Семнадцать

«Да, Зоряна… Стоило тебе родиться в другое время. Какой-нибудь войны или революции, например. Как бы ты от скуки не подалась куда-нибудь в террористы…»

Я думала о словах подруги с улыбкой, понимая, что она, бесспорно, права. Время, в котором мне довелось жить, казалось бессмысленным и унылым застоем, торжеством потребительства и сиюминутных одноразовых радостей, не стоящих ни потраченных на них денег, ни тем более, воспоминаний. Посвятить себя зубрежке институтских предметов, чтобы стать квалифицированным винтиком системы? Или отдаться пьяному угару в местных клубах, так любимых некоторыми моими одногруппниками? Сущая глупость – думала я. Большей бессмыслицы и не представишь.



Но альтернативы не было, к моей великой досаде. Хоть иди с рюкзаком в далекую Африку… Бушующая во мне юность требовала бунта и неподчинения, авантюристской романтики на худой конец, но проявиться эти желания смогли только в выборе ВУЗа подальше от дома, и будущей профессии, ужаснувшей к моей радости все семейство.


Неужели это все, на что я способна? А как же великое предназначение, и какая-нибудь борьба? Кого и с кем – совершенно неважно, главное – освободительная. Нет, вру, наверное. Главное, конечно, сам процесс.


Я с легкостью, свойственной только молодости, рассуждала о недостатках государственного устройства и прочих высоких материях, не находя единомышленников среди ровесников, возмущаясь их безразличию и не пропуская ни единого случая влезть на какую-нибудь трибуну. Не важно, какую. Главное, трибуну, вызывая у «коллег» по универу удивление, смешанное с опаской, фразы вроде знакомого «родиться в другое время» и «мы становимся свидетелями становления диктатора». Это несколько злило меня – почему никому не приходит в голову менять то время, в котором по случайности живем? И льстило одновременно. Диктатор? Хм, приятно.


А чего вы ожидали? Мне едва исполнилось семнадцать.



Больше всего на свете я мечтала о переменах. Да не обычных, вроде пересмотра законодательства – вся эта государствоустройственная ерунда в силу возраста проходила мимо. У меня не было права даже голосовать на выборах, и это здорово раздражало.


Хотелось других перемен, прогремевших бы на весь мир. Хотелось не опускать бумажку в урну (речь не о мусоре, - о бюллетене), а оказаться вдруг на острие атаки, самой настоящей, как в кино. Бежать куда-то (конечно, вперед), на с трудом представляемых пока врагов, и кричать что-то ужасное, когда все вокруг тоже бегут и кричат. Завораживающе, не правда ли?


Вот тогда я бы не упустила шанса поучаствовать в судьбе страны. Это бумажку в урну опускать можно только по достижению совершеннолетия, а революция не смотрит на возраст.



Мечты сбываются, мечтайте осторожнее. Кто же мог подумать, что судьба мне такой шанс предоставит?.. В государстве, мирно спавшем среди привычного кризиса, переросшего в застой, революция вспыхнула так же неожиданно, как если бы бочка с водой внезапно взорвалась от зажигательного шнура.


Сначала были митинги. Я, если честно, не совсем понимала их цели и задачи. Главное – что там, наконец, заговорили о патриотизме, и что появились люди, не только готовые часами слушать мою политическую болтовню, но и воспринимать ее всерьез. Картину дополняли флаги, самодельные плакаты и прочая атрибутика перемен. Обыватели смотрели на это с недоверием и осторожностью, но в то же время с нескрываемым интересом. Количество людей на городской площади росло день ото дня, подтягивалась ищущая приключений молодежь. Страна неумолимо раскалывалась на два лагеря, растворяющих в себе былое безразличие.


Тревожные времена рождают песни помимо героев. Мы пели о будущем под лихой маршевый мотив во весь голос и на весь город, и люди смотрели на нас – старшеклассников и студентов в национальных костюмах, то сердито, а то и с улыбками. Мои родители не знали, хотя определенно догадывались.



Я часто пропускала первые пары, заседая до поздней ночи и полного изнеможения в каком-то полуподвальном помещении, гордо именуемом штабом. Но дух революции охватил не только молодежь. Те из наших преподавателей, что не боялись носить на работу ленту цвета флага (такие мы раздавали на площади) или критично высказываться о власти, закрывали на мои пропуски глаза, стоило после занятий назвать наш революционный пароль и услышать тихо сказанный удивленный отзыв.


