Пепел на Престоле. Кровь Рюриковой Земли⁠⁠

Глава 11. Полоцк. Князь лесных демонов

Далеко на северо-западе, там, где Русь увязала в топких болотах и непролазных лесных чащах, соприкасаясь с землями диких, не знающих ни креста, ни закона племен, сидел на своем столе князь Глеб Полоцкий. Он был из рода Рюриковичей, но кровь его, казалось, была гуще и темнее, чем у братьев. Амбиции в нем кипели, как смола в котле, а жестокость была такой же естественной, как дыхание.

Глеб презирал осторожность. Он видел, как его братья и дядья плетут интриги, заключают союзы, женятся на византийских царевнах и перешептываются с боярами. Он считал это слабостью. Настоящая власть, по его мнению, рождалась не из договоров, а из страха, который идет впереди войска.

Но собственная дружина и полоцкие бояре казались ему слишком медлительными, слишком "русскими" в своей степенности. Они вечно говорили о чести, об обычаях, о том, что пленных нельзя резать, а захваченные села нельзя жечь дотла. Это бесило его. Ему нужен был инструмент, лишенный сомнений. Ему нужна была стая волков, а не свора дворовых псов.

И он нашел их. За рекой, в глухих лесах, жили те, кого русичи звали просто "нерусью" — ятвяги и литва. Это были лесные племена, дикие, свирепые и голодные. Язычники, чьи боги требовали кровавых жертв, а единственным законом была сила.

Союз с ними Глеб заключал не в светлой гриднице своего терема, а там, где они чувствовали себя хозяевами – в темной еловой чаще, у древнего капища, сложенного из замшелых валунов. Воздух здесь был тяжелым, пах прелью, кровью и дымом священных костров.

Вожди ятвягов – коренастые, широколицые мужи с длинными, спутанными волосами и татуировками на руках – смотрели на русского князя без всякого почтения. Они смотрели на него, как на покупателя на торгу. Рядом стояли предводители литвы, более высокие и молчаливые, с глазами цвета замерзшего озера.

— Мы дадим тебе три сотни топоров, княже, — сказал главный ятвяжский вождь, чье имя звучало, как рык зверя, — Жмодь. — Наши воины не знают страха. Куда ты их поведешь? Где добыча?

— Добыча богата, — ответил Глеб, стараясь говорить на их простом, грубом наречии. — Мы пойдем на юг. На Туров. Там сидят мои двоюродные братья, слабые и сонные. Их села полны скота, а амбары – зерна. Их женщины белы, а серебро в церквях не считано.

На лицах вождей отразилась жадность. Это был понятный им язык.

Ритуал скрепления союза был мрачным и первобытным. Жрец, старый, как сам лес, с лицом, похожим на высохший гриб, приволок молодого козла и одним движением ножа вскрыл ему горло. Горячая кровь хлынула в подставленную деревянную чашу.

— Клянитесь! — прохрипел жрец.

Глеб первым опустил в чашу кончик своего меча. Кровь налипла на сталь. Затем свои топоры и копья в чашу окунули вожди.

— Клянемся, — пророкотали они. — Пока в твоих мешках есть серебро, а в селах твоих врагов – добыча, наши топоры – твои топоры.

— А мои враги – ваши враги, — закончил Глеб.

Он видел в них лишь инструмент. Грубую, необузданную силу, которую он направит на своих врагов. Он не понимал или не хотел понимать, что они видят в нем. А они видели лишь проводника. Того, кто знает тропы к богатым селам. Того, кто откроет им ворота в сытый, но слабый мир. Их общая ненависть к соседям скрепила этот союз. Хрупкий, как тонкий лед, и опасный, как загнанный в угол зверь.

Когда Глеб со своей дружиной возвращался в Полоцк, его старый воевода, Рагнар, ехавший рядом, покачал головой.

— Ты привел в дом лесных демонов, княже, — проворчал он. — Они сожрут твоих врагов. А когда враги кончатся, они сожрут и тебя.

