В ад и обратно (1)⁠⁠

Начинаем знакомство с новой книжкой. Она будет о недалёкой для нас истории кровавого двадцатого века, а именно о первой его половине. Написал её английский историк Ян Кершоу, и написал, насколько я могу судить по первой главе, неплохо. На русский её пока ещё не перевели, а жаль.

Подход историка такой, каким он и должен быть на мой взгляд: Ян пытается докопаться до корней событий тех лет. Книга рассчитана на массового читателя, потому не перегружена ссылками и специальными терминами, что хорошо.

В попытках найти причины "европейской эры саморазрушения" Ян выделяет четыре главных элемента, пронизывающих эти жуткие десятилетия:

- врыв национализма,

- несовместимые между собой требования возврата территорий,

- острая классовая борьба,

- кризис капитализма.

Мне понравился язык автора, который называет капитализм капитализмом, а не прибегает к пропагандистским клише типа "рыночная система".

Предвоенная картина изобилия Парижской выставки 1900 года, где был представлен весь мир, была обманчивой. Мир, несмотря на впечатляющий индустриальный рывок, был полон противоречий. Политическое неравноправие, угнетение трудящихся и имперские "тюрьмы народов" разогревали социальные конфликты, причём потенциал этих конфликтов был выше в более бедной и отсталой восточной Европе, чем в западной, где пролетариату уже было терять ещё что-то, помимо своих цепей. Ограниченная способность царизма к реформам, например, породила "сырой радикализм" российских социалистов.

Помимо социал-демократов, вошедших в парламенты стран Европы (где эти парламенты существовали, конечно), у матери-Европы имелись ещё законные сыновья: националисты. Их взрастили и пригрели на своей груди представители старых консервативных и либеральных элит, желавшие обрести новый якорь, способный послужить мотивом для мобилизации масс. Уже тогда нациков видели антидотом коммунистов. Но ведь антидот - он ведь тоже вреден, и от передоза можно запросто коньки отбросить. Ксенофобия давно тлела в сердцах европейцев, сейчас она лишь обрела новые названия типа антисемитизма и прочих "-измов". Расцвет евгеники и социал-дарвинизма выразил поддержку подобного мышления со стороны представителей интеллектуальных элит, включая таких выдающихся представителей, как Джона Кейнса и Бернарда Шоу.

Война - это зло, и её мало кто хотел на заре века. Мало кто хотел, но все готовились. Амбиции мировых держав вступили в конфликт и не могли быть взаимно согласованы. Ян выделяет прежде всего три страны: Германия с её аппетитом занять подобающее место под солнцем и параноидным страхом перед подъёмом России, затем Австро-Венгрия с её стремлением доминирования на Балканах и Россия с таким же стремлением плюс желанием отгрызть Галицию и обеспечить контроль Босфора и Дарданелл. Французы опасались политического, а британцы - экономического доминирования немцев на континенте. Были сколочены военно-политические блоки, структура которых выглядела примерно таким образом:

Кершоу пишет, что превалирующим мотивом практически всех главных участников войны был страх - будь то страх перед собственным будущим или перед усилением конкурента на мировой арене. Быть может. На мой взгляд, всё же главным мотивом были имперские устремления европейских держав. Не зря эту войну назвали Империалистической. Независимо от мотивов, страны уже задолго стали наращивать военные расходы, готовясь к большой войне.

Окончательно катастрофу 1914 года вызвала готовность Германии, Австро-Венгрии и России к эскалации и повышению ставок. Многие предполагали, что система сдержек и противовесов выдержит, но так не случилось. Со времени убийства эрцгерцога Франца Фердинанда Гаврилой Принципом прошло больше месяца. В каждой стране-зачинщице были, наряду со сторонниками, и противники грядущей войны (в том числе рейхсканцлер Бетман-Гольвег и непревзойденный Жан Жорес), но в большинстве оказались ястребы. Даже социал-демократы встали под военные знамёна. Пацифистами на деле оказались лишь большевики, голосовавшие в Думе против.

Когда скрипящая бюрократическая машина австрияков выплюнула сербом ультиматум (спустя более, чем три недели после убийства), настроения правительств уже сместились в сторону конфронтации, и произошло то, что произошло. Вести о войне были встречены в европейских столицах ликованием толп. Сотни тысяч, если не миллионы, с оптимизмом шли на мировую бойню добровольцами (это помимо тех, кого и так призывали). А кто был не рад - простые работяги и крестьяне - тех никто не спрашивал.

Жуть. Жуть в том, как это похоже на то, что мы переживаем прямо сейчас. И сейчас войны в принципе никто не хочет, но охотно повышают ставки и идут на конфронтацию. И сейчас боятся возвышения новых геополитических конкурентов и сокращения долей на мировом рынке. И сейчас чёрные, красные, жёлтые, зелёные политики с азартом жмут на кнопки голосования, утверждая повышение военных расходов. И сейчас тот же оптимизм толпы, не знающей о том, что ей суждено стать материалом для мясорубки вселенского масштаба.