Не договорили. 11
Такой же подъезд пятиэтажки, третий этаж, дверь, практически одинаковая с папиной. Заперто, стучал, звонил, слышны были только шаги и глазок мелькал.
- зайчик, а мамуля точно дома у тебя?
- не знаю. Была дома, а где ей ещё быть?
- ну, может быть на работу ушла, или в магазин, например? – Сеня с каждым ответом всё сильней утверждался в первой мысли – мама, сука, не лучше. Он так надеялся, что вдруг нет, что вдруг ситуация какая-то особенная или родительница больна, например, сносная. Но шаги эти шоркающие, дверь иссохшая и бедно одутый старой курткой ребёнок, отправленный к такому папе в шесть утра говорили обратное.
- а мама-люба – у неё это в одно слово как-то получалось, скороговоркой, как с горки– не работает. – и отпустила лицо в пол, как бы уже или привыкнув к реакции окружающих на это «мама не работает», или уже понимая, что не очень это нормально, стыдно. Сеня с минуту примерно думал, что делать дальше и куда ребёнка вести, погонам сдавать не хотелось, это маленькое нечто с такими огромными глазами и теми секундами немой связи, схожестью с пульками, конфетой. Не хотел спихивать в чужие руки, незнакомые, одну оставлять, но с собой брать – а куда? Он не умел детей и не знал вообще, как с ними.
- тогда мы с тобой в садик пойдем, вот что. Во сколько он открывается? В семь? Вот мы чуточку опоздаем, ничего, страшного не случится, правда? – намеренно максимально громко, на всю лестничную площадку, чтобы из-за двери мама эта слышала, если в себя придёт, чтобы забрала, чтобы знала где, откуда.
Они шли по натоптанному узенькой тропинкой снегу. Впереди она мелко перебирала, он сзади аккуратно, не наступить бы, как тогда с мелким Андрюшкой. Вспомнил, что совсем недалеко произошло, всплыло. Что-то спрашивал ещё, сколько годиков, как звать, бабушка есть ли, дедушка, тёти, дяди, давно ли в садик ходит и всё вот это, в попытке хоть какой-то луч найти, отвлечь и отвлечься.
Добрались, нашли группу. Раздевалась взросло, зная, как и куда, радостно, по ребятам соскучилась, спешила, скорее.
Две воспитательницы, вышедшие встречать, разговаривали сильно свысока, заранее сделав вывод о Сениной, видимо, близкой дружбе с родителями девчушки. Он и правда на эту роль подходил, в старой и жалкой одежде выглядел вполне, с мятой мордой и синяками под глазами, запахом. Кто вы, что вы, откуда ребёнок – спрашивали без энтузиазма или намёка на удивление ситуацией.
Дождался, пока разденется, попрощался с глазками, сел на скамейку детскую посередине и стал случайность эту объяснять. Вот, стояла, к папе отпущенная мамой, а папа скончался, она знает уже как-то, что пробовал её обратно, маме, но та не отвечала, хоть и явно была за дверью, мигала глазком.
- а вы-то кто ей будете?
- да никто, с милицией я работаю, вот они приехали на вызов, а она тут рядом, у подъезда, не придумал ничего лучше садика. Вы извините, что на вас сбросил всё это, но больше куда – не знаю даже. Не в приёмник же её с такими же папами отдавать?
После рассказа в воздухе повисло горе, читалась свинцовая жалость, а не статусно-весовая разница тружениц и небритого маргинала.
- как теперь дальше и что – я не знаю и не умею, вы извините ещё раз, мне её некуда, да и как с ними, чего делать меня не учил никто, а тут хоть поесть нормально, да ведь?
- да, мы дальше сами разберёмся, но нам бы хоть справку от вас какую-нибудь, что вы привели, данные может ваши хотя бы?
- да, данные я вам дам, а справок, к сожалению, извините, у меня никаких нет, сотрудник я нештатный и вряд ли кто-то из милиции вам хоть что-то даст, отдельный наряд надо вызывать и отдельно оформлять уже, она ведь просто гуляла, получается, это я её на общественных началах, выходит. – пытался отнекаться Сеня, доставая визитку, отдал, встал и пошёл к выходу, поскорее – Вы звоните, если что, до свидания, спасибо.
