Не подходи к окну⁠⁠

– Э-эй, красивый, дай погадаю, все скажу, что на сердце лежит!

Неопределенного возраста цыганка, будто нарочито чумазая, одной рукой прижимала к себе укутанного в грязные тряпки младенца, а другой тянула Василия за рукав. С первой попытки стряхнуть ее не удалось – цепкие узловатые пальцы смяли ткань толстовки и впились в локоть.

Василий проходил мимо вокзала каждый день и знал, что лучший способ избавиться от попрошайки – полностью ее игнорировать.

– Ребенок с голоду помирает! Не дашь монетку – совсем умрет, как тогда тебе кусок в горло полезет? – длинные серьги звякнули, цыганка забежала вперед, пытаясь заглянуть в глаза.

«Да счас, монетку, – думал Василий, – только дашь слабину, налетят вороны крашеные. Расклюют, как голубя».

– Стой, голубь ясный, – цыганка будто мысли его прочла, – счастье тебе будет, думает о тебе дама бубновая, богатая, слушай меня.

– Наличку не ношу, – Василий тут же мысленно обругал себя за несдержанность, надо было молчать, теперь зацепится слово за слово.

Цыганка встрепенулась, юбки взлетели веером, зазвенели мониста и браслеты.

– А на карту переведи? – она отпустила рукав, шнырнула куда-то в недра засаленных складок и вытащила смартфон, готовясь диктовать номер. При этом младенца она лихо приспособила чуть ли не подмышку.

– Чё? – Василий остолбенел от подобной наглости.

– Ребенок голодает, совести нет у тебя. Дама тебя ждет, сохнет, а ты и не знаешь! – цыганка тряхнула младенца, почти подсовывая его под нос Василию.

«Снотворным что ли накачала, ну не мертвого же она таскает, даже не пискнул», – Василию вдруг показалось, что сквозь восточный парфюм пробивается запах не памперса, а сладковатый дух разлагающегося мяса.

– Айфон свой продай и накорми! – Василий пошел напролом. – Отвали. – Он пихнул гадалку сильнее, так что она едва удержалась на ногах и уронила сверток.

Василий испуганно обернулся, одновременно боясь увидеть, как череп младенца раскалывается об асфальт перезрелой дынькой. Тряпка соскользнула, открывая лысую голову уродливого пупса, грязного, как из помойки. Один глаз куклы открылся, вылупившись голубой радужкой. На месте второго зияла дыра. Цыганка засмеялась дико и сухо, присела, подхватывая куклу и поспешно заматывая обратно в тряпицы. А поднявшись, тут же раскашлялась и смачно харкнула Василию на ботинок.

Он выругался и поспешил прочь от гадалки.

– Эй, погоди, – неслось вслед, – нравишься ты мне, даром погадаю, правду всю скажу! Эй, эй, красивый, ты куда?

Василий ускорил шаг, мысленно радуясь, что до офиса осталось недалеко, но цыганка не отставала.

– Долго жить будешь, счастье будет, любовь будет. Если будешь остерегаться того, что у окна… Бойся… Не подходи…

Василий, не дослушав, хлопнул дверью на проходной и выдохнул, брезгливо покосившись на оплеванный ботинок. В туалете он долго и тщательно вытирал влажными салфетками обувь и рукав куртки, затем несколько раз вымыл руки с мылом. Он вспомнил, как надсадно кашляла попрошайка, и теперь боялся не только вшей, но и туберкулеза.

На рабочем месте он долго не мог сосредоточиться. Он никогда не верил гадалкам, но визгливый голос цыганки врезался в память и зудел в голове назойливой мухой.

– Василий, как освободитесь, зайдите ко мне в кабинет, – Елена Олеговна остановилась у окна.

«Вроде не опоздал же», – занервничал Василий. Директриса сделала вид, что любуется осенними кленами, стоя в пол-оборота к залу, искоса поглядывая на сотрудников. Узкая юбка-карандаш недвусмысленно подчеркивала округлости, талию и изящные щиколотки.

«Дама, как же, – мысленно съязвил Василий, закрывая вкладку с кодом, — Она меня каждую неделю пропесочивает, потому что запала? Да ладно... И чего там эта бродяжка вещала про окно? Остерегайся, того? Кого?»

