"Руха". 11 02 «Имена»
В середине октября 1984-го к нам в Седьмую роту прибыло пополнение: сержанты Мухамедгалиев Марат, Соломин Александр, санинструктор сержант Андреев Евгений (направлен к нам вместо демобилизованного Баратова), младший сержант Машарипов Улюкбек. С сержантами прибыли несколько рядовых: Раджабов Камил, Едуш Геннадий, Борисов, Бердияров и два брата близнеца по фамилии Дрижерук.
В день прибытия молодого пополнения в расположении роты находились лишь старшина прапорщик Зюзин, каптёрщик Герасимович, дежурный по роте «тоись-я» и три дневальных. Остальная рота воевала в горах за Пятнадцатым постом. Наших решили прокатить туда вертолётами. Душманы почему-то заметили приближающееся авиашоу, выкатили ДШК и запендюрили по нашим со всей дури. Одной вертушке в хвост попала крупнокалиберная пуля, разбила кронштейн, на котором держался задний винт. Из трёх болтов крепления кронштейна остался только один. На самых тоненьких сопельках винт удержался и не отлетел. Если бы задний винт отлетел, то вертушка начала бы крутиться вокруг своей оси. Что там получилось бы в конце концов – неизвестно, но точно ничего хорошего. По большому счёту нашим пацанам в тот день очень повезло.
Молодому пополнению тоже повезло, что они прибыли в Руху в столь счастливый день. Для них было очень хорошо, что рота ушла на боевой выход. Давно известно, что самые поганые вещи в нашей жизни доставляют нам не горы, не Руха. Самые поганые жизненные эпизоды связаны с тем, что вытворяют люди по отношению друг к другу. Все знали, что в Сороковой армии с дедовщиной дела обстояли нехорошо, более того, все знали, что наш полк формировали из «залётчиков», то есть из пьяниц, наркоманов и казарменных хулиганов. «Молодым», которые ехали служить в Рухинский полк, так и говорили: - «Вешайтесь, душары»! Никто им не говорил, что в нашем полку достаточно успешно боролись с «дедовщиной». За весь полк ручаться не буду, но точно могу сказать, что в нашей горнострелковой роте офицеры навели надлежащий порядок. А сержанты и солдаты вполне успешно поддерживали дружеские, даже братские отношения друг с другом. Однако, «молодым», направленным к нам, этого никто на пересылках рассказать не мог, а тут рота ушла со всеми «дедами» из расположения, в день, когда «молодые» пришли. В любом случае стало меньше поводов для конфликтов и огорчений. Молодому бойцу хватало отрицательных эмоций с самого первого дня службы. Его, молодого и красивого, выдернули из гражданской жизни, заставили рано подниматься, много работать физически. Несколько месяцев подряд его строили, ровняли, смирняли, гоняли, нехорошо кормили, давили ему на психику, а затем затолкали в вертолёт и отвезли в жопу мира, в Афган. Блин, за что?
Одна мысль о прибытии в Афганистан наталкивала на нехорошие переживания, а тут ещё плюс ко всему оказалось - «Вешайтесь, душары»! Получалось, что любой, кто прибыл в Афган раньше, чем «молодой», мог «защемить», унизить, пнуть, лишь потому, что считал себя старшим по призыву. Бойца, который успел немного повоевать в Афгане, видно было за километр даже в ночном тумане и со спины. Его отличало от вновь прибывшего «молодого» всё, в первую очередь выражение лица.
От постоянных прогулок по горам рожи у нас у всех сделались – не приведи Господь! У бойца, который много ходит на боевые, у него с физиономией происходит то же самое, что у спортсмена, который много выступает в ринге. От ударов по бровям у спортсменов-контактников получаются «сечки» (рассечения), обминаются уши, разбиваются губы. Смотришь на такой портрет и сразу «догоняешь» мысль о профессиональной принадлежности человека. То же самое произошло с портретами наших пацанов. У старого состава рожи стали наглые, борзые, именно про них сложена поговорка: морда просит кирпича.
На фотографии наши горные стрелки. С голым пузом Камил, с поднятой рукой Володя Четыров, в черной куртке стоит Бахтиёр Сафаров. Сидя расположились Ваня Терещенко и Миша Мампель.
За всю мою воинскую службу у меня никогда не возникало желания издеваться над молодыми бойцами. Причин тому было несколько.
Во-первых, меня призвали в армию из университетского общежития. В нём я жил среди культурных, умственно развитых, одарённых юношей и девушек, отобранных из всей БССР. Мы помогали друг другу в учебе, делились конспектами, едой, питьём (пивом и вином), одеждой, обувью. Те, кто были физически сильней, никогда не чмырили своих товарищей, они сдавали за них зачёты по физкультуре. Мне очень нравилась такая атмосфера дружбы и взаимопомощи. Перейти в отношения «дедовщины» мне было мерзко и неприемлемо.
Во-вторых, я помнил свои низменные ощущения, когда меня везли невесть куда, навстречу не пойми чему. Раз я помнил свои ощущения, значит я понимал, насколько плохо и неуверенно чувствовали себя молодые бойцы. Как можно сделать гадость человеку, которому и без тебя хреново? Надо быть конченым моральным уродом, чтобы захотеть «дотоптать» человека, «додушить» его. Соответственно, у меня не возникало таких низменных желаний.
В-третьих, я являлся заместителем командира второго горнострелкового взвода старшего лейтенанта Рогачёва А.П. А Рогачёв чётко сказал: - «Пинать и чмырить солдата – это не самоцель». Заместитель Рогачёва не мог позволить себе то, что запретил прямой и непосредственный начальник. Как грицца - каков поп, таков приход. Мне не к лицу было проявлять «дедовство» по отношению к тем, кто прибыл в мой взвод «только с вертушки». Поэтому я не проявлял, перезнакомился с вновь прибывшими пацанами, постарался настроить их на нормальную службу. Основным аргументом моих настраиваний была мысль: - «А ты сам возьми миномёт, залезь на гору и попробуй оттуда попасть в кого-нибудь. По Рухе малёха стреляют, ну дык на то и война, чтоб стрелять. Главное, чтобы не попали. А ты башкой думай, как под выстрелы не подставляться».
В общем, хорошо «склалось» стечение обстоятельств, при котором пополнение прибыло в Руху, а наш основной состав из Рухи уехал на вертолётах погулять по горам. Молодые бойцы и сержанты получили возможность осмотреться, переночевать несколько ночей в жутких средневековых ослятниках. Люди немного привыкли к необычной (мягко говоря) обстановке, смирились со своей солдатской долей. На эту адаптацию судьбина выделила неделю времени.
В один из тех замечательных семи дней я дежурил изо всех сил, стоял посреди двора нашей роты, курил вонючую «Донскую» сигарету. В этот трогательный момент ко мне подошёл младший сержант Машарипов Улюкбек, тронул меня за рукав с повязкой «Дежурный».
- Димыч, а?
Поскольку Машарипов обратился ко мне не по уставу, я ответил ему в том же духе:
- Чё?
- Называй меня просто Толик, пожалуйста.
- А чем тебе твоё имя не нравится?
- О'lik – это по-нашему «покойник». Мой имя О'lik-бек получается «Покойник-барин». – Машарипов провёл грустным взглядом по закрывавшим горизонт жутким громадинам гор Гиндукуш. – Мне в такой обстановка нравится имя «Т’олик».
После слов Машарипова про покойника-барина я чуть не поперхнулся собственным бычком. Однако, нашел в себе силы не подъегоривать пацана. Выдавил из себя сквозь спазмы в горле:
- Как скажешь, брат-джан. Человека зовут так, как он сам своё имя произносит.
- Хоп, ДБЗ. – Ответил Т’олик.
Слово «хоп» в Афгане пацаны произносили вместо таджикского слова «хуб» (хубасти), это обозначает «хорошо». Слово «ДБЗ» обозначало «до-ба-зарились».
В полном охренении от разговора с «Толиком» я затеялся выяснять по какой причине родители присваивали своим детишкам такие кощунственные эпитеты. Например, имя Хораз в переводе с узбекского на русский обозначает «петух». За что родители своего мальчугана сразу, с самого рождения, записали в петухи? Пацаны из Узбекистана рассказали мне в кратком историческом экскурсе, что всемирно известное наследие ЮНЕСКО, город-герой Хорезм, назвали Хорезмом за то, что в старину в нём проживало много настоящих, нормальных, человеческих петухов. Они все дружно по утрам очень красиво пели, из-за этого всяк, едущий или идущий, за три троллейбусные остановки мог чётко распознать своё местоположение чуть ли в Джи-пи-эс координатах. Из этого я должен был сделать вывод, что имя Хораз – это красивое, полезное имя. Далее оказалось, что ещё одно красивое и полезное имя Баходир обозначает «огурец». Я попытался проследить логику, по которой узбекские родители давали имена своим сыновьям, начал задавать наводящие вопросы. Выяснил, что прерогатива присваивать имена принадлежала их отцам. По утру узбекский батя выходил на улицу, проводил взглядом по сторонам. Первое, что попадало в поле зрения, то и делалось имечком для сынули. Не сложно догадаться, что первым попалось на глаза бате Камила Раджапова. Очевидно, что дорогу ему перебежал драмодер, а может даже бактриан. Потому что Камил – это по-узбекски верблюд.
В моём босоногом, безмятежном детстве воспитатели детского садика обучили меня петь патриотическую песню «Широка страна моя родная». Как все мальчики и девочки, я бездумно горлопанил её на музыкальных занятиях, не попадал в ноты. Мне не могло прийти в голову, насколько, в самом деле, огромная у нас Страна, насколько много в ней проживает народностей, насколько сильно отличаются друг от друга языковые группы у этих народностей, традиции и уклады жизни.
В армии я получил возможность воочию убедиться в величии и разнообразии моей Родины. В моей роте служили пацаны из всех регионов Союза. При этом мы были очень дружным воинским коллективом. Объединяла нас всех Родина и великий, могучий русский язык. Очень многие «нерусские» военнослужащие, как солдаты, так и офицеры, просили называть их русскими именами. Не все, но многие. Например, Ахмеда Алиева называли его настоящим именем, а Гакила Хайретдинова называли Геной. Улюкбека Машарипова называли Толиком, а Камила Раджапобва – Камилом. Не существовало каких-то догматов насчёт имён или запретов на языки. Официальным языком общения в армии был русский, а внутри подразделений никто никому не мешал разговаривать на любом языке. Разговаривай на каком хочешь, главное, чтобы тебя понимали товарищи. У нас был настоящий Интернационал. Многие бойцы (например, Ахмед Сулейманов), применяют это слово по отношению к нашей роте. Вот фотография со странички Ахмеда, подписанная самим Ахмедом:
Пока мы были едины, мы были непобедимы.
"Руха". 11 01 «Нычки»
В один из грустных рухинских дней меня назначили дежурным по Роте. Мы были «внизу», хотели ничего не делать, лежать на нарах кверху пузом и трындеть всякую фигню. Грусть и тоска заключались в том, что вместо лежалова и трынделова Рогачев застроил роту, поровнял нас, посмирнял, затем зачитал приказ о назначении народа в наряд для несения, так сказать, воинской службы. Меня он впёр в дежурные по роте. Это было не очень удивительно, то есть хрен бы с ним, впёр дык впёр. Удивительным показалось отсутствие в списке фамилии Вовки Ульянова. Его что, волки съели? Куда делся Вечный наш Дневальный?
