Вначале — новости. Сегодня утром (10.10.2017, прим.ТС) германское грантовое издание "Международная политика и общество" публикует текст под зажигательным заголовком "Укрощение Русского Медведя". Текст — стандартный: сначала долго о злодеяниях России, начиная от "признания Южной Осетии" и "раздачи российского гражданства этническим русским в других странах" (вранье, кстати) и заканчивая предстоящим вмешательством в выборы в Италии, Швеции, Австрии и Венгрии. А в конце — немножко о том, что пора вводить жесткую цензуру в соцсетях и пресекать все, что может выглядеть русским вмешательством (подсказка: русским вмешательством выглядят все интернет-кампании против европейского истеблишмента и в поддержку "популистов"). Таких текстов сейчас — пачки, и все они одинаковые.

Интересно другое: образное сопровождение. Материал украшен оригинальной картинкой-гибридом: В. В. Путин с медвежьими ушами и в ушанке поверх.

Вообще российский президент, кстати, помимо облика медведя, фигурирует в карикатурах передовых стран еще в двух видах: иногда (все реже) шпиона КГБ в черных очках, а иногда (все чаще) мускулисто голым по пояс, в военных штанах и ботинках. В первом образе он обычно манипулирует из-за кулис мировой политикой, во втором — водит на поводке Д. Трампа.

Но главный тренд — это сращивание Русского Путина и Русского Медведя. Что делает явление в известном смысле уникальным: ни одного мирового политика зверем СМИ передовых стран не изображают. Никто почти не рисует товарища Си Цзиньпиня в облике дракона с длинными усами, не приделывает к Н. Моди слоновий хобот и бивни. Не говоря уже о таком категорическом табу, как представлять кого-либо из африканских лидеров в виде диких обезьян.

Русский Медведь с заголовков в принципе не слезает: "Как удержать Русского Медведя в стороне от Украины", "Эстония идет на медвежью охоту" (это об учениях), "Русская журналистка Маша Гессен: Русский Медведь не остановится" и так далее.

В свете того, что тема восприятия России на Западе сейчас в очередной раз оживлена (к диссертации министра культуры, посвященной истории западных стереотипов о нас, предъявляются с новой силой политические претензии в необъективности), об этом стоит порассуждать.

В чем тут вся штука. Образное представление о любых дальних странах в западной — изначально европейской — традиции формировалось, грубо говоря, на ярмарках. Служивших одновременно супермаркетами, досугово-развлекательными центрами и СМИ. И формировались представления через те образы, которые презентовались на ярмарках в качестве уникального явления дальней страны.

Именно отсюда, например, растут ноги у изначального европейского представления о Китае — как о совершенно игрушечной, декоративной до жеманности изящной страны. Если мы вспомним андерсеновского "Соловья", в котором китайский император и все его подданные чуть что ахают, всплескивают руками и вертятся на одной ножке, то станет понятно, о чем речь. Виной этому, несомненно, китайские фарфоровые статуэтки, попавшие в Европу вместе с торгово-военной европейской экспансией.

По той же схеме долгое время европейцы считали главными носителями индийской мудрости факиров — то есть ярмарочных фокусников, выступления которых могли наблюдать в портовых городах.

Оттуда же, с ярмарки, явился и Русский Медведь. Родился он в Англии чуть больше четырех веков тому назад (собственных медведей на острове уже не было). Публике английских городов показывали "Великого Русского Медведя" (даже если он был на самом деле импортирован из Германии или Польши), и это закрепилось.

Возникшая естественным путем антипатия к России как явлению (кому понравится, что на вашем пути на богатый Восток сидит вроде бы периферийная и дикая, с архаичным христианством страна, почему-то не дающая себя завоевать и мешающая делать бизнес) образ медведя использовала весьма активно. Медведь ни в каком европейском фольклоре, включая русский, кстати, не был положительным персонажем. Он был в первую очередь опасным и непредсказуемым северным зверем — настолько, что во многих фольклорах ассоциировался заодно с громом и молниями (которые тоже непонятно откуда приходят и могут покарать кого угодно).