Вышел на улицу, сразу закурил и пошёл к той маме-любе за дверью.
- шоркает она, сука. – матерился под нос Сеня.
- слушай, мусора рядом, давай их дёрнем сразу, если вмазанная и нахуй всё это из головы. Куда ты лезешь?! – отрезвлял, пытая вернуть в нормальный мир внутренний друг.
- не учи учёного! – Сеня уже дал ребёнку имя и имя это было – Пулька. Он знал, что нужно делать, у него такое было с теми двумя, он помнил эти раскалённые, разорванные сердца в ладонях. Не мог пройти мимо или оставить всё чужим людям, это была уже его Пулька.
Дверь никто, конечно, не открыл. Думал с ноги зайти, но тут замок скорее мог выдержать и с первого удара, внезапно он бы внутрь не попал. Позвонил в дверь всем соседям по лестничной клетке, но безуспешно. Решил отложить – к вечеру примерно приход уже кончится, проспится, надеялся Сеня.
Спустился, отзвонился Генке, что там, как, майору, всё ли тот нашёл, понял, согласен ли с вердиктом так далее. Генка подъехал почти сразу, объяснил ему картинку с ребёнком, Афродите Петровне набрал, спасибо за носки, тёплые, завезти, не надо, носите на здоровье, постучаться не должны, но дверку милиции не открывайте. В общем, решил всё механическое телефоном, личного присутствия было больше нигде не нужно.
- поехали домой, Ген, спать хочу, кошмар, и ты мне часам к четырём примерно нужен будешь, позвоню деду, пристраивать куда-то надо.
- к Пулькам хочешь? А не против дед-то будет?
- ребёнка в дом не пустит?
- тоже верно. А официально если, как?
- ну, мать дома, не работает, дверь не открывает, мама-Люба, давай, блять.
- Афродита, Любовь, да тебе сегодня везёт на имена – сам себя подбадривал Гена после увиденного, стыдно и тяжело выблеванного, Сеня не стал спрашивать, где именно остановилась экскурсия, не стал напоминать. Трубка, гудок.
- дед, привет. Ты в городе?
- будоу через часа четыре, Пулёок из школы забирать, Дюша тут останется.
- ты нужен мне часам к четырём, подъедешь? Или мы с Генкой к тебе, будешь?
- да буду, Пулёок толькоу не будет, не увидитесь, на тренировке оубе.
- плохо. Тогда давай на адресе пересечёмся, дело страшное, надеюсь, поможешь.
- хорошим-то люудям, чего не помочь.
- давай, до вечера.
- и ты давай, к четырём – оставил Гене, доехали, поручкались, вышел.
Закурил. Молча переваривал мрачную плотность ночи и вдруг кое-что вспомнил, как заплетался в ногах новой пульки, как в Андрюшкиных. Достал телефон, набрал сообщение «хуя у тебя соседи» и отправил Ей, номер был в записной книжке, верный ли, столько времени прошло, отчёт, доставлено, верный значит. Домофон, лифт, квартира, душ, кровать, будильник, выключился.
32. Земляника из компота.
Проснулся с первого звука, но голова от тяжести прожитого с подушки подниматься никак не хотела, перевернулся на бок, взял телефон в руки, пульт, уменьшил громкость будильника. Сеня всегда его ставил на телевизоре, на максимум, чтобы гарантированно не проспать. РБК показывал что-то окончательно одинаковое и пустое, фоном. Душа снова стала зарываться в одеяло, требовала тепла в кроватном приюте, но на телефоне мигало, ждало сообщение. Её ответ. Любопытство было сильней, разбудило.
- какие люди! О каких соседях речь?
Сеня прислушался. Тихо и пусто, ничего сильного не шевелилось от сообщения, видимо уже остыло, сам спросил себя, зачем тогда дальше? Но ответа не дал. Поднялся с кровати, чайник, раковина, молоко, кофе, палец, балкон.
Курил и слушал внутри, будет или нет, Карлос ещё спал, говорить было не с кем. Набрал Гену, сверил время, потихоньку начал одеваться. Вроде спал, а опять темно. Снова почти зимний график – лёг ночью, проснулся ночью, лёг ночью, проснулся ночью. Сердце пульсом шумело в висках от навсегда сбитого режима, от недосыпов и перенервов, от глаз этих огромных, детских, косичек. Кофе с молоком крутил живот, бурчало и сердилось без еды.
