Поводок для демона (18+) Часть 2
Мавринский продолжал рассказывать, словно на исповеди:
— За несколько сеансов мы выяснили механизм действия. Обострение либидо на два-два с половиной часа, потом полчаса апатии и включение сознания. Полная амнезия на момент действия препарата. Потом была еще пара добровольцев, но на них препарат действовал… несколько иначе.
— Например? — нахмурился Левашов.
— Я сам не помню… Мне сказали, что, когда я его принял, со мной поначалу ничего не происходило. — Мавринский выглядел смущенным. — Мы общались, я ходил по квартире, пару раз отлучался в туалет… А когда пришел в себя, все карманы у меня были набиты вещами. Какое-то обострение клептомании. Я украл у Колягина телефон и бумажник, кое-какие ценности из квартиры, даже не знаю — как.
— Неудивительно, судя по тому, как лихо вы обворовали лабораторию. А сам Колягин? Он пробовал препарат?
— Д-да, но…
— Запретил вам рассказывать? Мне плевать. Это ваш единственный шанс избежать тюрьмы. Расскажете мне, полиции — кому потребуется.
— У него проявились… Садистские наклонности. Он бил ту… ту девушку. Он угрожал мне ножом. Был агрессивным и… властным.
Голос химика горько сорвался. По-видимому, вспоминать ему пришлось что-то совершенно кошмарное. Левашова передернуло. Он взглянул на часы.
— В общем, так, Мавринский. Рабочий день закончился, но мы с вами не договорили. Завтра обращаемся в полицию, следственный комитет. Советую оказать им всю посильную помощь. Я в свою очередь сделаю все, чтобы вам уменьшили срок. Понятно, что вы пешка, нам нужно прижать Колягина. Поэтому — не распространяйтесь.
Мавринский кивнул, втянув голову в плечи. Левашов, скрывая дрожь в пальцах, сжал кулаки и вышел. Всю дорогу до парковки в голове клубился бесформенный ужас. Он принимал этот препарат там, в красной комнате… Какие демоны вырывались на волю? Меньше всего Борис хотел знать ответ на этот вопрос.
— Борис Алексеевич! — окликнули его.
Он нервно обернулся. Серебристый джип — ну конечно, снова будет играть с ним. Колягин высунулся из окна машины, высокомерно усмехаясь. Помахал ладошкой.
— Подойдите, пожалуйста, у меня для вас кое-что есть.
Что-то было очень нехорошее в его усмешке. Настолько нехорошее, что Левашов против воли прошагал разделявшие их четыре метра и хмуро спросил:
— Что такое?
— Вы, значит, уже в курсе? Это было вопросом времени. — Колягин нырнул обратно в салон, потянулся, открыл пассажирскую дверь. Махнул ему. — Садитесь, есть разговор.
— На черта мне?
— Ну… вы ведь не хотите, чтобы все увидели… вот это?
Он протянул телефон экраном вперед. Левашову стало дурно. Слова разом пропали из его ума, горло высохло, желудок беспокойно заворочался. Он глядел на свою фотографию, сделанную Колягиным, и не узнавал себя.
— Садитесь. Нужно поговорить.
— Точно, — прохрипел Левашов.
Он обошел машину, сел спереди, стараясь не глядеть на Колягина. «Александр, — вспомнилось вдруг. — Александр его зовут». Нужно было сохранить остатки достоинства. Хотя о чем может быть речь, если…
— Ну, так на чем вы остановились? — спросил Александр, выруливая с парковки.
— Мавринский говорил, что препарат на всех действует по-разному.
— А, да-а, было дело. — Колягин довольно осклабился. — Догадываетесь почему, Борис Алексеич? Мое вещество воздействует на центры памяти и контроля поведения. У человека срывает все блоки: моральные, этические. Препарат лишает пациента здравого смысла, остается голая жажда — скопище внутренних демонов, уж простите мне эту поэзию.
— Демонов? — скривился Левашов, чувствуя, как вязкий холодок ползет под грудью, забираясь в сердце.
— Ну да. Все, что мы подавляем в себе. Вся грязь, все тайные желания, все фетиши, девиации, скрытая агрессия, желание доминировать или, хм, желание подчиняться. Зато потом — какая чистота в душе, какое блаженство! А все оттого, что человеку дали на пару часов выгулять своих демонов без поводка! Подозреваю, что чем больше человек прячет от себя, пытаясь жить обычной жизнью, тем сильнее хлещет из него грязь, когда препарат прорывает плотину морали.
