Муравей (Рассказ). Продолжение в комментариях...
Шёл не первый год увлечения Виктора Венедиктовича мирмекологией. В пристройке около дома находилось великое множество террариумов, в каждом из которых, как маковая насыпка на булочке, циркулировали мизерные чёрные точки. Муравьи, удивительные создания, не самые глупые на планете, группировались в клубки и тем самым могли сдвигать предметы, во много раз их обгоняющие по весу.
Виктор зарабатывал этим на жизнь, организовывал небольшие локальные экскурсии для начинающих мирмекологов, а также выполнял под заказ фермы, учитывая особенности и пожелания клиента.
— Прошу обратить внимание на данную касту рабочих муравьёв. Как вы видите, рабочая каста является бескрылой, — Виктор Венедиктович подправил очки, взявшись за оправу указательным и средним пальцами, словно за сигарету.
В пристройке грудилось, навскидку, около десяти начинающих мирмекологов, под присмотром Виктора они пользовались фермами в ознакомительных целях.
Среди террариумов величественно выглядывала похвальная грамота по мирмекологии, присвоенная Виктору. Её он заполучил в две тысячи одиннадцатом, на ежегодном съезде муравьеведения.
— Виктор Венедиктович, вы представляете? — Полноватая девушка в тёплой клетчатой рубахе и с зеркальной камерой, висящей на грудях, подобралась к нему ближе. — Позавчера мои самки заставили самцов выполнять всю работу. Представляете?
— Это, Сонечка, называются муравьи-«рабовладельцы».
— Ого, не знала…
Виктор оглянулся с некоей величавостью и мудростью на остальных, открыто демонстрируя многолетний опыт. Подняв над головой своих любимых Myrmicinae, он вымолвил:
— Мирмицины. — Чётко и утвердительно, и окончательно, и с этой нотой поставил террариум на место.
Экскурсия завершилась в течение пяти последующих минут.
Его жена, имеющая несвойственные мужиковатые плечи и рыжую голову, доготавливала жульен, а Виктор к тому моменту уже ступал на крыльцо дома.
Сам Виктор был щупленьким и низковатого роста, пятидесяти лет отроду, с тёмно-серыми волосами с седыми вкраплениями. Он всё время носил с чёрной оправой очки и мутно-серую, поросшую катышками, утеплённую рубашку.
— Что тут у нас, — Виктор, надвигаясь к обеденному столу, произнёс стареющим, но не грубым голосом, — жульен?
— Именно. — Алёна приправила стол салфетками.
Заобедали.
И чувствовалась в их доме какая-то гармония и своя, ничем не поддельная идиллия.
Виктор медленно пожёвывал, местами отвлекаясь на глоток чёрного байхового чая с тремя ложками сахара. Алёна ела слегка напористее, и чай она пила не с тремя, а с четырьмя ложками.
Она была младше Виктора на пятнадцать лет, но с характером и некоей верностью. В ней он всегда был уверен, идиллические десять лет брака это добросовестно подтвердили.
— Мама, мама! — Одиннадцатилетний Андрейка подбежал вприпрыжку. — Смотри, что я нарисовал! Я учусь рисовать, мама.
На листе А4 было запечатлен широкий чёрный овал, покрытый сверху донизу оранжевыми полосками.
— А мне покажешь? — Виктор поставил чай, двинулся привставать со стула.
— Конечно, папа!
— Это ты что, маму нарисовал?
Алёна посмеялась как-то не женственно, с неярким оттенком недовольства.
— Да!
— Какой молодец. Возьми конфету! — Виктор указал полусогнутым пальцем на полку, висящую над раковиной.
Андрейка хвать конфету и побежал, а затем закрылся в комнате. Его рисунок остался вылёживаться на столешнице, где нарезают еду, и уже преуспел вымазаться с уголка в майонезе, придавая как бы маслянистое продолжение маминым плечам.
И шло всё у них гладко.
