Валхалла⁠⁠

Когда широкую грудь Хакона Черного пронзил вражеский меч, он не испугался. Любой мальчишка знает: пасть в бою, сжимая в руках оружие — честь, а не позор. Это значит: норны выткали на полотне судьбы его имя, а Одину для его тайных планов понадобился новый отважный воин. Хакон не задумывался о том, для чего Отцу лжи нужно столько могучих бойцов, он просто захрипел, поднял лицо к небу, разыскивая там валькирий, рявкнул во всю мощь огромных легких:

— Один! Я иду к тебе!

И умер.

Вокруг кипела сеча. Свистели стрелы, громадные топоры с легкостью крушили деревянные щиты с криво намалеванными рунами, вопили и умирали люди, прибрежные камни щедро омывал кровавый прибой. В небе непрерывно сверкали молнии — там веселился, поигрывая молотом, Тор, беспутный и отважный сын одноглазого бога.

Ухода Хакона никто не заметил.

***

Он пришел в себя через некоторое — какое? — время, стоя посреди огромного пустого чертога, сделанного из блестящего металла. По обеим его сторонам зияли огромные круглые окна, но за ними не было ничего — только черная неуютная пустота, проткнутая множеством мерцающих белых гвоздей. Блестящий мраморный пол мелко подрагивал, словно где-то далеко внизу шел бой, отголоски которого добирались даже сюда.

— Я умер, — сказал сам себе Хакон Черный. — Я умер, Один призвал меня к себе, и теперь я стою на самом краю Гиннунгагап, зияющей бездны, из которой родились миры. Но где же Валхалла? Где обещанный вечный пир с лихими друзьями и никогда не заканчивающейся битвой, в которой не бывает смерти?

— Правила изменились, — голос прозвучал из-за спины викинга, и Хакон мгновенно развернулся, бестолково шаря рукой у пояса. В бою за такую неловкость его бы уже давно убили. А здесь… Ну да, здесь он и так уже мертв.

Напротив него стоял человек. Высокий, седоватый, с золотой нашлепкой на месте правого глаза. На длинном лице с крупными выразительными чертами легко различались усталость и благородство. На черных одеждах был выткан узор, состоящий из ворон и девяток.

Хакон не думал долго — склонил голову и опустился на одно колено.

— Всеотец…

— Один, просто Один, — мягко сказал бог. — Рад видеть тебя, Хакон Черный. Ты славно сражался и, честное слово, жаль, что земной путь твоего хирда закончился так рано.

— Что? — Хакон наморщил лоб. — Жаль? Но ведь ты сам решил прибрать меня…

Один вздохнул.

— Давай-ка пройдемся. Все малость сложнее, чем ты думаешь.

Шаги отдавались в мраморной пустоте зала. Далекий гул уже не привлекал внимания.

— Видишь ли, мой друг-викинг… наше маленькое предприятие начиналось больше двадцати сотен лет назад по вашему счету. Нашей компании… то есть, я хочу сказать, компании богов, среди которых был и я…

— Асов.

— Что? А, да… верно. Словом, в определенный момент, по ряду довольно неудачно складывающихся причин, нам понадобились воины. Тренированные бойцы в товарных количествах. И тогда…

— Вы призвали людей севера. Норманнов!

Один как-то не очень уверенно нахмурился.

— В то время никаких… хм. Словом, мы обратились к другим могучим воинам, немного южнее. Поддерживали их, инвес… вкладывали в этот проект золото, буквально творили чудеса и водили хороводы вокруг. Но выхлоп… то есть результат был разочаровывающим.

— Вам следовало сразу найти нас, — сказал Хакон, чувствуя себя неловко от того, что приходилось давать советы богу. — Северная кровь горяча.

— Вероятно, ты прав. Мы и отправились чуть севернее, испробовали другой народ, живущий на полуострове среди теплого моря, и на первых порах казалось, что все идет как надо, но…

— Эти племена тоже оказались слабы?

— Люди, — с нажимом произнес бог. — Люди оказались слабы, слишком подвержены своим дурацким порокам, детским болезням — тщеславию, алчности, гордыне… А я ведь говорил Менелаю, убеждал его прислушаться к голосу разума — но он предпочел ввязался в ту глупую авантюру, которая никак не давала достаточного притока мертвецов…

Хакон расправил могучие плечи, подергал себя за бороду, прищурил темные глаза — причину своего прозвища. Бог говорил бессвязные, непонятные вещи — но разве не этим они всегда славились?

— Да правда ли то, что я умер? Я не чувствовал себя более живым с шестнадцати лет!