Уже через минут десять, стоял на улице и ждал Генку. План был следующим – попробовать достучаться до мамашки, посмотреть что она такое и как с ней дальше быть, а там уже. Очень надеялся, если всё плохо, героически взять девчушку и отдать в руки деду, он справится, они смогут, Пульки подружатся, и вырастет этот ребёнок не в аду и грязи обоссанных углов, а счастливой, в тёплой скромности среди дружелюбных собак и добрых лиц, улыбок сквозь морщины, в ярком море чистого песка.
Доехали до адреса, времени ровно четыре часа, подкатил и дед, пересел к ним в машину. Сеня объяснил ситуацию, описал, как видит дальше всё, с молодецкой удалью и надеждой.
- Сенёу, ты придумал красиво конечно всё, но мы как у мамы-тоу дитё возьмём? Малышка сама же запросится домой. Да и не законноу это всёу.
- дед, давай по законности уже потом подумаем, сейчас её из садика забрать надо, одеть, помыть, накормить и спать уложить, а потом будем дальше думать? Идёт?
- нет, не идёт, я так не согласный. Ты мне чужого ребёнка отдать хочешь, куда он мне? Я приют чтоу ли? А если менты спросят – чего я им отвечоу? Мне Сенечка принес в подоле? Чай не в пещерное время живём, есть службы всякие, а там люди и подготовленные к этому, и с дитями работать умеющие, и повидавшие ойёй сколько. Не надоу лезть в такое и меня не подговаривай.
Светлые мечты лопнули пузырём, но от геройства уже отказаться было нельзя, Генка расстроенно смотрел в руль и бесцельно щёлкал пробкой бутылки с водой. Видимо тоже заражённый Сениной уверенностью, хоронил картинки с детством маленького чуда.
- ладно дед, я тебя понял. Спасибо.
- а ты мне тут не строй курсистку обижаннаю, я тебе деуло говорю, а не на зло или забоялся, я считаю – нельзя так, есть службы, есть специальные люди, не лазай, куда не знаешь.
- я понял, услышал, ага, спасибо.
- ох, ты какой упёртый, ты погляди, герой, на чужом-то! Возьми, блять, ребёнка! А ну выбрось эту подлость ерепейную, чтоб больше не было. Пошли на мамкоу смотреть, может и ругаемса зря.
Гена заглушил мотор, дед вышел что-то продолжая ворчать в седые усы.
- придумаем, если что я с мамой поговорю, у неё в детском доме директор подруга, договоримся, чтобы всё хорошо было, не волнуйся, Сень.
- спасибо, родной. Конечно придумаем. Сам возьму на крайняк.
- ты бы притормозил, дед тоже дело говорит – успел в машине сказать Генка.
Вылезли, домофон, лестничная площадка, позвонили. За дверью тонко пела тишина.
- Ген, глянь окна?
- ага, сейчас сгоняю, наберу.
Стояли с дедом, Сеня демонстративно отводил взгляд, не хотел пересекаться, думал, старый его сразу поддержит, без вопросов и подбодрит, а не вот так, тем более откажет, отругает ещё, как обухом.
- морду воротит ещё свою, ты погляди поганец. Мне, Сень, пулек не на что скоро держать будет, у меня одна пенся, если поумнишь, а ты ещё мне рот оудин сверху хочешь прицепить. Ещё и в обиду взял, что не согласный я, не стыдно?
- дед, скажи, сколько денег надо и вперёд, если только в этом вопрос.
- глупы ты, ты сколько думаешь мелкие в неделю про мамку с папкой спрашивают? Ты думаешь, как им со старыми жить?
Зазвенел телефон, ничего не ответил деду, вытащил из кармана.
- а горят окна-то, квартира какая? На двор же выходят? И хата – двушка? И балкон горит и кухня.
- точно эти окна?
- да точно, тут остальные вокруг на два этажа темно.
- поднимайся тогда.
Сеня сбросил, попробовал открыть дверь сам, подёргал ручку, пошатал. Откашлялся и специально максимально громко и чётко сказал.
