Про переводы⁠⁠

Когда-то я работала в агентстве переводов и там рассматривала инструкции к томографам. Это было очень ответственное занятие, как и все, что связано с медициной.

Но любой перевод технического или медицинского текста, на мой взгляд, по сложности не бьет перевод иностранных стихов.

Рассмотрим же на примерах.

1. Александр Блок

   Как известно, поэму Блока «Двенадцать» переводили на разные языки. На французском получился дивный певучий текст, который Блок, по некоторым данным, не возлюбил.

На итальянском — «Liberta, tratata». Ритмический рисунок совпал с тем, что хотел сказать автор, автор доволен.

А это ведь только ритм стихотворения, это ещё не трогали смыслы, образы и точность изложения.

2. Уоллес Стивенс

Вчера я вычитала в книжке Стивена Кинга эпиграф — стихотворение какого-то их поэта американского, про которого раньше не слышала. В целом-то поэзия американцев какая-то очень своеобразная (за редким исключением), а уж в переводе-то совсем непонятно, о чем речь — какой ещё император мороженого?

Только после чтения оригинала мне стало немного понятно. Форма своеобразная, да. И перевод делать было сложно. Так что в русском варианте там вообще ничего не понятно, что на корню выжигает для русскоязычного читателя (а может и не только русскоязычного) задумку автора, который это эпиграфом поставил. Страшно мы, короче, далеки от.

3. Роберт Фрост

Фрост как плюс-минус известный американский поэт будто бы избежал многих проблем с переводами, в чем ему повезло больше, чем поэту из пункта 2. Есть стихотворение The road not taken, про невыбранный путь, выбранный путь, возможно, про солипсизм и вообще философию. Хорошее стихотворение.

Здесь можно ознакомиться и понять, что стихотворение в целом переводили на русский язык адекватно. Это хороший пример перевода поэтических текстов, я считаю.

А есть ли прекрасные примеры?

4. Анатолий Гелескул

По-моему, это дивный пример того, как надо переводить стихи. С переводами Гелескула я познакомилась, когда читала поэта Гарсиа Лорку (а он довольно туманно пишет, думаю, что переводчикам было сложно и ритмику держать, и образы портировать). Так что я глянула на переводчика дальше — и ознакомилась с моим любимым стихотворением.

Болеслав ЛЕСЬМЯН

КУКЛА

Я — кукла. Светятся серьги росой нездешнего мира,
И сном по шелковой яви на платье вытканы маки.
Люблю фаянсовый взгляд мой и клейкий запах кармина,
Который смертным румянцем горит на матовом лаке.

Люблю в полуденном солнце лежать на стройном диване,
Где скачут зайчики света и где на выгнутой спинке
Безногий ирис витает у ног задумчивой лани,
А в тихой вечности плюша гнездо свивают пылинки.

Признательна я девчурке за то, что с таким терпеньем
Безжизненностью моею играет, не уставая.
Сама за меня лепечет и светится вдохновеньем —
И кажется временами, что я для нее живая.

И мне по руке гадая, пророчит она, что к маю,
Взяв хлеб и зарю в дорогу, предамся я воле божьей
И побреду, босоногая, по Затудальнему краю,
Чтоб на губах у бродяги поцеловать бездорожье.

Однажды судьба невзлюбит — и вот я собьюсь с дороги,
Останусь одна на свете, гонимая отовсюду,
Уйду от земли и неба и там, на чужом пороге,
Забыта жизнью и смертью, сама себя позабуду.

Подобна я человеку — тому, Который Смеется.
Я книгу эту читала… Премудростям алфавита
Я, словно грехам, училась — и мне иногда сдается,
Что я, как почтовый ящик, словами битком набита.

Хочу написать я повесть, в которой две героини.
И главная — Прадорожка, ведущая в Прадубравье,
Куда схоронилась Кукла, не найденная доныне, —
Сидит и в зеркальце смотрит, а сердце у ней купавье.

Два слова всего и знает, и Смерть называет Мамой,
А Папой могильный холмик. И все для нее потеха…
Голодные сновиденья снуют над пустою ямой,
А кукла себе смеется и вслушивается в эхо…

Конец такой: Прадорожка теряет жизнь на уступе…
Намеки на это были. Смотри начальные главы…
И гибнет кукла-смеялка с четой родителей вкупе.
И под конец остаются лишь зеркальце да купавы.

Писать ли мне эту повесть? Становятся люди суше,
И сказка уже не в моде — смешней париков и мушек…
Цветного стиха не стало… Сереют сады и души.
А мне пора отправляться в лечебницу для игрушек.

Заштопают дыры в бедрах, щербины покроют лаком,
Опять наведут улыбку — такую, что станет тошно, —
И латаные красоты снесут напоказ зевакам
И выставят на витрине, чтоб выглядели роскошно.

Цена моя будет падать, а я — все стоять в окошке,
Пока не воздену горько, налитая мглой до края,
Ладони мои — кривые и вогнутые, как ложки, —
К тому, кто шел на Голгофу, не за меня умирая.

И он, распятые руки раскрыв над смертью и тленом
И зная, что роль игрушки давно мне играть немило,
Меня на пробу бессмертья возьмет по сниженным ценам —
Всего за одну слезинку, дошедшую из могилы!

Перевод с польского А. ГЕЛЕСКУЛА