокожих бегемотов. Кто ни страдал, разве может принять чужое горе?

– Вы всего лишь помогли с водой?

– Вот-вот оно самое. С этого всё и начинается, сначала воды вдосталь, затем плазменные самокаты на тротуарах, клиники на Венере, вечная жизнь, что дальше? Круг сансары прерывается не начавшись. Так никуда не годится. Плодиться перестанут. И всё… полный штиль в стратосфере.

– Так, для этого и придумали позитронную бомбу. Чтобы люди помнили о краткости бытия. Наш обожаемый товарищ Семарг – вот граница праздности. Чук, и ты в новом круге сансары. А что делать, если никто не хочет умирать?

– Как что? Страдания – вот естественный движитель прогресса. Разве радость может произвести что-то стоящее – только пузатое безобразие и пошлую бездарность. Даже похоть конечна, с годами приедается, извините. Тогда что?

– Григорий джи, что у вас случилось? Обывателей философия не интересует. Они, извините, жить изволят, – неожиданно перевёл разговор на обычные вещи Раджа Капур.

– Пардон, вас не проведёшь. Я собственно хотел побольше разузнать про эти всепроникающие позитроны. Ведь это ваша епархия, кажется?

– Распылитель пугает? Бросьте. Не успели освоиться, а уже о смерти думаете.

– Вот именно! Уж очень здесь хранитель нервный. Буквально вчера грозился ключик повернуть.

– Что поделаешь – карма. Он так всех любит, что готов уничтожить.

– Да?!

– Чтобы избавить от круга страданий.

– Да он святой, как я посмотрю. Ведь сколько крови потом примет в сердце за безвинно убиенных?

– А иначе никто не возьмётся. Только полная безопасность гарантирует уничтожение высотки. Но какая ответственность, сами посудите!

– Всенепременно. И что, у вас такая же бомба, но размером поменьше? Не многовато ли на одну высотку? Да и зачем?

– Что вы, что вы, какая там бомба. Всего лишь распылитель для хозяйственных нужд: самоубийц уничтожить, преступников, в общем, бытовые мелочи.

– Угу, значит у вас контролируемый процесс? Не бомба?

– Точно, здесь и энергии не в пример меньше используется.

– Вот про неё самую я и хочу побеседовать. В свете последних решений в совете директоров образовался план экономии, а именно, отключить вас от электроснабжения.

– Как же трупы? – растерянно прошептал Раджа Капур.

– Ничего, я уже договорился с Де Борха. Они готовы содействовать. Всё равно мощности простаивают. Они, знаете ли, рады любой копейке. У них, пардон, проституция бушует.

– У меня верующие: брахманы, кшатрии, вайшьи, шудры, да мало ли, даже монголы есть, – всего тысяча и один человек?

– Ерунда.

– Но мы исправно платим аренду.

– А здесь ещё одна закавыка: мало. Теперь придётся за всё платить. Свобода дорого стоит. Раньше ваши радости оплачивала империя. А теперь высотка сама по себе. Цены, как понимаете, совсем другие прижмут. Малодоходный этот ваш индуизм бесхребетный.

– Шантаж?

– Бизнес, ничего личного. Или ваши прихожане начнут платить по-настоящему, или придётся отказать в помещении. Ваша тысяча плюс один ничто против остальных девятнадцати. А они, я так полагаю, не захотят вас содержать.

– Но ведь мы много всего хорошего делаем. Бесплатные бананы раздаём, песни, пляски. Да вы форменный злодей! – внезапно сорвался брахман с красным тилаком на лбу.

– Я?! Помилуйте, я даже не в совете директоров. Шишки отправили получать, как зама по связям с обществом, от вас, получается. Так-то. Мальчиком для битья устроили. Я боролся за «Нирвану», как австралийский лев, но, сами знаете, суровые законы рынка нельзя отменить.

– И насколько поднимут?

– Дожмут до плинтуса. Даже и не рыпайтесь. Особенно свирепствуют эти, которые с Венеры… вивисекторы.

– Язычники!

– Они самые. Одни зубы чего стоят. У них в брильянтах несколько таких высоток застряло.

– Так что же делать, коль вы на моей стороне?

– Ну я не знаю, вопрос сложный.

– Не кобеньтесь. Всевидящий Гаутама на вас смотрит!

– Гаутама? Это кто такой?

– Будда.

– Я крещёный, у меня свой начальник. Если что, все вопросы к нему. Так что, пусть уж они сами там как-нибудь договариваются.

– Взятка?

