Мало⁠⁠

Она плачет в трамвае, стиснута жаркими телами со всех сторон. Стоит и ревёт, еле держась за ременную петлю, свисающую сверху. Вздрагивает плечами, сдерживается, чтобы не завыть, пытается поджимать губы, и слёзы текут из зажмуренных глаз.

Трамвай трясёт и кидает, и никто не видит и не слышит её. Она только часть толпы, для кого-то она просто локоть, спина или костлявое бедро сквозь пальто . Для кого-то – неудобная сумка или место в проходе, куда нельзя подвинуть ногу. Девочка, Сашенька, Саша…

Трясётся мир внутри головы, сквозняк из складывающихся гармошкой дверей холодит мокрые дорожки на щеках.

***

— На сколько любишь? — спрашивает девочка мальчика, — по шкале от одного до ста?

В руке нож, вокруг кусты. За гаражами самое укромное место для выяснения отношений. Он таскал портфель, списывал задачки по математике, потом на дискотеке поцеловал неловко, куда-то в ухо.

Мальчик к вопросу не готов, морщится.

— С ума сошла? Зачем это?

— Мне надо знать! — топает ногой девочка. — От нуля до ста — на сколько?

Нож перочинный, острый, сама точила маминым бруском. Отражает солнце и серебряной рыбкой бьётся в руке.

— На тридцать шесть и шесть, — пытается шутить мальчик, не отводя глаз от ножа, — Сашка, чокнутая, перестань!

— М-м-мало, — коротко с оттяжкой выдыхает девочка и делает резкое движение. Кровь капает на траву, сначала чуть-чуть, потом сильнее. Кап. Кап-кап-кап... и оба изумленно смотрят на капли.

До дома она идёт крадучись.

***

Крыша – самое романтичное место. С нее весь город как на ладошке и, кажется, паришь над крышами и огнями. Он наглый и руки его наглые, лезут под кофту. Девочка выворачивается и отбегает. Он догоняет и они целуются снова и снова, не отлепляясь друг от друга и чувствуя одно дыхание на двоих. Ей жарко, а в животе холодеет и немеют кисти рук, которыми она сжимает его бока и через футболку чувствует, как он напряжён.

«Надо спросить, — думает она, — надо просто спросить. Как-то так спросить, чтобы идиоткой не выглядеть. Он же не знает, как много от этого зависит».

Она слегка прикусывает его нижнюю губу. Отпускает и облизывается.

— На сколько… — дыхание сбивается и она жмурится и замолкает на секунду. – На сколько любишь?

— От земли до неба? – спрашивает он, улыбаясь.

— От нуля до ста…

— За двадцать секунд, — уверенно подхватывает он, — быстрее вряд-ли. Хватит тебе?

— Опять ты про твой ниссан, — капризно надувает губы она и упирается руками ему в грудь. – по шкале от нуля до ста… на сколько… любишь?

Он смеется.

— Глупая такая, - он прижимает её к себе, — ну на пятьдесят пока-что…

В глазах темнеет. Она отбрасывает его от себя резким ударом.

— Это мало! – кричит она ему. – Мало!

— Ну ладно тебе… — парень растерян, — погоди, не всё сразу. Мы с тобой знакомы три дня, чего ты душнишь-то?

Её рука сама лезет в задний карман. Выкидник тёплый и ложится в ладонь привычной и приятной тяжестью.

«Почему так всегда..? – думает она, тоскливо глядя, как он что-то пытается сказать ещё и не слыша ни слова. – Почему так мало? За что?».

Он даже не борется с ней, расширенными глазами глядя на её руки и нож, испачканный кровью.

***

Она чувствует, как желание выгибает спину, заставляет биться и корчиться. Пытаетается обхватить его ногами, но от этого пульсирующий сладкий узел между ног слабеет.

Ему тоже не нравится. Он высвобождается и впечатывает её в постель ещё сильнее, раз за разом, словно пытаясь дотянуться до чего-то внутри. Его запах резкий, от него плывёт голова и немеет под коленями.

Она подается навстречу, чтобы он протиснулся ещё дальше. Хватает пальцами скользкие плечи, вцепляется ногтями. Ещё! Ещё! И чувствует, как напряжение, боль и сладость ломают плотину мышц.

Рычит и скулит одновременно, и глядя ему в глаза хрипит:

— На... на...на сколько любишь? По шкале от нуля до ста?

Он отваливается и она тут же ловко вспрыгивает на него, придушивает шутя, тяжело дышит. Глаза шальные и чёрные-черные в темноте комнаты.

— Говори на сколько?

