Мой дед⁠⁠

Мой отец практически не принимал участия в моем воспитании, я и не воспринимал его, как отца, даже, как взрослого, скорее, как капризного старшего брата, который со мной конкурирует за внимание мамы и норовит отобрать у меня кусок повкуснее. Отцом для меня был дед. С детства я понимал, что дед не очень умен, а потом узнал, что в школе он почти не учился потому, что с ранних лет его заставляли работать в колхозе, сначала он пас гусей, потом свиней, а потом коров. Отец моего деда был человеком своего времени – коммунистом, алкоголиком, то и дело служившим в армии, плодившим детей от разных женщин, подрабатывающий ветеринаром, даже какое-то время живший в цыганском таборе. На детей своих он не обращал никакого внимания, ел тайком от них, чтобы с ними не делиться.

Мать моего деда умерла, когда дед был совсем маленьким, потому он её не помнил. У деда было три сестры, было ещё много сводных братьев и сестер по отцу, но с ними он почти не общался. Две его сестры были похожи по стилю жизни на своего отца – несли не в дом, а из дому, а дед хоть и был младшим, считал, что должен о них заботиться. Он мечтал сбежать из колхоза, где его заставляли работать фактически бесплатно. И он никак не мог понять, куда уходит то, что производит этот колхоз. Люди жили в основном тем, что выращивали на своих участках, а то, что давали за трудодни, было жалкой подачкой. Чтобы выживать, ему постоянно приходилось «нести» из колхоза, то есть воровать с риском для жизни. Воровал он и у немцев во время оккупации, пока его отец воевал. И несколько раз немцы его ловили, но прощали.

Мой дед знал, что брат его деда уехал куда-то в Сибирь, где живет вдали от людей и занимается охотой на пушного зверя. Не любил мой дед людей, и тоже мечтал об этом. И вот у него появился шанс вырваться из колхоза, когда его забрали в военно-морской флот на Чукотку. И там он впервые начал есть досыта. Так же его поразили чукчи своей добротой и радушием, охотно предоставлявшие гостям своих жен, чтобы разбавить свою кровь, которая портится, когда небольшая группа людей живет в изоляции и заключает браки с близкими родственниками. Он думал остаться в том краю, где было много дикорастущей ягоды и мяса. Живя в Киевской области, он с голодухи пробовал есть и ворон, и лис, и ежей, а там было много мяса оленей, тюленей и даже иногда было мясо полярного медведя, не говоря уже о разной рыбе.

Однако его сестры завербовались на строительство железной дороги в Латвии, недалеко от Риги. Их предупредили, что работа будет очень тяжелой, но ради того, чтобы вырваться из колхоза, получить паспорта, они были готовы на все. Вот и пригласили они брата заехать к ним в гости после дембеля. Он приехал, женился на их коллеге, моей бабушке, устроился на один очень плохой завод, где платили очень мало, но брали лимиту. Сначала он работал токарем. Жил с женой в бане, которую снимал у латышских рыбаков. Эту баню построили немцы во время оккупации, для солдат. Дед немного приспособил её для жизни, сделал очень примитивный очаг, законопатил щели между бревнами, постелил пол. Но электричества там не было, и зимой к утру вода замерзала, очаг не держал тепло совсем. И там они прожили восемь лет с моей мамой. Им дали землю под огород, рыбаки часто отдавали им копченую рыбу, которую не удавалось продать. Зимой они топили хворостом, что собирали в лесу. Лет через восемь им наконец выделили квартиру от завода, но для её получения, деду пришлось вызвать своего отца, который после войны редко бывал трезвым, да и с головой у него было не все в порядке. К тому же, пока эти дома строились, надо было после работы идти работать на строительстве этих домов.

Свою дочь и своего сына мой дед постоянно порол, за любую мелочь, бил он и жену поначалу, но к ней приехала сестра, которая за неё заступалась, да и жена рыбака, у которого они снимали баню, сказала, что если он ещё раз тронет жену, то она напишет заявление в милицию, и его посадят. Поколачивал он и своего отца, когда тот пьяный начинал буянить. Получив двухкомнатную квартиру, дед захотел работать не токарем, а ремонтником, чтобы особо не напрягаться. Он решил, что много работать вредно после того, как у него вырезали аппендицит. Чтобы стать ремонтником он закончил какие-то курсы на заводе. Курить он бросил сразу после армии, а алкоголь он никогда не любил, вероятно, не хотел быть, таким, как его отец. Все, что его радовало в жизни – это сахар, от которого он начал толстеть, но полнота его совсем не беспокоила, даже напротив, он считал, что это красиво, что это признак богатства. Он любил переедать чего-то подешевле, а потом лечь спать. Дремал он и на работе, или болтал с напарником, нелюдимом хуторянином из Латгалии, который тоже любил поесть и поспать и не употреблял алкоголь.