Сначала я держала свои взгляды в максимальном секрете даже от одногруппников, не считая особо близких подруг, из страха вылететь из универа. Но постепенно становилась смелее.



«Власть не спасут никакие репрессии


От справедливой народной агрессии».



«Не будь равнодушным и правды ищи.


На площадь свой зад в воскресенье тащи».



«Вчера раб системы в плену деградации,


Сегодня – достойный сын своей нации».



Такие надписи появлялись на партах, конечно, с моей подачи, а рисунки повешенных лидеров страны, неумело изображенные мною на тетрадном листе, и пущенные по рядам, вызывали у некоторых ребят улыбку. Радовало, что довольно многие студенты нашего потока таки притащили на площадь свой зад.



Было понятно самому пассивному диванному демагогу, что долго безнаказанность продлиться не могла. Первые разгоны наших митингов полицией, первые аресты и избиения соратников всколыхнули в нас подобие гнева. Все переставало напоминать дерзкую и веселую игру.


«Нужно отомстить за товарищей псам режима! Слабость и нерешительность больше недопустимы!»


Это были мои слова. Вместо девчонки, распевающей песни и раздающей людям ленты и листовки, речь держала истинная революционерка, в где-то раздобытом военном кителе. Меня слушали юноши и девушки, студенты и старшеклассники, с таким же гневом в глазах. И хоть этот гнев все еще оставался романтизированным, на смену национальным костюмам все чаще приходил камуфляж.



Нужно быть готовыми сражаться за свои идеалы и отстаивать их. Время слов прошло. Власть не услышала нас? Решила запугать и разогнать? Они решили, что у них есть право наплевать на наши свободы, на мнение сотен граждан, на конституцию, наконец? Что ж, значит, настало время действий. Нам нельзя больше бояться.


В руках моих ровесников появлялись палки и железные пруты. Особым шиком считалась бейсбольная бита. Не знаю, все ли были готовы применить наше примитивное оружие. Пока серьезных стычек не случалось, мы просто фотографировались на память, приняв как можно более угрожающий вид.



В мятежной столице дела обстояли куда серьезнее. Мы тайком выбрались туда на выходных с одной из подруг. Вернулись в понедельник – слишком часто пропускать пары не представлялось возможным. С возмущением и жалостью узнали о первых потерях повстанцев, в СМИ именуемых экстремистами. Наслушавшись рассказов об уличных боях и даже поучаствовав в строительстве баррикад, мы приехали назад с солидной партией листовок и были встречены как герои.


Мое фото впервые мелькнуло в какой-то газете, вызвав у меня радость, а у политически нейтральных одногруппников – логичные и неприкрытые опасения.


«Вы хоть понимаете, что творите?» - Тогда мы впервые серьезно поссорились с мамой. Нет, это она не понимает. Ничего не понимает. Разве можно променять свободу на рабскую участь, ставшую привычной и кажущуюся спокойной?



«Бочка с водой» превращалась в пороховую. Все чаще ходили тихие разговоры о том, где и за сколько можно купить оружие, звучали надежды, что нам его все-таки выдадут. Кто – было непонятно, зато уже ясно, зачем.


Я не стала болтливым теоретиком, всегда устремляясь в гущу событий. Из беспорядочной толпы мы превращались в организации. Военизированные, конечно – у нас появилась форма и знаки различия. Носить биту, каску и бинты в спортивной сумке стало нормой для каждого. Конечно – мы ведь охраняли мирных митингующих от беспредела псов режима, и хоть еще разбегались от слезоточивого газа, уже умели ходить строем и выкрикивать в один голос угрожающие речевки.


Помимо полиции досаждали гражданские консерваторы – сторонники действующего правительства, готовые вступить в бой за сохранение произвола властей, называемого ими порядком. Мы относились к ним презрительно, зная даже, по сколько те получают за час контрреволюционного митинга. Они, в отличие нас-идейных, были трусливы и крупных столкновений с ними пока не случалось.


«Смерть предателям!» - все чаще звучали выкрики, и все из нашего строя с радостью подхватывали их.

