Мечта маленького урoда | Олег Золотарь
— А я хочу быть пожарным, когда вырасту! — уверенно лепетал малыш, доедая конфету, хотя никаких вопросов о профессиональных предпочтениях Свистунов ему не задавал.
Да и конфету, конечно же, он дал этому крохе напрасно. Разумеется, ничего плохого в том, чтобы угостить ребёнка конфетой, не было. Более того, если у тебя имеется конфета, а рядом вдруг случится ребенок, страстно жаждущий этой конфеты, не предложить ему этот простой кондитерский номинал детского счастья, наверное, даже весьма жестоко (тем более, что малыш сам подошёл к Свистунову и довольно вежливо осведомился — нет ли вдруг у него какой-нибудь не особенно нужной конфеты). Но и развивать у ребёнка доверчивость к незнакомым людям также было идеей не из лучших. И теперь Свистунов понимал, что он совершил ошибку, дополнительно осложнявшуюся повышенным интересом со стороны малыша.
Иллюстрация Натальи Коваленко
А тот воодушевлённо семенил рядом со Свистуновым по парковой аллее, заглядывал ему прямо в глаза, и с надеждой лепетал:
— Хочу пожары тушить и людей спасать! Очень хочу! Очень!
Конечно, Свистунову не хотелось разрушать зыбкую мечту этого маленького и хрупкого существа, но после промаха с конфетой следовало всё же умерить свои эмоции и хотя бы немного поспособствовать тому, чтобы этот малыш был лучше подготовлен к своему будущему. Будущему, в котором стать пожарным ему было точно не суждено.
— Не быть тебе пожарным, парень! — вздохнув, сказал наконец Свистунов, стараясь не смотреть на волны тревоги, прокатившиеся по чумазому личику ребёнка.
— Но я же хочу! Я же очень хочу!
— Да я и не сомневаюсь в том, что хочешь. Вот только ты не можешь им быть.
— А почему?
Свистунов остановился прямо посреди дорожки и, посмотрев на малыша тяжёлым, сосредоточенным взглядом, произнёс:
— Потому что ты урод!
Малыш также замер на месте и уставился на Свистунова широкими испуганными глазами. Кажется, подобная откровенность лишила его не только способности двигаться, но и дара речи.
— Да ты пойми, плохого в этом ничего нет, — попытался смягчить ситуацию Свистунов. — Ведь уродов кругом много, правда? Вот и ты — как раз один из них. Пока ещё маленький, но скоро станешь большим. А уродов не берут в пожарные. Да ты и сам им быть потом не захочешь.
Подбородок малыша принялся трястись.
— Это потому что я слабый, да? — едва не плача, спросил он, нелепо сложив свои тоненькие ручки в жест бодибилдеров, выставляющих напоказ свои мускулистые достижения.
В дрожащем голосе ребёнка всё ещё металась надежда, такая же хрупкая, как и его запястья, но права на жизнь эта надежда не имела, и Свистунов это знал.
— Нет! — честно ответил он. — Не потому, что ты слабый. А потому, что ты урод!
Кажется, ребёнок по-прежнему ничего не понимал, хотя и совершенно точно собирался заплакать.
— Ты хоть сам понимаешь, что ты — урод? — уточнил, на всякий случай, Свистунов.
Он, разумеется знал, что некоторые уроды бывают весьма неплохо развиты в плане интеллекта (особенно в детском возрасте) и по отдельным показателям могут практически ни в чём не уступать своим человеческим сверстникам. Без сомнений, ребенок, стоявший сейчас перед Свистуновым, относился к категории именно таких, доразвитых (как иногда их называли) уродов. Но вот бывают ли уроды, которые не осознают того, что они уроды — этого Свистунов доподлинно не знал. А если подобные индивиды всё-таки встречались, и именно с таким сейчас приходилось иметь дело Свистунову, то перед ним вставал очень неприятный и непростой вопрос: как объяснить уроду, не подозревающему о том, что он урод, что он всё-таки урод? И при этом сделать это таким образом, чтобы не слишком расстроить самого урода. Расстраивать уродов не рекомендовалось.
Малыш тем временем по-прежнему стоял в позе обреченного культуриста, сжимая в руке фантик от злосчастной конфеты и глядя Свистунову прямо в глаза.
— Слушай! В общем так! — продолжил Свистунов, — В мире живут люди, и живут уроды. И те и другие, являются достойными, скажем так, членами общества. У каждого из них есть свои права и свои обязанности. Люди, если они не дураки, вполне могут быть пожарными, врачами, юристами и архитекторами. Ну, в общем, всеми, кто только нужен для человеческого общества, понимаешь? А уроды... Уроды могут быть только уродами. И с этим ничего не поделаешь. Ни ты, ни я в этом, ясное дело, не виноваты, и переживать на этот счёт — дело совершенно пустое! Да и вообще, сдались тебе эти пожарные! Если вот так, серьёзно подумать… Ты же любишь думать, правда? Ты у нас умный парень!
