Жорж Санд⁠⁠

Оставив военную службу, подающий надежды молодой прозаик Лев Николаевич Толстой поселился в Петербурге, где был принят и обласкан редакцией «Современника». Николай Алексеевич Некрасов, прежде уже публиковавший в журнале его повесть «Детство», немедленно ввёл начинающего литератора в круг авторов северной столицы.

***

Из воспоминаний Д.В. Григоровича

...в тот день, вернувшись в Петербург и зайдя выпить чашку кофе к «Доминику», случайно столкнулся с Л. Н. Толстым. Узнав от меня, что сегодня в редакции состоится обед, граф, не раздумывая, изъявил желание присутствовать на нем. Дорогой я счёл необходимым сообщить, что, отобедав, члены редакции собираются обсудить новый роман m-me George Sand и наверняка будут рады услышать мнение молодого автора. На это Толстой ответил, что с удовольствием примет участие в дискуссии.

Обед прошёл благополучно; граф много шутил, хвалил поданные блюда и вино. Однако когда заговорили о творчестве m-me George Sand, сделался молчалив. Слушая похвалы, а надо сказать, большинство авторов являлись её фанатичными поклонниками, иронически пожимал губы.

В завершении слово взял Тургенев, познакомившийся с m-me во время своего визита в Париж. Назвав её «величайшей романисткой современности», Тургенев поведал, что имел честь пригласить m-me George Sand в Петербург, для встречи с множеством преданных почитателей.

— Хорошо было бы, — внезапно раздался голос Толстого, — прокатить эту бесстыжую бабу на позорной телеге по всему городу, а затем посечь кнутом.

— Простите? — задохнулся Иван Сергеевич.

— У нас и своих дур предостаточно, — невозмутимо продолжал граф. — Зачем же ещё привозить?

— Попрошу вас этого не говорить! — воскликнул, багровея, Тургенев.

— Отчего же не говорить того, в чем я убежден, — отвечал Толстой.

Вспыхнувший спор начал принимать нежелательный оборот, и многие из присутствующих потянулись к дверям. Иван Сергеевич кипел, Толстой же, казалось, получал истинное удовольствие. Стараясь побольнее уязвить оппонента, он несколько раз переврал имя писательницы, отчётливо произнеся «m-me Zad». К этому моменту помещение редакции уже опустело и в кабинете осталось лишь трое — я, взбешённый Тургенев и ухмыляющийся Толстой.

— Я вас заставлю молчать оскорблением! — побледнев, воскликнул Иван Сергеевич.

— К вашим услугам, — тотчас откликнулся граф.

Тургенев, в сердцах всплеснув руками, бросился вон.

— Помилуйте, Лев Николаевич, — обратился я к Толстому, — зачем вы так с Иваном Сергеевичем?

— Не утерпел, — с детской непосредственностью отвечал граф. — Опротивело, поверьте, битый час слушать fausses louanges (лживые дифирамбы).

— Отчего же лживые? — удивился я. — Чем вам так не угодила m-me Sand?

— Признаться, не знаком с трудами сей дамы.

— Вы не читали её романов?

— Нет, — беззаботно улыбнулся Толстой.

Он встал с дивана; выпрямился во весь свой гигантский рост. Небрежно набросил щегольскую бекешу на седых бобрах и, по-дружески кивнув, покинул редакцию.

— А вдруг этот задира, — подумалось мне, — и есть будущее российской литературы. Не пасующий перед авторитетами, имеющий на всякий вопрос собственное мнение. Свободно мыслящий и бесконечно дерзкий.

— Всё же помиритесь с Иваном Сергеевичем! — крикнул я вслед уходящему Толстому.

— Всенепременно, — донеслось с лестницы.