Борьба захватила меня целиком. Все реже я появлялась на учебе, и отчисления больше не боялась. Конечно – самые консервативные преподаватели теперь боялись не поставить мне зачет, понимая, что отряд молодчиков в камуфляже в ответ может ворваться в здание университета, устроить настоящий погром и потребовать все, что угодно. С вызовом я смотрела на ученых мужей и дам, от которых раньше скрывала убеждения, и они расписывались в зачетке с бессильной досадой. Мы были силой, и мне это нравилось.

Ни на секунду я не задумывалась о том, что стала оружием в руках других, неведомых сил. Ведь таков мой долг – бороться за достойное будущее страны, и, если понадобится, умереть за нее. Так думала я тогда, не осознавая толком, откуда подобные мысли появились в голове вчерашней доброй наивной девчонки. Кто объединил толпу в отряды? За чей счет была куплена наша форма, созданы шевроны и отпечатаны удостоверения? Какая, собственно, разница? За счет союзников, конечно, если они готовы поделиться с повстанцами своими капиталами.



«Срочный сбор! Полная мобилизация! Боевая готовность!» - донеслось с подпольной радиоволны самым обычным вечером. Я собиралась в спешке и тревоге, отвечая на звонки ничего не понимающих товарищей.


С чего они взяли, что я осведомлена лучше их? Ах да, из-за Милоша, наверное. Половина организации считает, что наши отношения вышли за положенные рамки «боец-командир». Если бы! Милош, ранее бывший обыкновенным банковским служащим, и оставивший работу из-за радикальных убеждений, своей нерешительностью часто вызывал у меня досаду. Ну подойди уже, я же вижу, что ты полчаса бросаешь в мою сторону осторожные взгляды.


Он подходил, начиная разговор катастрофически неумело. Да, общаться с девушкой – это тебе не десяткой командовать… Мы бродили по улицам, медленно остывающим от дневной жары, спускались к морю, тихо плескавшемуся у наших ног. Говорили без конца, в основном о политике, о будущем государства, предпочитая молчать об остальном. Всего пару раз он взял меня за руку, словно случайно, глядя куда-то в сторону. Но это было так ново, и так прекрасно…



- Что происходит? – я нашла Милоша в бушующей ревущей толпе.


- Разделяемся! Половина – на администрацию! Половина – на воинскую часть! Из столицы просят помощи! Просят блокировать войска, не пустить их туда! По всей стране началось, понимаешь?! Этот день войдет в историю! – Он объяснял сбивчиво и возбужденно, со знакомым блеском в глазах, казавшимся фанатичным.


«Смерть предателям! Слава революции!» - крики на заднем фоне заставляли сердце забиться быстрее.



Полиция, к слову, получив несколько раз от нас достойный отпор, теперь выполняла свои функции лишь номинально – кому хотелось закончить дежурство в травмпункте? Поэтому, когда мы выстроились в ряды и двинулись по городу боевым порядком, нам никто не помешал.


- Неужели сегодня все решится? – В перерывах между выкрикиванием лозунгов, с тревогой и радостью говорил мне парень, новенький, стоящий слева в строю. Я молчала, боясь строить прогнозы.


Мы пели какую-то маршево-лихую песню, заставляя вечерний город содрогаться от наших шагов, твердо опуская на асфальт армейские ботинки. Пустые улицы отвечали эхом, испуганные взгляды сквозили из окон.



У здания администрации, точнее, на подходе, ждала засада. Глупо было не предположить ее наличие. В нас полетели камни, и взрывпакеты заполнили дымом все вокруг. Мы держали строй, демонстрируя хорошую выучку. Увесистый булыжник попал слева стоящему в плечо, и он закричал. Я успела машинально схватить его за шиворот, удержав на ногах.


«Ничего». – Только и сказал он.


Ну подождите, гады, дайте поближе подойти! Град камней распалил нас. Ряды консерваторов дрогнули. Но, казалось, открытый теперь путь к администрации, мгновенно перегородили полицейские, внезапно появившиеся из здания. Щиты и шлемы – это уже серьезно.


Нас оттеснили ударами дубинок и газом. Отряд, двинувшийся на воинскую часть, молчал в эфире. Мы не бежали, а, отступив, занимали позиции. Конечно, сегодня все решится. Нас хотят уничтожить до основания, это стало предельно ясно.