Вообще дед любил поболтать, но ни с кем никогда не дружил он и детям и внукам говорил, что все люди злы и коварны, и никому не стоит доверять, что стоит только показать, что ты слабый, и никто не поможет, все будут только радоваться твоему горю, а то ещё и добьют. Его тянуло к женщинам, но их он не считал за полноценных людей, у него к ним была какая-то животная страсть. Он считал доблестью оплодотворить как можно больше самок, в то же время секс сам по себе он считал грехом. И до ссоры с сестрами лупил их за беспорядочные связи.

С сестрами он поссорился, как и с большинством других родственников после того, как умер от цирроза печени его отец. И сестры написали всем родным о том, что мой дед убил своего отца. И приехала целая делегация, разбираться. Деду пришлось оправдываться, опровергать все наговоры. Родственники уехали с миром, но он им уже не мог простить того, что они в такое поверили, а сестрам, что его оклеветали. А он до этого, регулярно приезжал к ним в гости с гостинцами, подкармливал их вечно голодных детей. Его сестры работали на железной дороге, зарабатывали очень мало, да и зарплаты свои тратили на всякую дребедень за три дня, а потом питались, тем, что росло у них в огородах, и кроликами, которых выращивали.

В Латвии у деда появилась мечта – стать хуторянином. Ему очень нравилось то, что латыши живут отдельными хуторами, а не деревнями и друг друга не достают понапрасну. Но как ему получить хутор он не знал, потом понял, что надо было жениться на наследнице хутора, но было уже поздно. Хотя у него было двое детей. Дочку он сразу списал со счетов, ему казалось, что хутор передается наследникам по мужской линии, потому на хуторе зятя он хозяином не будет, а вот если сын женится на наследнице хутора, то в принципе можно заткнуть за пояс родителей невестки. Он видел, что хуторяне в Латвии берут из колхозов, в которых они работают, технику для обработки своих земель, а потом ещё и продают излишки на рынках по очень хорошим ценам. Особенно это стало актуально, когда у народа завелись деньги, а продуктов в магазинах на всех не очень-то хватало.

Моя мама расстроила своего отца, когда не захотела и говорить о знакомстве с теми женихами, которых ей подыскивали родители. Да, она получила высшее образование, но училась она на экономиста, а не на зубного техника, как ей велел отец и даже не на технолога в пищевой промышленности. Он говорил всем, что главное – это быть поближе к еде. И совсем дед расстроился, когда мама привела в дом моего отца – голодранца «художника», то есть несостоявшегося велогонщика, который работал оформителем в цехе на заводе, где работала вся семья. Да, дед тоже не собирался надрываться, как бабушка, но он экономил на всем, он вечно думал о запасах на зиму, собирал грибы и ягоды, которые заготавливал впрок. А вот его зять мало того, что ничего не делал за сто рублей в месяц, так ещё и любил всем пустить пыль в глаза, шикануть, и проматывал свою зарплату моментально, а потом жил за счет тестя и тещи. К тому же у этого зятя были сильно пьющие нищие родители, никак не собиравшиеся вкладываться в жизнь молодоженов. Но дед почему-то не собирался гнать такого зятя прочь, да и не пытался его воспитывать, как это делала его жена, каждый день кричавшая на зятя, и даже поколачивавшая его.

Вся надежда деда была на сына, который согласился жениться на равнодушной к нему будущей наследнице хутора. И поначалу он ездил на этот хутор к сватам, и работал, помогал им и сено косить, и картошку убирать, и даже полоть свеклу, да и за коровой ухаживал, свиней забивал, овец стриг. Но к нему, там относились, как к батраку, за работу выделяли дефицитные продукты, но ни ему, ни его сыну ничего решать не позволяли. Вот тогда он психанул и взял шесть соток в дачном заводском кооперативе. И все выходные и отпуск начал корячиться на этой даче, где поставил маленький готовый домик. Если премудрый пескарь – один из его любимых героев, рыл нору поглубже, то он решил себя обезопасить вывозом земли из леса на свой участок. Он не понимал, что не все на этой земле будет расти, что для разных культур нужна разная почва, да и в этой земле полно семян всяких трав, потому сорняков на его огороде было во много раз больше, чем у его соседей. Долго он не мог решиться купить нормальные саженцы плодовых деревьев, сажал всякие непривитые деревья, потом их выбрасывал. С водой тоже у него были вечные проблемы, не хотел тратить деньги на бурение приличной скважины, забивал спицу сам, не глубоко, и пить эту грунтовую воду было нельзя, местность там было болотистой.