- женщина, мы знаем, что вы за дверью, мы пришли к вам по поводу вашего ребёнка, вашей дочери, нам нужно знать, что она вернётся к вам домой и будет в нормальных условиях и переживаем, что с вами что-то случилось. Ждём не больше минуты ещё и выбиваем дверь.
Глаза деда от удивления превратились в половинки арбуза. Поднялся пешком Генка.
- ну чего, не открывает?
- нет, ждём ещё минуту – всё так же громко сам, подмахивая собеседнику, чтобы поддержал тактику – и выбиваем двери.
- ох. Ну ладно, замок вроде хлюпенкий, втроём точно вынесем.
За дверью срочно зашуршало и моргнул глазок, залязгал поворотами механизм.
- слава Богу! – откомментировал дед, скоро перекрестившись.
Как Сеня и думал, никакой «особой ситуации» здесь не было, мама-люба была такой же. Он внаглую прошёл внутрь, хозяйка даже не успела осмыслить, заиметь мнения на возрастной состав команды и такое интимное знакомство.
Быстро прошлись по всей квартире, не снимая обуви, проверили одна ли, разведали. Квартира, конечно же, была убита, но ещё не наркотиком, а только временем. Здесь ещё не было гнили и плесени, но беспорядок и старость стен, мебели, окон, утвари мгновенно угнетали.
Сеня взял руку хозяйки, вывернул наружу синей паутиной и окончательно убедился – точки от инъекций, вспухшие, вывернутые тромбозом вены.
Швырнул её на кухню, не сильно, без злости, не сопротивлялась, посадил на табурет. Облепили вчетвером стол.
- чего колешь, где берёшь, какая доза, сколько сидишь?
- мальчики, а вы чего вообще?
- Сенёу, она оприходовалась, бесполезно ещё – сказал дед.
- да вижу, чего ещё-то с ней делать?
- прокапывать, ждать.
- ты чем капать её будешь? Водой, из-под крана? У меня нет ничего.
- у меня всегда есть, укладывайте поука, сейчас принесу всёу – встал, похлопал по плечу тихо и мирно, мягким голосом – давай, не бузи толькоу, тут нельзя сейчас.
Через два часа была более менее в здравом уме, отошла с дедом в комнате, Сеня с Геной сидели на кухне, играли в найденные на холодильнике карты, без двух семёрок и одного валета.
- чтоу, гоутова, всё гнусноуе потом скажу, а сейчас дитё пойдем забирать. И надо оустаться тут кому-тоу на ночь, Сенкоу, давай ты, малявка тебя хотя бы видела. Завтра встанешь, оденешь, покормишь, в садик отведёшь, а дальше боудем думать. Так? Сдюжишь?
- здорово живёшь, я же не умею ничего.
- ничегоу, я с тобой посижу до сна, подмогу.
Прокапанная стыдно смотрела из комнаты через весь коридор, понимая, что случилось, исповедовавшись только что деду, трезво, боясь, что будет дальше. Встала одеваться, собираться. Генка, решили, пусть домой, но сначала в магазин. В холодильнике была какая-то гадость и пустота с высохшим лимоном на стенке.
- ребята, вы меня простите, грешную. Я знаю всё, но не получается никак у меня. Хотя бы к мужу отправляла, как теперь не знаю. Вы извините. И отдать её не могу. И одевать нечем. И работы нету, теперь и мужа. А у неё сапоги даже. И мыло своё – что-то бормотала из комнаты, будто надеясь, что все слышат её эти раскаяния и взяли сразу простили за такое преступление. Сеня решением был недоволен, но деда глаза как бросили вызов, мол, ребёнка чужого спихиваешь – вот с ним сам посиди сначала, попробуй как это, примерь шкурку.
Вышли из дома, Гена за едой, остальные в садик. Доехали молча. В прихожую раздевалку девчушка летела с бешеной радостью, с воплем «маааамаааа». Сеня не сдержался, вышел на улицу, глаза снова намокли, подождал, пока оденутся и выйдут. Столько нежности и радости, столько счастья и отчаянного, детского, прощающего, жаждущего любви и всё какой-то…
- За что такое счастье таким ублюдкам? А нам хуй! – с досадой сам себе.