Кстати, таким же стихийным стал и другой "международный" образ России, условно положительный — Генерал Мороз (во французском варианте — Генерал Зима). Генерала Мороза хвалили англичане, когда Русская армия побеждала французов в 1812-м, и французы, когда русские сражались с немцами в 1915-м. Позже его хвалили за победу над фашистами. Генерал Мороз, кстати, тоже изображался либо в медвежьей шкуре, либо вообще наполовину медведем.

А теперь, внимание, вопрос: почему мы опять медведь, да еще так интенсивно — все вместе и в лице В. В. Путина в частности? Почему Макрон не петух, Меркель не орел, а попытка примерить на Д. Трампа львиную гриву довольно быстро сошла на нет, а медвежья шкура к нам так приросла?

На этот счет у меня есть только одна версия. Наблюдаемое нами возвращение Русского Медведя — всего-навсего признак "кризиса жанра" у западной политической мысли.

Последняя формально по-прежнему исповедует ту самую либерально-демократическую модель вселенной, которая триумфально была провозглашена после разрушения социалистического лагеря на рубеже 1990-х.

При этом сейчас, как легко видеть, она не то что "начала время от времени сбоить" — она сбоит и спотыкается практически на каждом шагу. Глобализации под руководством западных Международных Институтов не случилось; великий демократизационный поход в арабские страны обернулся подъемом радикальных джихадистов; в образовавшемся хаосе внезапно усилилась забытая, казалось бы, Россия, которую уже лет пятнадцать как бросили изучать политологи — и вот она уже ключевой игрок международной сцены, и саудовский король "едет к новому властелину Ближнего Востока" в Москву, и Асад, уже обреченный, казалось бы, гарантировал себе будущее, и уже союзная Турция как-то подозрительно многовекторна и огрызается на старшего партнера. И это не говоря о неприятностях на Дальнем Востоке, Филиппинах, в Венесуэле и даже в Каталонии, где вообще непонятно, как сохранять лицо, и вся концепция мировой либеральной демократии трещит по швам.

В ситуации, когда концепция не работает, происходит откат к более древним и простым схемам и образам. То есть мы имеем дело с возвращением к мифологии от растерянности — характерным для любого кризиса. Точно так же кризис советской идеологии выразился в том, что партийные функционеры в 1980-х начали тащить в телевизор Аллана Чумака, заряжавшего зрителей.

И точно так же на сегодняшней Украине цепляются за магические свойства вышиванок и сакрально валят статуи советских лидеров и героев. Рационального смысла никакого, зато найден мифический образ, никаких объяснений не требующий.

Коварный путинский медведь из заснеженной страны коварно взламывает ульи мировой демократии с трудолюбивыми их пчелами.

И есть основания полагать, что этот образ будет сопровождать нашу страну еще долго — пока передовые западные страны не откажутся, наконец, от провалившейся концепции и не придумают чего-нибудь более адекватного.

Вначале факты. Согласно последним исследованиям общественного мнения, мигрантофобия (то есть неприязненное/настороженное отношение к уроженцам зарубежных государств) в России в последние годы неуклонно снижается — с 76% в 2014 году до 66% в 2016-м.

Из этого общественными деятелями делается ряд сравнений, которые нас в принципе мало интересуют — главным образом потому, что сравнивается «мигрантофобия» российская и европейско-американская, имеющая несколько иную конфигурацию.

На Западе российскую настороженность к мигрантам, впрочем, тоже ошибочно отождествляют с собственным домашним расизмом, что только усугубляет путаницу. И делают из этого вывод, что «Россия является одной из самых ксенофобских стран развитого мира».

На деле речь идёт, разумеется, о разных «фобиях». Которые родились по-разному и по-разному развиваются.

Схема образования инокультурных и «иноцветных» гетто в американских и европейских городах была принципиально другой.

С Америкой, положим, всё понятно и без объяснений: кого-то завезли в виде недорогих полевых роботов доиндустриальной эпохи, кого-то — в качестве дешёвых промышленных роботов эпохи индустриальной и пост-индустриальной. Периода государственно насаждавшегося эгалитаризма, когда с частной собственностью было туго, а культура, напротив, выдавалась всем и зачастую насильственно — в истории Штатов не было, и о какой-либо культурной интеграции образовавшихся «карманов потомственной иноцветной нищеты» заговорили там почти на сотню лет позже нашего. Когда эти карманы нищеты, вытолкнутые из общества стали естественным образом «хабами» всех общественно неприемлемых бизнесов.