– Да ладно. Кому, совету директоров? Глупость. Тут нужно что-то весомое придумать. Что-то безмерно важное для всех, чтобы довод, как бомба жахнул и припечатал к стенке. Вот тогда да, тогда и пободаться можно. А так пустое дело. Пшик спичечный, и только.

– Да что же важное для всех?

– Настолько, что ничего не жалко.

– Душа?

– Ага, ещё анекдот про тунгуса вспомните: тюлень, олень? Больше ни о чём и подумать не может. Жизнь – вот что важнее всего!

– Не знаю я ничего про вашу бомбу и знать не желаю, – быстро смекнул брахман направление разговора.

– И кто здесь торгуется? Вы, а больше и некому! Я что, в тяпки играю?

– Какие тяпки?

– Колхозные, какие же ещё! Если тунгуса решили изображать, так я пошёл навсегда.

Сделав решительный шаг к зловещему туннелю, в котором трепетали тысяча и один кадмиевый огонёк, Меркулов повернулся, словно что-то вспомнил, и спросил:

– Стоп, ответьте только на один вопрос: если мы вас выкрадем и заставим смотреть, как гибнут в пламени двадцать тысяч жизней? Вместе уйти не получиться – гарантирую. Какой бог вас простит?

– Это у же не шантаж. Это терроризм какой-то!

– Я человек подневольный, но идея моя, не скрою. Глядя на ваше постное личико, как-то сразу пришла в голову. Кстати, почему? Что в вас такого, что вызывает всех демонов сразу, а не по одному, как я привык.

Опустив плечи, брахман надолго задумался, перебирая чётки из золотых бусин, наконец произнёс:

– Распылитель давно барахлит, а нужных запчастей нет. Всё только обещают и ничего больше.

– Ерунда, при таких рельсах достану в два счёта. Семарга озадачу, пусть раскошелиться.

– Ваш атом, да в мирных целях. И это... аренду зафиксируем в договоре.

– Хо, конечно!

– Так, что там с этой бомбой не так?

– А я почём знаю. Но очен-но хочется, чтобы оно случилось, это "не так".

– Техника пришлют и все хлопоты?

– В частную высотку? Да никогда в жизни. Пусть локти кусают от нервов.

Проведя успешные переговоры с представителем экологичного крематория, Меркулов рванул на скоростном лифте в небеса, а точнее, на самый верх высотки, к бронированному бункеру товарища Семарга.

13. Авест – жрец в храме зороастризма.

14. Джи (инд.) – уважаемый, дорогой. Вежливое обращение брахманов друг к другу во время беседы.

15. Тилак – точка, знак единства со вселенной.

__________________________________________

Глава 12 Любовь к правде

Глава 14 – пишу, рисую...

Перешагнув блестящей итальянской туфлей через Ипполита, развалившегося у входа, Меркулов изобразил портретную фигуру Павла Первого посреди конторы и торжественно заявил:

– Мара Филипповна, котик сдох.

– Что за кот такой?

– Сиамский!

– Не понимаю. Объясните. Вы заговариваетесь после падения.

– Обыкновенный, мартовский.

– Прекратите немедленно нести всякую околесицу.

– Товарищ Семарг изволил согласиться!

– Семарг – это огненная собака с крыльями, а вы кота придумали?

– Да? А так похож на Барсика. Впрочем, неважно – разрешение на аукцион получено!

– Экий вы скоростник! Почему не согласовали?

– Я сказал, что отработаю? Вот-с, пожалуйте результат. Всё на благо и процветание конторы. Проводим аукцион по сбору средств для покупки конденсаторов. У нас над головой целый город решительных бездельников висит. Потрясём товарищей за карманы!

– Вы ещё скажите, за ширинки, и не промажете.

– Уважаемая Мара, что-нибудь случилось? Откуда амурные стрелы?

– У нас так дела не делаются. Нужно было обязательно согласовать! Я здесь стараюсь, мосты налаживаю, а вы партизанить вздумали!

– Вот правильно сказал товарищ Семарг, от вас у кого хочешь мозги набекрень отъедут. А как не отъехать-то? Я как вас вижу, так тут же и трясусь от страсти. Обладать хочеться. Полнейшее безумие! Парамарибо, здесь можешь не записывать – это был комплимент.

– Я?! Я вообще новый циркуляр печатаю. Очень надо!

Возмущённо щёлкнула каретка печатной машинки.

– Видите, Мара Филипповна, все работают, и я в том числе. Хотите, отговорю обратно, коль не по нраву.