- два хуя, не один, а два. В обе руки. Ладно, не ссы, и на нашей праздник будет, может пиво бесплатным завтра Залутин сделает, прикинь фартанёт как? – поддержал Карлос.
- два хуя, хорошо, что не три, рук не хватит.
Собрались, оделись, вышли, машина, Сенька с дедом спереди, ребёнок с матерью назад.
- как у тебя день сегодня прошоул, чудо? – пока ехали дед спрашивал, уже подружившийся в раздевалке с Пулькой.
- очень хорошо прошёл, я сегодня играла весь день с ребятами и поела.
- ух-ты, а во что играли? – продолжал дед.
- мы играли в прятки. А потом в куклы. А потом в буквы с воспитательницей. А потом спать ложились долго и тоже играли. А потом полдничали, нам пряники и компот давали.
- а вкусный компот-тоу?
- да, только в нём было мало ягодок.
- ой, я тебе завтра принесу компоту с боульшущими ягодками, много-много в компоте принесу, будешь пить с земляничкой? Любишь такой? У меня бабулька такой гоутовит – закачаешься!
- не знаю, мама-люба, а я такой пила? С земляничкой? Это какая ягода?
- а вот тебе Есений – ткнул бровью штурману – сейчас расскажет, что это за ягода такая и в телефончике найдет своём, картинку покажет, а завтра настоящие принесём.
- да, маленькая, земляничка – это такая ягодка, она очень скрытная, прячется за листочками, выращивают её на грядках. А самая-самая сладкая прячется в лесу, такую очень сложно найти. Вот как выглядит, правда красивая? – нашёл фотографию и показал на экране – смотри, какая красная и спелая, ммм, вкуснятина. Самая-самая ягода, всем ягодам ягода!
- завтра правда можно будет её попробовать?
- конечноу можно. Можно-можно, совсем правда-правда – улыбаясь в зеркало заднего вида, обещал старый.
Доехали, подъезд, Генка, пакеты, квартира. Разложились, дед макарон сварил с тушёнкой на скорую руку, тарелки помыл, Сеня вытирал, Генка мешал в кастрюле ужин. Мама-люба мыла за стенкой Пульку. Пока не было обеих, рассуждали, думали, как быть дальше, набрасывали варианты, чего делать с каждой из них в отдельности и вместе. Решили, утро вечера мудренее, дед как всегда своими народными присказками ставил точку в разговоре, подытоживал.
Поужинали, Генка с дедом ушли, Сеня остался. Уложили сначала ребёнка, перед сном читал ей сказку по памяти, стоя перед кроватью как у алтаря на коленках, обещал утром в садик отвести, а она только про компот помнила, спрашивала, не обманут ли, можно ли ей эту ягодку. Земляничку.
- слушай, надо будет завтра в магаз сгонять за настоящей, чего это в компоте – предложил Карлос.
- а есть такое свежее? Да и невкусная будет, наверное, если перемёрзлая, лесную бы найти где.
- ну, да, блять, под сугробами в ебенях Рыбинска ждёт тебя сидит.
- почему Рыбинска?
- полигон ближайший, мутировала, зимой снежинкам пизды даёт и выковыривается наружу.
Сам с собой общался и не сильно понимал – спит ребёнок, можно уже уходить-то или нет? Помнил, как сам в детстве, если ещё не уснул, а папа вставал раньше времени с кровати, поворачивался к нему с вопросом в глазах, как вот у неё, с ресницами этими мохнатыми. Очень боялся раньше встать, будто предать охраняемую робкую дрёму.
Через сколько-то времени сама повернулась, явно уже плавая во снах, с закрытыми глазами, распахнув одной рукой одеяло. Шаворка маленькая. Наблюдать за ней, разглядывать было интересно и как-то мечтающе-героийско.
Вот он если бы не подошёл тогда с конфетами этими, если бы на звонок Афродиты не ответил, если бы не он, если бы не так, если бы по-другому сделал – всё бы изменилось и не было бы ни земляники никакой, ни компота, ни сна вот этого защищённого, уютного. Самолюбие и автофилия, перерастая в гордыню и высокомерие за такого себя молодца, варились вперемешку с детским, жаждущим стен и опоры, предсонной сказки, с доверчивой и наивно слепой верой в завтрашний компот.