В армии я не был очень любопытным, потому что за излишнюю любознательность можно получить взыскание с занесением в грудную клетку. Тем не менее меня очень беспокоил вопрос: - «Где Вова, блин»? Я держался изо всех сил, чтобы не задавать тупых вопросов Командиру. Держался-держался, но не удержался. После развода подошел к Рогачёву, зажмурился, опасаясь получить по лбу, но вопрос таки ему задал: - «Куда делся Вечный Дневальный Володя Ульянов? Как он смог избежать моих объятий в наряде?» Рогачёв не стал обзываться на меня, отреагировал спокойно, как будто мы были не в армии. Он выслушал мой вопрос, выдержал небольшую паузу, затем заговорил:
- В горы такое чмо брать категорически нельзя. Во-первых, из-за него снизится скорость движения целого подразделения, а это может привести к катастрофическим последствиям, вплоть до того, что духи зажмут другое подразделение в горах, и перебьют. Во-вторых, этого чмошника придётся тащить в плащ-палатке. Это минус четыре боевых единицы. Слишком дорогая наука получится для воспитания чмошника. А воспитывать его надо. Если я не стану его воспитывать, то завтра полроты в горах ляжет и начнёт скулить: - «Я дальше не пойду, я больше не могу». Чтобы таких желаний не возникало, я поставил чмошника в Вечные Дневальные. Тем самым он оторвался от коллектива, а коллектив ему этого не простил. Тем более – боевой коллектив. Боевой коллектив – это СИЛА! Не удивительно, что Вечного Дневального начали чмырить. Однако я не хочу, чтобы его довели до дурки или до членовредительства. Или чтобы он застрелился или повесился. Родина доверила мне бойца. Я обязан вернуть его в целости и сохранности. Какой бы он ни был, хоть хороший, хоть плохой. Пинать бойца и чмырить – это не самоцель для меня. За своё чмошничество он ответил трудом в наряде, воспитательное мероприятие закончилось. Поэтому я пристроил Ульянова в писаришки, в штаб полка.
Я чуть на жопу не сел прямо перед Рогачёвым, посередине двора. Ничего себе пристроил! Это было самое «блатное место» из всех возможных «блатных мест»! За год службы в армии я научился понимать, чем одно место службы отличалось от другого. Вроде бы армия у всех была одна и та же, а условия «отдавания долга» имели существенные отличия. Большинство молодых бойцов после прохождения КМБ в учебном подразделении (курс молодого бойца), попадали в линейные части. Там они с ужасом обнаруживали неприкрытую дискриминацию по поводу срока службы. Старослужащие солдаты всячески старались переложить свои обязанности на плечи молодых бойцов, а для пущей убедительности своих претензий применяли физические меры аргументации. Для мальчугана, который до призыва в армию считал, что весь мир сделан из мармелада и шоколада, что населён этот мир благородными героями с положительными характеристиками, удар по пятаку совместно с предложением помыть чужой котелок приводил к настойчивому желанию заныкаться куда-нибудь. То есть спрятаться от агрессивных сослуживцев и окружившей его нелицеприятной действительности.
Любой нормальный пацан, который слышал хоть что-нибудь про «дедовщину», готовился к призыву в армию. В качестве подготовки было очень полезно заниматься боксом, дзю-до, поднимать гантели или просто перетаскивать на стройке кирпичи. А ещё очень важно было получить подходящее морально-психологическое воспитание. Например, дворовое. Нормально подготовленному пацану гордость не позволяла ныкаться от своих сослуживцев или от прямых обязанностей: бежать-копать-стрелять. Вместо того, чтобы ныкаться от оборзевших старослужащих, нормальный пацан делал зверское выражение морды лица, от которого ни у кого не возникало желания спросить, как пройти в библиотеку.
Передвигался такой боец методом прямохождения с высоко поднятой головой и всегда был готов на удар ответить ударом. Форму одежды такой солдат носил так, чтобы высокий статус бойца был виден за километр невооруженным взглядом. Многие размещали на показ в нагрудных карманах дорогие, качественные сигареты, которые торчали у всех на виду до половины пачки. Мол, дорогие сигареты курю, и никто не отнял. А ты попробуй что-нибудь отнять у такого вот джигита.
До призыва в армию я слышал несколько наставлений о том, как следует вести себя «по молодухе». Одно из них заключалось в том, что отвечать на притеснение твоей личности следует незамедлительно и с «превышением». То есть, если тебя ударили по лицу рукой, то ты в ответ ударь табуретом. Мысль хорошая, спорить не буду. Однако в природе существуют факторы, при которых эта мысль может привести к очень плохим результатам. Например, если в подразделении имеется крепко сколоченное землячество, допустим, «кавказское», а ты отоваришь табуретом по башке одного из земляков, то у них возникнет непреодолимое желание спасать его любой ценой. В данном случае это будет цена твоей жизни. При таком раскладе лучше поступить по-другому. В случае наезда на твою личность правильным решением будет «надавить» на гордость джигита, вызвать обидчика один-на-один при его земляках. В девяносто девяти процентах это сработает. Боец выйдет на поединок, а земляки будут созерцать ваш махач с неподдельным интересом. В кругу «друзей» не стоит лупить пацана табуретом по башке. Надо вести бой честно, не пинать лежачего, не бить по некоторым органам, не тыкать пальцами в глаза. Маловероятно, что против тебя выйдет мастер спорта по боксу. Для мастера ты со своим статусом «только с вертушки» не годишься в противники. Ему об тебя руки марать – позор. Скорее всего «пощупать тебя на твёрдость в членах» попробует кто-нибудь из «молодых», чтобы приподнять свой статус за счёт опускания твоего. Ну дык не калечь пацана, не ломай ему нос, не пинай сапогами в голову. Веди бой так, чтобы твой противник якобы немного «выигрывал по очкам». У его земляков не будет повода спасать своего товарища от лютой погибели, они не нападут на тебя толпой, а после драки ты получишь новых друзей. Потому что несцыкливые бойцы нужны в любой компании. Главное – не сцать, не пытаться «опустить» достоинство противника и не позволять «опустить» себя.
Мальчуганы, не прошедшие «дворовой школы», либо школы спортивного коллектива, были обречены искать «нычки», «блатные места» и прочие убежища. За пару месяцев до моего призыва в армию, из этой самой армии вернулся мой одноклассник Валентин Олегович Докучаев. Он прослужил 8 месяцев. Полгода в сержантской учебке и 2 месяца в линейной части. Несмотря на то, что он носил гордое звание «младший сержант», ему настучал в грудак старослужащий азербайджанец. Валентин Олегович оскорбился и решил самовольно оставить расположение части. Служба у него проходила на Дальнем Востоке. Дальний Восток расположен недалеко от Китая, поэтому наш «самоходчик» принял самое тупое решение, какое только было возможно в той местности. Он через тайгу пошагал к китайской границе. Блин, городской житель, мамин сынок, очкарик-ботан потопал через тайгу. Ясный пень, что в тайге он испытывал неимоверные мытарства, голодал-холодал. Особенно по ночам. Поэтому, когда он нашел каких-то грибов, то решил их съесть. Подумал, что если они ядовитые, то он согласен на быструю и лёгкую смерть. В общем, сорвал те грибы и сожрал в сыром виде. Дуракам везёт, это мы уже знаем, посему грибы оказались не ядовитыми. Валентин Олегович не только выжил, но и на какое-то время приморил в себе аппетит. Это позволило ему продержаться ещё несколько суток, чего оказалось достаточно, чтобы попасть в поле зрения поисковой бригады. А бригада та в организованном порядке методично вела поиск пропавшего Валентина Олеговича.
В общем и целом, отловили Валентина Олеговича, взяли под белы рученьки, привезли в кабинет Старшего Следователя, а он, такой пройдоха, в ответ на вопросы следака принялся бесхитростно и честно пересказывать всю эту бредятину. Следователь в сердцах хватался за свою голову, чтобы пригладить встающие дыбом волосы, произносил вслух нецензурные выражения, потому что от каждого слова Валентина Олеговича ему хотелось впасть в состояние полного охерения. Такой дури в своём кабинете он не слышал никогда. Валентин Олегович явно наговаривал себе на пятнадцать лет лишения свободы. Не каждый день у следователей случаются такие рассказчики. Обычно все выкручиваются, юлят, отмазываются. А тут хераксь! Приводят Валентина Олеговича, а он за пятнашкой тянется, чтобы как с куста!
По итогу альтернатива была невелика. Валентину Олеговичу следовало впаять измену Родине. А как же по-другому? Нарушил Присягу, потопал к китайцам. Либо, как вариант, можно было подержать его пару недель на дурке и выписать статью Семь-Бэ (помешательство). Командир части выбрал второе. Не настолько важной персоной был Валентин Олегович, чтобы вешать вот такое позорное пятно на воинскую часть из-за такого вот придурка.
После восьми месяцев самоотверженной службы младший сержант Докучаев прибыл на историческую родину с «Седьмой Бэ» в кармане. Затем он встретил меня и принялся в дружеской беседе сообщать устройство армейской действительности. Из его повествования получалось, что в армии существуют всякие разные «нычки», в которые боец может «заныкаться» от тягот службы. То есть, в армии существуют так называемые «блатные места». Например, агрегат по термической обработке обмундирования от вшей. По-нашему вошебойка, она же - дезинфекционная камера. Из поучений Валентина Олеговича получалось, что это классическое «блатное место». Тогда, перед своим призывом, я слушал Докучаева в пол уха, поскольку считал, что он городит какую-то чушь. Ну какие «нычки»? Мы в армию идём, чтобы служить Родине, чтобы сделаться десантниками, наловчиться кулаками разбивать кирпичи себе об голову. Или врагу об голову – не помню точно. Рассказы Докучаева я воспринимал, как шестилетний мальчик, которому сказали, что в Лапландии насмерть замёрзла экспедиция Амундсена. Как так «замёрзла»? Дедушка Мороз ведь добрый! Весёлый! Он очень любит детей и любит дарить им подарки.
