Счастье людям⁠⁠

Земля под ногами давно превратилась в грязь. Дождь над головой, дождь вокруг - никакого спасения от воды. К тому же холодно, хоть и самое начало лета. Солнца неделю нет, только низкие тучи и вода, вода везде. Как прорвало небо, да ещё так некстати. Идти тяжело и неприятно, но зачем-то нужно.

Мартин подтягивает озябшими пальцами лямки мешка за спиной, трясёт головой, чтобы капюшон хоть немного откинулся назад. Так лучше видно, хотя... На что здесь смотреть-то?

- Ты весь дрожишь, - говорит дядя. Чего в этом больше, неодобрения или заботы - кто знает?

Сразу и не поймёшь.

Дядя стар. На вид - лет семьдесят, а то и больше: фигуру, когда-то стройную, согнули годы. Они же отбелили волосы, липкими прядями торчащие из-под капюшона. Плащ болтается на тощем теле. Мешок у дяди больше и тяжелее, чем у Мартина, и нести его сложнее. Старик громко хрипит при выдохе, как поломанная паровая машина, но идёт. Мальчик старается не отставать, хотя ноги давно промокли, а на сапожках налипли комья тёмной глины.

- Дрожу, - отвечает Мартин. - Холодно. И непонятно, зачем идти в этот лесной посёлок? Мы могли бы заработать на ужин и ночлег в любой деревне...

Вопрос повисает в воздухе. Дядя молчит в ответ, шумно отдуваясь. Из отверстия его капюшона валит пар, словно там и правда прячется небольшая машина.

Он откликается много позже, когда путники, уставшие и мокрые, вброд переходят разлившийся от дождей лесной ручеёк и с трудом забираются вверх, по внезапно повернувшей в гору дороге.

- Мы же артисты, Марти! Мы доставляем людям радость. Почему у жителей луговых деревень её должно быть больше, чем у лесовиков? Вот и ответ на твой вопрос.

Мартин кивает, стараясь не поскользнуться на липких глиняных буераках. Только шлёпнуться в грязь не хватает!

- Но почему - сейчас? Дождались бы сухого сезона и тогда...

- Мне что-то подсказывает, что мы будем нужнее здесь, - перебивает его дядя. Потом, чтобы сгладить резкий тон, добавляет гораздо тише:

- Я чувствую, малыш.

К дядиным предчувствиям Мартин относится с уважением и толикой страха. Вспомнить хотя бы, как благодарили их за выступление тогда, весной, в Лиллехолле. Вся деревня сбежалась, накидали медяков на месяц вперёд, все радовались, а лично ему, Мартину, староста подарил копчёный свиной бок! Вот она, сила искусства...

Дорога, словно задыхаясь как дядя и кружа снизу вверх наконец-то выводит их на ровное место. А красиво, хоть и дождь! И деревья здесь большие, и кустов поменьше. Лес становится прозрачным, не то что мрачные заросли внизу, до реки.

- Посёлок за поворотом, малыш! - уверенно говорит дядя. - Давай отряхнемся, почистим грязь, иначе нас примут не за успешных артистов, а за бродяг и попрошаек.

Он аккуратно снимает свой мешок со спины и ставит на траву у дороги. Сыро и там, но всё лучше, чем в лужу под ноги. Откидывает капюшон, проводит ладонью по мокрым волосам и стягивает их сзади в пучок коротким кожаным ремешком. Потом подбирает подходящую палку на обочине и отчищает от комьев грязи когда-то щегольские сапоги. Помогает в том же Мартину. Теперь они и правда выглядят солиднее.

Пора идти дальше.

В дядином мешке лежит самодельная чаролька с натянутыми струнами из оленьих жил, а мальчик неплохо поёт. Конечно, голос уже ломается, возраст пришёл, но если не рвать связки, на небольшой концерт пока хватает почти ангельского пения. Чистые ноты, словно капли хрустальной воды из родника - вот чем подкупает публику Мартин.

Посёлок выглядит странновато. Понятно, что дождь, толпы на улице ожидать не приходится, но как-то уж очень пустынно. Над домами даже привычных дымков от печей нет, как вымерли все. Заметный дым из трубы только над небольшим храмом, по лесной традиции без куполов и прочих приметных знаков. Дом как дом, только побольше соседних и над крыльцом - двойной круг Создателя из потемневших от времени досок. Около храма же привязаны единственные встреченные в поселке лошади - числом пять, с одинаковой работы сбруями. Никак, стражники здесь? Вовсе удивительно для лесовиков...

- Дядя, мне здесь что-то не нравится... - говорит Мартин. Ему хочется в тепло и сухость, но отсутствие людей... И непонятные, явно чужие лошади... Да, вблизи видно, что у пары из них пики у седел, точно - стражники пожаловали.

- Нам надо в храм, - непривычно жестким тоном отвечает дядя. - Мы нужны там.

Он даже выпрямляется, насколько позволяет его согнутая старостью спина. В глубоко сидящих голубых глазах блестит что-то ледяное, опасное. Мартин в такие моменты с ним не спорит, себе дороже. Идёт следом молча, опасливо обходя лошадей у коновязи.