— Молчи, старик, — рассмеялся Глеб. — Демонов нужно просто хорошо кормить. А еды на Руси хватит на всех.

Он был уверен, что держит стаю волков на цепи. Он не замечал, что цепь эта была сделана из золота и крови, и она могла порваться в любой момент.

Глава 12. Полоцк. Набег

Первый удар объединенное войско Глеба нанесло через неделю, на рассвете. Они не шли, подобно русским дружинам, широким трактом, объявляя о своем приходе. Они просочились через болота и чащи, ведомые своими новыми союзниками, и обрушились на пограничную заставу Туровского княжества с той стороны, откуда не ждали.

Застава была небольшой – два десятка гридней, сонный гарнизон, уверенный в своей безопасности. Их разбудил не боевой рог, а предсмертный крик часового и дикий, многоголосый вой, от которого, казалось, стынет кровь в жилах.

Ятвяги и литва не атаковали строем. Они неслись на частокол бесформенной, вопящей толпой, и в их натиске было что-то звериное, первобытное. Они лезли на стены, как одержимые, цепляясь за бревна, подсаживая друг друга, не обращая внимания на потери.

Гарнизон заставы отбивался отчаянно. Они привыкли сражаться с такими же, как они, дружинниками. Они знали, что такое бой "щит к щиту". Но они не были готовы к этому безумию. Лесные воины лезли из-под земли, из каждого куста. Если одного сбрасывали со стены, на его место тут же карабкались трое других.

Короткий, жестокий бой закончился быстро. Частокол был взят. Тех немногих защитников, что уцелели, растерзали на месте. Никто не просил пощады. Никто не предлагал выкуп. Это была не война. Это была бойня.

Князь Глеб со своей дружиной подошел, когда все было уже кончено. Он наблюдал за боем с холма, и зрелище наполняло его гордостью. Вот она – настоящая, несокрушимая сила! Ярость, не скованная правилами и честью.

— Учитесь, русичи, — бросил он своим воеводам. — Вот как нужно воевать.

Но когда они вошли в погост – большое, зажиточное село, что ютилось под защитой заставы, – даже самые закаленные гридни Глеба помрачнели. Зрелище было чудовищным.

То, что творили ятвяги, было не грабежом. Это было истребление. Они врывались в дома, убивая всех подряд – стариков, женщин, детей. Из горящих изб доносились душераздирающие крики. Они не искали серебро или меха. Они убивали ради самого убийства. Тащили скот, протыкая коров копьями, чтобы посмотреть, как те ревут. Тащили перепуганных девок не в свои шатры, а прямо на площадь, и там, на глазах у всех, насиловали и убивали, сопровождая это диким, гортанным хохотом.

— Княже… — подошел к Глебу его старый воевода Рагнар. Лицо его, обычно суровое, было бледным. — Это… это не по-людски. Они не воины. Они звери. Их нужно остановить.

Глеб посмотрел на воеводу с презрением.

— Они делают грязную работу, Рагнар. Страх – наше лучшее оружие. Пусть весть о том, что случилось здесь, летит впереди нас. Пусть мои двоюродные братья в Турове трясутся в своих теремах.

— Они добились своего, княже. Они не трясутся. Они собирают рать, — возразил Рагнар. — Мои разведчики донесли. Изяслав и Вячеслав объединили дружины. Они идут сюда.

— Пусть идут! — рассмеялся Глеб. — Пусть приведут всех своих людей и лягут здесь костьми! У меня есть мои лесные демоны!

Он был опьянен. Опьянен легкой победой, кровью и чувством вседозволенности. Он стоял посреди дымящихся руин, слушал крики умирающих и упивался своим могуществом.