В Европе, если разобраться — был просто пропущен этап рабовладельческого завоза расовых меньшинств. Этап же «живых промышленных роботов» был выполнен и породил первичные гетто потомственных бедняков во Франции и Великобритании. Позже на этот завоз наложилась деиндустриализация — и порождённый необходимостью подкармливать безработных «бум социальной поддержки». Что спровоцировало известное «великое переселение народов за пособиями». Что, в свою (третью уже) очередь, породило специфический гибрид презрения к нищебродам и обиды на «объедающих честного коренного труженика паразитов».

Отечественная мигрантофобия — вообще про другое.

Она родом из девяностых — из пёстро-страшного мира вещевых рынков, золотозубых крыш, наркотрафика, сутенёрства — словом, из этномафиозной волны. Из общего ощущения граждан, что их жизненное пространство не просто «наполняется лицами иной культуры», а куда хуже — что оно завоёвано торжествующим, сильнейшим и диктующим свои законы варварством, культуру общества презирающим.

Именно это —

мафиозно-варварское — лицо сохраняет коллективный объект российской мигрантофобии и сегодня (время от времени порождая «кондопоги»).

И то, что «мигрантофобия» постепенно тускнеет — говорит, с одной стороны, о том, что мафиозная (и этномафиозная в особенности) угроза в стране слабеет. А с другой — что она по-прежнему присутствует и сохраняется на достаточном уровне, чтобы перешибать уютно-гуманитарное жужжание работы с общественностью, проводимое властями в целях межэтнического мира.

Ну и главное. Собственно раса тут роли не играет. Имеющиеся случаи «настоящего» расизма, вроде футбольно-фанатской неприязни к чернокожим — скопированы с западных образцов вместе с прочей субкультурой. Имеющиеся в России собственные представители по-настоящему «иной расы» — уроженцы Сибири и Дальнего востока, не говоря уж об отечественных корейцах (и уж тем более о «переходных антропологических типах» вроде татар или казахов) — в силу культурной интегрированности в общее цивилизационное пространство как «чужие» вообще, как правило, не воспринимаются.

В общем, отечественная «мигрантофобия» – западному расизму не тождественна. К уже перечисленным отличиям стоит добавить и то, что солидные миллионы инокультурных мигрантов в России являются в подавляющем своем большинстве мигрантами трудовыми — наезжающими вахтовым методом из соседних пост-советских республик и затем, опять-таки в большинстве, туда возвращающимися.

Конечно, сейчас мы наблюдаем между российской и западной ситуациями некоторые признаки сближения. Россия вступает скоро в четвёртое десятилетие капитализма, а капитализм не может не расслаивать города на гетто и предместья — он так устроен. Поэтому появление карманов понаехавшей бедности — не отмечаемых официально, но существующих в действительности — следует из него просто логически.

И да, существует достаточно солидная — по разным оценкам, исчисляемая не то сотнями тысяч, не то парой миллионов — прослойка экс-соотечественников по СССР, осевших в городах непривычных им ранее российских регионов и получивших российские паспорта.

Однако есть основания полагать, что до настоящего, массового возникновения, как на Западе, анклавов из категории «туда не ездит полиция и белым делать нечего» мы всё же не дойдём.

Главным образом — потому, что период массового производства и деиндустриализации Россия проскочила вместе с разрушительными 90-ми. Новые же, создающиеся сегодня производственные мощности — уже не требуют такого количества рабочих рук. То есть на областных молокозаводах и на столичной плитоукладке по-прежнему значительную часть рабочих, конечно, составляют граждане южных республик — однако чисто арифметически их число уступает западным масштабам «завоза заморских работяг» на порядок.

Кроме того, в обозримом будущем российские пособия по безработице и социальные гарантии не станут привлекательны ни для иностранцев, ни для собственно местных.