— Это называется фантомная память, — сообщил Один. — Вся информация о тебе, все твое «я» содержится в… ну, вы называете это «душой», которую после смерти извлекают из ваших земных тел наши… металлические слуги.

— Валькирии!

— Именно они, Хакон. Именно. После этого души помещаются в новые тела: дешевые в производстве, более долговечные, чем органика, и неотличимо похожие на изначальные.

Викинг нахмурился.

— Но зачем вам наши мертвые души в чужих телах?

— Боевые навыки, которым вы обучаетесь всю жизнь, бесценны. Мы используем вас на других пла… в других мирах, я хотел сказать.

— Нифльхейме, Муспельхейме и…

— Вроде того. Миров огромное количество, и везде нужны опытные солдаты. А если выставить ценник малость ниже, чем у конкурентов…

— Не понимаю.

— И не нужно. В общем, наш бизнес-план довольно точно отражен в ваших сагах. Но вмешалась одна неприятная деталь.

— Рагнарок, — понимающе кивнул Хакон Черный, начертив в воздухе защитную руну «тейваз». — Конец света и последняя битва.

Один вздохнул — так вздыхают, когда спустя много лет все еще переживают за ошибки бурной молодости.

— Нет, дружище. Гораздо хуже — гуманизация и прогресс.

— Это имена ледяных великанов?

— Точней и не скажешь. Они захватили большую часть миров, и услуги старых добрых ЧВК стали не нужны. Зачем тратиться на орду мегаклонов, когда почти любой вопрос можно решить дипломатией и компромиссами — в лучшем случае точечной спецоперацией? Что за либеральная идиотия стукнула в голову людям?

Хакон почувствовал странную и неуместную жалость. К такому саги его не готовили. Кто же знал, что посмертие окажется сложнее жизни?

— В общем, услуги тебя и твоих сородичей нам больше не нужны, Хакон. Мне и самому неприятно доставлять тебе скверные новости, но это так.

Викинг почесал кулачищем лоб.

— В твоей истории, Один, есть кое-что, чего я не могу понять. Мне была обещана Валхалла: тысячи моих братьев, проводящие дни в жестоких схватках, но не умирающие; столы для пира, ломящиеся от яств и ласковые девы, готовые одарить собой славных воинов, достойных этих чертогов.

— Я же объяснил…

— Да, но старики говорили иное. Я и правда слыхал мало хорошего о богах, но одно знаю точно: так или иначе, они выполняют то, что посулили. Всегда.

Один вздохнул.

— Собственно говоря, способ есть — все же вы, викинги, на редкость упертые парни и продолжаете гибнуть в каких-то совершенно немыслимых количествах. Правда, тебе он может не понравиться; видишь ли, ты встретишься с совершенно новым местом и окружением, да и адаптация к новому телу может сопровождаться…

— Если там будет обещанное, это достаточно хорошо для меня.

— Что ж. — Во взгляде бога на секунду промелькнула хитринка, обычное дело для Отца Лжи. — Иди за мной, Хакон.

***

— Черныш! Переваливаясь на толстых ногах, баба Галя выползла на крыльцо. — Черныш! Кис-кис-кис! Где ж ты шляисси, зараза такая?

Присыпанный пылью и тишиной летний двор был пуст. Качался старый орех над собачьей будкой, на крыше сарая сушились собранные с утра абрикосы, на огороде стройными рядами поспевали подвязанные помидоры и прятались в стелющейся по земле листве огурцы и патиссоны. Послеполуденное солнце высокомерно поглядывало на истрескавшуюся землю у своих ног.

— А чтоб ты сдох, анцыхрыст, — плюнула баба Галя и тут же безо всякой логики продолжила: — Ты жрать будешь или нет?

В кустах у забора зашуршало. Затем раздался долгий и яростный мяв. Потом виноградные лозы начали раскачиваться как сумасшедшие.

— Опять ты Лафика соседского гонять придумал? — догадалась баба Галя. — Дело хорошее. В мисочку я тебе супа насыпала, посёрбаешь после.

Черныш не слышал. Прижав маленькие уши и выпучив оранжевые глаза, он соскочил с винограда и сейчас несся сквозь пахучие помидорные заросли за дерзким нарушителем, гоня его до невидимой границы. За ней их роли переменятся, и уже Черныш будет улепетывать со всех лап, протяжно воя и сшибая на своем пути хлипкие растения — такое уж это было славное место и время, теплое, бесконечное и бессмысленное. Черныш был счастлив.

«Валхалла», — пульсировало в крошечном мозгу непонятное и веское слово, — «Валхалла…»

***