А его русские дружинники молча смотрели на бесчинства своих новых союзников. Они видели, как один из ятвягов, хохоча, подбросил в воздух младенца и поймал его на острие копья. В глазах воинов Глеба, привыкших к жестокости войны, но не к такому безумию, отражались ужас и отвращение. И они смотрели не только на дикарей. Они смотрели на своего князя, который все это позволил. И трещина, едва наметившаяся в Полоцке, здесь, на кровавом пепелище туровского погоста, превратилась в глубокую пропасть. Пропасть между князем и его народом.

Глава 13. Полоцк. Трещина в союзе

Вечером того же дня, когда дым над руинами погоста еще не развеялся, состоялся дележ добычи. Это действо было почти таким же уродливым, как и сам набег. Воины стащили все, что не сгорело, в одну огромную кучу: мешки с зерном, домашнюю утварь, оружие павших защитников, снятые с убитых женщин простенькие украшения.

Князь Глеб, стоя рядом с этой жалкой горой барахла, чувствовал себя триумфатором. Но его торжество было недолгим. К нему подошли вожди ятвягов и литвы во главе с Жмодем. Лица их были угрюмы, а глаза горели алчным огнем.

— Хорошая добыча, княже, — прорычал Жмодь, пиная ногой мешок с мукой. — Наши воины пролили кровь. Они первыми лезли на стены. Две трети всего этого – наши. И серебро, что ты обещал.

Глеб нахмурился. По неписаному закону войны, треть добычи отходила князю, а остальное делилось поровну между всеми воинами. Требование ятвягов было дерзким и оскорбительным. Оно ставило его русских дружинников, которые тоже участвовали в бою и прикрывали фланги, в положение младших партнеров.

— Нет, — отрезал он. Голос его был холодным. Он решил, что сейчас самое время показать, кто здесь хозяин. — По обычаю, треть – моя. Остальное поделим по числу воинов. Каждому – поровну.

— Нет, княже, — оскалился Жмодь. — Ваш обычай – для вас. У нас свой. Кто больше рисковал, тот больше и берет. Мои люди умирали на частоколе, пока твои стояли сзади.

— Мои люди обеспечили тебе победу! — взорвался Глеб. — Без меня вы бы до сих пор сидели в своих болотах и жрали коренья!

Напряжение росло. Дружинники Глеба, услышав спор, начали сжиматься вокруг своего князя, кладя руки на мечи. Ятвяги и литва тоже сбивались в угрюмые толпы, их руки легли на рукояти топоров. Воздух загустел. Кровавая драка между "союзниками" могла вспыхнуть в любой момент.

Старый воевода Рагнар встал между ними.

— Хватит! — рявкнул он. — Мы стоим на костях убитых нами людей, а вы готовы резать друг друга из-за горсти зерна? Позор!

Он отвел Глеба в сторону.

— Княже, уступи, — прошептал он. — Они взбешены кровью. Они непредсказуемы. Отдай им то, что они просят. Нам еще с туровцами биться, нам нужны их топоры.

— Уступить?! — прошипел Глеб. — Этим дикарям?! Показать им свою слабость?! Никогда!

Но, взглянув на сотни угрюмых, готовых к бою лесных воинов, он понял, что Рагнар прав. Он зашел слишком далеко. Он попал в зависимость от силы, которую не мог контролировать.

— Хорошо, — процедил он, возвращаясь к вождям. Лицо его было искажено от унижения. — Ваша взяла. Вы получите половину. Не две трети, а половину. И серебро, как договорились. Но это в последний раз. В следующей битве делить будем по моим правилам.

Жмодь посмотрел на него долгим, наглым взглядом, а потом криво усмехнулся. Он не стал спорить. Он получил то, чего хотел. Он показал русскому князю, кто здесь на самом деле обладает силой. Дележ прошел в гнетущей тишине.

Позже, когда они возвращались в свой лагерь, Рагнар снова подошел к князю.

— Ты видел их глаза, княже?

— Видел. Они жадные и глупые, как все дикари.

— Нет, — покачал головой старый воевода. — Они не глупые. Они увидели твою слабость. И они больше тебя не уважают. Они служат тебе, пока ты платишь. И пока им это выгодно. Но как только ты перестанешь платить, или как только найдется тот, кто заплатит больше… — он не договорил, но смысл был ясен.