Виктор с Алёной запланировали небольшой супружеский уезд на воскресенье, решили посетить музей динозавров, а после рвануть в театр на Гамлета.
И вот они уехали, Андрейка остался дома один.
Малец-сорванец сперва носился, как угорелый, по квартире, ел сладости и в частности те конфеты, что лежали на полке над раковиной. Их он теперь поедал без спроса, без каких бы то ни было заслуг.
Поднабравшись глюкозы, Андрейка не унимался, всё бегал, бегал… Но в конечном итоге силы иссякли, и он задремал на диване, что располагался посередине зала. Закимарил крепко, устало сопя носом в подушку.
Он разлёживался в таком положении, что левая рука змейкой сваливалась на пол, легонько пощупывая пальцами ковёр. С некоторыми сонными вздохами мягкая, слегка по-детски припухлая кисть Андрейки вскидывалась куда-то в сторону, чуть-чуть ныряя под диван.
Она ходила ходуном, как маячок или язычок колокола, а затем ударилась об какой-то запылившийся предмет под диваном. Кисть ударилась снова, настырнее, от чего Андрейка вздохнул напористее, будто ревя.
Из-под дивана вылетел DVD-диск, на котором виднелся молодой Шварцнеггер и величавая, металлическая надпись Терминатор-2. На лице Арнольда красовались порезы и высовывалась из одного глаза красная, как на обратной стороне компьютерной мышки, мигалка. Сама упаковка была какой-то потёртой, видно — частого использования. Углы коробки были самую малость вогнутыми, края оттопыренными, но диск, диск-то был весьма ничего, без единой царапины, весь аккуратный и сохранившийся.
Перпендикулярно дивану стоял большой и толстый телевизор, с прямым, достаточно широким экраном. Достаточно крупным для комфортного просмотра лёжа на диване. Справа от него стоял отцовский террариум, уготовленный не для показов и экскурсий, а лично для себя. Муравьи чего-то шевелились и бегали туда-сюда.
— А вторую часть я не видел! — Андрейка вскрикнул, бегая раззадоренными детскими глазами. Давеча они с отцом действительно посмотрели первую часть, но до второй, по какой-то причине, дело не дошло.
Дисковод выехал вперёд после нажатия на кнопку, в выдвинутом кругу неприметно лежал себе диск с первой частью Терминатора, его Андрейка аккуратно достал и убрал. Открыв упаковку со второй частью, он выудил диск, воткнул в ореол дисковода, нажал кнопку и ускакал вприпрыжку на диван.
Держа руки на коленях, Андрейка сидел, весь изумлённый и полон ожидания. На его лице виднелась детская, неподдельная интрига, словно перед новогодним подарком.
За окном слегка темнело мартовское небо, освещение комнаты стало быть приглушённым, акцентируя внимание на одном лишь телевизоре.
И тут белый свет, как распахнувшаяся дароносица, озарил Андрейку, словно вскрытый сундук с золотом Колчака. Начался фильм, пробежала непонятная и нестандартная заставка, вся с розовыми надписями и какой-то зажигательной музыкой. Подступило что-то вроде сюжета:
— Get acquainted? — Чернокожий паренёк в обтягивающей, прозрачной клетчатой майке, играл грудными мышцами на барной стойке.
— Come on! — Девушка, напоминающая блядь, долго в раздумьях не оставалась, потягивая попутно какой-то алкогольный коктейль через трубочку.
— My name is Mike.
Тот взял её под талию, а она дососала последние капли коктейля, поставила бокал со звенящим при движении льдом в нём.
— Dina.
— So what’s your story, Dina?
— I am 25 years old and I am a porn actress… — Dina широко улыбнулась, показывая возможности своей растяжки губ, демонстрируя отбеленные тридцать два зубы.
Вдвоём они стремительно следовали в какое-то укромное место, но только в какое — они будто не могли определиться. Пара глупо мыкалась из угла в угол, но вскоре направление быстро сменилось, и они зашагали в туалет.