Сеня поднялся, затекли ноги. Увидел морду мамашки, сразу огрубев, спросил, где ему ложиться, застелила ли, где курить. Полотенце, без щётки просто сполоснул рот водой, умылся, руки мылом до хруста, съел палку курятины, лёг в чистую, на удивление, кровать. От неё не пахло альпийскими лугами или королевским балом, но было чисто. Пусто, но чисто.
Взял в руки телефон, забить будильник и попробовать перед сном почитать, вспомнил сообщение Её, выпавшее из головы на весь вечер.
- соседи напротив, если правильно помню твою квартиру, – написал, свернул приложение и открыл читалку, чуть сбавил яркость, боясь разбудить. Легли все в одной комнате, входную дверь в квартиру, на всякий случай, Сеня запер на цепочку с замком. Браслетами маме-любе не только угрожали, пока были без ребёнка, но и нацепили на лодыжку, отрезвление происходило у всех всегда по-разному, решили перестраховаться. Открыл сборник Чехова, не нравился, но гештальты требовали закрытия.
- слушай, воистину Антонов не бывает нормальных, либо ебанутые, либо наркоманы, либо умирают в руках с бокалом шампанского.
- не самая херовая смерть, прошу заметить, лучше явно, чем у другого тёзки – рассуждал про себя и всё глубже тонул на руках Морфея в «Палате №6». Почти провалившись, вернулся в реальность от бряцка телефона смской, от Неё.
Писала, что и не живёт в той квартире больше, и вообще в Москве, и долго он отвечает. Поболтали, расспросил зачем, почему, куда переехала и наскоро попрощались, пожелал спокойной ночи, почти забыв вернуть телефон в звуковой режим после активной переписки, опять разбудился ярким Её пожеланием спокойной ночи. Отметил про себя удачность этого вспоминания о звуке, как заботу Её невольную через сотни километров, случайную. Уснул с этой чуть мягкой мыслью. С её остатком и встретил утро.
Будильником разбудил малявку, видел, как она резко, бодро проснулась, вскочила и побежала к маме под одеяло, залезла, целовала, обнимала, зарядила своей бурнотой, искрясь пеной, заразила и Сеню, как раздула тлеющие угли вчерашней мысли про Неё, смски случайные и, конечно, укрепила геройство. Спрыгнула с кровати и словно дирижёр, махая руками, подбежала к нему, к кровати, встала памятником, всматривалась, спит или нет, разглядывала одной бровью-домиком, Сенька схватил её резко и защекотал, рассмеялась и обратно под крыло. С кошачьей преданностью, требовательно тыкаясь в мамино внимание, закричала
- с добрым уртом, Есений!
- не уртом, а утром, чудо, ты чего слова не выговариваешь? Не проснулась ещё что ли?
- неееет! Проснулась! И Вы вставайте!
- хорошо-хорошо, встаю, поднимай меня. Кто первый встал, тот другого поднимает, иначе дружбы не будет, – и с улыбкой сонной поднял вверх руки, Пулька схватила, всем телом назад, вытаскивает, подыграл.
- давай, беги зубки чистить и умываться, сейчас мама к тебе придёт, поможет, а я завтрак делать пойду, хорошо? И тапочки надень, не бегай ножульками по полу, холодный, заболеешь.
- хорошоооо! – лягаясь, шумно топая и широко раскидывая всё равно голые ступни, побежала в ванную. Без тапок. Зараза.
- иди завтрак делай, я умою. – холодно бросил сидящей матери в кровати, отстегнул, её не ломало, было можно. Оделся сам, взял тапульки крохотные, включая свет за собою в комнате, коридоре, ванной, положил их перед ребёнком.
