Проклятое призвание. 43. Что это было?⁠⁠

Ее дело молодое, а все одна да одна, – жалость меня взяла.

А. Н. Островский

Помимо прочего с Елизаветой Прокофьевной говорили мы и о семье. Не то, что бы я целенаправленно пыталась обсудить эту тему, просто она как-то сама собой всплывала. Как и во время всех наших последних встреч.

Я почему-то вспомнила в разговоре отцовскую бабушку и свою прабабушку, жившую в деревне и родившую и поднявшую семерых детей. В наше время такие женщины – фантастические исключения, а тогда они были нормой. Большая часть женщин были именно такими.

И нельзя ведь сказать, что люди в те годы как-то иначе чувствовали или были менее развиты… Нет, они точно так же любили, дружили, враждовали. У них была потребность в искусстве – они пели, что-то мастерили, украшали свою одежду, свой дом… Люди от века занимались этим. Пели песни, рассказывали сказки и всякого рода небылицы. В XX веке в жизнь вошло кино – это было уже профессиональное искусство для масс. Но все же и кино, и даже телевизор не уничтожили тягу обычного человека к украшению своего дома, своей одежды, своей жизни… Я помнила чудесные вязаные салфетки и вышитые полотенца в доме деревенской прабабушки или корзиночки, которые из разноцветной проволоки плел дед. Вспоминая резные наличники, затейливо украшенную веранду, деревянные рамочки для фотографий, выпиленные на станке в домашней мастерской, я понимаю, что творческое начало жило и в нем. Еще неизвестно, от кого, от отца или матери, передалось мне мое искусство – и с той, и с другой стороны в родне были те, кто умел выдумать и украшать.

И семьи еще лет пятьдесят назад, пару поколений до нас, были крепкими. Разводы были редкостью, особенно в сельской местности.

Как же странно, что сегодня все так перевернулось. Большинство семей распадаются, словно бы раздерганные новой, сравнительно комфортной и обеспеченной жизнью, не выдерживают первых испытаний. Люди, прожившие вместе по десять, пятнадцать, двадцать лет расходятся, как в море корабли, и больше не видятся. С детьми еще интереснее: их мало, и в связи с этим происходит то, что раньше было возможно разве что у аристократов, за них начинается борьба, схватка. В семьях сколько-то высокого социального уровня детей не бросают, наоборот, многие ради них готовы на жертвы, серьезные подвижки в зоне своего комфорта. Появилось много отцов-одиночек, которых еще пару десятков лет назад почти не было… Люди готовы биться за родную кровь – почему? Не от того ли, что вокруг все – чужие… А хочется, чтобы рядом был кто-то – хоть кто-то – свой. Только твой. Кому ты будешь нужен, действительно нужен в любом случае.

Не потому ли, кстати, мужчины в наши дни вовлечены в воспитание детей гораздо серьезнее, чем отцы предыдущих поколений, многие из которых ни о каком воспитании просто не думали. Тогда считалось важным ребенка «накормить», «одеть-обуть», и отец, справившийся с этой задачей, считался (да и был) хорошим отцом.

Сегодня все не так. С ребенком надо заниматься, ему нужно уделять много времени. По максимуму его необходимо обеспечить жильем, купить квартиру – немудрено, что многих такая колоссальная ответственность пугает. И хочется отодвинуть этот вопрос как можно дальше – большие проекты всегда связаны с большими рисками.

Так происходит, конечно, у тех, кто контролирует процесс размножения. Тем, кто не очень контролирует, даже проще – природа и безалаберность принимают решение за них. А это иногда и лучше. Как говорится, пока умные думают, дураки размножаются. Виду же в целом по большому счету все равно, кто будет поддерживать популяцию – рою не интересна судьба отдельной пчелы.

Вспоминая прабабушку и семерых ее детей, я говорю Елизавете Прокофьевне, что, наверно, наши предки, те, кто жили еще несколько поколений назад, и не представляли другой жизни… А потому, и не могли мечтать о чем-то другом. О каких особых развлечениях, о какой профессиональной реализации тогда думали?.. Детей бы поднять, на ноги поставить, прокормить…

– Это так говорят, про реализацию, – замечает Елизавета Прокофьевна. – А реализация может быть и дома, в семье…

Я пытаюсь представить себя в роли типичной домохозяйки. Варящей борщи, стирающей носки, метающейся между поликлиникой и детским садом. Как Ляська. Получается плохо. Нет, наверное, это все-таки не для меня. Не для таких, как я.

А как же любовь?..

Как-то в детстве я спросила бабушку, мамину маму, любила ли она деда, когда выходила за него замуж. Та отшатнулась даже в каком-то испуге. «Тогда не было такой любви». «Как же ты вышла замуж?» «Ну, как… Не пьет, не курит, в армии отслужил… Чего еще надо?»

Я рассказываю эту историю Елизавете Прокофьевне.

Та улыбается.

– Она была, любовь, – говорит Елизавета Прокофьевна. – Была, Неточка… Это встречается в жизни… Но любовь – это такое чувство… Сегодня к одному, завтра к другому… А семья больше любви.

Я молчу. Наверное, мне все-таки хочется верить, что любовь и семья – это что-то такое, неразрывно связанное… Что одно невозможно без другого… Одно из другого вырастает…

Тогда почему столько разводов? Куда уходит любовь?

Была, была и потом куда-то делась… Почему?

И почему не девалась раньше?

Или просто не было никакой любви? Сто, двести лет назад? Люди жили всю жизнь вместе по обычаю… и потому как надо же с кем-то удовлетворять половое влечение…

Но мне не хочется в это верить! Это слишком страшная и грустная мысль!

Я не хочу жить в мире, где все так грубо и безобразно пошло!

Разве у нас с Виком было так?

Когда-то…

Я спотыкаюсь.

Но ведь мы не были семьей.

Даже не пытались ею стать.

Но все эти годы… что это было?

Уже почти стемнело. На бархатном небе выступили тусклые городские звезды. В воздухе разлился запах ночной сырости и как будто чьей-то старости, несчастной и одинокой. Даже Герман, кажется, устал, рвавшийся вперед поначалу, он смирно трусил рядом, уже не пытаясь обнюхать каждое встречное дерево.

Пора прощаться.