Он встал и задвинул стул. Елена Олеговна поправила прическу, вернула сползшие к кончику носа очки обратно на переносицу и медленно продефилировала между рядами к кабинету.

Василий покорно побрел следом, стараясь идти еще медленнее, чем начальница, чтобы ненароком не поравняться с ней. У своего кабинета она все же остановилась, предоставляя Василию возможность услужливо распахнуть перед ней дверь.

Створка окна была открыта нараспашку, и Василий, поеживаясь от холода, с тоской подумал, что теперь точно простынет.

После бессмысленного разговора о снизившихся показателях продаж Василий вернулся на свое место, задумчиво пролистал новости, заглянул в чаты и только было хотел открыть любимую стратегию, как что-то его торкнуло. Он обернулся – и точно: сидевший в у окна Юрик вместо того, чтобы погрузиться в свою задачу, пялился в монитор коллеги. Василий похолодел и переключился на рабочую почту. Еще не хватало, чтоб этот дрыщ настучал руководству. Вот таких подхалимов точно надо опасаться.

Юрик разочарованно перевел взгляд на монитор секретарши Катеньки, где и завис.

Целый день Василий нервничал и злился. Зудело запястье. Ему казалось, что его кусают блохи, а в горле першит.

После работы он забежал в любимый бар.

Тревожность ушла после нескольких глотков кофе с ромом. Василий поддел ложечкой шапку взбитых сливок над кружкой, довольно вздохнул и осмотрелся. Хорошенькая блондинка за стойкой помахала ему барной картой, и он смущенно улыбнулся. На ум тут же пришли слова цыганки про бубновую даму. Он почти собрался пересесть поближе к девушке, как его взгляд скользнул дальше, в темную часть кафе. В приватном углу рядом с небольшим окошком расположился крупный, накачанный парень. Он ревниво следил за блондинкой и на подходящих к ней мужчин смотрел так и вовсе убийственно. Василий вздрогнул и, поспешно расплатившись, выскочил за дверь.

Он остановился закурить подле своей парадной, как вдруг нечто бесформенное отделилось от стены в глубине подворотни, шагнуло в слепящий свет фар, припало к решетке низенького окошка первого этажа. Василий будто услышал цыганкино “бойся…”

Сбивчивое дыхание монстра настигало. «Вот оно. То самое…» – Холодная волна пробежалась от загривка до копчика, Василий сжался и запаниковал. Нечто неторопливо приближалось, шаркая и кряхтя. Василий сделал два шага в сторону на подгибающихся от ужаса ногах.

– Вась, ты чё, нехорошо тебе? – в арке включился фонарь, и Василий увидел стоящую рядом бабку с пустым помойным ведром. Он отмахнулся от соседки и быстро забежал в подъезд.

Дома он швырнул в кота журналом, сгоняя с подоконника. Задвинул жалюзи и плотно задернул шторы.

Василий ворочался в кровати, то и дело оборачиваясь к окну. Сон долго не приходил. Казалось, занавески медленно раздвигаются, все шире и шире. Василий прятался под одеяло с головой, чтобы не увидеть вдруг, кто там сидит на подоконнике, дышит сипло и натужно. И это точно не кот, ведь Филя мирно дремал рядом с подушкой.

Время от времени Василий все же забывался в тревожной дреме, ему снилась цыганка и гнусно хохочущий кукольный младенец. Единственный глаз пупса вспучился, выскочил из орбиты и, вращаясь, поскакал по паркету. Василий пробудился в холодном поту – пижаму хоть выжимай. Кот сладко всхрапывал, оккупировав большую часть подушки, и его сопение отдаленно напоминал ехидный смешок.

Утром Василий вновь столкнулся с соседкой. Бабка несла целый мешок старых игрушек.

– Вот, расхламляю детскую, – похвасталась она.

Пакет разорвался и под ноги выкатилась голова одноглазого пупса. Василий, тонко взвизгнув, шарахнулся в сторону,

– Да ты чего такой? – крикнула бабка вслед, – Опохмеляться надо!