Кто-то выламывал брусчатку припасенными кусками арматуры, кто-то вынес все бутылки из киоска неподалеку, выливая на землю спиртное и наладив производство зажигательной смеси. Где удалось мгновенно достать бензин и машинное масло – оставалось только догадываться, радуясь, что на сей раз все продумано до мелочей.


Другие, как муравьи, тащили что плохо лежало или было недостаточно хорошо закреплено, для строительства баррикад.



- Держи! – Лерка, бойкая девчонка с карими глазами, видя, что я растерянно стою без дела, протянула мне небольшой заточенный ломик. Закипела работа. Выбитую вековую брусчатку из мостовой мы передавали по цепочке другим ребятам, которые складывали будущие «снаряды» в строительные мешки.


Милош, срывая голос, выставлял посты и носился туда-сюда, как угорелый, по-прежнему пребывая в какой-то эйфории. Хорошо, что противник занял оборонительную позицию – наступление при поддержке полиции смело и раздавило бы нас.


- Не устала?


- Что слышно из части? – Я даже не расслышала вопрос Милоша, взяв предложенную мне бутылку воды. Нестерпимо хотелось пить уже с полчаса.


- Тишина. – Он вмиг помрачнел, собираясь идти дальше, но я остановила его.


- Что будем делать?


- Наступать. Другого выхода нет. Или мы, или нас.


- А если войска не удалось заблокировать? Скоро они будут здесь.


- Не думай о плохом. – Милош хлопнул меня по плечу и поспешил удалиться. Чтобы не расстраивать – серьезность ситуации и близость провала он, конечно же, понимал.



На «передовой» вновь схлестнулись наши и резко осмелевшие консерваторы. Крики и ругань вклинились в непрекращающийся звон металла о камень.


- Стройся! К бою! – Прозвучала команда откуда-то издалека, словно эхом дублируемая разными голосами.


К небу взметнулось знамя на длинном удилище вместо древка. Кто-то затянул гимн.


Не было в тот момент всякой идеологической торжественной ерунды в моей голове. Боль в руках от часового выбивания камней то и дело обращала на себя внимание. Происходящее воспринималось, как должное, и немного как в тумане. Хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Тогда посидим с друзьями на моей кухне, наперебой рассказывая друг другу о будущем бое в прошедшем времени.


- Почему ты поставил нас в середину строя? – Нетерпеливая Лерка рвалась в драку.


Милош только отмахнулся, переложив железный прут из одной руки в другую, и обгоняя по флангу нашу «боевую коробку». В его десятке было целых три девчонки, и я знала, что он очень переживал за нас.


Хлопки взрывпакетов звучали ближе. Мы уже не шли, а бежали вперед. Когда все закончится, впервые в жизни напьюсь. И поцелую Милоша. Решено.


Толпа консерваторов хлынула навстречу нашим основным силам. Крик переходил в ужасающий звериный рев. Кричала и я, чтобы не было страшно. Рядом рухнул на землю парень, что шагал слева в строю. Все мелькнуло, как в жутком калейдоскопе – бита, перекошенный рот врага, хруст проломленного черепа… Я впервые видела смерть так близко, но у меня не было времени это осознать.


Противный вой сигнализаций уничтожаемых мимоходом машин врезался в слух среди прочей какофонии. Я старалась держаться своих и уклоняться от ударов. Получалось не всегда. Мне крепко приложили по спине и голове, сбив каску. Отступать нельзя, заветное здание уже близко.


В свалку вступили полицейские. Первые ряды наступающих повернули назад, закрывая лица и пытаясь спастись от газа. Ближний бой стал для «псов режима» ошибкой – нас было уже не удержать.


Град камней снова наполнил воздух. Звон бьющегося стекла и запах гари. Огненные лужи коктейлей Молотова запылали впереди на асфальте. Полицейские из живой цепи судорожно пытались сорвать с себя горящую экипировку, некоторые катались по земле, чтобы сбить пламя. Им было некому помочь – мы почти прорвались, подойдя очень близко. Крик то и дело перерастал в вой.


Странный рокот и лязг послышался слева. Так и есть – БТР, ломая уцелевшие ограждения и снося всех и все на пути, ворвался в разъяренную толпу. Пара секунд – и он вспыхнул, как факел, забросанный зажигательными бутылками.



