Семь отличных книг в жанре нон-фикшн, чтобы с пользой провести лето⁠⁠

Юваль Ной Харари. "Sapiens: Краткая история человечества"

Книга Юваля Ноя Харари — своего рода гуманитарный ответ «Краткой истории времени» Стивена Хокинга: если великий физик буквально на пальцах излагает историю вселенной, то израильский историк делает нечто похожее, только с историей человечества. Почему «приручение огня» стало такой важной вехой, когда люди жили лучше всего (спойлер: вовсе не сейчас, а во времена охотников и собирателей — тогда и работать приходилось меньше, и питание было разнообразней), почему мужчиной быть выгоднее, чем женщиной, в чем опасность денег и как наша биологическая природа транслируется в социальную и обратно — обо всем этом Харари рассуждает с блестящей ясностью знатока и пылкой страстью убежденного социалиста.

Концептуальный, яркий и полемичный «Sapiens» — самый увлекательный нон-фикшн, опубликованный по-русски за прошедший год и, пожалуй, лучшая книга в этом жанре со времен «Ружей, микробов и стали» Джареда Даймонда. Словом, вещь, которую нельзя пропустить — тем более, что на подходе русский перевод второй книги Харари «Homo Deus» (еще более нашумевшей), в которой идеи автора о прошлом проецируются на будущее.

Цитата: «Романтизм с его любовью к разнообразию идеально сочетается с постулатами консьюмеризма. Их брак породил неисчерпаемый рынок «впечатлений», на котором зиждется современная индустрия туризма (…) Потребляя впечатления, мы якобы расширяем свои горизонты, реализуем свой потенциал и становимся счастливее. Соответственно, когда миллионер хочет наладить отношения с женой, он везет ее на роскошные выходные в Париж, и эта поездка отражает не какие-то его необычайные и сугубо личные желания, но пламенную веру в миф романтического потребительства. Богатому древнему египтянину в голову бы не пришло решать кризис в отношениях таким способом — возить жену в Вавилон, например. Он бы построил ей роскошную гробницу, о которой супруга всегда мечтала».

Станислав Дробышевский. "Достающее звено"

Двухтомник антрополога Станислава Дробышевского — книга, из которой можно долго (возможно, бесконечно) черпать смешные байки и исторические параллели и которую хочется, едва дочитав, купить в подарок другу — разумеется, не бескорыстно, а чтобы потом обсудить. Написанная с ироничной легкостью, она заставляет забыть о том, что ее автор — один из ведущих специалистов в области антропогенеза, крупнейший исследователь человека как биологического вида.

«Достающее звено» — это одновременно и книга о том, как один вид древних гоминид эволюционировал в самое высокоразвитое существо на земле, и планетарного масштаба семейная сага, и обстоятельный рассказ о том, как человек познавал собственную родословную. Если вам интересно, у кого больше шерсти — у нас или у шимпанзе, как размер зубов связан с интеллектом и почему идея происхождения человека от обезьяны до сих пор сталкивается с сильнейшим сопротивлением, книга Дробышевского будет для вас идеальным летне-познавательным чтением. Впрочем, если все это вас не интересует, все равно попробуйте почитать «Достающее звено» — скорее всего, Дробышевский сумеет вас переубедить.

Цитата: «В начале XX века археологами практиковался замечательный метод определения древности — лизнуть ископаемую кость: бытовало мнение, что если она липнет, значит, ее возраст не самый почтенный, если не липнет — весьма достойный. Так что немалое число находок было облизано в самом буквальном смысле слова».

Джулия Шоу. "Иллюзии памяти: Почему нельзя доверять воспоминаниям"

Некоторые люди убеждены, что помнят себя в утробе матери, — и почти у каждого из нас найдется пара-тройка воспоминаний, относящихся к младенчеству или самому раннему детству. Мы бережно их храним и очень ими дорожим, однако (сюрприз!) все они — ложные: до трех-четырех лет человеческий мозг просто не может сформировать воспоминания, способные сохраниться до зрелого возраста. Хуже того, даже более поздние воспоминания часто оказываются всего лишь инородным вирусом, случайно или намеренно внедренным в нашу память окружающими.

