Жрецы и не жрецы⁠⁠

(окончание мини-цикла, предыдущая часть здесь)

Когда мы представляем себе жреца, в первую очередь в голове возникает картинка персонажа в ритуальном облачении, проводящего сложный ритуал. Это вполне верно; но важно понимать, что с очень давних времён такие персонажи существовали в двух разновидностях, и собственно жрецом был только один из них.

Зороастризм знает понятия заотар и раэтвишкар; христианство - иерей и диакон. Эти греческие слова, собственно, старше христианства; точно так же называли эти два типа священнослужителей и в классическом эллинизме. При этом исторически они были очень чётко разделены - но суть как раз в том, что в современной практике это разделение стало странным и неполным.

Иерей - "специалист по святости", жрец в собственном смысле этого слова - это, как я и писал выше, развитие идеи шамана, человек, находящийся в интенсивном контакте с божеством. Отсюда и идея "жреческого призвания", ничем, по сути, не отличающегося от шаманского, просто, может быть, более организованного - да и то, разные боги бывают, по-разному призывают. Жрец получает информацию от бога и преподаёт её верующим, пересказывает им смысл ритуалов, хранит в памяти огромное количество информации о обычаях и привычках потусторонних существ...

...и в определённый момент жестоко задалбывается всё это помнить наизусть. Именно чтоб с этим справиться, жрец изобретает письменность. Ну хорошо, возможно, письменность параллельно со жрецом изобретает царский бухгалтер - он тоже устал. Или они вместе её изобретают, когда после работы пьют в одной забегаловке просяное пиво и ругаются на правительство.

И именно тут появляется второй тип жреца - диакон, "служитель". Это человек, который не имел прямого контакта с божеством сам. Или имел, но фрагментарный и редкий, на том же уровне, что средний верующий как таковой - ведь в целом-то совершенно необязательно иметь прямое призвание, чтоб словить локальный мистический опыт. Факт в том, что диакон получает информацию о боге и его привычках не из общения с богом, а из писаного руководства по осуществлению обрядов. Какой-то иерей поговорил с божеством и написал книгу. Диакон её прочёл - и может повторить описанные в ней действия. И, поскольку у истоков-то текста стоял действительный жрец - обряд сработает, бог будет доволен.

Изобретение диаконата - это ещё один этап взрывного распространения веры и развития системы экклесии, религиозного сообщества. Почему? Да потому что теперь нам не нужно на каждый чих звать настоящего жреца и иметь своего жреца в каждой первой общине! Иереи теперь занимаются самыми важными вещами - особыми таинствами, верховными обрядами, природа которых темна и нерегулируема. Кроме того, в обязанность иереев продолжает входить правка священных текстов и написание новых по мере устаревания - а они устаревают, ведь бог - живое существо и тоже меняется со временем, меняются и его запросы.

Но всю, вообще всю повседневную религиозную деятельность можно оставить диаконам! Для диаконата не нужно особенного призвания, не нужно особенных талантов к вере, достаточно просто искреннего желания служить и усердной памяти. Очевидно, что таким образом штат жречества можно расширить вдесятеро. И до какого-то времени всё это оказывается крайне эволюционно выгодным.

А вот потом случается великий перелом, суть которого, если говорить брутально, в том, что диаконат захватывает власть.

В какой-то момент - в какой-то протяжённый, континиальный момент - диаконы решают, что иереи в сущности не так уж нужны. С обязанностью переписывать и учить тексты они прекрасно справляются и без них. Естественно, это не означает, что диаконы прям вот врываются в верховный храм со словами "караул устал". Скорее это выглядит как постепенный переход доверия верующих от иереев к диаконам; постепенное повышение значимости диаконата - и возникновение определённого практически недоверия, если не опасения, к людям с призванием изначальных иереев.