В Рухе я вспомнил рассказы горемыки-одноклассника и пошел посмотреть на ту «нычку», на то «блатное место». Рухинская вошебойка Третьего батальона была расположена на берегу речки Гуват. В сотне метров от походной кухни. Я специально пришел туда, встал рядышком, стоял, наблюдал. На агрегате день и ночь трудились два бойца. В горы они не ходили, от войны были «отмазаны». Таскали кучи грязных потных подштаников и рубах нательного белья. Загружали в агрегат, обрабатывали, выгружали обратно. Не помню точно, вроде бы при этом агрегате находилась стиральная машина. Большой разницы в том нету. Для меня важно, что подштаники были грязнючие-потнючие-вонючие. В этих подштаниках Нормальные Пацаны десять дней потели, вжимались от ветра в пыль и песок на ночевке в СПСе. Кто-то из пацанов в буквальном смысле наложил в штаны от натуги на подъёме, кто-то обделался ночью от холода и физических перенапряжений. От грязи и пота в тех подштаниках завелись БТРы (бельевые вши). А два бойца, типа «заныканных» на «блатном месте», загружали кучи таких вонючих кальсон в автоклав. Или сперва в стиральную машину – какая разница! По сути работа на вошебойке физически не тяжелая. Тащить по горам вещмешок с боеприпасами значительно напряжней. Вечером бойцы с вошебойки уходили в расположение, ложились спать на нарах, а не на леднике. Вроде бы, ништяк-служба, но нету места для подвига. Где взять самоуважение в такой обстановке? Каково должно быть самоощущение у бойца, который не ходит в горы с товарищами?
По моему личному ощущению спрятаться от войны возле такого автоклава это почти то же самое, что спрятаться в инфекционном бараке за баночками с дерьмом. Баночки с дерьмом, конечно же хуже и позорнее, но не слишком далеко те два сапога разлетелись от одной яблони. При том не факт, что ты выживешь возле автоклава. Никто тебе этого не обещает. Вон, в сотне метров от него стоит ЗИЛ-131 с кунгом полевой кухни. При миномётном обстреле там повар погиб. С точки зрения безопасности в борьбе за собственную шкуру, место на вошебойке нисколечко не лучше, чем место на походной кухне. Погибнуть лех-ко можно и здесь. И как погибнуть? Перебирая грязные вонючие подштаники? Охренеть, какая позорная смерть. С моей точки зрения, «нычка» на вошебойке – это нихрена не «нычка». То же самое, как «нычка» на свинарнике. Два года просидит солдат в дерьме, а потом прилетит душманская мина и только драные носки задымятся на СПСе. Надо быть полным моральным ничтожеством, чтобы замечтать о такой «нычке».
А наш Рогачёв пристроил Вову Ульянова не на вошебойку, не в свинарник, не в кочегарку. Рогачёв пристроил Вову в ШТАБ ПИСАРЕМ! Если бы у хлебопёка Сергея Прохорова был такой Командир, как Рогачёв, то был бы жив-здоров Сергей Прохоров. Ходил бы, песню строевую пел.
Служить в штабе полка - это ответственное и почётное дело. Мины и пули ДШК в штаб залетают редко. Работа в штабе физически не тяжелая, не пыльная. Я больше никогда в своей жизни не увижу Вову Ульянова. А Бендер увидит. Будет рассказывать, что Вова ходил по штабу умытый, аккуратный. Ушитый-подшитый. Вежливый и культурный.
Опять же, если служить в штабе и дружить с головой, то медальку можно себе выписать. А может быть и две. Если нормально лизать жопу командиру полка, то кто же откажет тебе под дембель в этакой безделице – выписать медальку-другую? Так что насчёт блатоты рабочего места в штабе полка Рогачёв не просто сделал подарок Ульянову. Он как мама родная поступил. Мама Вову родила один раз, а второй раз Вову родил Рогачёв, то есть подарил ему жизнь. Притом жизнь сытую, чистенькую, удобную, безопасную и ещё Гордую. Можно будет после дембеля с гордо поднятой головой носить оч-чень заслуженные Боевые Награды.
Как думаете, Вова в знак благодарности выписал на Рогачёва какую-нибудь наградную? Мог ведь в стопочке с бумагами подсунуть Кошкину наградную на Рогачёва. Особенно когда Кошкин бывал бухой. А бухой Кошкин бывал регулярно. Майор Зимин С.П. четко сказал – у Кошкина в Рухе под койкой стояла канистра спирта. Ну подлови момент, Вова, когда Кошкин как следует откушает из канистры. Подсунь бумажку на подпись, отблагодари Рогачёва. Как думаете, Вова так поступил?
Памяти воина
Рассказывает заместитель командира Второго взвода Седьмой горнострелковой роты младший сержант Клеймёнычев Д.С.:
- После службы в Афганистане командира Седьмой горнострелковой роты старшего лейтенанта Старцева Сергея Анатольевича «упекли» служить в Бурятию, в город Кяхта. Это на границе между Бурятией и Монголией. Город там был деревянный, мотострелковый полк кадрированный (сокращенного состава). Под командованием нового ротного находилось восемь с половиной солдат, потому что остальные были то в карауле, то ещё где-то. А всех по списку солдат в его роте было двенадцать. Зато техники, как положено: двенадцать БМП. Половина бойцов были нормальные, а вторая половина была из местных – дети уркаганов и дети «диких народов». Естественно, они решили старшего лейтенанта «проверить на вшивость». Ну и трындец им наступил. Фразы «Э-э, да чё вы тут мне базарите, я сам всё знаю» было достаточно, чтобы наглецу оказаться башкой в унитазе. После этого разгильдяи обернулись «орёликами» и «соколиками», служба стала налаживаться. Климат в Бурятии суровый, технику обслуживать в таких условиях тяжело. В общем и целом служить было очень сложно.
После нескольких лет в Бурятии Старцев С.А. дослужился до капитанского звания и оказался в ГСВГ, в группе советских войск в Германии. Многих офицеров и прапорщиков, с которыми я шпарил по Панджшеру, Родина в конце концов направляла послужить немного в «тёплом месте». В этом самом «тёплом месте» Старцева С.А. застал развал Советского Союза. По причине столь неординарного события было созвано офицерское собрание, на котором обсуждали основную тему – оставить ли единую Советскую Армию или «растащить» её по «национальным квартирам». Капитан Старцев С.А. попросил слово, получил его, затем недвусмысленно высказался:
- Вы что, не понимаете зачем нас пытаются разделить? Это делают с одной лишь целью – чтобы заставить нас, как баранов, стрелять друг в друга!
По понятным причинам, такая речь Старцева С.А. не способствовала его дальнейшему продвижению по службе, не увеличила его армейского долголетия, зато очень быстро привела к возвращению из Германии на Родину и выходу в запас. После окончания военной службы Старцев С.А. устроился работать в гражданское учреждение, связанное со строительством мирных объектов.
Однако бывших офицеров не бывает, а честь и совесть, как говорится, в шкафу не полежат. Ротный Старцев закатал рукава и принялся «собирать» свою роту. Мобильных телефонов в ту пору не существовало точно так же, как Интернета, социальных сетей, групп воинов-интернационалистов и электронных писем. Существовали лишь бумажные письма. Первое письмо от Старцева я получил в 1986-ом году. С тех пор мы с ним были на связи. Старцев нашел многих из нас. Начал он, как полагается, со своего предшественника, с Первого командира горно-стрелковой роты Рязанова Игоря Геннадьевича. Нашел его, затем принялся за солдат и сержантов. Он знал о нас и наших семьях всё: кто женился, кто детьми разродился, кто в институте отучился, кто (не дай Бог) в кутузке очутился.
С тех пор, как человечество изобрело Интернет, Старцев, как на строевом смотре, периодически «обходил» (обзванивал) каждого бойца, осматривал помятость или разглаженность физиономии, выяснял что набедокурили отпрыски, в каком состоянии находятся печенка-селезёнка, держат ли пальцы кружку или только рюмку. Он знал всё про всех, с кем была связь, разумеется. Он собирал нас на встречи, сам приезжал в гости к своим бойцам.
Старцев С.А. в гостях у Фомина А. в деревне под Псковом.
Старцев С.А. в гостях у Тимофеева А. в Питере.
Старцев С.А. в гостях в Минске.
Старцев С.А. в гостях в Чувашии на дне рождения сержанта Тайманкина С.
Старцев С.А. в Волгограде в гостях у Карлена Рубеновича.
В 2013-ом году 30 августа Старцев с Рязановым провели большую встречу Седьмой горнострелковой роты. Местом сбора выбрали город, в котором проживал первый командир горно-стрелковой роты Рязанов И.Г.
После этой встречи мы виделись и слышались друг с другом так часто, что возникало ощущение, будто мы после Панджшера никогда не расставались. А по сути, ведь и в самом деле – не расставались.
11 декабря 2021 года в 20:00 капитан Советской Армии Старцев Сергей Анатольевич скоропостижно скончался от инфаркта в своей квартире в городе Оренбурге. 60 лет было Командиру. Это не заоблачный возраст для современного человека. Надо было меньше нервничать, меньше курить из-за этого, надо было меньше "брать до головы". Но, тогда это был бы не Старцев. У Старцева всегда всё горело и пекло за справедливость, ему надо было порешать все проблемы, перебить всех супостатов, преодолеть все трудности. Такой был Офицер и Человек.
Вечная память воину.
"Руха". 10 05 «Разбор операции на Хисарак»
Рассказывает Шабанов Андрей Викторович, сержант, командир отделения разведки батареи «Град»:
- Всю свою сознательную и несознательную службу я прошел в составе корректировочных групп, то есть – корректировщиком. В силу того, что это была моя основная воинская специальность, я очень хорошо знал, как устроить, чтобы артиллеристы не стреляли по своим пехотинцам. Артиллерия и пехота использовали разные радиочастоты, чтобы не мешать друг другу работать и избежать хаоса в потоке радиообмена. Для координации действий привлекали нас, корректировщиков. При получении боевого задания нам сообщали пехотные частоты и позывные, а пехоте - наши. Мой позывной Десятой градбатареи в радиообмене был «Магнит».
Мы использовали разные методы указания цели и места дислокации наших групп. Пехота использовала «улитку» с постоянным изменением наименований квадратов, артиллеристы применяли «икс-игрек»-координаты цели, а после обработки - дирекционный угол и дальность. В силу всех этих причин связь между пехотой и артиллерией должна была работать, как швейцарские часы. Без связи никто не мог понять, где наши, а где «ненаши», куда стрелять, а куда вертолёт со сгущёнкой направлять.
В день 16 октября 1984 года я находился на боевом дежурстве в КНП (контрольно-наблюдательный пункт) батареи «Град». Во время дежурства моей основной задачей было оперативно получить, обработать и передать данные по выявленным целям. Вокруг меня постоянно работали радиостанции, телефоны, прибор управления огня. С их помощью я получал информацию, затем наносил на рабочую карту, на которой были отображены как поступающие цели, так и данные о нахождении наших подразделений. Накануне дня описанных событий я получил от начальника штаба пехотного полка данные о расположении всех подразделений пехоты. В этих данных было учтено всё, в том числе координаты мест и информация, кто где заночует. Как положено, полученную информацию я нанес на рабочую карту. Шестая рота сообщила в штаб (и мне автоматически), что место её ночевки будет на гребне. Поздно вечером 15-го октября с Тринадцатого поста поступили данные, что в Мариштане замечено передвижение духов.
Наши «Грады» эффективны при работе по большим площадям из-за разлета снарядов. Для стрельбы по небольшой группе душманов не надо использовать «Град». Вдобавок ко всему, траектория полета наших снарядов проходила через Тринадцатый пост, значит у нашей батареи были все шансы перепахать на посту немного территории. У артиллеристов есть такое понятие – угол укрытия цели. «Грады» не могли задрать свои реактивные установки на требуемый угол, а самоходчики установок «Гвоздика» должны были суметь задрать стволы и перекинуть снаряды через гребень укрытия.