Она собрала в охапку игрушки и вытряхнула в мусорку. Кукольная башка так и осталась валяться под окнами.

На работе Василий никак не мог сосредоточиться, глаза сами собой закрывались – настолько хотелось спать. Из окна задувало холодом под лопатку, Юрик пялился в его монитор, Елена Олеговна посматривала странно и настороженно. Зато дома сон как рукой сняло. Укладываясь в кровать, Василий оставил включенным торшер. Гигантская многолапая тень поползла по потолку – под абажуром обнаружился паучок, повисший соплей на паутинке.

Спать при свете оказалось не спокойнее. Калейдоскоп образов наполнил сознание: всклокоченная цыганка под окнами, грозящая грязным пальцем; раздавленная голова пупса; грозящая увольнением директриса. Под утро сон обернулся еще более удушающим кошмаром. Голова пупса бежала к нему на мохнатых паучьих лапках, единственный глаз незрячим бельмом таращился в темноту. Чудище бросилось на него, и он закричал, дивясь во сне, что не может произнести ни звука, лишь открывая рот, как выброшенная на берег рыба. Шторы шуршали накрахмаленными цыганскими юбками.

Мохнатая лапа оказалась Филькиной. Кот царапнул по носу когтями и запрыгнул на подоконник. Василий увидел, что жалюзи подняты наполовину, а занавеска сдвинута. Рядом с окном горбатился жуткий монстр – стул, заваленный одеждой. Когда же ему наконец удалось заснуть, будильник задорно зазвенел монистами.

– Вась, что-то ты неважно выглядишь, – сказала утром соседка. Она шла с помойки, ведро было пустым и вонючим. – Надо тебе печень проверить. И почки. И сердце заодно. У моей знакомой племянник совсем молодой умер. Выпил, сел на скамейку и каюк. А все потому, что вы, молодые, ко врачу не ходите. Только когда совсем стукнет – тогда только и спохватываетесь бежать. А и бежать то уже никак: ноги не идут, добегались уже от врачей-то. Стукнет – и каюк. Так что сходил бы в поликлинику.

Василий что-то невнятно промычал, ретируясь в сторону двери.

Последующие несколько дней Василий спал еще хуже, озирался и старался не подходить к окнам в магазинах. Коллеги странно посматривали в его сторону, а директриса заботливо предложила взять больничный. Дома он даже форточку боялся открыть – вдруг продует. Хуже всего, что проклятая цыганка, как нарочно, каждый раз попадалась ему по дороге на работу, и теперь он добирался до офиса в обход по большому кругу, постоянно опаздывая. Цыганка следом не увязывалась, но всегда хрипло смеялась при встрече, а иногда плевала в его сторону, прижимая к тощей груди укутанного пупса.

Но узкие тротуары на смежной улице пугали его еще больше. Мало ли что там у людей в открытых окнах – вдруг утюг на голову упадет. Ну не утюг, так горшок цветочный. А если не что-то, а кто-то? Пойми разбери эти проклятия. Василий гуглил симптомы порчи и находил у себя все. Искал экстрасенсов и ведьм, но все они, судя по отзывам, оказывались шарлатанами или поехавшими на всю голову.

Когда однажды под утро раздался громкий и настойчивый стук, он не выдержал – и вскочил посмотреть, что там. Лежать под одеялом и слушать, как кто-то рвется в комнату за занавешенным окном, не было никаких сил. Глупо, конечно, думать, что кто-то действительно страшный добрался до третьего этажа. На откосе сидела чайка – крупная, белая, с серовато-сизыми крыльями и желтым клювом. Она снова долбанула, на этот раз раму, и посмотрела на Василия с нескрываемым ехидством, слегка наклонив голову набок. Память услужливо выудила странное воспоминание: бабушка стоит у окна, а в стекло заглядывает белая голубка, курлыкает, нежно постукивая клювом. «Ох, какая примета плохая», – переживала тогда бабушка. И точно, в этот день погиб отец – накрыло лавиной в горах. С тех пор Василий избегал любого экстремального спорта, подъема на высоту и глубоких водоемов. Хотя на его взгляд, боялся он вполне обоснованно, все ж у людей нет ни крыльев, ни жабр.