В своей книге нейрофизиолог Джулия Шоу рассматривает феномен ложной памяти и техники манипулирования воспоминаниями, а заодно с пугающей остротой ставит один из главных вопросов бытия: если опыт можно фальсифицировать, если на память нельзя положиться, то что же, собственно говоря, представляет собой наша личность? Ну, а в качестве небольшого, но приятного бонуса читатель узнает, наконец, какого же цвета на самом деле было злополучное платье из незабываемой интернет-дискуссии — сине-черным или бело-золотым.

Цитата: «В ходе первого эксперимента участникам, которые в детстве побывали в Диснейленде, предлагалось прочесть рекламное сообщение, в котором говорилось, что во время поездки они наверняка пожали лапу Микки-Маусу. Как и предполагалось, те, кто прочел брошюру, более уверенно вспоминали, что они пожали лапу Микки-Маусу, чем те, кто ничего не читал. Во время второго эксперимента других участников просили прочесть другую рекламу Диснейленда, в которой упоминалось, что они пожали лапу Багзу Банни. В то время как первое исследование не исключает наличия реальных воспоминаний, в ходе второго эксперимента участников заставляли поверить в реальность абсолютно невозможного события. Багз Банни — это персонаж, созданный компанией Warner Brothers, и в Диснейленде ему делать нечего. Похоже, даже такое незначительное воздействие, как небольшая реклама, может повлиять на наши драгоценные детские воспоминания».

Майкл Газзанига. "Кто за главного?"

С одной стороны, мы убеждены, что являемся целостными уникальными существами: принимая решения, мы основываемся на неких собственных принципах (которые могут быть рациональными или не очень, этичными или нет), а значит, каждый из нас полностью ответственнен за свои поступки. С другой стороны, современная наука предлагает взгляд на человека, как на сложную совокупность химических и физических процессов, не оставляющих практически никакого зазора для так называемой «свободы воли».

Книга американского психолога Майкла Газзаниги — попытка примирить две эти противоположные на первый взгляд концепции и предложить комплексный — то есть основанный на всей сумме накопленных наукой знаний — ответ на вопрос, кто же главнее — биологически обусловленный мозг или порождаемый им неуловимый разум? Если коротко, то ответ этот таков: мозг формирует определенные ограничения и предпосылки, однако как именно мы в их рамках обживемся, какие возможности реализуем, а какие бездарно зароем в землю, зависит от воспитания, индивидуального опыта, а также свободной воли. Утверждение не то чтобы сенсационное, однако Газзанига — мастер интеллектуальной интриги — ухитряется подвести читателя к нему таким неочевидным маршрутом, что некоторое потрясение в любом случае гарантировано.

Цитата: «Изучая белоголовую воробьиную овсянку, Питер Марлер обнаружил, что молодые особи готовы и способны усвоить ряд звуков лишь в течение краткого чувствительного периода между 30-м и 100-м днем своей жизни. Его интересовало, сможет ли он контролировать, какую песню они выучат, если будет давать им слушать разные звуки. Изолировав молодых птиц во время их чувствительного периода, он давал им слушать песни либо на их родном диалекте, либо на чужом. Птицы освоили именно тот диалект, который слышали. Таким образом, диалект, который они усваивали, зависел от опыта. Затем Марлер захотел узнать, смогут ли они освоить несколько иное пение других видов воробьиных, если будут слушать его. Он чередовал песню, обычную для белоголовых воробьиных овсянок, и трели другого вида воробьиных, обитающих в той же местности, однако птицы выучились лишь песне своего вида. Итак, хотя усвоенная овсянками манера пения (диалект) зависела от того, что они слышали, их возможность осваивать разные звуки была весьма ограниченной. То, что они в принципе могли выучить, определялось предсуществующими ограничениями, связанными с нервной системой».