Исходя из всех этих соображений, блуждающих по Мариштану душманов передали, как цель, артдивизиону «Гвоздик». Однако по таблицам ствольной артиллерии также просматривалась вероятность зацепить своих на Тринадцатом посту. В сложившейся обстановке было принято решение рано утром вывести на полупрямую или прямую наводку две самоходки.
Я полагаю, что эта операция по ликвидации «духов» была спланирована в штабе полка. В пользу этого говорит то, что Тринадцатый пост, при обнаружении «духов», передал информацию в штаб, а сам не предпринял никаких действий. Не показал «духам», что они обнаружены. С точки зрения разработчиков плана было всё логично: Тринадцатый пост слева, Шестая рота на гребне справа, Разведрота по ущелью выше. «Духи» в котле. После обработки самоходками с прямой наводки, Седьмая рота должна была зачистить Мариштан и выдавить уцелевших «духов» либо на Разведроту, либо на Шестую роту. В пользу моей версии говорит и то, что самоходки открыли огонь, как только подошла Седьмая рота.
В этот трагический момент я находился на своем посту. Шестая рота и другие подразделения вышли на нашу артиллерийскую частоту, стали кричать, что бойцы Шестой роты находятся под обстрелом самоходок. Я сразу доложил об этом своему комбату и связался по телефону с артдивизионом. Мой комбат, капитан Курлыков, в чем был, «прыгнул» в машину и умчался к САУшкам. Я продолжал запрашивать их по радиосвязи, в надежде остановить огонь. В артдивизионе и в штабе полка тоже были приняты меры, но я не могу рассказать о них достоверно.
После гибели наших бойцов в Мариштане, был проведён полковой «разбор полетов». В вину Шестой роте было поставлено, что они доложили о месте ночевки на гребне, а сами спустили людей в кишлак. В вину артиллеристам поставили, что, начав стрельбу, они переключились на внутреннею связь, отрезали себя от внешней. Трагической ошибкой было не взять с собой КШМку (командно-штабную машину), которая могла и должна была обеспечить связь между всеми подразделениями. В ней должен был находиться командир артдивизиона, однако его подвела самоуверенность. Вместо того, чтобы следить за полем боя, следить за радиообменом, он забрался в самоходку, задраил люки и принялся собственноручно уничтожать цель. Его поступок можно сравнить с ситуацией, в которой капитан корабля во время сложного манёвра покинул свой пост на капитанском мостике и ушел бы в тир, пострелять по консервным банкам.
У меня вызывает недоумение тот факт, что люки (по крайней мере кормовой) были закрыты. При стрельбе, несмотря на систему отвода пороховых газов (конструкция газового компенсатора на стволе и включенное ФВУ), в боевом отделении и башне скапливаются угарный газ и отходы горения пороха. Экипаж должен был оставить люки открытыми, чтобы не отравиться этими газами. В таком случае до них докричались бы с полпинка.
То, что экипаж был в «говорящих шапках», это нормально, иначе нельзя. Черепушку и ухи по-другому не сберечь, и без ларингофонов не обойтись, потому что без них не докричаться до членов экипажа.
В результате проведённых разбирательств командира артдивизиона сняли с должности и увезли в Союз. Не знаю, что было в пехоте с командиром Шестой роты, с Начштабом полка, с командиром батареи, с бойцами, которые сидели в САУ, - не знаю.
Рассказывает начальник штаба Третьего горнострелкового батальона майор Зимин Сергей Петрович, ныне полковник запаса:
- Шестая рота попала под огонь самоходки, потому что замполит этой роты передал в штаб полка неверные координаты своего расположения. На этой операции он исполнял обязанности командира роты. На такую должность надо было ставить взводного. Но в те годы непрофессиональные командиры периодически назначали замполитов исполнять обязанности ротных по принципу, что замполит – это заместитель командира роты. Раз заместитель, то пусть замещает и всех делов-то! А то, что заместитель по политической части, так это уже не важно. Плевать, что замполитов учили не тому, чему учат в командных училищах.
В военном училище, в пехотном, нас обучали передавать координаты «по улитке». В качестве примера как это работает, приведу запись из Журнала дежурного по ЦБУ от 25.11.1985г:
- 14:00 Доклад «Вершины 24»: - «Обстрелян из ДШК и стрелкового оружия из района «Шакал» 0943(7). В скобках цифра «7» по улитке обозначает левый нижний угол искомого квадрата. Номер квадрата дан, часть квадрата указана, сама «улитка» на карте нарисована.
Таким образом «по улитке» можно быстро указать площадку 300х300 метров, на которой расположены силы неприятеля.
Это элементарные знания, а замполит этого не знал. Хотя, обязан был знать, раз взялся исполнять функции ротного. Он передал свои координаты по обычной схеме, а в штабе приняли «по улитке». По этой причине местоположение Шестой роты на карте в штабе не совпало с реальным размещением роты на местности. Отсюда началась неразбериха, в результате которой бойцов Шестой роты приняли за душманов.
Рассказывает рядовой Руслан Бекаев, Шестая рота:
- В Мариштане меня ранило. Свои же, на засаде. Мы попали под обстрел по вине замполита роты. Он поставил задачу устроить засаду в кишлаке Мариштан на душманский караван с боеприпасами. В полк доложил наше местоположение по координатам неправильно.
Мы просидели всю ночь в кишлаке, но не дождались каравана. Утром рассвело, мы вылезли из кишлака к реке, чтобы набрать воду. С Тринадцатого поста нас заметили наши, передали в полк, что в такой-то местности, ходят люди в советской форме.
После того, как вернулись от реки с водой, я дежурил наблюдателем у окошка. Видел, как из полка выехали две самоходки «Гвоздика». Они прошли по дороге, по которой вся техника ездит, остановились на берегу реки Панджшер. Потом смотрю, они пушки поворачивают прямо на нас. Только я успел взглянуть на них, раздался мощный взрыв в соседней комнате. Там было расположено отделение из нашего взвода. По дувалу пошла жуткая пылища. С Тринадцатого поста по нам открыли огонь, и ещё вертушки прилетели, тоже добавили.
Второй снаряд самоходок влетел в наше окошко, попал в комнату, где мы сидели. Меня ранило осколками в голову, я потерял сознание. Остальных ребят тоже поранило.
Выручать нас пришла Седьмая рота. В Седьмой роте у меня был земляк, Сулейманов Ахмед, он меня раненого вытащил из разрушенного дувала. Я носил сапоги очень большого размера, они торчали из развалин. Ахмед узнал мои сапоги, позвал ребят, быстро откопали меня. Я живым остался, а шесть человек насмерть уложило в то утро.
1. мл. с-нт Орлов Александр Владимирович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
2. рядовой Бочкарёв Геннадий Петрович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
3. рядовой Дячук Пётр Серафимович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
4. рядовой Ишчанов Фахриддин Юсупович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
5. рядовой Калинов Владимир Петрович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
6. рядовой Куманцев Вячеслав Петрович - 2-й мсб 682-го мсп 108-й мсд
погибли в результате огневого воздействия артиллерии 682-го мсп 108-й мсд по кишлаку Хисарак в ущелье Панджшер провинции Парван.
Вечная память погибшим ребятам!
Рассказывает командир взвода управления миномётной батареи 3-го ГСБ Денисов Сергей Николаевич, ныне подполковник запаса:
- «Чёрным Тюльпаном» в мирный Союз отправились шесть цинковых гробов с войны. А с кем война случилась-то?
В начале октября 1984 года была спланирована боевая операция по блокированию и уничтожению отряда душманов, зашедшего накануне ночью в н.п. Мариштан. Это в двух километрах от штаба полка и в семистах метрах от двух наших постов боевого охранения.
Планирование боевых операций – это прерогатива командиров и начальников штабов частей и подразделений.
ЦБУ не имел полномочий и задачи что-либо планировать – поэтому и назывался Центром Боевого Управления, а не планирования. Его основные задачи:
- постоянный контроль обстановки в районе ответственности полка;
- оперативное реагирование на возникающие для ППД угрозы;
- координация действий подразделений различных родов войск при ведении боевых действий.
В состав ЦБУ входил дежурный, помощник дежурного и ещё два офицера для связи с артиллерией и авиацией и управления их действиями.
Операцию на Хисарак планировал не ЦБУ. Учитывая привлечение к операции Разведроты полка, Шестой мотострелковой и Седьмой горно-стрелковой рот, личного состава поста боевого охранения №13 и подразделений полковой артиллерии, планированием должен был заниматься штаб 682-го полка, а командовать действиями подразделений – командир полка подполковник Кошкин.
Но почему-то в это самое время он вызывал недоуменный смех военнослужащих Седьмой горнострелковой роты, произнося откровенные глупости на строевом смотре перед боевым выходом.
Одно из подразделений Шестой роты, в соответствии с планом, должно было занять позиции на горном гребне к западу от н.п. Мариштан, с целью блокировать пути отхода противника в этом направлении.
Но почему-то исполнявший обязанности командира Шестой роты замполит Черноскутов отправил подчинённых в близлежащие дома н.п. Дархейль, якобы «на засаду», доложив при этом на ЦБУ, что они находятся на предписанных планом позициях. Версия о том, что замполит перепутал координаты, не выдерживает никакой критики – даже на карте спутать горный хребет с кишлаком невозможно. Я не верю, что он ошибся насчёт «улитки». Координаты своего места ночёвки он передал 11-го октября, а в н.п. Мариштан его роту с Тринадцатого поста заметили вечером 15-го октября. Значит четверо суток он мёрз по ночам в горах, а на пятые устал мёрзнуть, спустился в кишлак и никому об этом не сказал. Я считаю, что он наплевал на приказ и увёл людей в дома, чтобы переночевать в более или менее комфортных условиях.
А с рассветом сидевшие «в засаде» солдаты, оставшиеся без управления, пошли по воду – на виду у поджидаемого противника и наших постов!
К этому времени мы занимали Руху уже полгода. Знали, что по ночам в Мариштане и окрестностях постоянно «шарились» «духи». Знали, что бывали случаи переодевания «духов» в нашу форму с целью ввести нас в заблуждение перед нападением.
Но почему-то ни у кого из командиров не возникло мысли, как люди в советской военной форме оказались в Мариштане днём, в зоне прямой видимости наблюдения с постов боевого охранения. Никому не захотелось запросить гуляющие по Панджшеру роты об их текущем местонахождении, чтобы исключить вероятность спутать их с противником.
Подразделения артиллерии всегда действуют в интересах и по запросу мотострелков, и с планированием боевых действий у них всё обстоит так же: начальник штаба планирует, а командир уточняет, утверждает и осуществляет управление подразделениями, отдавая приказы. И постоянно находится во взаимодействии с «пехотой».
Но почему-то командир дивизиона полковой артиллерии самовольно бросил исполнять свои обязанности, покинул командно-наблюдательный пункт, забрался на место командира самоходного орудия и без команды открыл огонь по неопределённой цели. Начальник его штаба никоим образом не мог планировать такое использование орудий дивизиона.