И наконец — окружающие Россию республики не представляют собой столь же безнадёжной комбинации слабой экономики и высокой рождаемости, как демографически прессующая Европу Африка и прочий «третий мир», прессующий США. Рождаемость падает даже в сельской местности демографического тяжеловеса Средней Азии — Узбекистана — при достаточно солидном его экономическом росте. Некоторое время многочисленные поколения 90-х и нулевых ещё будет давать «приток гастеров», но вряд ли станет проблемой следующих десятилетий.

Кстати, по последним данным приток официальных мигрантов в Россию в первом полугодии 2017-го обновил минимум 2011 года. Несмотря на оживление отечественной экономики.

Словом, до собственных «массовых беспорядков в чёрных/мусульманских/азиатских районах мегаполисов» Россия в своё время ухитрилась не дорасти, а сейчас уже поздно.

Актуальная новость про Польшу. Она на этой неделе презентовала свою оборонную концепцию. Угадайте, кто представляет главную опасность для мировой стабильности.

Это (внезапно) агрессивная политика США.

Одна из глав концепции так и называется: «Агрессивная политика Соединенных Штатов». Цитаты: «США стремятся усилить свои позиции в международном раскладе сил с использованием разных методов. Среди них — нарушение международного права, регулярное использование силы и принуждения в отношении других государств, а также попытки дестабилизации восточных интеграционных структур. Это особенно тревожит на фоне роста военных расходов НАТО, продолжающейся модернизации вооруженных сил альянса и размещения его воинских контингентов вблизи российских границ. Мы полагаем, что до 2032 года США продолжат агрессивную внешнюю политику. Это создает непосредственную угрозу для Польши и других государств региона».

…Шучу, конечно.

На самом деле чудес не бывает, про истинные отношения Польши и США можно узнать только из случайных телефонных утечек, а всё, что я процитировал — написано, конечно, про Россию. Это мы нарушаем международное право, регулярно используем силу и принуждение и опасно модернизируем свои вооруженные силы. Это мы создаем угрозу для безопасности Польши.

В рамках защиты от нас, напомним, Польша недавно решила купить на 7,5 млрд долларов (примерно пять оборонных бюджетов) американских ракет «Пэтриот». Сначала хотела купить израильские «Пращи Давида», но США запретили Израилю продавать ракеты. Поэтому Польша удовлетворилась тем, что дают.

Так вот — что тут интересно. Во-первых, никто уже не вспоминает недавнюю отмазку «Это всё не против России, это против Ирана, вдруг Безумные Аятоллы начнут палить во все стороны своими ракетами».

То есть годами существовала одна реальность с одной «основной угрозой», а потом хоп — и её стёрли, и поверх нарисовали новую реальность с новым главным агрессором.

Во-вторых, я сейчас выскажу смелую догадку.

Догадка такая. Никто — даже министр обороны Польши Антоний Мацеревич — не считает всерьёз, что Россия действительно готовится однажды двинуть на страны НАТО свои армии.

Даже больше: ни одна даже самая затейливая душа в конгрессе США или сенате не думает, что Россия на самом деле взломала выборы и купила Трампа. Даже Джон Маккейн.

Никто не верит в ту российскую агрессию, от которой все столь усиленно защищаются

Потому что если бы в эту нашу опасность действительно верили — то главной задачей всей мировой дипломатии было бы эту опасность снизить. И в Москву непрерывным потоком мотались бы главы ключевых стран альянса, и Запад давно выработал бы уже наконец какую-нибудь «сделку» и предложил бы её.

Но всего этого нет. Все многоголосые вопли о растущей агрессии России произносятся куда-то в сторону, в зрительный зал — хотя вот она, казалось бы, Россия, стоит рядом на мировой сцене и скучает.

Почему в нашу агрессию никто не верит — понятно. Потому, что никто на всём белом свете сейчас не может придумать главного: мотивации для этой нашей агрессии.

Все знают, что никому в России не нужны природные богатства Эстонии, польский текстиль и сверхмощная чешская туриндустрия. Все знают, что нет у России и концепции переустройства жизни на планете, которая требовала бы прибытия ВС РФ туда, куда их не просят. Все знают, наконец, что у России просто нет экономических возможностей для такой роскоши, как порабощение кого-либо. Ибо, как показывает практика тех же США — захват чужой страны экономически не отбивается. Америка не сумела заработать ни на Ираке, ни на Ливии, ни тем более на Афганистане. Какие-то отдельные корпорации — да, но государство только бухает во все эти чёрные дыры миллиард за миллиардом.