— На сто из ста... — выдыхает он, сжимая её задницу ладонями.

— Врёшь, но приятно. — она в шутку отвешивает ему лёгкую пощёчину и слезает. Пошатываясь встаёт и идёт на кухню.

— Ну ты и @&*нутая, — он любуется ее фигурой в проёме двери, — но ладно. На семьдесят — точно.

Она застывает в темноте. Руки пытаются схватиться за край стола. Он шутит и надеется, что она подхватит. Улыбается в темноте и не видит её внезапно перекошенного лица. Лучше бы молчал.

Она выдвигает ящик и достаёт нож.

— Опять мало, — шепчет она себе под нос, — почему так мало? Почему..?

Он уже встал и идёт за ней на кухню. Еле слышные шаги, острый запах, мгновенная теплота внизу живота от этого. Обнимает ее сзади, прихватывает сосок пальцами и сжимает. Он даже сначала не чувствует ничего, и наткнувшись на мокрую дорожку на коже, подносит к глазам пальцы, пытаясь понять — что это?

Нож падает на пол.

***

Она долго и настойчиво слушает гудки, потом взбегает по лестнице. До боли знакомые четыре пролета вверх, на площадке окно с треснутым стеклом, дохлые мухи между рамами. Его дверь всё такая же обшарпанная, как и раньше. Ему всегда было наплевать на деньги и то, как он выглядит.

Звонок брякает нетерпеливо и продолжительно. Ещё и ещё. Наконец щёлкает замок и дверь приоткрывает рот, давая почувствовать даже запах тот же, запах его дома. Он совсем не изменился, отрастил щетину, поменял очки и не поменял свой рейнжровер, раскорячен во дворе как прежде наплевательски-небрежно.

— Слушай, — не здороваясь, говорит она торопливо, боясь сбиться и разрушить надежду, — Дориану нужна операция, я сейчас вообще на нуле. А там много надо. Помоги пожалуйста? Я знаю, ты можешь. Пожалуйста!

Она тараторит и успевает увидеть, как меняется его лицо. Только что удивлённо радостное, оно становится слегка унылым.

— Я очень тебя прошу. Сереж, ну вспомни, ну я же не просила никогда много! Ты на меня не тратился почти. Дори единственный, кто…

— Кто любит тебя так, как ты хочешь? – он произносит это так, словно бьёт её по щеке.

Разряд. Ещё разряд. Всё давно прошло, он почти чужой человек, с чего она взяла, что он поможет? Он говорил – приходи в любое время… Это означало, видимо, не приходи больше никогда. Рука в кармане сжимается в кулак и вдруг нащупывает нож. Она поднимает глаза.

***

— Слушай, ну хватит, ну ничего сделать нельзя! – подруга выволакивает её за плечи из ветлечебницы. Перед глазами по-прежнему Дориан, вытянулся на столе, худая морда лабрадора на лапах и душераздирающие глаза его смотрят будто сквозь нее.

— Он не хочет бороться больше, — как сквозь стекло, где то на краю сознания, глухо говорит доктор, — отпустите его. Ему больно.

«Ему больно… Это мне больно… ».

Подруга вытаскивает её из клиники в полуобморочном состоянии и только на улице она начинает дышать, глубоко, с всхлипами.

Шарит по карманам, не находит чего-то, стягивает пальто и швыряет его на асфальт. Снова перерывает карманы, хватает сумку и вытряхивает из нее содержимое. Радостно видит нож в куче помад, ключей, платков и какого-то прочего хлама.

«Мало! Мало! Почему никто не любит меня? Почему я должна что-то постоянно у кого-то выпрашивать?».

Подруга с вытаращенными глазами отпрыгивает в сторону.

***

Она плачет в трамвае, стиснута жаркими телами со всех сторон. Стоит и ревёт, еле держась за ременную петлю, свисающую сверху. Рукав съехал вниз и из-под небрежно намотанного бинта видны многочисленные зажившие порезы, белые шрамы, частоколом обид от запястья к сгибу локтя. Из под повязки медленно стекает тягучая бордовая капля. Вздрагивают плечи, слёзы текут из зажмуренных глаз. Трамвай трясёт и кидает, и никто не видит и не слышит её.

Она только часть толпы, чужой локоть, спина или бедро сквозь пальто . Неудобная сумка или место в проходе, куда нельзя подвинуть ногу. Девочка, Сашенька, Саша… Трясётся мир внутри головы, скользя по рельсам вместе со всеми в железной освещённой коробке. Снаружи синева и холод города. Внутри трамвая желто от света и густо надышано.

Все истории автора — Смотритель маяка