Том Нилон. "Битвы за еду и войны культур. Тайные двигатели истории"

Американский эссеист Том Нилон пишет историю еды как серию захватывающих (и временами прямо-таки душераздирающих) триллеров. Сенсационная связь между разведением карпов и эрготизмом (неизлечимой болезнью, вызываемой спорыньей) оказывается у него скрытой пружиной, приводящей в действие исполинскую машинерию крестовых походов. Каннибализм из страшноватой архаической сказки оборачивается вполне обыденной бытовой реалией времен совсем не таких отдаленных — до викторианской эры включительно. Своевременное увлечение лимонадом, подобно ангельской деснице, отводит от Парижа бич страшной пандемии. Потребность в создании питательной и долго хранящейся основы для супов (солдат, поевший горячего супа, идет на смерть куда охотнее своего собрата, супа не отведавшего) ложится в основу величайшей аферы в истории кулинарии и приводит к массовому распространению глютамата натрия…

Не все истории, рассказанные Нилоном, одинаково достоверны: автор и сам не скрывает, что между версией увлекательной и версией задокументированной он скорее сделает выбор в пользу первой. Однако, вероятно, именно поэтому читать его книгу — сплошное удовольствие, а великолепные иллюстрации (по сути дела, «Битвы за еду» — не просто книга, но настоящий арт-объект) делают это удовольствие максимально диверсифицированным и многогранным.

Цитата: «Многие из вошедших в обиход напитков обладали репеллентными свойствами: анис в eau dʼanise, можжевельник в esprit de genievre, кориандр в eau de coriandre, фенхель в eau de fenouil, список можно продолжить. В Париже 1668 года практически не осталось мест, где чумные блохи чувствовали бы себя в безопасности. На городских свалках, в сточных канавах и трубах, привычных обиталищах крыс, блоха-переносчик чумы не выживала, потому что эти места были обработаны лимоном и другим репеллентами. Миллионы обессиленных блох погибали на улицах, тоскуя о мышах-песчанках, а люди и крысы благодарили судьбу».

Альберто Мангель. "Curiositas. Любопытство"

Из всех книг нынешней подборки «Любопытство» Альберто Мангеля, переводчика и литературоведа, секретаря и помощника легендарного Хорхе Луиса Борхеса, пожалуй, в наименьшей степени удовлетворяет критерию чистой познавательности. Автора интересует не информация как таковая, но путь к ней — неслучайно в первой же главе Мангель цитирует драматурга Сэмюэля Беккета: «Ошибитесь. Попробуйте снова. Ошибитесь лучше».

Опираясь на «Божественную комедию» как на эталон умозрительного исследования (Данте становится незримым проводником автора в мире чистого любопытства и присутствует во всех главах его книги), Мангель ищет ответов на вопросы, казалось бы, довольно абстрактные — от «Зачем мы здесь?» и «Насколько мы разные?» до «Как все упорядочить?» Вернее, не столько ищет сам, сколько изучает, как вдоль этих смысловых направляющих двигались его великие предшественники. Однако абстрактные вопросы в его исполнении обрастают прагматической плотью, оборачиваясь вполне конкретным разговором о формировании современных взглядов на место женщины в социуме или об этическом аспекте ядерных бомбардировок.

Легко перепархивая от Давида Юма к Симоне де Бовуар и от Кафки к Плинию Старшему, Мангель — невероятного масштаба интеллектуал, книжник и знаток буквально всего на свете — озабочен нанесением на карту не столько надежно описанных территорий, сколько тайных тропок, ведущих человечество через разочарования, заблуждения и ошибки в сторону принципиально недосягаемой — и от того особенно сияющей — вершины истинного знания. Как результат, его «Curiositas» — не фундаментальный труд, но обаятельная легкая эссеистика, пестрое собрание сюжетов, обладающих дивной способностью пробуждать в читателе мысль и — да, то самое любопытство.

Цитата: «Первые отцы христианской Церкви самозабвенно искали пути, чтобы привести языческую мудрость в согласие с заповедями Иисуса, и, прочтя в Деяниях святых апостолов, что «научен был Моисей всей мудрости Египетской, и был силен в словах и делах», решили, что именно от Моисея вся греческая философия и пошла. Раз Моисей учился у египтян, значит, в его речах крупицы истины черпали предтечи Платона и Аристотеля. Существует предположение, будто бы из-за чередования гласных имя Моисей превратилось в Мусеий, и этот легендарный певец, предшественник Гомера, был учеником Орфея. Потому в XII веке просвещенный Ришар Сен-Викторский, которому Данте отвел место в Раю рядом со святым Исидором Севильским и Бедой Достопочтенным, назвал Египет «матерью всех искусств».

----------------

Галина Юзефович специально для "Медузы"