При всей нелюбви к моей маме и отцу, дед меня очень любил. Я был его первым внуком. Он пытался заставлять меня есть сладкое, от которого меня в детстве тошнило. Говорил, что я не знаю радости жизни, потому что ем щавель килограммами или квашенную капусту с солеными огурцами. Когда я был маленьким, он и бабушка целыми днями летом гуляли со мной вдоль моря, или кормили лесными ягодами, которые я мог есть целый день. При всей своей необразованности, он упорно ничему не хотел учиться, вечно что-то выдумывал, и пытался этому всех учить. Все над ним только смеялись, а я слушал его с интересом, да, часто я понимал, что это глупости, но слушать их все равно было интересно. Хотя, сказки я не любил с раннего возраста. Часто он и бабушка упрекали меня в том, что у меня такие бестолковые родители, будто я должен был их воспитывать. Мне было пять лет, когда дед и дядя переехали на другую квартиру в новом районе. И с тех пор часто в доме не хватало еды, появилась ещё сестра, и мама часто отправляла меня на выходные и каникулы к деду с бабушкой, чтобы я там был накормлен и под присмотром, а не болтался по улице и не попадал в неприятности. Мой отец без тещиного присмотра стал выпивать и приходить домой поздно, а на выходные ездил на рыбалку или ходил в баню, никак не участвовал в семейной жизни, да и денег толком не приносил.

В конце девяностых стало совсем плохо. Дед и бабушка тогда жили неплохо, у них была стабильная пенсия, они жили в отдельной новой однокомнатной квартире, летом жили на даче. У меня тогда не было обуви, и тут дед решил мне помочь, выдал старинные рабочие ботинки, выглядевшие устрашающе. Мне неудобно было отказываться, хотя подошвы этих ботинок уже рассохлись и крошились. И тут дед выдернул из этих ботинок шнурки, разрезал их пополам, одни половинки вдел обратно в ботинки, а другие завернул в бумажку, написал на ней «шнурки» и положил в антресоль. У него везде было много всяких шкафов и антресолей, в которых он никогда ничего не мог найти, когда ему что-то было надо. Он вообще очень много пер с завода, и завалил все три квартиры, подвалы в них, да и дачу тоже.

Выйдя на пенсию, дед начал болеть, вероятно у него был диабет, но к врачам он попадал только в бессознательном состоянии, и потом норовил быстрее от них убежать и не принимать лекарства, говорил, что лечиться надо только травами, собирал их, сушил, заваривал и пил наугад, пару раз ему стало от этого плохо, но убеждений он не изменил. Чем хуже ему становилось, тем меньше он хотел с кем-то общаться. Он стыдился своей слабости, и не хотел никого к себе подпускать. Когда он совсем занемог, а у бабушки была сильная деменция, мама начала приезжать к ним, чтобы ходить в магазин. И деду казалось, что его родная дочь хочет его перехитрить и выманить у него деньги. Никто так и не понял, чем он болел, от чего он умер, но последние годы его жизни были мучительны. И он уже не очень хотел жить, все приговаривал, что ему давно пора на свалку. И до последнего дня он обжирался сладким, не смотря, на то, что ему после сладкого становилось плохо.

Вообще он был удивительно упрямым в своем невежестве человеком. На даже он складывал и ломал печку несколько раз. Я убеждал его нанять печника, сбережения у него были, потом объяснял, что надо вырезать в полу квадрат, залить фундамент, а потом уже строить печку, а иначе просто пол провалится. Объяснял, что чтобы печка держала тепло, нужен змеевик и изразцы, показывал ему журналы, но он говорил, что ученых надо жечь на кострах, и он прав, потому что он старше. В итоге он поставил чугунную печку, которую сын ему привез из Норвегии, а в полу под ней была вмятина.

Тем не менее, он считал в отличии от моего отца, что детей надо кормить, чему-то их учить, разговаривать с ним, что-то объяснять, защищать их, да, он делал это неумело, коряво, как и ремонт в квартирах каждые пять лет, но он хотя бы пытался. Мой отец и не думал делать ремонт в квартире, ему вообще ничего не было нужно кроме алкоголя и его друзей. Да, деду было тяжело делиться с детьми и внуками, было видно, что он делает над собой усилие, но он считал, что он нам обязан. А отец так не считал, спокойно обедал в бистро, когда детям нечего было есть, и ещё и хвастался этим. Но вот чего я не понимаю, так этого того, зачем деду нужна была семья…