— Я на машине с мигалками хочу... И вот...
Малыш снова развел руки в стороны. До Свистунова наконец дошло, что так старательно демонстрировал ему ребёнок — всё ту же старую, невесть где найденную куртку, цветом чем-то действительно напоминавшую комбинезоны пожарных. И если на первых порах Свистунов даже удивился, увидев маленького мальчика-урода в куртке (дети уродов, как и взрослые особи, в подавляющем числе случаев ограничивались крайне приблизительной одеждой), то теперь он понял, что именно куртка служила наглядным выражением недостижимой мечты этого ребёнка. Мечты, поддерживать которую Свистунов не имел не только моральных, но и правовых оснований.
«Урод не должен жить иллюзиями» — учили всех, в том числе и самого Свистунова, в школе, колледже и институтах. Главным руководящим принципом в общении с уродами всегда должна была выступать та самая правда, неприукрашенная и даже где-то жестокая. То есть именно такая, которую сами люди перенести едва ли были способны, но которая помогала уродам развиваться в рамках комфортного для них (да и для всех) существования, ограниченного, как правило, улицей, порциями сухих салатов и редким посещением вечеринок.
— Слушай, парень! — продолжил свои объяснения Свистунов. — Поверь, я тоже много о чем мечтал и мечтаю до сих пор. К сожалению, многим мечтам в этой жизни сбыться просто не суждено, понимаешь? Много причин есть для этого, но углубляться мы в них сейчас не будем, хорошо? Просто посмотри на себя внимательно, без всяких там курток, и пойми, ты — урод! А значит, стать пожарным тебе в этой жизни просто не светит!
Малыш, не дожидаясь, пока Свистунов закончит свои рассуждения, громко и протяжно заплакал. Плакал он совершенно, как и любой другой ребёнок — вздрагивая всем телом и вытирая глаза кулачками.
— Я... хочу быть пожарным! Хочу! Хочу!.. — ненадолго прерывая свой плач, иногда произносил он.
В этих словах уже чувствовалась некая обреченность, которая, как решил Свистунов, служила верным признаком того, что он находится на верном пути. А значит, следовало продолжать.
— Нет, даже не мечтай! Ты — маленький урод! А значит, единственное, чего ты можешь достигнуть в этой жизни — это стать большим и взрослым уродом. Но ведь если задуматься, в этом даже можно найти положительные стороны. Тебе, например, не придется ходить в школу, не придётся служить в армии, не придётся учиться в институте и работать за гроши, пытаясь прокормить семью. Тебе достаточно просто жить так, как у тебя получается, и тогда ты почти наверняка станешь счастливым. Понимаешь?
Но от подобного понимания маленький урод был сейчас как никогда далеко. Теперь его плач перешёл на качественно новый уровень. Это уже был откровенный крик, моментами переходящий в вопль.
Несколько мамаш с колясками, гулявшие неподалеку, остановились и с возмущенным интересом наблюдали за происходящим. Вот это могло уже вылиться и в неприятности — стоило только кому-нибудь из прохожих позвонить в службу правопорядка или общество защиты уродов и сообщить, что Свистунов издевается над маленьким, беззащитным уродом. Доказать свою невиновность и самые благие намерения ему тогда было бы ничуть не проще, чем убедить урода в том, что он урод. Государство всегда очень трепетно охраняло права уродов, смело объявляя подобные меры борьбой за общий порядок и даже национальную безопасность.
— Я буду хорошим пожарным, послушным! Людей из огня буду спасать! — вздыхал тем временем ребёнок в кратких перерывах между криками.
— Так, парень, я ведь и не сомневаюсь в этом! — максимально нежно произнёс Свистунов. — Ты, верно, меня неправильно понял. Я уверен — ты был бы самым лучшим пожарным! Героем, спасителем сотен жизней, но… Только если бы ты не был уродом.
Последняя фраза окончательно подкосила самообладание ребёнка — услышав её, кроха опустился прямо на асфальт возле парковой скамейки и, обхватив её край своими ручонками, снова принялся неистово вопить.
Терпению мамаш с колясками пришел конец.
— Эй, вы! Чего вы там над бедным уродиком издеваетесь?!
— Так плачет! Так плачет, бедный! Он же дёрганным теперь останется навсегда!
— Ага. Или, не дай Бог, людей возненавидит...
Свистунов просто не знал, что ему следует говорить и делать дальше. Захотелось попросту убежать, но ноги предательски не двигались. Нерешительность, которую Свистунов столько лет предпочитал считать благородной степенностью, теперь проявилась во всей своей неприглядной наглядности.