Такая вот случилась «война».
Каким бы ни был план, осуществляться он должен в соответствии с приказами командира полка и командиров привлекаемых подразделений. Но в это время:
- командира полка на своём месте не было;
- командира Шестой мотострелковой роты на своём месте не было;
- командира самоходного артиллерийского дивизиона на своём месте не было.
На военном языке это называется «потеря управления войсками». При Сумане не могло присниться в страшном сне, чтобы командир бросил операцию на самотёк.
В результате плохо организованной работы с кадрами в нашей родной армии, в одной точке глобуса сошлись три разгильдяя и непрофессионала, которые нарулили так, что погибли люди, наши бойцы.
Виновные в подобных деяниях должны нести ответственность по всей строгости закона, но в данном случае за чужие должностные преступления шестеро молодых бойцов заплатили своими жизнями.
"Руха". 10 04 «Вторая фаза операции на Хисарак»
Наша рота выслушала эпическую речугу товарища подполковника, закинула мотло на горбы, и потопала по знакомой дорожке к подвесному мосту. Из речи подполковника я поднабрался мыслей о том, что сейчас нашей роте придётся прочёсывать Мариштан. Как это делать? Рогачёв нас водил через это сплошное минное поле по воде речки Хисарак. Но, прочёсывать, перемещаясь по руслу реки не получится. Так не бывает. Всё сводилось к тому, что на входе в кишлак нас должны развернуть в цепь. И шо тогда прикажете делать?
Размеренным шагом я двигался под колыхавшемся на моём горбу вещмешком, изо всех сил морщил лоб, чтобы вспомнить какие наставления нам давали перед прочёской кишлаков. Сегодняшний инструктаж следовало срочно забыть, потому что на нём наговорил ерунды глупый подполковник. Надо было вспомнить, что говорил умный Майор Зимин и опытный, прошаренный, прожженный войной Рогачёв. В моей голове всплыли правила: не перелезай через заборы, не ложись под их прикрытием. Если прикажут проверить дом, то не наступай на порог, перешагни его. Местные пацаны почему-то очень трепетно относились именно к этой детали строения. В Мариштане было зафиксировано несколько случаев минирования порогов. В прошлый раз при подрыве порога бойцу оторвало две ноги. То есть заряд был установлен не шуточный.
К тому времени, как мы подошли к обрыву реки Панджшер, две самоходки «Гвоздика» уже стояли над тем обрывом. Стволы их были направлены на Мариштан.
Самоходки стояли тут давно. Пока Кошкин сочинял, какие ресурсы он выделит нам в поддержку, артиллеристы получили задачу, боеприпасы, выдвинулись сюда и заняли позиции. И даже уже осела пыль, которую они подняли своими гусеницами.
- ТА-ДАХ! – долбанула своей стодвадцатидвухмиллиметровой ялдой одна из самоходок в тот момент, когда голова нашей колонны начала спуск к мостику. Я не до хрена шагов успел сделать после выстрела, как у меня на боку истошно заверещала рация:
- Ё@аныврот! Вы чё, сцуки, делаете!!! Вы по своим долбите!!!
Опа! Я понял, что надо срочно доложить Рогачёву, но он уже скрылся из моего поля зрения. Я ещё шел по ровному месту, а он спустился в обрыв, потому что я в очередной раз от него «потерялся».
- ТА-ДАХ! – долбанула вторая самоходка.
- Бл@ть, прекратить огонь, прекратить огонь, по своим х@ярите! – ещё громче заверещала рация.
Мне захотелось подбежать и постучать в борт самоходки гранатой. Но сначала, надо было доложить Рогачёву. Я ломанулся обгонять бойцов, которые шли между мной и командиром, соскочил за гребень обрыва и начал петлять на крутом склоне между пацанами. Чуть не свалился вниз, но Рогачёва догнал. Самоходки успели сделать ещё несколько выстрелов.
- Товарищ старший лейтенант! – Начал я доклад Рогачёву. – По связи кричат, что самоходка бьёт по нашим!
- Они всегда кричат, что по ним бьёт самоходка. Иди и не отставай от меня. Опять носишься где-то вдали от командира. – Рогачев продолжил движение.
Я осознал свой про… про… прокол, короче, но не стал ничего говорить Рогачеву. Мало-помалу я вжился в армейскую действительность, мало-помалу до меня дошло: никогда не оправдывайся перед Командиром. Сделай молча то, что он сказал: промолчишь – за умного сойдёшь.
Шмыгнув носом от досады, я продолжил движение. Молча. Не стал ничего рассказывать Рогачеву, в том числе о том, что я мог бы подбежать и постучать в борт самоходки гранатой. Рогачёв маленький что ли? Он без меня не понимает, что я мог подбежать и постучать?
Отпустил я Рогачева на дистанцию семь метров и потопал за ним. Так мы и шли: самоходки стреляли, в радиостанцию визжали, вокруг происходила какая-то редкостная херня!
Рассказывает начальник штаба Третьего горнострелкового батальона майор Зимин Сергей Петрович, ныне полковник запаса:
- Я помню этот эпизод. Я там был. Седьмая Рота пошла вперёд, начала спускаться по склону обрыва к подвесному мосту. А я с управлением батальона остался на площадке наверху, в прямой видимости от самоходок. Когда первая самоходка выстрелила, то я смотрел на тот дувал, по которому она стреляла. Красиво так: бах - и тучи пыли поднялись, как кучевые облака. Потом обломки в разные стороны полетели. После выстрела второй самоходки ко мне подскочил связист, сказал: - «Что-то нехорошее происходит!» Я взял у него наушник от рации, а там вопли: - «Перестаньте стрелять! По своим бьёте!»
А самоходки снова, раз за разом - бах, бах! Я бегом помчался к самоходкам. Стал чем-то по броне стучать. То ли гранатой, то ли камень подхватил - не помню уже, в горячке не обратил на это внимание. Только помню, что я бил по «броне», а она снова ка-а-ак У-Е-Б@Т! Там опять пыль, дым, в разные стороны хлам полетел!
Я лупил им в броню - а они не слышали. В шлемофонах, наверное, были. Тогда по рации на ЦБУ начал всех матом обкладывать. То по рации орал, то по броне стучал. Потом открылся люк в самоходке. Вылез Командир Артдивизиона. Как я и думал - в шлеме. Это он огнём командовал. Я его «по матери», говорю: - «По своим долбите! Какого хера связь не слушаете»? А он, оказывается, на внутреннюю связь переключился и командовал. И - всё «по барабану»!
В общем, только таким способом удалось добиться, чтобы прекратили огонь.
Самоходки перестали стрелять, когда наша рота перешла реку Панджшер по подвесному мостику. В этот момент нам по рации поступил новый приказ. Сообщили, что под обстрел самоходок попала Шестая Рота. Нашей Седьмой Роте приказали бежать, что есть мочи, оказывать помощь раненым. И мы побежали. С вещмешками на плечах. По огромным валунам. Блин, что за место такое – Мариштан? Почему нашей роте постоянно приходится бегать по этим валунам? Может быть, уже расчистить эти булыжники и сделать здесь беговую дорожку?
Не понимаю, почему никто не переломал себе ноги на этих каменистых россыпях. Однако - не переломали. Седьмая Рота добежала. Я стоял раком, дышал, как паровоз. Рогачёв, задыхаясь, принялся руководить спасательными работами.
- Второй взвод! Выдвинуться за развалины, занять круговую оборону. Обеспечить безопасное проведение работ.
Кишлак Дархейль после работы «Гвоздики».
Развалины - вот что осталось от большого дувала. Он стоял на самом высоком месте, из него был прекрасный обзор на весь Мариштан. Если бы душманы установили в нём огневые точки, то получился бы замечательный ДОТ на господствующей высоте. По понятной причине «самоходчики» решили прострелить в нём несколько дырок, на тот случай, если там образовалась засада против Седьмой роты. После того, как снаряды прилетели в дувал, оказалось, что внутри засели не душманы, а бойцы Шестой роты. Что они там делали, было не очень понятно. Шестая рота должна была трое суток сидеть на гребне хребта и делать вид, что её там нет. Не в дувале, а на гребне должны были находиться бойцы. Как они очутились в кишлаке?
А как получилось, что у Шестой Роты и артиллеристов не было связи? Они на разных частотах, что ли, работали? Что за чудеса? Как они в случае войны должны были вести взаимодействие, корректировку огня? Вот сегодня война случилась, а связь - нет. В результате артиллеристы раздолбили дувал всмятку, а что они сделали с людьми, было пока не ясно.
Прояснять ситуацию мы начали сразу, как добрались до размолоченного дувала. Вокруг него шарились контуженные бойцы, серо-желтые от пыли. Хэбчики у пацанов были желтые, а лица серые. То ли желтая пыль впитала в себя пот и посерела, то ли от контузии лица у людей стали такого цвета, спросить было не у кого, пацаны ходили, пошатывались, как невменяемые.
Позицию я занял между двух громадных валунов, установил пулемёт и начал крутить головой во все стороны. Смотрел вперёд - на предмет наличия душманов, смотрел по бокам - на предмет контакта с остальными бойцами нашего взвода, смотрел назад - на предмет удовлетворения любопытства. Потому что вопросов у меня было много, а ответов ни одного.
Перед моей позицией душманов не наблюдалось. Сзади моей позиции пацаны из нашей роты ворочали огромные обломки толстых глинобитных стен разрушенного дувала: поступила информация, что несколько человек укрылись от обстрела в подвале, пытались там пережить огонь «самоходок». Несколько солдат успели выскочить на крышу. Когда очередной снаряд влетел в дувал и выбил стену, то крыша накренилась, пацаны ссыпались с неё, как горошины. Побились-поломались, но остались живы, тех же, кто укрывался в подвале, надо было откапывать, и побыстрее. А давайте угадаем с трёх попыток: сколько Седьмая Рота взяла с собой на боевую операцию ломов, кирок и лопат? Ммм? Нисколько? Правильно! Вообще не взяла. Поэтому пацаны из нашей роты голыми руками ворочали огромные куски стен, брёвна перекрытий, битую глину, какую-то срань от крыши - казалось, этому не будет конца.
Через пару часов после начала работ из полка доставили ломы, несколько лопат, носилки для эвакуации раненых. Работа пошла быстрее. Вскоре из подвала стали извлекать бойцов. Они погибли все. Одному пацану огромным обломком стены отдавило голову. Он лежал на тропе весь перемазанный глиняной пылью, рядом лежала его голова.
Другого пацана стеной раздавило. Над его телом стоял Игорь Стрижевский, он беззвучно плакал. Я подошел к Игорю, приобнял за плечо, попробовал отвести в сторону от жуткого зрелища. Игорь никуда не пошел, тихо проговорил:
- Это мой одноклассник. Он жил от меня через подъезд. Мы с ним вместе росли, вместе ходили в школу. Что я его матери скажу?
Я всё понял, отпустил плечо Игоря, вернулся на свою позицию.
Откопанных из обломков дувала бойцов, раненых и убитых, понесли в полк.