Почему это происходит? Да потому, как мне кажется, что экклесия, основанная на диаконах, гораздо стабильнее, прочнее и постояннее, чем экклесия, которую продолжают возглавлять иереи. Понимаете, это же какой постоянный риск! Вдруг что-то изменилось, бог потребовал чего-то нового, прежние обряды вдруг перестали действовать, какие-то божества поссорились или помирились между собой, сам бог вдруг решил, что он теперь хочет быть немного другим - и картинка изменилась качественно, что-то случилось на той стороне - а всю практику надо менять на этой. А мы ведь помним, что обрядовая практика не в последнюю очередь нужна людям как раз как основа стабильности и постоянства мира, страховка от тревожности. Куда удобнее в таком случае объявить священный текст неизменным каноном, учение - вневременным, бога - пребывающим вне любого изменения, и с этого момента стать уверенным, что на ближайшие как минимум века вы гарантированно обеспечены социальной поддержкой со стороны веры. Поэтому этот переворот происходил и происходит снова и снова, в разных частях мироздания и в принципиально разных религиях.

Диаконы становятся единственными жрецами - и присваивают себе само имя иерея. С этого момента жрец - это всего лишь высшая ступень иерархии служителей. В бога он технически может при этом вообще не верить, никто уже не в состоянии это верифицировать или наоборот. И сама иерархия немедленно начинает усложняться, она становится гораздо социально-понятнее, уподобляется армейской или чиновной; потому что исчезает критерий мистического опыта, по сути уравнивающего любых его носителей между собой. И соответственно снижаются или вовсе исчезают сами по себе требования к религиозной восприимчивости верующих. Вера становится из личного переживания общественной добродетелью.

Греческая религия окончательно пережила этот перелом ко временам Сократа; зороастризм - к началу правления Сасанидов; иудаизм ко временам Второго Храма; христианство - к Никейскому Собору. Каждая новая религия проходит, как мне кажется, этот путь всё быстрее, потому что ещё и ловит соответствующий мем от соседей.

Но, товарищи. Одно большое "но". В этом уравнении присутствует ещё один фактор - собственно сам бог.

Неважно в данном случае, как мы воспринимаем феномен божественного. Считаем ли мы, что с той стороны существует и действует некое подлинное существо - или предполагаем, что это некая химера, явление нашего мозга. Хоть, как Докинз тот же, считайте это паразитными мемами. Факт тем не менее в том, что чем бы ни была эта штука, имеет ли она действительную или мнимую природу - на человеческое восприятие она воздействие оказывает вполне реальное. И лучшее свидетельство тому то, как в устаканившихся, пронизанных формальной религиозностью любого рода обществах снова и снова рождаются люди с опытом и призванием подлинного иерея. Люди, которые взрывают контекст; которые внезапно начинают понимать, что в тексте-то написано одно, а вот богу это не соответствует, он на самом деле хочет другого - и более того, требует другого прямо сейчас, а его не слышат.

Путей у таких персонажей два. Это может быть ересиарх, основатель нового учения любого рода вплоть до принципиально новой религии. И это может быть реформатор, преобразователь, реорганизатор текущей модели. Во втором качестве он может быть для "своей" религии даже чертовски полезен - он даёт ей новую жизнь на какое-то время, организует ей разряд тока в сердце. Каким из этих путей он пойдёт - зависит не только от него, но и от того, как отреагирует на него система, и найдётся ли кто-то умный достаточно среди руководящих к этому моменту общиной диаконов. Франциска Ассизского отделяет от Пьера Вальдо буквально волос.

Но чаще всего среда всё-таки начинает интенсивно сопротивляться - и вытесняет ещё не до конца даже осознающего себя собою жреца вовне. И, если он остаётся жив и несломлен - так и возникают новые веры.

Мне кажется, что этим, и именно этим, и определяется проблема "кризиса религии". Мне кажется, что любая новая религия, которая возникает или пытается возникнуть, должна в первую очередь осознавать необходимость сохранения живой мистики как процесса и отслеживать, сохраняется ли в ней иерейское начало. Тем более сейчас, когда письменность и кодификация веры в тексте доступна нам по умолчанию.

Отсюда