Полицейский. Почти мой ровесник. Он бежал прямо на меня, без шлема, ничего не видя из-за газа из баллончика, струей которого кто-то мгновением ранее попал ему прямо в глаза. Он хаотично размахивал дубинкой перед собой. Чудом я успела выставить руку, и ее тут же обожгла вспышка боли. Во второй руке моей все еще был тот самый лом. Взмах. Удар…


Прорвана живая цепь. Я не бежала, а шла вперед, окончательно выбившись из сил, выронив свое оружие и держась за перебитую руку.


Вокруг царил кровавый хаос. Это был уже не бой, а бойня, только стороны поменялись ролями.


Кто-то из наших добивал упавшего противника железным прутом. Бил, не обращая внимания на то, что лежащий на земле человек уже не закрывался от ударов, на брызги крови, фонтанчиками взмывающие во все стороны… Как, зачем?! Ты же наш! Ты же… Милош?..


У меня потемнело в глазах. Капельки холодного пота выступили на спине, и приступ тошноты подобрался к горлу. Я узнала командира своей десятки, доброго и нерешительного Милоша, в озверевшем убийце.


Нет. Нет. Идти дальше. Не останавливаться. Зачем? Чтобы выжить. Потому что больно и плохо. Почему не назад? Не знаю.


- Эй, живая?! – Оглушенная Лерка, появившаяся рядом, не говорила, а кричала. – Давай, Зоряна, еще немножко!


Она хотела взять меня за руку и потащить за собой, но вдруг начала оседать на землю, схватившись за живот, широко раскрыв от удивления карие глаза. Что-то темное и густое полилось сквозь ее пальцы.


- Ой, мамочки… Больно… - Прошептала она, моя смелая и отчаянная подруга.


Я пыталась удержать ее на ногах, ничего не понимая, но не получалось. Лерка закашлялась, выплевывая кровь и стараясь зачем-то закрыть рот рукой.


- Снайперы! – Закричал вдруг кто-то.


Еще несколько человек рухнуло на землю. Некоторые в панике побежали назад. Новый отряд полицейских появился у здания – наверное, во внутренний двор проехал грузовик с подкреплением. Хлопки выстрелов помповых ружей зазвучали впереди.


Я осмотрелась вокруг, понимая, что это конец, что стою одна так близко к переднему краю, окруженная лишь убитыми и ранеными, усеявшими горячий и местами горящий асфальт. Бежать поздно, да я и не смогу. Время умирать? Как глупо и странно! Разве так бывает?..


Бронированная армейская машина, визжа тормозами, ворвалась на поле боя. Человек в нашей форме за рулем? Или мне показалось?


- Держи! – Тем временем прокричал он, бросив мне автомат.


Автомат?.. Воинская часть пала?! Я поймала оружие одной рукой, с трудом опустив не поддающийся предохранитель.


Я стреляла отлично, с десяти метров попадая в монетку и участвуя в университетских соревнованиях. Надо прицелиться, хоть все и расплывается в глазах. Зачем? Не знаю. Просто машинально, совершенно не осознавая, что за моим выстрелом последует чья-то смерть.


За мной победно ревела несущаяся вперед уже частично вооруженная толпа… Что-то вспыхнуло и громыхнуло прямо под ногами. Тишина и противный звон, словно струны на самой высокой ноте. Я падала назад, роняя автомат и уже ничего не слыша. Глаза закрывались, хоть я и старалась держать их открытыми. Удары сердца стали слишком громкими. Мимо мелькали десятки ног в армейских ботинках и кроссовках.


Надо мной склонился Милош, приподняв с земли, размазывая руками чужую кровь по моему лицу, пытаясь вытереть свободно и тихо льющиеся слезы. Он что-то говорил, даже кричал. Но я не слышала, и было почему-то все равно. Пошевелиться не получалось, словно из тела вдруг извлекли все кости, заменив ткани ватой. Что дальше?..



* * *



- Зоряна?.. Как я боялся! Ты здесь, ты с нами! Это я, Милош.


Размытый силуэт на фоне струившегося светом окна. Я попыталась пошевелиться, но получилось плохо. Игла в руке, трубка тянется к капельнице. Все белое вокруг. Больница?


- Мы победили, слышишь? Мы смогли! У нас получилось! Ну что же ты плачешь?..


Я плачу? Наверное, да, просто не чувствую своего лица. Значит, все это не было сном. Кровь на его руках, погибшая Лерка, горящие люди, автомат?..