— Колягин, вы же сами компьютерщик. Да еще и биолог. Что за болтовня? Плотина, демоны. — Левашов утер пот со лба. — Органическая химия и нейрофизиология — вот о чем тут речь. А не о морали и этике. Вы несете чепуху.
— Естественно, это упрощенная версия. Я вам могу и модель показать, и все, что пожелаете. Нейрофизиология там есть — мы как раз нашли, за счет чего работает механизм вытеснения, описанный Фрейдом. Знаете, когда все плохое человеческая память стремится забыть? Вот и тут так. Человеку сносит крышу, он превращается в чудовище, а потом забывает. Вы же не помните этого?
Колягин помахал в воздухе телефоном. Борис Алексеевич содрогнулся, лицо его сморщилось от мучительного отвращения. Он тихо спросил, раздавленный стыдом и страхом:
— Что с Викторией?
— Мертва, — пожал плечами Колягин.
***
Они приехали в тот самый «магический театр». Заведение для сумасшедших, где плата за вход — здравый смысл. Александр Колягин учтиво поцеловал морщинистые пальчики Мадам, та сипловато хохотнула. Вместе с Левашовым они вошли в покои красной комнаты. Той самой, где все происходило и раньше. Едва переступив порог, Левашов почувствовал укол в шею, тяжелый жар в груди и тяжесть в веках. Сделав шаг, он рухнул на мягкий ворсистый ковер и уснул.
Очнулся уже сидя на диване. Пиджак его был расстегнут, телефон лежал рядом на столике. Он взглянул на время. Полночь. Вокруг была все та же красная комната. Напротив сидел Колягин.
На этот раз ни музыка, ни благовония, ни багровый полумрак не расслабляли Левашова. Напротив, обстановка давила. Болели глаза, дышать было трудно. И голова… Голова вновь налилась болью и тяжестью.
— Итак, Борис Алексеевич, прошу прощения за столь невежливое вторжение в вашу личную жизнь, — лукаво проговорил Александр, — но я был вынужден. Вы мне нужны.
— А вы мне — нет, — процедил сквозь зубы Левашов.
— Обижаете. Боюсь, что я тоже вам нужен. Ибо именно я теперь являюсь гарантом того, что эти фото не попадут ни в полицию, ни в интернет, ни на стол генерального директора. Вам же не хочется, чтобы все узнали, что вы сексуальный маньяк, садист и убийца?
— Убийца?..
— Да? Я показал вам не тот кадр? — Колягин вынул телефон и стал поспешно листать фотографии. — Тут полная хроника событий. Так, здесь просто секс, ничего интересного, а вот вы наматываете ей волосы на кулак, смотрите — трещина в коже по краю скальпа…
— Прекратите! — Левашов захлебывался сладковатым спертым воздухом, голова кружилась.
— Значит, тут вы нарезаете ее кожу на лоскуты — это сто пятая, пункт «д», убийство с особой жестокостью, потому что она еще жива — видите лицо? Ужас, как страдает девочка. Она ведь всего лишь пришла потрахаться.
— Замолчи...
— А вот инструментарий. Скальпель, нож для колки льда, мясной топорик — вот это сервис, а? — не унимался Колягин. — Тут у нее уже нет головы, только гляньте. А вот тут вы ее уже в отрезанном виде и приходуете — это двести сорок четвертая…
Левашова вырвало прямо на ворсистый ковер. Колягин, на секунду прервавшись, отодвинулся и продолжил:
— ...надругательство над телом. С учетом того, что была еще вторая — шатеночку помните? От нее вообще один фарш вперемешку с калом остался. Понять только не могу, откуда в вас столько ненависти? Неужели настолько тяжело быть начальником крупного отдела большой лаборатории?
Зажужжал телефон Бориса Алексеевича. Тот вынул его из кармана, увидел «Жена» на экране, смахнул красным — не сейчас. Откуда столько ненависти?.. Действительно.
— В общем, на вторую смотреть не будете? А жаль. Там есть интересные кадры. Вы-то такой же — тоже голый, весь в дерьме и крови, — но девушка разобрана по запчастям на порядок красивее.
— Что тебе нужно? — прохрипел Левашов.