В храме совсем худо. Стражники и командующий ими прыщавый мужичок в серебристой кирасе - с претензией на роскошь, но местами мятой, - обнажили мечи и ими удерживают жителей посёлка в половине храма. Судя по всему, сюда согнали всех, вплоть до ветхих старух и грудных детей - вон на руках матери держат. Слышится тихий детский плач и глухой ропот мужиков, как на подбор заросших бородами, угрюмых и злых.

- А это что за холопы? - сердито бросает командир, едва оглянувшись на скрипнувшую дверь. - Просмотрели, олухи?!

Он старается казаться грозным, но писклявый голос сводит все усилия на нет. Да и глуповатая круглая рожа с тонкими крысиными усиками не располагает к уважению. Маленький негодяй, получивший оружие и власть, не больше.

- Никак нет, не просмотрели! - откликается кто-то из стражников. - Бродяги какие-то. Здешних всех согнали, ваше благородие!

- В кучу их, - мотает головой командир. Дядя послушно присоединяется к жителям, а замешкавшийся Мартин получает от стражника по шее и едва не падает на толстую тётку в первом ряду. Шёпотом извиняется, но всем не до него.

- Повторяю... - визгливо сообщает командир. - Подати не уплачены! За два года недоимки у вас, за два! Граф в бешенстве.

- Да мы не графские, - хмуро говорит кто-то из толпы. - Мы сами по себе...

- Ма-а-алчать! - орёт командир. Лицо его наливается дурной кровью, багровеет. Глаз начинает дергаться, словно усатый кому-то нервно подмигивает. - У кого сила - тот и власть, олухи! Двести серебряных его светлости. И нам полсотни за труды, верно я говорю, ребята?

Стражники вразнобой что-то кричат, явно довольные поживой.

- Так... - командир злобно глядит на пленников. - Староста кто? И этот... храм чей?

- Староста - это я, - степенно отвечает могучий мужик с толстой шеей и торчащей в стороны спутанной бородой. Невысокий ростом, но сильный и неглупый - с первого взгляда понятно.

Он выходит из толпы пленников, рукой отодвигая один из мечей стражников как мешающую ветку и придвигается к командиру.

- Нет у нас столько денег, стражник. Да и были бы - по какому праву? Лесовики не на графских землях живут, на своих. Испокон веков так. А храм - он Создателя, ты Его сюда зовёшь, что ли?

- Кто настоятель? - ровным голосом спрашивает командир. Поднятый меч в его руке слегка дрожит.

- Да я же и настоятель, - пожимает плечами староста. - Нас тут народа всего с полсотни, вот и живём как можем, лишних должностей нет. Каждый человек на счету.

Мартин смотрит на дядю. Тот напряжён как струна, морщины на лице разгладились. Если бы не седые волосы - и не поймёшь, что старик.

- Двести пятьдесят серебряных. Через полчаса. Сюда. - Разделяя слова паузами, говорит командир. Его меч упирается в шею старосты так, что кожа натянута до отказа, уже показалась капля густой крови, вишней блестящая в свете нескольких храмовых свечей. - Хватит торговаться!

- А то что? Убьёшь меня? Побойся Создателя! В храме кровь проливать нельзя, стражник. Заклятие старинное есть - кто здесь человека убьёт, вызовет демона. Да сам первым и погибнет. Езжайте вы отсюда подобру-поздорову, не будет денег. Не дадим. Грабёж это...

- Пугать меня вздумал, пенёк бородатый?! - взвизгивает командир, резко взмахивает мечом и рубит по шее спокойно стоящего старосты. Кровь брызгает в стороны, староста отступает на шаг, на два, и зажимает руками распоротое горло. Сквозь пальцы, пузырясь, течёт алое, страшное. Он падает назад, гулко бьётся затылком о пол.

Люди вскрикивают и отступают вплотную к стенам, словно стараясь в них вжаться, спрятаться от неумолимых убийц. Даже детский плач затихает, наступает полная тишина.

Стражники без команды с места не двигаются, так что между вооруженными людьми и населением посёлка образуется пустое пространство, как раз в середине храма, где выложен на полу священный двойной круг.

Командир медленно подходит, наклоняется над упавшим на спину старостой и вытирает меч о его кафтан. Раз. Переворачивает лезвие другой стороной. Ещё раз. Потом недобро ухмыляется и нащупывает взглядом в толпе перепуганных людей совсем юную женщину с ребенком на руках.

- Сюда иди, свиноматка! - приказывает он. Женщина как зачарованная идёт ему навстречу, но её останавливает чья-то властная рука, взяв за плечо.

- Не ходи, - велит дядя Мартина. - Не надо.

Двойное кольцо на полу начинает ломаться - сперва по внешнему кругу пробегают трещины, словно по камню, сдвигая и меняя полоску дерева до неузнаваемости. Потом внутренний круг внезапно вспыхивает по всей длине ярким синеватым пламенем высотой по пояс. В этом круге пленных нет - только командир и один из стражников, стоящий ближе всех к нему.

