Оскал
- Лил-Мэй, ты в порядке?
Девушка в кровати молчала. Ее било легкой дрожью, а из больших немигающих глаз катились редкие, казалось, огромные слезинки. Одна из капель упала на лицо младенца, и тот расплылся в улыбке. Снова поднялся страшный гомон.
- Доктор, он очень сильно болен? Это вообще поддается лечению?
- Понимаете, господин Жен… это врожденное. Возможно нам удастся провести операцию, и все даже будет хорошо. Имейте терпение: сейчас это опасно. Придется ждать лет семь, может быть десять, пока полностью сформируется лицевой скелет.
- Ему сейчас больно?
- Вряд ли. Я попробую объяснить. Это называется «атавизм». Когда-то наши далекие предки не обладали речью, поэтому общались жестами. В том числе, для выражения своих мыслей и чувств они использовали лицо. Это так называемая «мимика». Очень редко, но ребенок может родиться с таким признаком его давно вымерших предков. До сих пор, например, есть люди у которых по пять пальцев на ногах. Хотя ваш случай, по правде, первый в моей практике…
- Пять пальцев это чушь. Но это же отвратительное уродство!
Их разговор прервал какой-то студент:
- Оставьте его в больнице! Это потрясающий, невероятный экземпляр! Вы хоть понимаете, как нелегко придется вам и ребенку.
Мэй вцепилась в новорожденного мертвой хваткой и попыталась что-то сказать. Ее взгляд окончательно помутнел и она сползла вниз по кровати. Врачи разлетелись как стая птиц после выстрела с криками «Реанимация! Срочно!»
***
Мальчика назвали Кен. Развивался он в соответствии с возрастом и достаточно рано начал говорить. Дед, сколько не старался привыкнуть к нему, все равно побаивался этого непонятного оскала на лице внука.
- Мэй, мы можем подождать еще пару лет? Вдруг врач разрешит уже вырезать лишние мышцы?
- Да ни за что! Мой сын не будет идиотом, пошедшим учиться позже просто потому что ты его стесняешься.
- Дочь, послушай, люди бывают разные. Я просто боюсь, что его не примут сверстники. Ты же не хочешь, чтобы над ним издевались?
- Не будут над ним издеваться.
В комнату зашел Кен и напряженно сжав губы таращился на мать с дедом.
- Все хорошо, солнышко, мы просто с дедушкой не можем пока договориться. Мы не ссоримся.
Лил-Мэй протянула сыну руки и позвала:
- Иди сюда, мы тебя любим.
- Даже странного?
- Ты не странный, ты особенный. Нужно этим гордиться.
Отец Мэй отвернулся в окно.
***
- Что это значит сломал? Он тихий и домашний ребенок!
- Лицо он педагогу сломал. Вашему тихому ребенку вычтут 83 балла по программе «Контингент»
- И что теперь. Это капля в море! Он слишком хорошо учится, чтобы лишится права на бюджетное обучение профессии.
- Я просто провожу с вами воспитательную беседу. И вы проведите. Если Кен-Цзы-Мэй не извинится, ему вычтут еще пятьдесят.
- Не будет он извиняться. Мы уже говорили об этом. И я тоже осуждаю поведение вашего коллеги.
- Я все понимаю, госпожа Жен, но таким образом вы показываете своему сыну, что такое поведение нормально. Если подобное повториться, то он останется без профессии. Вы настолько богаты, чтобы учить его за свой счет?
- Я настолько умна, чтобы не показывать всем, что называть моего сына уродом — это нормально.
Мэй бросила трубку и повернулась к сыну:
- Я запрещаю тебе извиняться. Но в конце концов ты мог бы его не бить.
- Это была крайняя мера. Ты всегда учила меня показывать, что нельзя надо мной издеваться.
- Ну не такими же доисторическими методами! - Вмешался в разговор дедушка.
- Это все гены виноваты — рассмеялся юноша.
Три последних года учебы пролетели моментом и без приключений. Кен, несмотря на свою особенность, всегда был душой компании. Друзья уважали его за принципиальность и ум. Отношения с учителями не складывались, но поделать они ничего не могли: Кен схватывал материал на лету и с легкостью опережал учебную программу.
Сертификат отличия выдать ему не смогли, так как были какие-то проблемы с идентификацией ученика в системе «Контингент». Директор даже шутил, что это из-за того, что тот улыбался на церемонии вручения аттестатов.
После школы юноша отправился учиться на инженера систем массовой информации, откуда его досрочно отправили работать. Можно думать, что жизнь удалась.
***
Гроб медленно полз в печь. Уважаемый господин Жен был одет в белоснежный костюм, а люди вокруг махали ему платком по старому обычаю. Услышав, как в голос ревет Кен, многие озадачено обернулись и достали коммуникаторы. Было понятно, что они спрашивают друг у друга, что происходит.
Лил-Мэй подошла и обняла сына:
- Представляешь, как бы дедушка испугался, увидев тебя таким?
Кен вытер слезы и через силу улыбнулся.
- Да, и правда. Дед меня хоть и любил, но всегда смотрел с ужасом, когда я плачу.
- Может останешься у нас… у меня на пару дней?
- Я не могу, мне нужно уезжать в командировку. Крупная компания просила внедрить наш продукт в их газету. Я шесть лет занимался разработкой единолично. Вроде объяснял коллегам, но они решили, что под силу это только мне.
- Я понимаю, Кен. Работа важнее всего.
- Мама, я совру, если скажу, что еду только ради этого. Мы уже полгода переписываемся с менеджером той компании. Мне очень нужно повидаться с ней.
- Ты серьезно?
- Да шучу же, как и всегда — красные от слез глаза Кена сверкали, а на его лице отпечатывалось какое-то глупое счастье.
***
Система оповещения прогремела: «Кен-Цзы-Мэй! Пройдите в палату четырнадцать»
Мужчина в мятом халате поднялся со скамьи, порвав бахил на правой ноге неосторожным движением.
- Ну е-!.. : Кен поспешил в палату, где его ждала жена
- Как вы тут? Рин-Гё, у нас мальчик?
- Девочка, Кен.
К ним подошел акушер. Один рукав его халата был закатан, а второй замаран в крови. Да и в целом тот выглядел, как после какого-то неприятного приключения. Тот взял за руку Кена, измазав его чем-то скользким и холодным. Отец новорожденного поморщился, но отошел вместе с ним.
- У меня не очень хорошие новости, господин Жен. Она того… ваш ребенок... скалится. Надо еще проверить…
С грохотом безумного смеха Кена, казалось, раскололся этаж больницы. За ним следовала только гробовая тишина, среди которой попискивали приборы.