— Вот это уже другой разговор. — Александр потянулся, жестом фокусника вытащил из-за дивана бутыль с джином, затем пару стаканов и тоник, начал смешивать. — Для начала вам придется смириться с тем, что вы — конченый человек. Убийца, садист, насильник и моральный урод. Вы уже сотворили это, и вам с этим жить. Ни тюрьма, ни смерть этого не искупят. Вон там, за дверью стоит человек, который по одному слову прирежет вас прямо здесь, если мне или вам того захочется. Но не думаю… Думаю, вам все-таки захочется жить. — Александр с ехидным прищуром уставился на Левашова, кидая в стакан веточку базилика.
Левашов где-то внутри своего гнилого естества понимал, что Александр прав. Он малодушно хотел жить. И все же сделанного не воротить, и ничто не станет достаточным наказанием за то, что он натворил, будучи не собой… Или, точнее, будучи именно собой. Значит, оставалось то же, что и с Лизой? Плюнуть и погружаться дальше в пучины грязи, забыв о спасении?
— Допустим.
Снова завибрировал телефон. Опять Лиза. Снова ее вечное «где-ты-шляешься, какой-подаешь-пример». Пусть. Пусть скандал, пусть съест мозг чайной ложечкой, сейчас не до того. На кону жизнь, будущее. Придется отложить.
— А раз так, придется развивать нашу идею. — Колягин достал желтоватую сигарету, закурил. По комнате, смешиваясь с запахом сандаловых благовоний, поплыл аромат жженой гвоздики. — Да-да, Борис, она теперь наша. Мне нужна ваша власть в лаборатории. Нужно закрыть расследование, замять недостачу реактивов, укрыться от проверок — словом, замести следы.
Колягин снова затянулся. Рыжеватый огонек вспыхнул, переливаясь, протлел на несколько миллиметров. Струя ароматного дыма обдала лицо Левашова, в темноте послышался жаркий шепот:
— Мавринского предлагаю перевести в особую подпольную лабораторию — она уже строится. Постройку придется спонсировать пока что за свой счет, но деньги у нас есть. Дальше бизнес-план. У меня есть примерные наброски. Дебет-кредит, сметы — я в этом не силен, у вас опыта больше. Статьи расходов я включил: там торговля людьми, аренда комнат плюс посредничество — Мадам по старой дружбе много брать не будет. На начальных порах затраты будут приличные, но когда про наш магический театр узнает элита — мы взлетим до небес. Представьте, на что готовы олигархи и звезды, чтобы выгулять в тишине и темноте своих внутренних демонов?! А ведь мы — монополисты! Уникальная молекула, такой не будет ни у кого. Мы создадим собственный рынок и выкачаем из него такие деньги, что вы всю нашу лабораторию сможете купить и переоборудовать под синтез нашего препарата. Ну? Или вернуться к своим лекарствам, еще пять лет проходить клинические испытания, работать с дураками, убегать от проверок, хлестать кофе до дрожи в пальцах. Что скажете?
Вж-ж-ж, вж-ж-ж-ж.
Левашов снова сбросил вызов жены. В этот раз руки действительно тряслись — но не от ярости, а от возбуждения и азарта. Какой проект, какая идея… Возможность реализовать себя. Вдвоем построить империю удовольствий, бросить ненавистный отдел, ненавистную жену, ненавистное существование жалкого обрюзгшего начальничка, стать властелином мира…
Перед глазами вновь вспыхнула картина: изрезанная девочка с содранным скальпом, голое тучное тело, восседающее на ней, красно-бурые разводы в седеющих волосах на груди и животе, перекошенное от истерического хохота лицо.
...со временем найти управу и на Колягина. Не вечно же ему бояться этого компромата? Это будет битва умов, но Левашов в этой управленческой кухне варится не год и не два. Пусть молодой не зазнается…
Впрочем, он зовет его как партнера. Как равного. Он признает, что не до конца компетентен… Или ему просто нужно прикрытие… А не плевать ли?
Левашов снова почувствовал, как дрожат кончики пальцем. Он уже был на дне. Выплывать было поздно. Оставалось прятаться на самой глубине, как рыба-удильщик, клацать острыми зубами, терзать и жрать тех, кто слабее. Правда жизни… Да, он убийца, садист и моральный урод. Значит, ему нечего больше терять.