– Вы, Гриша, вот что, набросайте тезисно свой прожект на одном листочке.

– Он у меня в сердце впечатался после ваших слов насчёт фантазии. Всё до мельчайшей буквы помню.

– Вы слышите, что вам говорят? Тезисно! Потом прочтёте вслух.

– В спальне? – произнося вопрос, Меркулов посмотрел на председателя домкома особым взглядом с поволокой.

– Здесь. И прекратите уже. Вот вам стол, садитесь и пишите.

– Аукцион пишется с двумя буквами или с одной?

– Что за глупость, конечно, с двумя. Послушайте, Гриша, я так быстро от вас устану. Экий вы неугомонный!

От нескончаемого потока комплиментов Мара совсем позабыла орфографический словарь, но старалась не показывать вида.

– Кому готовим речь? – немедленно сменил тон Меркулов, изображая усердного сотрудника.

– Аристову. Поедите к нему домой и всё подробно изложите. Вы уж постарайтесь, коль хотите отличиться. У вас час от силы, и всё-всё-всё, нужно лететь.

– Взяточник? – деловито поинтересовался Меркулов.

– Это вторично. Уж очень большая пропасть у нас с генералом Зыбиным.

– Не успеваю за рангами. Это кто?

– Альберт Иванович Зыбин – начальник ЦУП. Теперь понимаете, во что ввязались?

– Прямо-таки Монтекки и Капулетти. Особенный изыск – это бомба на чердаке. Браво Зыбину – эстет! И что Семарг? Ничего не боится?

– А чё ему бояться? У него бункер из карбина. Все сдохнут, один он в космос отправится. Садитесь, пишите уже.

Хоть Меркулов и упомянул в разговоре с Семаргом троллейбусы. Он их не любил, он вообще не любил общественный транспорт. Пассажиры с авоськами, запахи, возмутительные локти соседей, теснота, грязные ботинки – всё это вызывало в его повреждённом организме самые противоречивые чувства. Однако салон автобуса, ходившего по маршруту Винтаж 2000 – Уран его приятно удивил. Каждый заходил с улицы в свою персональную кабинку, совершенно не сталкиваясь с соседями.

«Очен-но удобная вещь, – отметил Меркулов про себя. – Нет необходимости втягивать живот, когда пробираешься к выходу. Здесь сидишь себе один, весь независимый такой, в то время как плебеи активно толкает друг друга. Вот они слуги народа! Устроились себе в удовольствие, и знать никого не хотят ни разу. А всё почему? От страха за своё благополучие. Всё-то у них по приглашению, всё с выгодой. А нет бы так, по-простому: подраться, обняться, помочь вещи донести, и вместе раздавить бутылку водки. Но нет, не могут. Вон, даже дверки устроили индивидуальные, как в туалете, чтобы оправляться без помех. Тьфу ты, прости господи. И сами не живут, и другим не дают. Нелюди, по-другому и не скажешь», – сделал окончательный вывод Меркулов.

Два вытянутых лепестка кружились вокруг каната в бесконечном танце. Сверкали на солнце тысячи окон, отбрасывая вниз, туда в белоснежные кучерявые облака, весёлых солнечных зайцев. Даже здесь наблюдалось определённое социальное неравенство, один лепесток казался элегантнее другого. Хотя, это могло быть обыкновенным искажением перспективы в излишне чистом стратосферном воздухе.

Аристов принял его без реверансов, в генеральском кителе на голое тело, широких спортивных трусах с лампасами, носках, натянутых, словно гольфы до самых коленок, и кожаных шлёпках с медными пряжками в форме эмблемы ВТС. Последняя деталь со всей очевидностью указывала на истинное отношение генерала к своей должности.

– Представьтесь, – потребовал Аристов, громко отхлёбывая чай из фарфорового бокала с фотографией Павла Первого.

Из глубин сознания теперешнего Меркулова необъяснимым образом выпрыгнул образ гвардии-корнета, отчего он вытянулся до хруста позвонков и, лихо щёлкнув каблуками штиблетов, гаркнул:

– Григорий Меркулов, ваше высокопревосходительство! Прибыл для представления прожекта вашему высокопревосходительству-у!

Буква «У» врезалась в хрустальную люстру под потолком и в испуге заметалась по просторному кабинету, пока в изнеможении не затихла в сиреневой гардине из бархата.

– А вы молодец! Знаю, знаю, полная амнезия, но, должен заметить, армейскую жилку не пропьёшь, не потеряешь. Так-то! В вас чувствуется некая гвардейская лихость. Наверняка служили при дворе, – садясь в левитирующее над полом железное кресло, спросил Аристов.