— Я разберусь с ними, — отмахнулся Глеб, ослепленный гордыней и не желавший признавать свою ошибку. — Когда туровцы будут разбиты, я разберусь и с этими псами.

Он не понимал. Семена предательства, посеянные им самим, уже дали первые всходы. Он заключил союз с демонами, а теперь удивлялся, что они требуют плату кровью и золотом. И самая страшная плата была еще впереди.

Глава 14. Смоленск. Тихий князь

Если Полоцк под властью Глеба был похож на волчью берлогу, полную рычания и запаха крови, то Смоленск, его южный сосед, напоминал богатое, но запущенное боярское подворье, где хозяин давно потерял хватку.

Князь Борис Святославич был полной противоположностью своему двоюродному брату Глебу. Он не любил крови, не искал ратных подвигов и считал, что бряцание мечей – удел грубых, неотесанных умов. Он был человеком новой формации, как считал он сам. Князь был грамотен, что было редкостью даже в их роду, и обожал книги. Его личная казна тратилась не на наемников и пиры, а на дорогих писцов и византийские пергаменты, которые ему привозили из Киева.

Он сидел в своем тереме, высоком и светлом, украшенном искусной резьбой и греческими тканями. Утро его начиналось не с осмотра дружины, а с чтения. Он мог часами просиживать над житиями святых или трудами отцов церкви, пытаясь отыскать в них ответы на вопросы управления государством. Он пытался править "по-умному", "по-христиански" – через увещевания, а не приказы, через милость, а не кару.

Но земля, которой он правил, не была похожа на благочестивую византийскую провинцию. Это была суровая, лесная страна, где право определялось силой. И пока князь искал мудрости в книгах, его княжество медленно расползалось по швам.

Местные смоленские бояре, могущественные и гордые потомки племенных вождей кривичей, не видели в нем настоящего правителя. Они считали его "книжным червем", "бабой в мужских портах". Они слушали его указы, кивали, а потом делали все по-своему. Они сами судили, сами рядили, сами собирали дань, отправляя в княжескую казну лишь крохи.

Но главной бедой были дороги. Торговый путь "из варяг в греки", проходивший через смоленские земли, всегда был источником их богатства. А теперь он стал источником их страха. Леса, окружавшие Смоленск, кишели разбойничьими шайками. Это были не просто мелкие воры. Это были хорошо организованные отряды беглых холопов, отчаявшихся смердов и, что хуже всего, бывших дружинников, недовольных "тихим" правлением князя и жаждавших добычи.

Они действовали нагло, почти в открытую. Грабили купеческие караваны, сжигали небольшие погосты, облагали данью дальние села. Слухи об их зверствах доходили до Смоленска, но князь Борис колебался.

— Нельзя лить кровь подданных, — говорил он на совете бояр, когда те требовали послать дружину. — Может, можно договориться? Послать им грамоту? Обещать прощение, если они сложат оружие?

Бояре лишь криво усмехались. Договариваться с волками! Его нерешительность воспринималась как слабость. А слабость всегда порождает еще большее беззаконие.

Атмосфера в городе была гнетущей. Богатые купцы, боявшиеся отправлять караваны, сидели в своих домах, теряя серебро. Ремесленники, не получая заказов, едва сводили концы с концами. На улицах стало небезопасно даже днем. Крестьяне из разоренных сел бежали под защиту городских стен, принося с собой голод и рассказы об ужасах, творящихся в лесах.

Князь Борис видел все это. Он не был глуп. Он страдал, искренне не понимая, почему его благие, "книжные" намерения приводят к таким страшным последствиям. Он молился, читал свои книги и ждал. Ждал, что все как-то уладится само собой.

Он не понимал простого закона своего времени: если земля остается без сильного хозяина, на нее обязательно придет другой. Хищник, который не читает книг. Хищник, который понимает только один язык – язык стали. И этот хищник уже присматривался к его землям с севера.