Из ступора Свистунова вывела молодая женщина. Видимо, она шла по той же дорожке, что и Свистунов, и была невольным свидетелем происходящего.
— Что тут у вас стряслось? — осторожно спросила она.
На ярого борца за права уродов незнакомка похожа не была — во всяком случае, в её взгляде Свистунов не заметил возмущения или гнева. Скорее, в нём угадывалось сочувствие. Было ли оно адресовано Свистунову или рыдающему маленькому уроду, определить было сложно, но в любом случае это было гораздо лучше, нежели решительные гримасы мамаш.
Больше всего незнакомка была похожа на учительницу младших классов или даже на педиатра — ухоженная прическа без нервных излишеств, бежевый плащ, небольшая сумочка (более похожая на портфель) и бордовый шарф, органично сочетавший в себе как утилитарные, так и декоративные функции. В её внешности всё было бюджетно, но, в то же самое время, этот бюджет был организован со вкусом и учётом потребностей любых социальных слоев. Возможно, лишними были очки, остроконечная оправа которых набрасывала своей хозяйке пару лишних лет, но даже с этой тенью Свистунов не дал бы ей более тридцати.
— Да вот... конфету у меня попросил, а потом про пожарных рассказывать начал, — виновато объяснил незнакомке Свистунов. — Мол, мечта у него пожарным стать. Смышлёный, но, кажется, не вполне понимает, что он урод. Вот я и попытался объяснить.
— Ясно. Такое бывает, — спокойно сказала женщина.
С её появлением крикливые мамаши с колясками успокоились — убедившись, что в ситуации образовался кто-то ещё, на кого можно переложить моральную ответственность за происходящее, они с чувством выполненного долга отправились вглубь парка, чему Свистунов был несказанно рад. К тому же, незнакомка, кажется, действительно знала, как следует обращаться с обиженными и орущими уродами.
Чуть слышно улюлюкая, она подошла к малышу и принялась ласково поглаживать его по спине. Только, как заметил Свистунов, делала она это не вдоль, а поперёк, иногда несильно похлопывая ребёнка в области поясницы. Это вполне могло быть простой случайностью, но в любом случае, малыша это явно успокаивало — плакал он теперь не так надрывно, а его глубинный крик уступил место громким вздохам и поскуливанию.
— И как же тебя зовут, дружок? — ласково спросила женщина.
— Та... Та... Тадик! — с трудом совладав с запинающимся голосом, ответил ребёнок.
— Рада познакомиться, Тадик! А меня зовут тётя Лена. Скажи мне, Тадик, ты и вправду хочешь быть пожарным?
Тадик, недоверчиво посмотрев на женщину, несколько раз уверенно кивнул головой.
— Очень хочу!
— Хорошо, Тадик! Я рада за тебя! Знаешь, у меня папа всю жизнь работал пожарным, и я в курсе, насколько это тяжелая и благородная работа. А у тебя есть папа?
Тадик снова кивнул.
— А как твоего папу зовут?
— Никак, — утерев нос рукавом, ответил малыш.
Видимо, отцом Тадика был один из обычных, безымянных уродов, которые просто кочевали по дворам и переулкам в поисках пищи и доступных развлечений.
— А скажи мне, Тадик, как по-твоему — что делают настоящие пожарные?
— Они на машинах с мигалками ездюют!
— Верно, ты прав. Красивые у них машины, правда? Но вот что они такого самого главного делают, можешь мне сказать?
— Огонь тушат!
— И ты тоже хочешь тушить огонь?
— А я уже и тушил! Вон там, за каналом. Куча листьев дымила, а я её и затушил! — ребенок указал ручкой куда-то в сторону декоративного ручья, протекавшего по окраине парка.
— Вот как?! — с наигранным восхищением спросила Елена. — И ты не испугался?
— Неа! И совсем даже страшно не было!
— Слушай, Тадик! Так ведь ты, получается, уже и есть самый настоящий пожарный!
Тадик с торжественным удивлением посмотрел на женщину.
— Я?!
— Ты! Посуди сам — ты кучу листьев тушил? Тушил! Кто знает, что бы могло случиться, разгорись эта куча листьев? Парк мог сгореть, люди пострадать. А так — ты всех спас! А значит, ты уже и есть самый настоящий пожарный! — воскликнула Елена, взглядом показывая Свистунову, что ему сейчас самое время подыграть.
— Ну и дела! — спохватившись, закудахтал Свистунов. — Что же ты мне сразу про эту кучу листьев не рассказал, парень?!
Если на женщину Тадик теперь смотрел с нескрываемым восхищением, то к Свистунову по-прежнему испытывал явное недоверие.
— А вот этот дяденька сказал, что уроды пожарными не бывают!
— Ну да мало ли что я сказал! — с готовностью махнул рукой Свистунов.