- Колдовство? - пискляво кричит командир, потрясая мечом. - Уничтожу!

Стражник молча отпрыгивает в сторону, но не может пересечь пламя - его силуэт дрожит и тает, словно восковой. Обратно в горящий круг падают какие-то тёмные хлопья, всё что от него осталось. Меч, негромко стукнув, валится на пол, под ноги командиру.

Мартин с ужасом видит, как эти бурые комки непонятно чего, оставшиеся от стражника, словно ползут по полу к командиру, налипают ему на сапоги и быстро поднимаются вверх по телу. Там, где они проходят, уже нет человеческого тела, нет одежды - только раздувшиеся выпуклые наросты, иглы, сочащиеся слизью нечто. За пару ударов сердца весь командир превращается в непонятно что - в два раза выше ростом, с несуразно раздутыми ногами, кривыми лапами вместо рук и вытянутой звериной мордой, из приоткрытой пасти которой падают капли слюны. Попав на пол они шипят и выжигают обгоревшие лунки в дереве.

- Гры-ы-ы... - хрипло взрыкивает получившаяся тварь, обводит горящими красным глазами людей и облизывается жутким шипастым языком, с которого капает вонючая слюна. В воздухе повисает страшная смесь запахов болотных газов, тухлого мяса и несвежего перепрелого сена.

- Все на улицу, - громко, но совершенно спокойно говорит дядя. Люди послушно бегут к выходу. Хотя им страшно, никто не пытается оттолкнуть соседа, вырваться вперёд, спастись первым. Оставшиеся стражники бегут впереди всех, один даже меч потерял, но - не возвращаться же?

- Постой! - ловит дядя за капюшон Мартина. - Ты мне нужен.

Мальчик послушно останавливается, забирает у дяди мешок с вещами, добавляет свой и аккуратно складывает вещи в дальнем углу, под высоким узким окном. Возвращается обратно.

Пока тварь взрыкивает и ходит в медленно опадающем кольце огня, поглядывая на добычу, дядя и Мартин прижимаются ладонями к ладоням друг друга, словно играют в непонятную детскую игру. Но никакой игры нет и в помине, всё куда сложнее. Вокруг их мокрых фигур в поношенных плащах вспыхивает яркое белое пламя, притягивает их друг к другу, сплетает в крутящуюся воронку острым концом вверх и мгновенно опадает.

Вместо двух людей остаётся один. Да и человек ли это? Высокий молодой воин в ослепительных доспехах, но без шлема, с гордо откинутой назад головой. Длинные тёмные волосы падают на блестящую синими ответами сталь кирасы, длинный меч с шелестом вылетает из ножен, перехватывается за рукоять обеими руками и наносит первый удар по демону. Тот визжит, громко, с ужасом и злобой, бросается на воина, растопырив лапы. Синее кольцо огней потухает и начинается бой.

Он недолог, но кровав. Зверь ранит воина, тот бьёт двуручным мечом и отрубает ему правую лапу. Звон стали, когда воин задевает наручами свои доспехи и рёв не желающего сдаваться адского создания. Поединок оружия и воли.

Последний удар страшен. Тварь раскидывает напополам, от жуткой морды до самого пола, на котором остаётся глубокий след. В тучах за окном бьют молнии, словно повторяя поединок там, в небесах, на каком-то недоступном смертном уровне. Останки демона корчатся во множестве вспыхнувших огоньков, плавятся, тают зловонными лужицами, оставляя обгоревшие полоски и пятна.

Но всё кончено. Обессилевший рыцарь отходит к окну, опирается руками на узкий подоконник и смотрит вверх. Туда, откуда его призывают время от времени, чтобы защитить этих людей. Чтобы дать им силы жить дальше. Он не помнит себя в телах Мартина и его дяди, он существует только, когда Создатель даёт им команду объединиться. Магия? Мутация? Истовая вера? Бог весть. Всё сложнее, чем мы думаем.

И эти двое не помнят ничего, пока они порознь. А очередным спасённым остаётся только вознаградить их деньгами и аплодисментами, которые они относят на счёт своих талантов.

От окна отходят старый артист, озабоченный только тем, чтобы не пострадала его чаролька - иначе на чём ему играть дальше? - и совсем юный певец, который будет сегодня вечером звездой праздника. Пусть грустного, старосту любили и уважали все вокруг, да и замену найти непросто, но всё-таки - праздника. Стражников больше нет, граф вряд ли скоро о них вспомнит, а демон очередной раз усмирен, волей Создателя.

- Ты хотя бы согрелся, малыш? - спрашивает дядя. У него ломит бок от мощного удара твари, но это пройдёт. Не так уж он и стар, конечно, пройдёт.

Мартин кивает. На щеке у него свежий след от звериного когтя, но он не обращает внимания. Даже и не знает, откуда это, если спросить. Вероятно, задело веткой в лесу.

Не до того. Пора нести людям радость, они вполне её заслуживают.

© Юрий Жуков