Андрейка увлечённо разглядывал меняющиеся кадры телеэкрана, но в его детском уму всё никак не укладывалось, кто из них Арнольд Шварцнеггер и когда уже начнётся какая-нибудь перестрелка, или погоня, или ещё чего.
— I'll get the gun now. — Произнёс с интонацией шерифа чернокожий и, услышав знакомое слово Gun, которое Андрейка проходил накануне урока английского языка, он раззадорился.
— Пистолет, ура! Круто! — Малец взялся радоваться, предвкушая скорую схватку, но где-то в глубине душе всё также не понимал, кто из них Арнольд Шварцнеггер. — Сейчас он достанет пистолет! Пи… сто?! лет?! Пистолет?! — Андрейка быстро изменился в лице, как только увидел пистолет чернокожего, а затем с тяжёлым выдохом дополнил: — Пистолет…
Чернокожий дядя принялся вставлять свой пистолет в белую тётю, расположившуюся в укромной маленькой кабинке в позе писающей собаки.
Мечты Андрейки об Шварцнеггере на экране, о перестрелках и каких-то схватках быстро разрушились, как скорлупа выроненного куриного яйца. Вместе с этим появился некоторый интерес, уже не столько к Терминатору, а сколько к его таковому аналогу. На безрыбье, как говорится.
То, что происходило на экране, стало резво подогревать интерес допубертатного подростка. Что-то внизу немного зашевелилось, задвигалось, в принципе несильно удивляя Андрейку, так как случалось уже не впервой, но в целом в какой-то мере насторожило. Это происходило против воли. Бугристая поверхность камуфляжных шорт изогнулась в районе молнии, с чем Андрейка сопротивляться не смог. Это творилось само по себе, интуитивно и необратимо, как гроза при тучном небе, и с этим невозможно было бороться. Молодая припухлая ладошка произвольно потянулась к месту происшествий, дабы хоть как-то разведать обстановку, или даже — остановить это безумие.
Всё шло по инерции. На телевизоре тоже кое-что случалось, случались двое, как сука и кобель.
Андрейка, супротив воли своей, затеребил рукой, занырнувшей в трусы. Затеребил — и всё тебе, не остановить. А, так как подобное с ним уже приключалось, он не понаслышке знал, что заканчивается это всегда одним и тем же — какой-то непонятной мутноватой жижицей, которая, по идее, должна являться мочой. Так считал Андрейка и был твёрдо верен своим убеждениям.
Что-то потустороннее овладевало им, Андрейка пялился в экран, как зомби, вожделея, вампирея и сходя самую малость с ума. Тут-то малец-сорванец и почуял неладное, что дело движется к концу, а мочу каждый раз необходимо куда-то девать.
Справа от телевизора громоздился отцовский террариум, угол этой фермы был приоткрыт. Туда Виктор Венедиктович засыпает муравьиный корм, затем закрывает это отверстие крышкой. Именно сегодня Виктор его не закрыл.
Андрейка, приметив террариум, спохватился бежать, неся руку накрепко в трусах и по пути другой стягивая шорты. Стянул шорты, а затем трусы, вместе они упали на пол, обвивая стопы, будто удав. Молодое семя сфонтанировало в отдел для муравьиного корма, немного стекая по стенке и расплываясь мутными хлопьями внутрь.
На экране стонала блядь.
Малец-сорванец словно остался один в этом мире, наедине с обделанным террариумом, стонущей блядью и растущей за окном темнотой.
Быстро вытащив диск испуганными трясущимися ручонками, Андрейка упаковал его обратно и зашвырнул под диван, а сам очень быстро упрыгал к себе в комнату на второй этаж.
Сгущающаяся за окном тьма и какое-то юное чувство вины не покидали его. Он сидел около кровати, съёжившись в позе эмбриона, и легонечко себе хныкал. Коленки достаточно длинных камуфляжных шорт намокли крокодильими слезами.
Ближе к ночи, когда уже стало вовсе темно, родители его вернулись, а сам Андрейка уже дремал вовсю.
