В темпе вальса⁠⁠

По трясучей сельской дороге в сторону Ершовки ехали две кареты: в первой сидели отставной генерал от инфантерии Станислав Федорович Капузов, и его ходок по делам Генрих Манишкин; во второй тряслись женщины – жена Капузова, дочь-вдова, и две внучки генерала.

Разговор в первой карете:

Генерал:

– И что за странная судьба у этого быка...из гималайских предгорий, да в Ершовку?

Манишкин(со значением поднимая указательный палец кверху):

– Не быка, ваше превосходительство, но целого буйвола! Да, судьба странная, ровно как и у его хозяина.

Генерал:

– А что ты знаешь об этом графе?

Манишкин(пожимая плечами):

– Нус-с, титул и поместье Кромсу его величество даровал, за заслуги какие-то шпиенского толка в английский владениях в Индии. Поговаривают, государь-император и фамилию ему сменить позволил, а кем он был до того, как стать графом Кромсом, так того не ведаю ни я, ни какой другой ходок, за семью государственными печатями сия тайна хранится...не по моим ушам, только, видится мне, что судьба буйвола с хозяйской схожа – оба из Индии пожаловали, оба странные.

Генерал:

– В чем же странность графа?

Манишкин:

– А не создает он впечатления бравого рубаки...скромен, даже стеснителен, только поговаривают, что в какую-то свою судьбу верит.

Генерал:

– И как это выражается?

Манишкин:

– Выражается лихо: сидит вот такой скромный неприметный человечек, сидит, никого не трогает, а потом как вскочит на ноги, мол:"Дыхание судьбы чую", и айда во все тяжкие – в самые отчаянные авантюры с головой, оно и немудрено, что шпиеном стал.

Генерал(задумчиво):

– Мда, знавал я одного такого, ммм, фаталиста что ли? Давно это было, паренек в Машку мою влюбился, кадетом был в корпусе, который я тогда курировал, еще будучи полковником. Однажды, когда Даниил, кажется так его звали, с остальными выпусниками на прощальный бал пожаловал(знаешь, как оно бывает: выпуск-бал- на войну), подошел Даниил ко мне, попросил Машу мою на вальс пригласить. Не позволил я, хоть и против правил шел, подумал: есть Машке партия и получше – решительнее, побогаче, да из более уважаемой семьи. Никого из девиц больше не пригласил Даниил, так и отправился на войну без "прощального вальса", а Марию я за князя Капризова в скором времени выдал. Только вижу: тоскует Машка по своему Даниилу, и стал справки наводить, время от времени, а как он там – на войне?

Манишкин(подобравшись с интересу):

– И как же?

Генерал:

– Да странно: неприметный такой, а иной раз, будто шлея в причинное место укусит – поднимается из окопа, и один с саблей наголо на дюжину прет...порубает всех, и давай с воображаемой Машкой вальс кружить над телами изрубленными. Много подобных эпизодов с ним случилось, на хорошем счету у высших офицеров был, в званиях поднимался скоро, и при каждом новом достижении вальс сам с собой кружил – чудаком прослыл...

Манишкин:

– А потом?

Генерал(вздыхая):

– А потом, суп с котом – в отставку я вышел, и доступ к сведениям о дальнейшей судьбе Даниила потерял, только, с тех пор, не могу в тоскливые глаза Машки прямо смотреть...зря я на балу Даниилу отказал.

Манишкин(потирая подбородок):

– Мдаас, дела-дела, сменим тему, ваше благородие?

Генерал:

– Пожалуй, растревожил ты своими расспросами душу мне, тоже ведь чудик, каких мало.

Манишкин(изумленно):

– А что я то?

Генерал:

– Как что? А кто плуг прикупил такой, что никакая кобыла, никакой вол не потянет, и ведь больше одной животины заррячь конструкция не дозволяет. Что с того, что по последнему слову техники сработан?

Манишкин(примирительно):

– Странному плугу - странная животина. Вот увидите, Станислав Федорович, буйвол ершовский могуч, одни рога чего стоят – по метру в длину.

Генерал(ворчливо):

– Ладно, посмотрим, что за чудо-юдо такое, заодно семейство развлеку, главное – в цене сойтись...

Доехали до поместья графа Кромса, справились о хозяине у нескольких крестьян: иные, смутившись взгляд отвели, мол:"Не ведаю, где барин сейчас", а последний, хоть и с неохотою, указал на сарай за церквушкой.

Подъехали ближе: генерал с Манишкиным вышли из кареты, женщины из другого экипажа тоже стали спускаться.

Станислав Федорович смотрит на крышу сарая, и глазам своим не верит: на кровле Даниил полуголый вальс сам собою вытанцовывает, у сарая оркестр разместился, "Так говорил Заратустра" Штрауса играет.

Манишкин(изумленно):

– Вальс под Заратустру?

Генерал(обреченно, поглядывая на выходящую из соседнего экипажа Марию):

– Данила, сучий потрох, живой еще.

Мария увидела "графа Кромса" на крыше на сарая, обомлела, так и села на ступеньки кареты в предобморочном состоянии.

Генерал(кусая губы с досады, и обращаясь к дирижеру оркестра):

– Голубчик, хозяина мне позови.

Дирижер(не прекращая дирижировать, и потирая лапоть об лапоть):

– Его сиятельство не велит прекращать ни при каких обстоятельствах, с Заратустрой закончим, дождитесь окончания "Голубого Дуная", барин, тогда наш барин и спуститься изволит...

Генерал посмотрел на Марию: та отдышалась немного, попросилась в тень сарая с жары. Отвел ее под руку Манишкин, куда велено было.

"Ладно, дело старое, отойдет дочка от шоку, никуда не денется.... Блаженный даже ей нынче не надобен."– подумал генерал, и стал дожидаться "Голубого Дуная".

Отгремел Заратустра, заиграл "Голубой Дунай", генерал, по стойке "смирно" ожидает, от гнева и смятения усы топорщит. Вдруг, видит, с задней части сарая, по лестнице, Мария на крышу к Даниилу поднялась, присела перед ним в реверансе, а тот ей руку подал, будто и не удивлен вовсе.

Генерал(в гневе):

– Манишкин, ты куда смотрел?

Неважно, пара закружилась под чарующие звуки "Голубого Дуная", и не видел Станислав Федорович исполнения вальса столь лучезарного, какой уж там бал?

На последних звуках вальса, крыша сарая под Даниилом и Марией проломилась, и оба ухнули вниз.

Завизжала генеральская жена, заплакали внучки капузовские, генерал заорал, что есть мочи:

– Отпирайте сарай, ироды, Манишкин, где тебя черти носят?

Засов сдвинули, хотели врата отворить, да они сами распахнулись: наружу выбежал огромный испуганный буйвол...весь в крови, а на его гигантских рогах висели проткнутые насквозь Даниил и Мария. Висели, смотрели друг на друга, и держались за руки.