- надевай, – открыл кран, подставил ей стульчик детский, чтобы дотянулась до раковины, выдал щётку зубную с динозавриком, пасту, пока чистила зубы, расчёсывал лохматую, витую тонким волосом голову, каждым взмахом та кивала и посмеивалась. Всё сделали, резинкой Сеня, как ни пытался, связать волосы – не вышло, получилась какая-то корзинка с густотой на затылке, лучшее – враг хорошему, так оставил. Кухня, тарелки, каша, завтрак чемпиона для Сени – кофе и сигарета на балконе с нотками февральского мороза ещё ночного, нечищенного. Отвели в садик, там сильно удивились второму подряд посещению и адекватному состоянию родителя. Вернулись, дождались всю команду, Дюшу, деда, Генку, ещё ребят. Маму-любу в сопровождении отправили в магазин за моющими, губками, порошками, тряпками – за всем вот этим хозяйским для уборки. Сами сели на кухне, растопырили окна, дверь на балкон, курили, один чёрт всё вымывать, да и запах был затхлым по квартире, пыльным, табаком не испортишь.
- консилиум, блять, учёные мужи, Сократы, головы скручинили!
- Есений Олегович у нас шутить изволил, выспался, видимо, наконец-то, человеком стал!
- я тебе, блять, больше скажу, на чистом выспался, ёбана! – через дружеский смех, продыхая дым, ответил Сеня.
Вчерашняя, как стихотворённая, сказочная и глупая мягкота от СМСок, утром услышанный ребёнком будильник родили полёт веры такой силы, деятельный, задорный, счастливый и жизнерадостный, что шутить хотелось обо всём, всё было по колено и можно. Обсудили дальнейший план действий, решили по одному дежурить в квартире. Мать под вечер чекнуть, чтобы не при мелкой грязное было, деда оставить на ночь и Генку, ребёнок попривыкнет к ним, утром вместо садика с Пульками и Сеней в зоопарк и в кино, передружится со всеми, освоится, компот опять же. Мать пока приковать, переломается если до вечера – прекрасно, а нет – Пульку с Дедом и Сеней дома, Любу на съёмник. А дальше – классика, трудотерапия, ремонт дома. Парни украшения её и всё лишнее из квартиры с молотка, один хер им дорога цыганам каким-нибудь, а так хоть в дело пойдут. И там уж – главное, начало положено, дед согласен участвовать, мать выздоровеет и на ноги поставится. Ещё и квартира вторая, из-под трупа, хоть и грязная вся, гнилая, но жильё, по наследству Пульке должна достаться, тоже проконтролировать, чтобы всё правильно было и можно сдавать, какие-никакие, а деньги. Странно, что с таким ритмом жизни и её наполнением наркоманы не успели продать ни одну и жили по отдельности. Странно, что извиняться Люба сразу стала, хоть и бубня из комнаты. Странно, что Пулька в садик редко ходила и с кем-то из этих упырей дни проводила. Чаще всего такая публика детей сдаёт под контроль чужой и как-никак питание трёхразовое. Обнадёживал сей факт Сеню, почти чудесный от невозможности. Очень хотелось ему верить, что от любви всё это родительской и шансы, на очищение, на отказ от иглы у матери есть, что любовь эта детская заставит, даст сил, а с их помощью, победит.
Господи, каким он себя чувствовал «хорошим», каким правильным и молодцом, ах, как же он всё это скрутил и поставил всех на уши, целую жизнь и мамашки этой спасёт, и Пульки третьей, и дед согласен, и каждый день всё новой гранью сверкало слово, которое не переставал повторять Карлос наперебой с Сеней
- ахуеть! – и столько в нём, всего одном слове было…Самооценка прыгнула, он будто сделал монументальное, воздвиг гиганта из мрамора в золоте или постиг Достоевского, Дали, Моцарта – всё их разгадал и понял, на пьедестал и застыл в гранитной вечности. Герой нового мира, герой новой жизни Пульки, новой жизни мамы-любы, герой команды, герой в глазах деда. Он в этот момент смог бы всё, и мир перевернуть без рычага, и в космос, и мёртвых возрождать, и пули на лету. Распахнутое дружелюбие магнитом стягивало улыбки соратников, впитывалось и умножалось, отклик чужих глаз разжигал ещё громче. Места в квартире ему не хватало, хотелось неба, крыльев, океана перед взором, голос громче Кракатау и «кузькиной матери», сгореть для всех, но только чтобы фениксом, вернуться и снова, ещё раз, он смог бы.
33. Как Москва?
Весь такой и бодрый, и уверенный написал Ей ещё, старый стыд как увял и скорчился, высох, выжегся его солнцестоянием.