Виктор ничего необычного не заметил, только что торчал из-под дивана уголок Терминатора-2, его он запнул обратно легковесным движением пальцев ноги, обрамлённых растянутым чёрным носком.
На этом завершился день и не весьма удачно: Гамлета заменили на спектакль какого-то малоизвестного местного драматурга, чьё имя — Сильвестр — Виктору на корню не приглянулось; из музея увезли любимого птеродактиля Алёны. Да ещё и такое. В общем, всем понемногу досталось своего, в т.ч. и отцовскому террариуму.
По утру после каши Виктор всегда любил догнаться вафельными шариками, облитыми шоколадом, и сегодняшнее утро — не исключение.
На выходе из кухни он шёл с небольшим пакетом таковых шариков, подобрался к дивану, размашисто плюхнулся в него, едва не рассыпав сладости. Первый, Россия-1, СПАС, телеканалы листались будто сами по себе, без ведома нажатия кнопок.
Обычно после завтрака Виктор делал обход по муравьиным фермам, начиная, непосредственно, с домашней и самой любимой. Сидя в удобном диване, он перевёл взгляд с телевизора на террариум, утренний свет из окна приятно и отчётливо обдавал его солнечными лучами. Первым, что бросилось в глаза Виктора, оказался некий пространный в муравьиных объёмах шар. Проведя аналогию, он сперва посчитал, что шоколадный шарик каким-то непонятным образом заскочил туда.
«— Наверное выронил шарик по пути, — посчитал Виктор».
Виктор убавил звук телевизора на пять делений, приподнялся с дивана, в полусгорбленном положении подобрался ближе, жуя шарики и одной рукой снуя, снова и снова, в пакет.
Шар не был похож на шоколадный, а напоминал так прекрасно знакомый Виктору муравьиный кал, только в гораздо увеличенном размере.
«— Неужто муравьи слепили каловый ком, — подумал Виктор. — Нет, ерунда какая-то».
С висящим на спине толстым и длинным рыжим хвостом, а на лбу со слегка засаленной чёлкой, Алёна подошла сзади, будто не сгибая ноги в процессе ходьбы.
— Таракан, что ли? — предположила она, взглянув.
— Не понимаю.
— Похоже на муравьиный кал, — Алёна так же хорошо была знакома с этим явлением, как и Виктор.
— Вот и я думаю — кал! А оно вот как, нет…
— Нет, ну откуда б оно взялось?
— А чёрт его знает! Мирмицины могут, конечно, создавать нечто подобное, но в очень редких случаях и при особой надобности, чаще — в дикой среде. А тут…
Алёна потянула руку с щипцами для бровей, чтобы уловить новообразование, но Виктор её сразу же прервал:
— Постой. Пущай лежит, Алён. Значит, так надо!
Та попятила руку с щипцами назад, заводя за спину.
— Муравьи, — Виктор Венедиктович наконец-таки закрыл крышкой место для кормления муравьёв, — умные создания! И вправе сами понимать, чего им надобно.
— Это, конечно, так, — Алёна сузилась, будто сдула свои широкие плечи.
Андрейка неохотно спускался на первый этаж, а когда приметил родителей, чего-то ворочающихся около фермы, то молоденькое сердце его замерло. Он сперва взялся медленно выходить из поля зрения, затем обул какие-то тапки и выбежал на улицу, разбегаясь по мартовским лужам, брызги активно разлетались по тем же самым камуфляжным шортам, вокруг молнии, достигая голубоватой футболки.
Он пробежал по длине улицы, вдоль домов, выпрыгнул за угол, проскользнул мимо спящего бомжа, перебежал через дорогу на красный свет, достиг местных многоэтажек, увидел медленно закрывающуюся домофонную дверь, без раздумий залетел в подъезд, буквально телепортировался на девятый этаж по лестнице. Невысокая дверца, ведущая на чердак, была открыта, свет с улицы легонько достигал её. Весь заляпанный, Андрейка, не сгибаясь в силу возраста и роста, спокойно походил по чердаку, затем сел в самом укромном месте и затрясся. Он вспоминал о содеянном и чувство стыда властвовало над разумом.
