Музыкант⁠⁠

…Овации рухнули, как водопад, и загрохотали, как танковая колонна.

Он стоял в полный рост на залитой светом концертных огней сцене. Гитара, любимый и лелеемый «Гибсон Лес Пол», была сбалансирована на ремне так, что глядела грифом в зал –

как-то даже агрессивно и несколько угрожающе, словно невероятный какой-то музыкальный пулемёт, только что, пять секунд назад закончивший поражать зрителей в самое сердце – играл он и в самом деле великолепно, тут поспорить было нельзя никак.

Зал ревел.

Внизу, у рамп, заливающих сцену разноцветными лучами и жаром от перегретого стекла, бесновались поклонники. Странно – он, известный и любимый, в общем, музыкант, никак не мог привыкнуть к этому: любовь толпы к кумиру пугала, заставляя задуматься – а за что это ему?

Конечно, гитара – сама по себе – такой, очень харизматический инструмент; а уж если человек и вправду умеет… Он – умел. Инструмент в его руках – будто оживал, рыдая или смеясь, то шёпотом, то в полный голос он звучал – и люди затихали, чтобы не упустить ни единого звука и ни единой ноты.

А он ощущал это – и выкладывался до кости, по полной, так, что струны стонали от нагрузок, и группа иногда после концерта напивалась в хлам полным составом – иначе никак нельзя было сбросить то дикое напряжение, что скапливалось за время выступления.

Зал понемногу утихал, овация постепенно превращалась в упорядоченные аплодисменты, а из темноты, от самого подножия сцены прилетело вдруг несколько букетов – алые розы и жёлтые хризантемы, его любимое сочетание; да, странное, но всякий же человек искусства имеет право на небольшие безвредные странности, это всем известно.

Он шагнул на авансцену.

Зал затих сразу и весь.

Гитара, словно бы вздохнув от его касания, выдала первые аккорды – и зажила своей, казалось, собственной жизнью, отдельно от исполнителя.

Он же стоял на авансцене расслабленный внешне совершенно, и только пальцы его бешено двигались, перебирая струны.

На лице он ощущал тепло сценических прожекторов – и был счастлив.

***

Он опустил голову. Огни на рампе были давно погашены, и зал был, конечно же, тоже пуст. Отголоски музыки ещё звучали в его голове, наполняя сердце тоской – по несбывшемуся, по несбыточному… Он огляделся.

Уборка была закончена, и оставалось только погасить верхние огни – их жёлтый свет так отчётливо напоминал о том, что концерт, фанаты, музыка – всё это было только в его воображении.

Однорукий уборщик неловко подхватил щётку и совок на длинной рукояти, в последний раз окинул взглядом зал и медленно двинулся к выходу со сцены. Хлопнул пакетный выключатель.

Охранники у входа в концертный зал в полном молчании проводили его, уходящего, взглядом. Когда за ним закрылась дверь, старший проговорил, слегка повернув голову:

- Жаль всё же парня. Молодой, а без руки как ему… Сходи, глянь там.

- Может, ветеран какой? Щас, гляну.

Младший вернулся через пять минут.

- Ну да, как и в прошлый раз. Под сценой.

- Что, опять?

- Ну да. Откуда они только там берутся, ума не приложу. И почему он их с вечера не убирает? Утром, что ли, заняться нечем?

- Хм. Может, ещё кто-то принёс, не он?

- Кто? Сегодня детишки репетировали, да военные какие-то.

- Ты хоть сфоткал? Не хочу опять из-за него от начальничков наших огребать.

- Да даже прихватил несколько штук, на память, хе-хе. Вот, глянь.

Младший протянул руку и разжал кулак.

На ладони лежали смятые лепестки – алых роз и жёлтых хризантем.