– Не могу знать, но могу догадываться, полагаясь на ваши слова, – продолжая стоять навытяжку, ответил Меркулов.

– Вот-вот, видите, и лесть у вас особая, я бы так сказал, с имперским шиком. Вы случайно не шпион?

– Если и шпион, то совершенно бесполезный. Ничего в корень не помню. Нервные клетки погибли, так сказали врачи Венеры. Остались лишь основные навыки.

– Да? Читал-читал отчёт Мары Филипповны. Кстати, как она вам? Один из лучших сотрудников ВТС, должен заметить.

– Теперь только дурак не похвалит.

– А вы умны. Это, знаете ли, дефект для сотрудника ВТС.

– Исправлюсь, начну с сегодняшнего дня.

– И шутник. Значит, думаете, она с вами справится?

– Лучший сотрудник? Всенепременно!

– Вот как? И что у вас там за план?

– Предлагаю выкупить Винтаж у ВТС на средства граждан.

– А что же конденсаторы?

– Манёвр, отвлекающий. Нужно чтобы Семарг не ставил палки в колёса. На вырученные деньги покупаем здание, и всё, исключаем хранителя из уравнения. У вас же межведомственное соглашение? А с новым хозяином нет. Взорвать не сможет, как гвоздь в бетоне.

– Скандал, обязательный скандал.

– Граждане жильцы вздохнут свободно. Сколько можно терпеть подобный произвол? Чуть что и обещает смерть. Даже при разговоре со мной не сдержался. А сами знаете, грозит, грозит и сделает. Это ведь закон природы. Не зови лихо, пока оно тихо.

– И как же вы всё это провернёте у него под носом?

– Значит, вы согласны?

– Просто умозрительный интерес. Хочется узнать поподробнее, как работает ваша мысль.

– Я так полагаю, вы и сами можете взорвать, если что? Совсем непонятна ситуация, когда представитель чужой организации имеет власть над вашим… Пардон, я могу сказать, нашим?

Получив согласие в виде едва заметного наклона головы, Меркулов продолжил:

– Так вот, нашим имуществом. Граждане, конечно, дисциплинированы, по первому зову идут в нирвану, тут ничего не скажешь. Но, но и мы должны что-то делать. Столько средств могут грохнуть в пыль без нашего ведома. Возмутительная ситуация!

Разглядывая господина в чёрном сюртуке, Арестов не мог избавиться от чувства, что этот прыгун принадлежит к совсем другому обществу. Настолько отличному от его окружения, что невозможно сосчитать поколения, которые нужно перескочить для сближения. Его подчинённые лебезили, конечно, но чтобы сразу называть своим чужое имущество – эта мысль им никогда в голову не приходила, да и не могла прийти по определению: чувствовали дистанцию. А этот самозванец мгновенно перешёл на «Мы»! Что за панибратство! Однако вида не подал, отлично понимая, что идея с аукционом и впрямь имеет перспективы.

– Вот что, Гриша…

От внимательного взгляда генерала не скрылось, что, услышав подобное обращение, Гриша непроизвольно выпрямил позвоночник, будто его кольнули в голые пятки двумя иглами одновременно. Аристов продолжил:

– Так вот, Гриша. Где ваш прожект? На листочке, как я посмотрю. Езжайте в министерство и оформите у секретаря по всем правилам. Я завтра почитаю. А сейчас не смею задерживать.

Встреча с Аристовым в личных апартаментах несколько смутила Меркулова. Он не ожидал мгновенной победы, но приём в спортивных трусах ему показался неуместным. Ещё эти носки, натянутые чуть ли не до ушей? В каждом доме свои тараканы бегают, но чтобы в белых носках и шлёпанцах? Это что за детский сад? А в конце для формы его отправили в министерство. Это чтобы он сам на себя кляузу написал? То умным называет, то за дурака числит? Впрочем, Меркулов отлично вывернулся, продиктовав секретарю текст на память. Листок же разорвал и выбросил, чтобы не искушать сотрудников министерства ВТС.

Что там себе напридумывал генерал, его вовсе не интересовало. Прожект уже воплощался в жизнь. Хочет Аристов или не хочет, а высотка избавиться от нервного хранителя, так про себя порешал Меркулов. Носки в сандалетах много сказали о происхождении генерала.

«Плебей!» – выдал характеристику Меркулов, заходя в кабинку рейсового автобуса Уран – Винтаж 200.

––––––––––––––––––––––––––––––––

Глава 9 Ход конём