Когда ливень начал тарабанить по крыше, вместе с этим приятным шумом пришло и усмирение. Андрейка расслабился, чутка захотел даже в сон, но спать не стал. В закрывающихся глазах его всплыла вчерашняя кинокартина, а вслед за ней и всё остальное. Сон обрубило на корню, а рука, шальная, будто загипнотизированная шаманами, самостоятельно, вне контроля над телом потянулась в трусы, минуя камуфляжные шорты, и всё снова повторилось, только уже без отцовского террариума.
Вскоре напряжение спало и полегчало на душе. Это место уже полюбилось им, по крайней мере по тому, что здесь он может быть наедине с собой и миром, и своей, непосредственно, физиологией.
Виктор Венедиктович тем временем высунул подозрительный комочек из террариума, положил под яркую настольную лампу и принялся разглядывать. Уже под лампой стало заметно и предельно ясно, что это нечто оживлённое, имеющие брюшко и лапки. Неприметные, странновато изогнутые, лапки слегка высовывались из шарика, напоминая бесформенное месиво.
Виктор не стал экспериментировать и очень скоро возвратил это обратно на ферму, любопытные муравьи быстро облепили это со всех сторон. Оно не шевелилось и вообще не подавало признаков жизни, но выглядело так, будто в скором времени к этому приступит.
Утром следующего дня комок увеличился в полтора раза, и тогда Виктор уверенно решил делать записи, этим он и занимался несколько предстоящих дней:
20.03. Увеличение в 1,5 раза, размах лапок увеличен вдвое. Признаков жизни всё также не подаёт.
21.03. Увеличение в 1,5 раза, размах лапок увеличен в 2,5 раза. Раз в час объект колышет левой нижней лапкой.
22.03. Без изменений.
23.03. Без изменений.
24.03. Без изменений, но активность лапок увеличена в четыре раза.
25.03. Увеличение в 2 раза, размах — полтора.
26.03. Уплотняется в стенки террариума, активно движет лапками, обозначилась брюшная полость, раскрылась голова.
27.03. Без изменений.
28.03. Царапает стенки террариума лапками.
29.03. Увеличение в 3 раза. Треск террариума, приобретение нового. Переведение объекта в аквариум для рыб.
30.03. Увеличение в 3 раза. Полноценное обозначение муравьиных черт, но со второстепенным человеческим отливом. Невесомая одутловатость морды, припухлость лапок, схожих на человеческие. Очень знакомые лапки, такие мягкие кисти я видел только у своего сына.
31.03. Увеличение в 2 раза.
С приходом апреля стало тепло, лужи на улицах посохли, а свет солнца очень хорошо палил на муравья, недурно подкармливая тем самым. Муравей распустился, как цветок, он уже стоял во весь рост в аквариуме так, что будь у него ещё пара сантиметров длины, и он перешагнёт этот порог окончательно.
Виктора это всё одновременно как радовало, так и настораживало. Время от времени от испытывал некую горделивость за свою заслугу, хоть и не знал, чья она по праву, а иногда он наоборот побаивался этого быстрорастущего монстра. Но, так или иначе, Виктор не был настроен совершенно негативно, а потому регулярно кормил муравья муравьиной дозой, помноженной на десять раз.
Целую неделю никаких изменений не наблюдалось, а от того Виктор и вовсе позабыл о муравье, перестал захаживать и кормить. Никаких звуков из пристройки также не доносилось.
Когда Виктора решился осмотреть его, то, войдя туда, первым делом приметил лежавшую длинную тень, вытянутую, как ель, в верхушке копошащуюся лапками.
Это стоял муравей.
Виктор ещё не увидел его вплотную, но уже чувствовал его, словно человеческое, дыхание, тяжелое и массивное, захватывающее крупные клубни воздуха.