Седьмой роте отдали приказ продвинуться глубже в Мариштан. Поставили задачу: для профилактики простреливать из стрелкового оружия окна, удобные для организации огневых точек. Это делалось для того, чтобы безопасно вытянуть из Хисарака РазведРоту.
Наша рота быстро прошла вглубь Мариштана. Рогачев уложил нас на нормальную позицию за краем духовского поля, укреплённого крупными булыжниками. Приказал поставить на позиции пулемёты ПК на станках. Указал цель первому пулемётчику, отдал приказ открыть беспокоящий огонь короткими очередями, а этот бабай ка-а-а-ак начал херачить по окнам! Это были не короткие очереди, это был смерч пламени из системы залпового огня!
- Та-та-та! Та-та-та-та! Та-та-та-та-та!!! – долбил станковый пулемёт ПК.
- ОЙ! – за спиной нашего пулемётчика выгнулся солдат. А-А-А-А-А-А-А! – заорал он истошным голосом, встал на борцовский мост, затем принялся кататься в конвульсиях по земле.
- Ну трындец, ещё один! – С ужасом подумал я.
Боец корчился, бился в судорогах, горло его изрыгало огрызки матерных фраз, прерываемых предсмертными хрипами. Ошалелым взглядом я смотрел на то, как последние всплески жизни покидали тело совсем юного пацана. Чего только не довелось мне отхлебнуть из горькой чаши солдатской доли! Я видел оторванные взрывом ноги, запечённое на тротиле мясо, думал, что все самые уродливые картины войны уже прошли, что хуже ничего не будет. Но сегодня моим глазам предстала совершенно чудовищная сцена! Я хотел отвести взгляд в сторону, но не мог пошевелить ни одним мускулом моего туловища, онемевшего от жуткого зрелища. Умирающий, бьющийся в судорогах боец, катался по пыли в полутора метрах от моих ног. Он мучился, корчился и никак не мог затихнуть.
- О, Димыч, смари! – Герасимович толкнул меня в плечо рукой, чтобы привлечь внимание, указательным пальцем ткнул в сторону своего сапога. На сапоге лежала стрелянная пулемётная гильза, под ней дымился сапог. Гильза была раскалена настолько, что прожигала армейский кирзач.
Пацан, который только что крутился по земле змеёй, рывком встал на карачки, двумя руками выдернул из-за своего ремня гимнастёрку и вытряхнул на землю такую же дымящуюся, стреляную пулемётную гильзу.
- Эта сука мне за шиворот залетела, – пацан стоял на коленках, тяжело дышал, как будто только что совершил восхождение на Парандех. Сквозь конвульсивные хрипы лёгких он в резкой, некультурной форме обратился к извергающему пламя и раскалённый металл бабаЮ:
- Слышь, ты, пулемётчик херов! Х@ля ты творишь? Тебе ж сказали: короткими очередями.
- А я потом этат патрона назат таскаль буду? – Пулемётчик, не отрываясь от своей «швейной машинки», коротко и понятно объяснил всем присутствующим, от чего должна зависеть плотность огня.
Ехидный Бендер внёс предложение к какой части пулемётчика следует приложить раскалённую гильзу в воспитательных целях. Однако, Рогачёв не утвердил план учебно-методических мероприятий, связанных с членовредительством, не дал санкцию на выведение из строя боевой единицы. Сказал: - «Хоть дурной, зато на своих ногах ходит. Придёт в Руху, там я ему всё объясню».
Через какое-то время патроны у Неистового Пулемётчика иссякли, а у всех остальных заметно проредились. Под шумок, под устроенный нами беспокоящий огонь, Разведрота вышла из ущелья Хисарак. Да так собранно и грамотно, что мы её даже не заметили. Узнали об этом событии лишь по тому, что нам самим дали команду на выход из Мариштана. Мы подхватились с занимаемой позиции, в рекордно короткие сроки собрали свои манатки и свалили из долбаного Мариштана в полк. Видимо Судьбина и ЦБУ решили, что с нас на сегодня достаточно.
"Руха". 10 03 «Пламенная речь»
Через три дня, на четвёртый, началась очередная фаза приколов и приключений насчёт «нагинания» Хисарака.
Самый первый прикол воплотился в персоне «кэпа» (командира полка) на нашем строевом смотре.
В привычной уже для себя манере мы разложили под корявыми тутовниками плащ-палатки с военным скарбом, и насладились созерцанием того, как суровое лицо Рогачёва из состояния «угрюмая бровь» перетекло в состояние «хрен с ним, потянет». Собрались мы уж было заталкивать коленями скарб обратно в вещмешки, как на территорию батальона со скрипом и визгом ворвалось роскошное облако желтой афганской пылищи.
Через шестнадцать с половиной мгновений из облака прорисовался УАЗик командира полка.
Через семнадцать мгновений из УАЗика выскочил невысокого роста подполковник. Он бодро предстал перед строем нашей роты, и уверенным командирским голосом заговорил какую-то невероятную хрень.
За мою не очень длинную двадцатилетнюю жизнь я несколько раз видел солдат, которые с удовольствием рассказывали, как они отважно послали на хер целого генерала. Лично я не страдаю такими идиотскими заскоками, потому что девяносто девять процентов всех подобных рассказок – это, мягко говоря, вымысел. А говоря жёстко – тупые понты и враньё. Надо быть очень тупым солдатом, чтобы сочинять, как ты, прослуживши «целых-охереть-двенадцать-месяцев», умудрился посмотреть на живого генерала. Ты, трепло, живого полковника за всю свою жизнь видел: один раз; мельком из строя; с расстояния в километр! Половину твоей службы тебя дрочили сержанты, вторую половину аж целый старший лейтенант, и то не каждый день, удосуживался сказать тебе: «Воин! Ко мне бегом - марш!» В лучшем случае прапорщик давал тебе метлу или лопату, чтобы отметить твою значимость в этой части вселенной. А ты пытаешься рассказать, как героически ты послал генерала!
Всё это я знал и понимал, однако подполковника Кошкина мне очень-преочень хотелось именно послать. Думаю, не у меня одного разглагольствования «кэпа» вызвали огорчение с недоумением пополам: вся рота «заржала» в голос после того, как подполковник начал учить нас, какие предметы следует брать с собой в горы. Сигналом к началу ржаки стала фраза: - «Пару полешек с собой возьмите, чтобы костерок развести ночью и согреться!»
Каждый боец знал, что дров у нас нет. Причем их не было настолько удручающе и постоянно, что ни в роте, ни в батальоне, ни вокруг батальона, ни за пределами досягаемости взгляда в бинокль их не было и не предполагалось.
В Афганистане «восьмидесятых», в столице государства, в Кабуле, поленья продавали на вес лепёшек, то есть на вес еды. Не от того, что еды было валом, а от того что дров не хватало. Да и жратвы было не до хрена. Любой крутой «столичный перец» имел право на выбор: либо похудеть, либо от холода околеть; либо наесться, либо обогреться.
Советские специалисты приобретают дрова на рынке в Кабуле 1980-й год.
И в это трудное для Афганистана время, на строевом смотре в глухом ущелье Панджшер, подполковник Кошкин предложил, чтобы «прямщас», в горной пустыне пятьдесят мужиков выхватили неизвестно откуда по два полешка! С таким же успехом он мог бы приказать бойцам выхватить по два пингвина - пингвины не водятся в Панджшере, так же, как и полешки.
Если Кошкин хотел казаться таким охеренным командиром полка, то должен был распорядиться, чтобы в Руху пригнали грузовик дров, и поставили бы рядом с его УАЗиком. Но грузовика рядом видно не было.
В нашей роте по списку числилось 110 человек. Сколько бойцов подойдёт к кузову, чтобы ополениться – это дело второстепенное. Никто не может знать, какое количество «штыков» окажется в строю к моменту выхода на боевую задачу. Вдруг в наш дувал (не дай Бог, конечно же) попала бы миномётная мина, и бойцов стало бы резко меньше? А могло стать больше: вдруг из госпиталя одновременно сбежали бы все больные-хромые-косые, и прилетели бы обратно в полк, на волшебном голубом вертолёте?
Так что, товарищ подполковник, если собрались отдавать приказ насчёт пары полешек, то будьте добры, подгоните к расположению батальона грузовик с дровами. И в том грузовике должно оказаться не менее 220 полешек, чтобы хватило на всех.
Но для него, похоже, не было большой разницы, чё приказывать. Взял да приказал – хрен ли там такого?
Как бойцы потащат на боевой выход несколько дополнительных килограммов древесины, Кошкину тоже было безразлично. За него, если он высовывался из своего штаба, жрачку и воду всегда носили денщики. Поэтому ему легко было приказать нам взять с собой несуществующих дров, чтобы устроить пионерский костёр. А кто его ночью в горах маскировать будет?
На войне кто не маскируется, тот не живёт. Я лично, своими собственными руками, с Зуба Дракона обстреливал из ручного пулемёта наблюдательный пункт нашего полка. Потому что на этом НП ненадлежащим образом маскировали свет фонарика. Но по яркости, где тот фонарик и где – костёр? Сраный фонарик можно в жо… в желтый от пыли карман себе засунуть, а костёр – знаете, «кудой видно»? Им можно с земли самолётам сигнализировать, его с горы видно за хрен знает сколько килОметров!
А что бы сделали душманы, вооружённые миномётом, если бы увидели «в ночи пылающий костёр»?
Мы все давно знали, что вокруг Рухи душманы сосредоточили три миномётных расчета (как не знать, если эти расчёты вели по нам огонь чуть ли не ежедневно)! Каждый солдат про это знал, потому что задолбался периодически ползать на пузе в укрытие от обстрела.
Получается, что каждый солдат знал, а командир полка – нет!
Буквально за месяц до нашего построения душманы обстреляли из миномёта командный пункт 180-го полка в кишлаке Паси-Шахи-Мардан. Это северо-восточнее Рухи, выше по течению реки Панджшер. 7 сентября 1984 года там погибли два советских офицера:
- капитан Гопанюк Василий Анифатович, заместитель командира танкового батальона по технической части 180-го мсп 108-й мсд.;
- майор Климов Вадим Васильевич - заместитель командира 2-го мсб по технической части 180-го мсп 108-й мсд..
Как душманам удалось «накрыть» за один огневой налёт двух высокопоставленных начальников? Ясен перец, как: стреляли по «скоплению» народа на Командном Пункте. А как душманы обнаружили скопление народа? Тоже очевидно – КП каким-то образом был демаскирован: либо люди бегали-суетились, либо костёр дымил-горел, либо большие звёзды на погонах сияли.
Нам сейчас неважно, каким именно образом КП 180-го полка себя демаскировал. Нам важно понять, что костёр (или костры) зажженные ночью, в горах, рядом с Хисараком, ничем не будут отличаться от демаскирующих признаков КП в Паси-Шахи-Мардане. Душманский наводчик миномёта помолится во славу Аллаха и запиндюрит по шурави миномётную мину.
А у восьмидесяти двух миллиметровой миномётной мины:
- радиус сплошного поражения составляет 6 метров (в этом круге даже травинки не остаётся – осколки сбривают всё начисто);
- радиус действительного поражения открыто расположенной лёжа живой силы – не менее 18 м;
- радиус действительного поражения открыто расположенной стоя живой силы – 30 м (при обязательном поражении цели двумя-тремя осколками).