— Черт с вами, Александр. — Левашов улыбнулся недобро, показав зубы. — Я в деле. Мавринского прикрою, расследование сверну. Давайте сюда ваши выкладки, будем корректировать.
— Сперва выпьем! — Колягин поднял свой стакан, салютуя. — За успех предприятия.
Они чокнулись. Борис пригубил напиток, но партнер укоризненно погрозил ему пальцем, опрокидывая в себя все.
— До дна!
Левашов последовал его примеру. Глотая, почувствовал, как что-то маленькое, твердое проскакивает в пищевод. Таблетка.
— Знаете, о чем я подумал, когда увидел, что препарат делает с людьми? — вполголоса заговорил Колягин. — Я думал: он выпускает зверя. Только потом мне пришли на ум эти демоны. Это ведь не зверь. Ни один зверь не бывает так чудовищно, так изощренно жесток — это еще у классика было. Все эти извращения, отклонения, вытесняемые в темный угол грязные желания — это же все налипшая грязь цивилизации. Пещерные люди не снимали скальп с врагов ради удовольствия, не трахали своих жертв в распоротые трахеи, не облизывали грязные трусы своих женщин и не воровали сверх необходимости. Выросшее в человечестве неказистое чудовище разума подарило нам все эти девиации, навязчивые идеи, панические атаки…
Вж-ж-ж. Какого черта?! Сбросить.
— ...Поэтому — демоны. Мы родились в это время, столько дерьма скопилось в нас за тысячи лет якобы разумного существования, и от этого никуда не деться. Вы не аскет, не уйдете в монастырь, не уедете жить в тайгу и каяться в грехах. Вы сын своего времени, как и я, как Мавринский, как и любой из нас. Как Виктория… И другие девочки, которым суждено стать жертвой тех, кто спускает своих демонов с поводка. В былые времена знать развлекалась охотой на животных с соколами и собаками, а мы — что ж, мы развлекаемся охотой на людей. — Александр водил пальцем по ободку стакана, внимательно глядя в глаза Левашову. — Важно лишь осознать, что это закономерность. Необходимое зло. Правда жизни.
Борис Алексеевич уже чувствовал, как контроль над телом плавно уходит от него. Как зарождается глубоко в сознании кристаллик пустоты. Левашов напряг волю, вцепился мысленно в канаты собственных нервов, открыл рот, чтобы ответить, но тут его телефон вновь коротко вжикнул. На этот раз от жены пришло сообщение. Бегло прочел:
«Боря, где ты? Элина не пришла из школы. Ее нет шестой час, на дворе ночь, я боюсь. Ответь».
Страх скрутил мозги, липкой массой забил легкие, мешая дышать. Руки затряслись, исчезли слова. Борису стало настолько страшно, что даже эффект препарата отступил на минуту, не в силах перебить этого ужаса. Элина. Не может быть…
— Пути назад у тебя нет, Левашов, — выплюнул усмешку Колягин. — Наркотик гонят в подконтрольном тебе отделе. На твоей совести жестокая смерть двух женщин. Даже если ты сдашься и прикроешь нашу лавочку — это не вернет тебе покой. Не вернет им жизни.
Вторая волна пробежала по мозгу, блаженством окатила тело. Кристаллик пустоты стал стремительно разрастаться, заполняя разум Левашова. Он отрешенно смотрел, как Колягин делает знак кому-то в дверях и ехидно скалится, продолжая шептать:
— Ты слишком малодушен, чтобы сдохнуть. Ты хочешь жить красиво, а все плохое принимаешь как данность. Я знаю: ты прогнешься под любое дерьмо, как прогибался и до этого. А остатки совести скоро сожрут твои демоны. Только спусти их с поводка. Поставь последнюю точку. А я посмотрю.
И уже совсем чужими глазами, словно фильм на экране, Левашов видел, как в красную комнату затаскивают брыкающееся юное женское тело. Юбка задралась, под рваными колготками розовели тонкие трусики. Волосы растрепались, макияж расплылся. Она верещала, отбиваясь. Пока не увидела его. Затихла, села на ковер, поджав ноги. Губы у нее дрожали.
— П-папа? — сорванным голосом пролепетала Элина, всхлипнув.
Но папы уже не было. Борис Алексеевич Левашов безумно улыбнулся, глядя сквозь нее, и ласково провел рукой по нежной девичьей щечке.
Автор: Александр Сордо
Закономерный финал.... Увы....