— Тадик! — очень серьёзным голосом сказала Елена, торжественно положив руки на плечи малышу и сосредоточенно посмотрев ему прямо в глаза. — Слушай меня внимательно! Давай разберёмся, как взрослые! Ты затушил кучу листьев, так?!
Тадик уверенно кивнул головой.
— Кроме того, ты урод, так?
Пусть и менее уверенно, но Тадик всё же снова кивнул головой.
— Что ж у нас с тобой тогда получается, Тадик? Раз ты урод, но при этом тушишь кучи листьев, то ты ведь тогда получаешься урод-пожарный! И всё, что тебе нужно для того, чтобы и дальше быть уродом-пожарным — это тушить горы листьев, правда? Вот так и делай дальше. Если увидишь где-нибудь дымящуюся кучу листьев — сразу же туши её! Только если огонь в ней не слишком большой. А если вдруг большим будет — тогда зови на помощь других. Большие пожары ведь в одиночку не тушат, правда? А чтобы всё было по-настоящему, я тебе сейчас удостоверение выпишу!
Елена достала из сумочки ручку и прямо на конфетной обёртке под восхищённым взглядом малыша торжественно вывела: «Тадик. Настоящий урод-пожарный!», после чего отдала фантик прыгающему от радости малышу.
— Я пожарный! Я пожарный! Настоящий урод-пожарный! — крича и подпрыгивая, малыш помчался прочь, в голос хохоча и временами завывая, подобно пожарной сирене.
Видимо, им завладело желание похвастать своим достижением перед другими уродами. В любом случае, до Свистунова ему дела теперь точно не было.
— Ну спасибо вам! — сказал Свистунов, как только Тадик скрылся из виду, и они с Еленой синхронно продолжили путь по дорожке в направлении остановки. — А то я уже и не знал, что делать...
— Да не за что, — мягко улыбнулась в ответ Елена. — В сущности, простая ситуация, ничего особенного.
— Ну, это как сказать. Я вот совершенно сплоховал. Нас всегда учили говорить уродам простую и неприукрашенную правду.
— А это в некоторой степени является заблуждением. Важно не только что говорить, но и как. Особенно если дело касается младших особей. Как показывает практика, в период до первичной потери имени, уроды весьма восприимчиво и адекватно реагируют на внешнюю трактовку номинальной реальности.
— Внешнюю трактовку номинальной реальности? — переспросил Свистунов.
— Ну это когда уроду объясняют происходящее, только делают это, не включая в процесс объяснения перспективную составляющую, чтобы не стимулировать у урода формирование четких критериев оценки своих общих жизненных устремлений. Не следует уроду говорить о том, что у него нет шансов кем-то стать. Точно так же, только хуже, говорить, что он сможет им стать. Но вот убедить урода в том, что он уже стал, например, всё тем же пожарным — это вполне приемлемый вариант, в результате которого мы получаем довольного урода, склонного добровольно тушить несанкционированные очаги возгорания в общественных местах. И к моменту, когда он забудет свое имя, мы получим психически уравновешенную особь без фобий, неврозов, ненависти к людям и, к тому же, с явными задатками в области приемлемого поведения.
— Извините, а вы, я так полагаю, по своей профессии как-то связаны с уродами, да? — поинтересовался Свистунов. — У вас такие глубокие познания!
— Да нет, — усмехнулась Елена. — Когда-то давно, сразу после школы, и вправду закончила училище по специальности уродоведения. Но никогда с уродами не работала. Так уж получилось...
Теперь парк остался позади, и Свистунов с Еленой вышли к остановке.
На самом деле, Свистунову очень хотелось продолжить разговор с Еленой, познакомиться с ней поближе, а возможно, даже и пригласить на кофе. Редкое сочетание скромности, обаяния и глубоких познаний в области психологии уродов, которое демонстрировала Елена, очень легко заставляло мысли Свистунова покидать границы обычной симпатии и переходить куда-то в область самой настоящей мечты. Очень близкой, если оценивать её с точки зрения расстояния, но едва ли достижимой, если принимать во внимание все прочие обстоятельства. Елена явно торопилась (кажется, к остановке как раз причаливал нужный ей автобус), и досаждать ей навязчивым вниманием, а уж тем более облекать свою симпатию в форму интереса к уродам, Свистунову казалось неуместным и неправильным.
Ему оставалось лишь пару раз взмахнуть прекрасной Елене на прощание рукой и неторопливо отправиться дальше, стараясь не давать своим мыслям опускаться достаточно глубоко в дебри рассуждений о той самой номинальной реальности, которая продолжала угрюмо демонстрировать своё совершенное безразличие к мечтам маленьких уродов и надеждам вполне себе обычных людей.
2019
Об авторе
Олег Золотарь, г. Минск. Имеет историческое образование и публикации в различных сетевых журналах.