«…Мы продолжаем следить за развитием событий в стране. Как вы знаете, вчера свершилась окончательная победа революции. Бывший президент находится в розыске, премьер-министр казнен народным трибуналом… Высшие офицеры полиции и армии арестованы и ожидают суда… Наиболее кровопролитные бои произошли в городах …


- Преступники режима должны понести наказание! – Кричал с экрана какой-то человек в камуфляже. – Ни одна жертва не будет прощена! Слава героям революции!


…Беспримерное мужество семнадцатилетней девушки Зоряны из города … не оставило равнодушным ни одного достойного гражданина… Девушка, которая не дрогнула. Девушка, которая выстояла в неравной схватке…»


Крупным планом. Полицейский без шлема. Почти мой ровесник, хаотично размахивающий дубинкой впереди себя, ничего не видя. Рядом на экране – я. Получаю удар. И бью в ответ… Он валится на брусчатку с лицом застывшим и испуганным.


Резко бросило в дрожь. Он умер?!


Замедленная съемка. Я стою на опустевшем поле боя, одна на переднем краю. В мои руки летит автомат. Прицеливаюсь. И падаю. Снова крупный план.



Зачем? За что? Почему я не помню репортеров? Откуда они знали, где и когда появиться, если штурм администрации должен был быть внезапным и неожиданным? Изменившие тон телеведущие, вещавшие и при прошлом правительстве, участливо сообщают о моем ранении, о стабилизировавшемся состоянии. Кто-то из «новой власти» обещает представить к награде… Сердце падает вниз, нечто холодное и мерзкое дрожью пробирает изнутри. Выходит, с самого начала наша освободительная и справедливая борьба, которой мы отдавались без остатка, шла по сценарию какого-то режиссера?! Выключаю телевизор, крепко зажмурившись. Не помогает.



- Как самочувствие? – Мамин голос в телефонной трубке отдает отстраненностью и прохладой, за которыми явно скрывается гнев.


- Мама, мамочка… Что мне делать? - Шепчу я почти беззвучно, и она, наверное, не слышит.


- Тебя можно поздравить с наградой? Сколько «псов режима» настреляла?..


- Я не стреляла… Я не хотела, прости меня пожалуйста. Мне так плохо, так страшно!.. Я люблю тебя!


Тишина в ответ. Как не хочется тишины! Ну скажи хоть словечко! Скажи, что прощаешь, скажи, что все наладится, скажи, что ЛЮБИШЬ меня, несмотря на все это!.. Нет?..



Трудно было подойти к окну, распахнуть старую раму и влезть на подоконник. Тело плохо слушалось, словно стараясь помешать каждому движению. Рыдания погасли вместе с чувствами. Я выжила? Нет, я уже умерла, теперь осталась формальность. Шагнуть вперед и вниз, где полет в пять этажей. Если это сон, я проснусь. Если нет – кошмар все равно закончится. И ничего больше не будет. Ни разговоров с друзьями на кухне, ни звонков домой, которые в последнее время стали редкими и короткими. Ни моря, плещущегося у ног – ему все равно не смыть моей боли. Ни фильмов с хорошим концом. Зачетов не будет и экзаменов, желанной когда-то профессии, ужаснувшей все семейство. Я не сменю джинсы на платье, которое мама обещала сшить. Не заведу собаку, не научусь водить машину. Не отправлюсь с одним рюкзаком в далекую Африку. Я никого никогда не поцелую, и не буду счастлива, променяв свою жизнь на чужую бессмысленную борьбу.



Плевать, что мне всего семнадцать.


Революция не смотрит на возраст.



© Iren Stein

Источник: https://vk.com/w_attack

Авторские истории

35.3K поста27.4K подписчиков

Правила сообщества

Авторские тексты с тегом моё. Только тексты, ничего лишнего

Рассказы 18+ в сообществе https://pikabu.ru/community/amour_stories



1. Мы публикуем реальные или выдуманные истории с художественной или литературной обработкой. В основе поста должен быть текст. Рассказы в формате видео и аудио будут вынесены в общую ленту.

2. Вы можете описать рассказанную вам историю, но текст должны писать сами. Тег "мое" обязателен.
3. Комментарии не по теме будут скрываться из сообщества, комментарии с неконструктивной критикой будут скрыты, а их авторы добавлены в игнор-лист.

4. Сообщество - не место для выражения ваших политических взглядов.