Муравей выдвинулся из-за угла, демонстрируя Виктору своё естество, от чего у того сильно защемило справа в груди.
Муравей шагнул вперёд и затем ещё дальше, минуя Виктора, он покинул пристройку и зашипел, словно инопланетный монстр, и скрылся за углом дома, а потом и вовсе исчез. Ошарашенный Виктор метнулся за угол, осмотрел территорию и нигде его не увидел; привстал на цыпочки, глянул за забор и там его тоже не было.
То было утром, и после, не найдя муравья, Виктор возвратился в дом.
Алёна всё видела из окна и пребывала в некоем ступоре. Её коричневые глаза располагались слишком близко друг к другу, а скулы наоборот расходились вширь; челюсть отвисла вниз, показывая твёрдые, с лёгким налётом зубы; она прижала руки по швам, от чего плечи показались ещё шире.
— Это что такое, Витя?!
— Это наш Муравей, наш новый друг семьи. — В отличие от Алёны, Виктор совершенно не выглядел удивлённым, а, напротив, казался задорным и полным на свершения. — Алёна, не переживай! Это всего лишь мутация, генная инженерия, нафиг!
— Хренасебе он здоровый, не съест?..
Виктор подошёл к ней ближе, припуская голову, будто объясняя что-то как ребёнку, взял её за ладонь и поцеловал:
— Не съест… — с ноткой облегчения вымолвил он. — Это такой Myrmicinae, любимая. Они безобидны и, как правило, строители. По хозяйству нам поможет, в баню дров наколет, а, глядишь, и крышу починит!
У Виктора были некоторые проблемы со спиной, из-за чего ремонтом он не занимался. Это случилось ещё до появления муравьиного хобби, после переросшего в цельный заработок.
— Ну… Ладно…
Алёна обняла его весьма крепко, будто наваливаясь сверху какой-то каменной статуей, гарантируя тем самым тепло и заботу.
Отойдя к окну, уставив выгнутые ладони в подоконник, Виктор задумчиво взглянул куда-то в небо:
— Только если он запомнил, где его родной муравейник… — и с этими словами он одёрнул штору, в помещении сгустилась темнота.
До самого мая о Муравье никто и ничего не слышал; Виктор изредка тяжко вздыхал, вспоминая; Алёна, напротив, вздыхала с облегчением и полным понимаем, что ничего их жизни не угрожает; Андрейка же совершенно не понимал, что творится, он считал, что его отец самостоятельно вывел какую-то новую особь и скоро непременно получит Нобелевскую премию.
Хотя иногда малец-сорванец мысленно строил раскрытие своей теории, откуда берутся дети…
И как-то раз, вечером, когда все сидели в семейном кругу, дегустируя яблочный пирог по рецепту Алёниной знакомой, кто-то постучался во входную дверь. Стук был настойчивым, настырным, чего-то требующим. При массивных ударах дверца немного содрогалась.!
— Петька, что ли? — Виктор приподнялся из-за стола. Услышав стуки, он первым делом вспомнил о Петьке-хулигане, живущем в общежитии неподалёку, они с Виктором учились когда-то в одном классе. — Петь, ты?
Заглянув в глазок, пред линзой умещалась только какая-то глубокая чернота, будто космическая пропасть, и ничего более.
— Петя?!
Алёна высунула рыжую голову в окно, под натиском уличной темноты волосы показались тёмно-русыми; повернув шею налево, она закричала:
— Муравей!..
Виктор не отмыкал глаз от глазка, а потому в момент её крика тотчас же заметил движение: Муравей передвинулся с места, попятился назад, едва не падая, демонстрируя своё естество насекомого.
Виктор робко коснулся рукоятки, нажал вниз, дверца щёлкнула. Повеял с улицы свежий ночной кислород, а вместе с ним где-то переливался едва слышимый душок перегара.
Муравей развернулся по направлению в дверь, пошагал внутрь, отодвигая Виктора в сторону.