Разлет отдельных осколков может составлять до ста-ста пятидесяти метров.
На Киджольской операции душманы стреляли из миномёта по дыму от костерка, который горел в закрытом со всех сторон дворе. Мина попала не просто в костёр, она угодила ровно в чайник, который пытались закипятить царандойцы. Двенадцать из них остались в том дворе убитыми на месте. Хотите погреться у такого костерка?
Если бы подполковник Кошкин в сытом, безопасном и добром Советском Союзе провожал пацанов на рыбалку, то его напутствие было бы вполне логично. Но он отправлял боевое подразделение в кишлак Мариштан, в котором он сам предполагал наличие душманов.
По его замыслу, наша рота должна была вспугнуть душманов и погнать их на засаду Разведроты, разведчики душманам должны были сделать чики-брики. А после этого, получается, нашей роте следовало зажечь в горах несколько костерков – вдруг душманские миномётчики захотят отомстить за своих соплеменников?
Даже после того, как мы оборжали речь подполковника, он не сделал никаких выводов. «На голубом глазу» продолжил сообщать, какое имущество и в каком количестве нам следует запихать себе в вещевые мешки.
В юности я немного изучал точные науки и наловчился проводить в уме арифметические действия. Я стоял в строю, слушал «кэпа», суммировал вес всех предметов, которые он предложил нам переть в горы. Насчитал 128 килограммов.
Товарищ подполковник, вы считать умеете? Значения чисел понимаете? У нас в батальоне 128 кэ-гэ от земли не оторвёт ни один пацан. Как можно перед строем нести такую пургу? Только из-за того, что у тебя толстые звёзды на погонах?
На фоне подполковника Кошкина мне немедленно вспомнились наставления и занятия, которые проводил настоящий командир нашего полка, Суман Пётр Романович.
Он лично разработал программу обучения под те сжатые сроки, которые командование дивизии отвело перед началом Панджшерской операции. Сам проводил занятия с нашим батальоном, который простым росчерком пера на бумаге сделали горнострелковым за неделю до ввода в Афганистан.
Суман учил нас в любой ситуации создавать тактическое преимущество над противником, заставить противника испугаться, дрогнуть, отступить.
Суман отрабатывал с нами движение «непонятной колонной», научил приближаться к оборонительным рубежам противника исключительно под прикрытием бронегруппы и её огневого воздействия. Он объяснял нам, как действовать в районах с пещерами, как преодолевать низины, как устроить связь через ретрансляторы, если поставлена задача войти в ущелье.
Суман был прекрасно образован, говорил чётко, понятно, не употреблял ни единого междометия, ни слова-паразита. Он ни за что не произнёс бы лишнее словосочетание, не говоря уже про тупое многословное указание, исполнение которого дало бы тактическое преимущество противнику.
Суман, наверное, убил бы на месте того, кто сказал «костерок развести ночью и согреться». Он бы его самого перед строем на костре изжарил за такие «советы».
После того как Кошкин наговорил перед нашим строем глупостей, он завершил своё фееричное выступление бодрящей речугой:
- Я! Для вас! Мне для вас вообще ничего не жалко!!! Я вам в поддержку танк дам! Нет, даже не танк – самоходку дам! Даже две самоходки! Поставлю на прямую наводку и, если что, они поддержат ваше продвижение!
Можно подумать, что раньше артдивизион нас не поддерживал, а вот именно сегодня, именно после распоряжения подполковника Кошкина, начнётся Новая Эра в покорении Мариштана!
Через полчаса эта эра началась.
Друг познается в чате
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
"Руха". 10 02 «Первая фаза операции на Хисарак»
Рогачева назначили ИО командира роты. После обнародования «Коварного плана» наша рота замутила строевой смотр, как положено перед любой операцией. Рогачев провел его, как бухгалтер проводку – одной левой. Как выпивоха про водку – одной правой. Строевой смотр у нас был отработан до автоматизма. Все всё знали, умели, помнили и понимали. Наша рота дружно вывалила под тутовники перед расположением батальона, бойцы расстелили плащ-палатки, разложили на них боевые и пищевые припасы. Старцев, Зеленин и Рушелюк отрегулировали свои взводы так, что всё чикало-пикало. Сержанты проверили вверенные им отделения, командиры взводов – сержантов. Последним вдоль строя прошел Рогачёв, из-под хмурой брови осмотрел наше мотло, убедился, что всё ништяк. Бойцы были обмундированы, экипированы, укомплектованы, получили тонизирующую вздрючку, на любой вопрос отвечали: - «Я счастлив» или «Служу Советскому Союзу!».
Первая фаза операции на Хисарак началась назавтра, после объявления «Коварного плана». Началась она быстро и слаженно, сразу после наступления подъёма. Седьмая Рота выскочила с вещмешками и оружием из ротного дувала, вытянулась в колонну по одному, резво зашагала в сторону любимого и незабвенного КПП-1. Шагал в ту сторону и я, в семи метрах от Рогачева, не ближе, не дальше. В голове моей было чисто и свободно. Если вспомнить грусть-тоску, которая возникла перед первой операцией, то сегодня её можно было взять и забыть. Сегодня в моей голове всё изменилось. На первую операцию я шел в прямом смысле умирать от физических нагрузок, мин и пуль душманов. А на операцию по «нагинанию» Хисарака я вышел, как на «пионэрскую прогулку». Я знал, что согласно плану, сегодня вернусь в родной ослятник, спать улягусь на нары в расположении нашей роты. Я знал, что жратвы у меня полно, воды полно, что за время от сейчас до вечера всего этого мне не сожрать. Я знал, что в ущелье Хисарак течёт чистая и прозрачная речка Хисарак, знал, что воды в ней хватит на сегодня, на завтра, и ещё на каждый день до моего дембеля на весь батальон. Конечно же, по нам могли стрельнуть душманы. Но они по нам и так стреляли каждый день. Из миномёта, из ДШК, из снайперок. Недавно на походной кухне нашего батальона разрывом миномётной мины убило повара! Из-за этого события я подумал в полном охренении: - «Ёптить, повара убили! Где же справедливость»? Повар изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день вставал в 4 часа утра, херачил как Папа Карло, кормил весь батальон три раза в день горячим питанием. А в благодарность за всё это ему не дали дожить до дембеля. Представляете, что должно было твориться в Рухе и в Панджшере, если повар погиб на боевом посту?
По всем признакам, в Рухе шла полномасштабная война. Сообразно логике войны душманы не могли сделать нам ничего нового в ущелье Хисарак. Могли сделать только старое – воспользоваться преимуществом высоты и устроить огневой налёт. По этой причине ходить по дну ущелья страшно и неприятно, однако командование обещало, что сверху мы будем прикрыты Шестой ротой и стационарным постом. Если мы будем прикрыты с обоих скатов ущелья, то душманы не смогут нам сделать ничего обидного. А если попытаются, то получат крупнокалиберным снарядом из артдивизиона.
С этими мыслями я бодро шагал по дороге к реке Панджшер в ротной колонне. До реки мы дотопали без приключений. На подвесной мостик залезли, через реку переправились, тоже без приключений. В воду никто не шлёпнулся, в мину никто не впёрся, никто не тупил и не отставал. Рота двигалась, как единый, большой организм.
Когда вошли в Мариштан, состояние мозга из «чисто и свободно» перешло в состояние «начал посцыкивать» насчёт как бы не подорваться. Я сосредоточился, чтобы контролировать, куда ставлю ноги. Передвигался только по крупным камням, что было привычным действием, в общем и целом, но очень тяжелым физически. Перепрыгивать или даже перешагивать «широким хватом» с одного валуна на другой, под давлением на горб здоровенного вещмешка, было трудно.
Мариштан рота прошла без происшествий. Это хорошо. Однако в нашем мире абсолютно хорошего ничего не бывает. То, что Мариштан закончился и никто не подорвался, это было хорошо. А то, что он закончился и началось пренеприятное ущелье Хисарак, это было плохо. К моему состоянию «посцыкивать из-за мин» очень навязчиво добавилось ощущение, что меня сейчас въе@ут со склона. Поскольку я уже побывал несколько раз под пулями противника и сам пострелял в бойцов противника, то умел в свои 20 юношеских лет представить, как поведёт себя в горах вражеский пулемётчик. То, что я испытывал на дне ущелья, это не было трусостью или боязнью. Это было здравой привычкой не считать ворон на марше, а оценивать опасность, которая потенциально была заключена в том или ином уступе, в силу тактической выгоды позиции. Я шел по узкому ущелью вдоль реки, крутил башкой, рассматривал горы. Думал о том, что если бы я устраивал засаду, то первое, что сделал бы, это выбрал позицию для своего ручного пулемёта. С этой позиции должен открываться вид на «полянку» из россыпи небольших камней, за которыми солдаты противника не смогут найти достойных укрытий. Далее, у моей позиции должен быть надёжный путь для отхода за обратный скат хребта. Потому что после первых нескольких очередей атакованные мной солдаты попытаются обойти меня по горам в тех местах, которые я не просматриваю. Если это понимать, то надолго стрельбу затягивать не следует. После двух-трёх очередей надо незамеченным улизнуть со своей позиции и удирать как можно быстрее, чтобы успеть перевалить через хребет до того, как окажусь на линии прямого выстрела. Если это понятно, то нетрудно себе представить, как будет действовать вражеский пулемётчик или автоматчик. Собственно, они так всегда и действовали: в течение 10-12 секунд совершали огневой налёт, затем выходили из боя и растворялись в «тумане войны» и неизвестности.
После того, как пострелял в душманский дозор, я усвоил, что первые пули из очереди смогут поразить одного бойца. Для того, чтобы остальные пули попали в бойцов противника, а не в глину, стрелять надо в ту часть колонны, где просветы между телами меньше. То есть, надо стрелять туда, где бойцы сгруппировались в кучку. Грубо говоря, надо выбрать «толпу», подождать, пока она выйдет на полянку, затем дать по ней пару очередей и удрать за горизонт, то есть на обратный скат хребта.
Не зря Рогачёв требовал находиться от него в семи метрах, не ближе, не дальше. Если подойти к нему ближе, то образуется «толпа» с ним. Если сильно отстать, то получится «толпа» с Васей Спыну. Как правило, за собой собирали «толпу» слабаки, типа Володи Ульянова. Пословица «выживает сильнейший» в данной ситуации должна звучать «первым погибает слабейший». А что должен делать сильнейший? Он должен стараться «выпасть из толпы». То есть от нависающей впереди удобной позиции нормальный боец должен сместиться вправо или влево с линии огня по «володе ульянову». На узкой, «пробитой» сапёром тропе хрен ты куда сместишься, а на полянке с каменистой россыпью – вполне. Полковник Суман П.Р. на занятиях по тактике называл такое построение «двигаться непонятной колонной». Это опробованный, нормальный тактический приём.