Однако факт: по планете галопирует страннейшая гонка вооружений, стоящая на игровой по сути концепции «мы, конечно, знаем, что это не СССР и никого не собирается порабощать, но — давайте, как будто будто это СССР и всех вот-вот поработит».

Можно, конечно, сказать, что пресловутая «антироссийская истерия» – это подготовка, наоборот, к их вторжению (однажды, когда-нибудь) на нашу территорию. Но фокус весь в том, что руководители западных стран ничуть не большие идиоты, чем отечественные руководители.

То есть они тоже с ума не сошли атаковать вооружённую ядерными подлодками, С-400 и истребителями четвертого с плюсами поколения державу, которая не проявляет к тому же никаких признаков государственного распада. И уж точно знают, что никакие гипотетические русские недра, которые в итоге достанутся какой-нибудь корпорации со штаб-квартирой в Далласе — не искупят светящихся котлованов на месте прибрежных американских мегаполисов, Лондона там и тем более восточноевропейских готично-рококошных столиц.

Иными словами — налицо «многопользовательская стратегия», которая на краткой дистанции даёт массу бонусов (можно пилить военные бюджеты, можно принуждать «союзников» к закупке своего пожилого вооружения, можно, наконец, цементировать разболтавшееся единство государств-членов). Но на дистанции стратегической ей попросту некуда развиваться

Поэтому накал мировой русофобии как достиг наивысшей точки где-то пару лет назад, так и остаётся на том же месте — не спадая и не нарастая. Спадать не может, потому что другой игровой концепции на сегодня нет. Наращивать его тоже невозможно, потому что уже потолок, а дальше начнётся выпадение конфликта из виртуальности в непосредственную реальность, а это в случае с Россией чревато.

На чисто экономическом поле «нижняя точка» уже пройдена — в первом квартале нынешнего года товарооборот между ЕС и Россией завершил снижение и стагнацию и резко рванул вверх (при этом сальдо в пользу РФ, то есть Россия Европе нужнее, чем наоборот). Более того: рванул вверх и товарооборот между РФ и США, при этом традиционно отрицательное сальдо снова (который год подряд уже) уменьшается и составляет уже почти 50/50. То есть Россия становится и Америке всё нужнее.

То есть если так пойдёт дальше, то мы будем наблюдать параллельное существование двух не пересекающихся реальностей. В одной какой-нибудь американский бизнесмен (ну, скажем, пусть его зовут Рекс) будет мотаться в Москву как на работу и дружить с чиновниками и делать совместные проекты, а в другой американский госсекретарь (ну, скажем, Рекс) будет выходить к журналистам и сообщать об угрозе, которую несет в себе растущая агрессивность России, и к её границам будет выдвигаться очередная тысяча солдат из объединённых канадско-итальянских сил, и сенатор Маккейн будет призывать дать отпор, а сенатор Пушков будет издеваться над ним в твиттере.

… «Соскочить с русской иглы» (в смысле — с болезненной зависимости от Русской Агрессии) отдельные лидеры Запада время от времени пытаются. Но не путём публичного примирения с Россией, а путём «диверсификации агрессий». То Д. Трамп в очередной раз обзовёт очередного корейского Кима «сумасшедшим с ядерным оружием». То советник президента по нацбезопасности сообщит, что Иран есть рассадник мирового терроризма и необходимо его сдерживать.

Но штука вся в том, что ни КНДР, ни Иран также не относятся к странам, которые можно «взять и победить».

Так вот. Когда подобные затяжные «патовые ситуации» возникают в игровых вселенных — оттуда просто начинают постепенно сливаться игроки (ибо рано или поздно затраты сил, денег и времени оказываются больше, чем получаемое удовольствие).

И есть основания полагать, что в нашем случае произойдёт то же самое. Игроки просто начнут «соскакивать» с игры в Глобальное Противостояние. Причём, как показывает пример президента Филиппин (12-я страна в мире по населению и 30-я по ВВП, то есть не такая уж мелочь), – это можно сделать не просто, а очень просто.

Подобный пример может оказаться заразительным.

https://um.plus/2017/05/24/igla/