- с добрым утром, как дела? Как Москва? Настроение? Погода, кстати, как там?
- еле успела на работу, тоже хочу, чтобы утро во столько начиналось, времени уже одиннадцать, конечно такое добрым будет.
- не-не, я рано встал, сегодня так вообще, наоборот, раньше обычного и даже по будильнику, смска видимо долго шла. Ко скольки на работу ходишь теперь?
- к девяти, но я ложусь поздно, тут и компания хорошая, и работаем долго, вчера до одиннадцати, а к семи обратно. Ненормированный рабочий день, мать его.
- ох, сильно. На кой же чёрт такая работа нужна, сутками получается вкалывать. Или платят безумно много?
- слушай, нахер ты спросил, Она сейчас скажет тысяч сто, и ты опять в мальчишку обосранного превратишься, ну нахуя? – не вовремя отругал Карлос по затылку.
- Она и не скажет, во-первых, и я сотку тоже так-то имею, ослик необразованный. Считать научись.
- да где хоть, нашёл кому пиздеть, придурок. – Сеня завис, пытаясь оправдаться сам перед собой, сложить все доходы и до сотни не дотягивал буквально тысяч десять, жаль, но не сильно, деньги ведь не главное, он вот, жизни спасает, людей. Чего там деньги какие-то. Переписывались они ещё примерно, до обеда, целый час нетерпеливо вытаскивал телефон из кармана, поглядывая, «ну где же». Оказалось, обед у Неё и правда был полноценным обедом, с очередями в столовых, тарелками и трёхэтажным питанием. Пожелал приятного уже не аппетита, а усвоения, на шутку не мог не отреагировать Карлос
- блять, чего потом пожелаешь, после? Следующий этап? Дефекации? Кретин! – ругался внутренний голос, уже бешено звоня в набат, Сеня поплыл от Её сообщений, улыбался ушибленный стадом событий.
Ему уже было наплевать буквально на всё. Беспечность и догма выздоровления семьи была столь сильной и безграничной, что родилась и надежда увидеться, поддержать невыспанную Московскую отходницу, родилась и росла, остро прокалывая остатки самообладания, реальности и забытого опыта. Причин сдерживать эту надежду, давить – махнул рукой, пусть будет.
Пришёл домой, кофе, палец, балкон, игрушки вперемешку с перепиской, вытащил гулять Валерку с Димкой, остаток дня был весь счастливо прописан сообщениями через смайлики, улыбки, смех и вопросы. Вечер с друзьями был так же хорошо и по-доброму, нашучен и обкашлян сигаретным дымом. Перед сном созвонился с дедом, парнями, узнать как дела там, проверить – порадовали. Стал укладываться спать, уже и сморило, и зоопарк завтра, тепло попрощался с Ней, ответила, отложил телефон, будильник, на бок, глаза. Последней мыслью было только одно, звенящее, детское и весёлое, хотелось улыбаться просто так – жить – здорово и вечно
– ЗАЕБИСЬ – повторял Сеня с каждым разом всё громче.
34. Слова.
И следующий день, заранее смазанный этим «заебись», пролетел так же в переписке со скобками и счастливых детях. Пульки сразу подружились с новенькой. То ли чувствовали, что из одной траги-команды, преданные своими родителями, то ли дед постарался, настроил маленьких, завёл, то ли третья сама по себе очень была и контактной, и доброй, лёгкая застенчивость её очень быстро прошла, испарилась. Трогательная, ясноглазая, кудрявая куколка.
Единственным казусом новой Пульки было уже впитанное умение, усвоенное либо от папы, так позорно ушедшего, либо от мамы, активно побеждающей свой грех, либо от контингента вокруг родителей. Назвать компанию богемой, естественно, не поворачивался язык, поэтому такие диковинки смотрелись со стороны чертовски возмутительно, но вполне логично.
Бывало, вворачивала крепкого.
Сама совершенно не понимала, что слова произносит нехорошие, что такое бесстыдное и вульгарное дети не говорят. Тем более вслух. Тем более девочки. Никто ей не объяснял, что вообще все девочки всё должны делать в себя, а не наружу и поведение, её совсем не соответствует норме.