Я шел по дну ущелья Хисарак, крутил башкой, прыгал с камня на камень, следил за тем, куда ставлю ноги, за моим положением на тропе, за нависающими скалами, за скалами, которые маячили впереди. Раньше, в гражданской инкарнации, я так никогда не поступал. Ходил по проспекту, пялился на ходовые части баб, ковырял пальцем в носу. В Хисараке я расхотел ковырять пальцем в носу, потому что мне не было ещё и шестидесяти.
На фотографии ущелье Хисарак, речка Хисарак. Бойцы идут вглубь ущелья.
Долго ли, коротко ли мы шагали по каменистым россыпям, сильно ли задолбались или не очень, однако в середину ущелья Хисарак забрались без происшествий.
В середине ущелья Рогачев подал команду. Мы разбрелись по склону хребта в том месте, где недавно мочили душманский «хвост». Разбрелись, выбрали себе позиции так, чтобы вокруг скалы и камни были покрупнее, чтобы проходы между скалами поукромней. Остановились на привал. Разведчики раcтасовались между бойцами нашей роты, один из них оказался рядом со мной. Мы завалились между огромных валунов, достали сигареты, закурили. Делать было нехрен, поэтому мы тупо лежали на тёплой земле и кайфовали, что дошли.
После того, как отдышался, я немного заскучал, решил потрындеть всякой фигни с разведчиком.
- Слыхал анекдот, как пацан пещеру прочёсывал?
- Давай, грузи. – Разведчик невозмутимо пыхкал сигареткой.
- Короче, пацан на прочёске подошел к пещере и заорал в неё: - «Эй, есть кто-нибудь или нет никого?»
Из пещеры ему в ответ эхо: - «Нет никого, нет никого, нет никого…» Тогда пацан сам себе задумчиво: - «А может гранату туда бросить?» Эхо ему в ответ: - «Нет никого, нет никого, нет никого…»
- Да ну нахрен. Не смешной анекдот. – На лице разведчика вообще ничего не шелохнулось насчёт хоть как-то выдавить из себя улыбку.
- Граната - это не шутки. Как-то мы на Кабульской трассе отмечали день рожденья. Из офицеров никого не было. Наши деды-наркоманы зарезали собаку по кличке Пятачок. Стол накрыли мощный. Пили, гуляли. Я до сих пор не знаю, кого петух клюнул, но все побежали стрелять. На крыше с одной стороны дома стоял мой ДШК, а с другой АГС Коли Зекунова. Коля побежал к ДШК а я побежал к АГС почему-то. Пьяные, наверное, были. Я присел к АГСу и начал долбить. Потом чего-то оглянулся, увидел Володю Жаркова из Сургута. Он падал медленно, как в кино. Я кинулся к нему. А ему осколок в живот попал. Перед домом стояло ореховое дерево, граната попала в ствол дерева, разорвалась. От неё осколок в Володю угодил. Мы выбежали на трассу, остановили БТР. Загрузили Володю. БТР повёз его в Баграмский госпиталь. Всю дорогу он рыгал, так как был сытым. Потом ему несколько операций делали в госпитале. Так тяжело на душе, а ты ничего не можешь сделать.
«Блин, на войне народ анекдоты понимает по-своему», - подумал я.
В это время Рогачёв поорал пацанам потусоваться среди скал, чтобы изобразили какое-никакое движение. Пацаны поднялись, пошарились там-сям, сходили друг к другу в гости. В конце концов Рогачев подал команду: - «Седьмая Рота, уходим!»
- Ну давай, братан, удачи! – Я поднялся с земли, стал затягивать себе на горб вещмешок. Руку разведчику я не протянул, чтобы сделать вид, что тут нет никого (...нет никого… нет никого…)
- И тебе удачи.
Мне было жутко от одной лишь мысли про глубину жопы, в которой оставался этот пацан на ночь глядя. Глубже жопы, чем ущелье Хисарак, трудно представить на глобусе нашей планеты. А что будет, если душманы зафиксировали наши телодвижения? Конечно же зафиксировали, не извольте сомневаться. Блин, где я оставляю боевого товарища? Какой дебил придумал эту операцию? Я уходил, а в голове моей звучали слова, которые только что высказал этот разведчик: - «Так тяжело на душе, а ты ничего не можешь сделать».
Наша рота двинулась на выход. Пацаны выползли из-за скал и камней, спустились на тропу к речке Хисарак. Рогачев скомандовал «За мной», пошел первым, повёл ротную колонну на выход из ущелья к Мариштану.
В этот раз Рогачев вёл нас не по воде, а по тропе, которой мы сюда пришли. Она была только что протралена сапёрами и ещё сотней мужиков. Мы шли резво и быстро, минут за сорок проскакали по всем зауголинкам ущелья Хисарак, подошли ко входу в Мариштан.
Рогачев с разгону вламываться в заминированный Мариштан не стал, остановился на огромном валуне, под которым плескалась прозрачная холодная вода реки Хисарак. Я подскакал по таким же валунам к Рогачеву, остановился на соседнем каменюке.
- В Мариштан входим. Наступай только на камни. Между камнями не вставай. – Рогачев в очередной раз инструктанул меня, как надо здесь гулять. Он стоял на валуне, смотрел назад, контролировал как рота двигалась по тропе. Постоял, поконтролировал, затем сказал то ли мне, то ли сам себе:
– Нет, ну его в жопу, этот Мариштан. Давай-ка слезем в воду. Береженого Бог бережет.
Рогачев шагнул с камня в речку, погрузился по щиколотку. Через прозрачную ледяную воду хорошо просматривалось каменистое дно. Без тени сомнения я шагнул за Рогачевым.
По воде мы прошли метров двадцать. И тут я понял, что присел на корточки практически жопой в речку. Через долю секунды до меня дошло, что я это сделал из-за громкого взрыва. Он был очень громкий, наполненный настолько насыщенным звуком, что показался плотным на ощупь. Может это от ударной волны, а может просто от страха и неожиданности.
Я резко оглянулся на звук, увидел быстро разрастающееся облако черного тротилового дыма и летящую над землёй человеческую стопу, обутую в советский парадный ботинок. Стопа кувыркалась в воздухе, описывая пологую дугу.
- Ё@ твою мать! – Воскликнул Рогачев, прижал левой рукой панаму к своей голове, опрометью побежал к тротиловому облаку. Я скинул ремень пулемёта с плеча, перехватил его двумя руками, побежал за Рогачевым. Подумал, что сейчас придётся стрелять. На бегу я следил за действиями командира, старался понять, где остановится и где мне занять позицию с пулемётом. Залечь пузом на берег не хотелось, - можно было угодить на ПМНку. И полетели бы клочки по закоулочкам. Падать в воду речки Хисарак тоже не хотелось. Вода была ледяная, в ней задубеть, как два пальца об асфальт. Решил побыть в воде стоя. Если не будут стрелять, то просто пригнусь на полусогнутых. А если выстрелят, тогда уж залягу в речку.
Рогачев остановился возле двух валунов, на которых мы с ним только что стояли. Прямо между этими валунами лежало тело бойца, всё заляпанное горелым мясом, кровью и грязью. Боец наступил на песок ровно между камней. А там была ПМНка. Это же Мариштан, ё-маё!
Боец был в сознании. Он стонал и протягивал к подбегавшим к нему солдатам избитые осколками руки.
Я остановился в семи метрах от Рогачева. В воде. Повернулся к нашим спиной. Как мог, пригнулся под тяжестью вещмешка, чтобы не отсвечивать ростовым силуэтом. Принялся просматривать возвышавшийся над нами склон. Если душманы организовали тут засаду, если они засели тут, то я должен стрелять в них из пулемёта, пока раненому оказывают помощь.
Рогачев быстро организовал круговое наблюдение. Бойцов расположил на больших валунах, с перекошенным от злобы лицом выкрикнул инструкцию по технике безопасности: - «Бл@ть, жопа! Сколько раз повторять – между камнями мины»!
Я крутил башкой, как полярный филин. Постоянно просматривал склон, периодически оглядывался на то, что происходит сзади.
Рогачев вызвал санинструктора. Прибежал сержант Баратов, присел на корточки над раненым, приподнял с обожженного взрывом песка изувеченную голень. В руках Баратова оказался кусок полуизжаренного мяса из которого торчали обломки костей, перемазанные кровью и гарью.
Баратов перетянул это кровавое месиво жгутом, подставил снизу развёрнутый ИПП. Из голени вывалилось длинное красное от кровищи сухожилие с красной шайбой пяточной кости на конце. Баратов поймал пяточную кость развёрнутым перевязочным пакетом, прижал к остаткам разбитых мышц. Начал обматывать всё это месиво бинтом. Если бы я увидел такое на гражданке, то я непременно вытошнил бы всё, что мог. И ещё половину того, что не мог. Вид и вонища от сожженного взрывом мяса, от крови выворачивали наизнанку. Я отвернулся к нависавшему над нами склону.
Перевязывать бойца Баратову помогал замполит. Он прибежал по минному полю на звук разрыва, опустился коленями на огромный валун. Затем, не сморгнув глазом, взял в руки страшное, развороченное и обожженное мясо, бинтовал его, помогал накладывать жгут, сделал укол промедола. Он вымазался, перепачкался, но мужественно, а самое главное – грамотно и сноровисто, оказывал медицинскую помощь. Его никто туда не звал, потому что перевязывать раненых – это не прерогатива замполитов. Любое перемещение, любое неловкое движение на минном поле могло привести к подрыву и замполита, и Баратова, и того, кому оказывали помощь. Однако наш замполит рискнул своей жизнью ради того, чтобы как можно быстрее оказать помощь раненому бойцу, а с квалификацией в этом вопросе у замполита был полный порядок.
На фотографии Баратов и Замполит бинтуют раненого.
- Cколько раз вам говорить, чтобы не наступали между камней? Когда вы уже усвоите? – Рогачев в бешенстве переводил взгляд с бойца на бойца, с рожи на рожу.
- Это Хайдаров, молодой солдат из пополнения, только с вертушки. – Саня Манчинский присел на корточки над Хайдаровым.
- Пи@дрыксь! И улетел моя нога!
- Сука, на вы-хо-де! Сраный километр остался, и потери! – Рогачев был злющий, как сто чертей. – Уложили раненого на плащ-палатку и бегом в полк!
Понятно, что в полк мы неслись, как угорелые. Тяжело раненый Фарход Хайдаров лежал в плащ-палатке, его надо было доставить на вертолётку как можно быстрей. Ранение было очень серьёзное, он был контужен, потерял много крови. Мы бежали к вертолётной площадке, не жалея ни себя, ни сил.
В конце концов Хайдарова мы передали на БТР, который метнулся к нам навстречу прямо ко входу с подвесного моста, стоял ждал нас над обрывом с заведёнными, прогретыми движками. Как только на него загрузили раненого, БТР моментально стартанул в сторону вертолётки, а мы с нехорошим настроением поплелись в расположение роты. С таким возвращением, да видал бы я в гробу эти «пионэрские» прогулки! Сука, обидно было, аж до слёз!
Вот так прошла первая фаза операции по чудесному «нагибанию» Хисарака. Началась, как по нотам, закончилась кровью и пОтом.