Глава 15. Смоленск. Волки на дороге

Осень уже окрасила листья в багрянец и золото, когда большой новгородский караван вошел в смоленские леса. Возглавлял его степенный и опытный купец Ингвар, который полжизни водил ладьи и обозы по великому пути "из варяг в греки". Он знал, что смоленские земли неспокойны, а потому не поскупился на охрану – два десятка крепких наемников-варягов, закаленных в боях, с большими секирами и круглыми щитами.

Они шли осторожно. Дорога сужалась, превращаясь в темный, сырой коридор между стенами вековых елей. Тишина была гнетущей, нарушаемой лишь скрипом тележных колес и карканьем воронья.

— Дурное место, — проворчал седоусый варяг, ехавший рядом с Ингваром. — Пахнет кровью.

Его слова оказались пророческими.

Засада была устроена по всем правилам военного искусства. На узком участке дороги, где с одной стороны был крутой, заросший овраг, а с другой – непролазный бурелом, путь им преградило упавшее дерево. Едва первая телега остановилась, как с обеих сторон из леса с воем высыпали люди.

Их было много, не меньше полусотни. И это не были оборванные крестьяне с вилами. Многие были в обрывках кольчуг, с хорошими мечами и щитами. Возглавлял их высокий, плечистый детина с рыжей, как огонь, бородой и одним глазом. Бывший сотник смоленской дружины, выгнанный князем Борисом за пьянство и буйный нрав, а теперь ставший "лесным князем" по прозвищу Рыжий Яр.

— Кошели на бочку, оружие на землю! — взревел он. — И тогда, может, останетесь живы!

Варяги Ингвара были не из тех, кто отдает добычу без боя. Они быстро спешились и сомкнули строй, выставив стену щитов.

— Убьем этих лесных псов! — крикнул их старший, и они с ревом бросились вперед.

Завязался короткий, но страшный бой. Варяги дрались отчаянно, их секиры сносили головы и дробили кости. Но разбойников было вдвое больше. Они не лезли на рожон, а кружили, нанося быстрые удары, заходя с флангов. Рыжий Яр и его "гвардия" из бывших дружинников действовали слаженно, как стая волков, загоняющая лося.

Одного варяга стащили с ног крюком, привязанным к копью, и тут же добили. Другому в спину прилетела стрела. Стена щитов начала трескаться.

Ингвар, понимая, что все кончено, выскочил из-за телеги с поднятыми руками, надеясь договориться, предложить выкуп. Рыжий Яр, ухмыльнувшись, подъехал к нему.

— Что, торговец, решил поговорить? — он лениво приподнял свой меч.

— Возьми товар! — кричал Ингвар. — Все возьми! Только пощади людей!

— Товар я и так возьму, — рассмеялся Рыжий. — А вот люди твои мне не нужны.

Его меч опустился. И это стало сигналом к резне. Разбойники, опьяненные кровью, добили последних сопротивляющихся варягов и набросились на беззащитных возниц и слуг.

Когда все было кончено, на дороге остались лишь изуродованные трупы, брошенные телеги и разлитое по земле греческое вино, смешавшееся с кровью. Разбойники, забрав все самое ценное – меха, серебро, оружие, – быстро растворились в лесной чаще.

Свидетелем этой бойни стал лишь один человек. Молодой парень-охотник, случайно оказавшийся на этом тракте. Он видел все, прячась в густом ельнике. Когда разбойники ушли, он, дрожа от ужаса, выбрался из укрытия и побежал. Но побежал он не в Смоленск, к слабому князю, который все равно ничего не сделает. Он побежал на север. В Новгород. Туда, где, по слухам, сидел новый, сильный князь. Князь, который не любит, когда грабят его купцов.

Смоленский хаос, рожденный безволием одного князя, уже стучался в ворота другого. И Ярослав, князь Новгородский, не был из тех, кто долго терпит стук в свои ворота.