— Как мне к тебе обращаться? — Виктор отступил назад, медленно поднося сжатую узкую ладонь к разинутому рту, любуясь сверкающими бельмами, почему-то близко соединившимися друг к другу в данный момент.
Тот проигнорировал вопрос, а затем громоздкой шатающейся походкой зашагал по квартире — туда-сюда, туда-сюда, перебирая худощавыми лапками-ножками и опираясь о стены. Муравей был прямоходящим, в некотором виде напоминающим Homo, его морда напоминала глупую гримасу малоумного дитя. Концы его верхних лапок-рук были подпухлыми, юными и слегка розоватыми, как и всё остальное.
Но при всём своём обличии он оставался Муравьём, и муравьиная доля преобладала в этом теле. Рост Муравья достигал свыше двух метров, своей малоподвижной головой он задевал потолок вскользь.
Вскоре после неразборных скитаний по квартире он обнаружил для себя диван, стоящий по центру зала, и стремительно бухнулся на него своей увесистой тушей, так, что диван малость съехал по направлению к телевизору. Из-под дивана, одиноко скучающий на полу, показался диск Терминатора-2, увидев диск Виктор незамедлительно запнул его обратно.
— Божечки… — Алёна окрестила свои странные щёки грубыми шероховатыми кистями. — Это что ж… Ой…
Позади неё, словно оселедец, болтался толстый рыжий хвост волос.
— Алёна! — Виктор подобрался ближе, обхватил её крепкие плечи и уставился прямо в лицо, будто собравшись обнадёжить: — Тебе не о чем беспокоиться, я мирмеколог, ещё и с большим стажем… Я знаю, что нужно делать.
Похолодевшая в лице Алёна будто едва заметно налилась кровью после сказанных слов, которые внесли некую долю уверенности. Она стояла, обклеив руки по швам, взгляд её перемещался от пункта А — Виктора, до пункта Б — Муравья, и так практически до бесконечности; глазные яблоки её мелькали, словно маятник.
— Точно?.. — оробев, она поинтересовалась. Грузное туловище Муравья громоздилось на диване, превращая её нелепый вопрос в риторический.
— Конечно!
Из-за мелкой головы Виктора, стоя на полке выглядывала похвальная грамота за идеальный террариум. Вот эти убеждения и эта грамота, под определённым освещением сливающаяся с его ухом, они как-то убедили Алёну, после чего та всё ещё тяжело выдохнула, но уже с нотой облегчения. Виктор скорчил добрую родственную улыбку, сморщив все складки на лице, глаза его налились какой-то заботой, ровно такой же, как при появлении сына, с некоей долей появившейся ответственности.
По правде говоря, он в некотором смысле воспринял Муравья за своё дитя. Виктор притащил длинный широкий плед, поросший шерстяными катышками, и накинул его на дитя; под спуском пледа образовался ветерок, обдувая рыжий оселедец Алёны, заставляя ощетиниться торчащие корни и чёлку, выступающие у лба и висков.
Целую ночь Муравей лежал бревном на диване, раскидывая конечности по обе стороны, словно растягиваясь на дыбе. Периодически в очертаниях зала различались редкие похрапывания, но, достигая стен, они не смели покидать его.
Виктор с Алёной спали, как и прежде, у себя, но этой ночью Виктор посещал туалет несколько осторожнее и тише, и реже, перебираясь на цыпочках, дабы не встревожить Его. Невольные мысли посещали его о том, что Муравей скончался, но опять же похрапывания приводили в чувство.
Зал целиком и полностью пропитался кисло-сладкой вонью перегара и какого-то ещё, доселе незнакомого Виктору, горьковатого душка.
Около дивана небрежно расплывалась кислая лужица.
Супружеская пара всегда соблюдала правильный режим дня, потому пробуждались они в семь ноль-ноль, и не позднее того. Задремав достаточно рано, Муравей к тому моменту уже сидел на диване, его насекомообразное очертание отсвечивалось телевизором по стене.
Виктор робко пододвигался к залу, эти мерцания на стене дали понять о пробуждении Муравья.