Он стукнул ладонью по стеклу, но чайка только щелкнула клювом и, как ни в чем не бывало, начала перебирать перья на спине. Разозлившись, Василий ударил по раме со всей дури, и тут же взвыл – мясистое основание большого пальца распорол гвоздь. Чайка неторопливо взлетела с хохочущим криком, а Василий, зажав рану, помчался в ванную.

Собственно, гвоздь, оставшийся в квартире от прежних жильцов, он видел и раньше, вот только руки его выдрать так и не дошли. «Суки, понатыкали железяк по стенам, дятлы, а не люди», – матерился Василий, шипя от боли. Рану он залил перекисью, но дырка была глубокой.

«Вот оно что, – подумал Василий, – просто гвоздь, черт бы его побрал».

Боязнь окон и сидящих около них людей постепенно сходила на нет, но чувствовал он себя все также неважно. Его мучила бессонница, он долго не мог согреться под одеялом, а днем зевал так, что аж челюсти сводило. Еда отдавала песком и царапала горло. Глаза болели от компьютера и яркого офисного света. Он начинал уставать уже к обеду, и к ноющей боли в затылке добавилась неприятная тяжесть в спине.

Василий становился все более раздражительным, палец дергало, кисть руки даже при небольшом напряжении сводило судорогой. Несмотря на озноб, он потел, сидя за столом так, будто только что пробежал марафон. Сосредоточиться на работе мешал любой шум, музыка пульсировала в висках, а разговоры, даже самые тихие, били по ушам.

– Будто сглазил тебя кто? – бабка с четвертого этажа шла с авоськой из углового магазина и затормозила перед Василием, тихо пробурчавшим приветствие. Она внимательно вглядывалась в глаза соседа, лихорадочно поблескивающие из темных провалов. И без того тощий Василий осунулся, выглядел помятым и нервным.

– А если и сглазил, то что? – сипло сказал Василий, с трудом разжимая челюсти. Утром он лишь выпил полкружки чая. Горло отказывалось проталкивать в себя не только куски бутерброда, но даже жидкость.

Бабка настороженно покачала головой. Выражение лица у соседа было странным: рот перекошен в неудачной попытке улыбнуться, одна бровь вздернута вверх, угол левого глаза опущен.

– Да кто тебя сглазил, кому ты нужен? Это ж так, присказка. У тебя часом не инсульт?

– А если это сглаз? – настойчиво повторил Василий.

– Так в церкву сходи. Свечку за здравие поставь, – нервно хихикнула бабка и потопала наверх, ругаясь, что лестницу опять не помыли.

А вот после церкви ему значительно полегчало. Василий шел домой веселее, раздумывая о том, как же велика сила внушения. Батюшка ему попался душевный, вдумчивый, беседовал с ним долго, охотно растолковывая, что никакого сглаза и порчи не существует, а все монстры исключительно в его, Василия, голове от излишней мнительности. В гадания и предсказания и вовсе верить грех. По вере и воздастся.

На ночь Василий на всякий случай сделал пару глотков святой воды и опрыскал комнату, но вопреки смутным опасениям, он тут же провалился в глубокий сон и продрых до полудня, благо в субботу по будильнику можно не просыпаться. После завтрака он подошел к окну и распахнул шторы навстречу осеннему буйству красок. Солнечные лучи затопили небольшое помещение, так что глазам стало слишком ярко. На другой стороне улицы стояла цыганка. Она будто заметила его в окне и погрозила пальцем.

Василий заржал, икая, и показал ей кукиш. Цыганка исчезла.

Он растерянно моргнул, но улица по-прежнему была пуста. Спину и затылок снова пронзила боль, он попытался сглотнуть наполнившую рот слюну и не смог. Одновременно он почувствовал, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Солнечный свет стал невыносимо болезненным, уши наполнил гул, а глаза неприятное мерцание. Он хотел закричать, но не смог разжать челюсти. Последнее, что он увидел, был ржавый, торчавший из стены гвоздь.

Погуглить симптомы столбняка Василий так и не догадался.

Натали Исупова