Лесная Сказка, часть первая⁠⁠

Я всего лишь хотел подработать сторожем в детском лагере, а в итоге закапывал трупы. Неужели грань между безумием и реальностью настолько тонка?

За окном пролетали зеленые деревья, подсолнечные поля, опрятные сенокосы, небольшие холмы, а теплый ветер стучал мне в лицо. Пазик тихонько катился по трассе, аккуратно огибая выбоины и колдобины, мотор кряхтел, багровые занавески покачивались из стороны в сторону, люк на потолке слегка приоткрыт, в салоне звучали приглушенные голоса под шансоновский аккомпанемент.

По небу бежали облака, я всё напевал себе под нос, — еду по России не доеду до конца. Где же панелька моего отца?

Я ехал из Челябинска домой — в Пласт, правда, лишь на день, потому что на следующий день заступал сторожем в детском лагере «Лесная Сказка». Мои родители договорились со знакомыми отправить меня работать в ночную смену, можно параллельно заниматься своими делами, если ничего не происходит. Сам лагерь удобно расположился в пятнадцати километрах от моего городка под селом Кочкарь.

В детстве я никогда не ездил в лагерь, мне больше нравилось смотреть фильмы, играть в компьютер и спать до обеда, чем тусоваться с другими детьми. Не понимаю, каково это столько времени жить с незнакомыми людьми, соблюдая общий порядок.

В какой-то степени ночная работа отдавала романтикой, словно я Трэвис Бикл из фильма «Таксист» Мартина Скорсезе — один против всего мира, рассекающий в непроглядной ночи.

Автобус сделал остановку в Южноуральске, практически весь салон опустел, мужики пулей вылетели покурить, остальные пошли в ларек за сосиской в тесте. Я потягивал сигарету, засовывая кусками в горло дым… в кадыке угли… выдох… локомотив устремился к небу.

Спереди стоял оранжевый торговый комплекс «Южный» и словно говорил: «Выглядишь одиноко. Я могу это исправить».

Все еще висела вывеска «Связной», на синем полотне белым текстом красовалась надпись «Айвазовский», рядом присели «Галамарт», «Глория Джинс», «БегемотИк», «Блинная», «Монро». Старая добрая Россия. Позади меня позировали худые ели, редкие кусты и бескрайнее небо.

До ушей донеслась родная культурная речь:
— Да нахрен мне большие города, в деревне все четко, — философствовал бритоголовый коренастый парень в черно-белой футболке Адидас, — сейчас приедем, а там уже Серый с Дими́рио поляну накрыли, — смачный харчок сквозь зубы, символизирующий точку, — баб позовем, пыхнем, и все четко будет, — еще один плевок шлепнулся наземь.

— Базару ноль, — отвечал такой же собеседник с заложенным носом, — вся эта суета, брат, ни к чему нам, дома лучше, — он заржал, запустив слюнявую комету к их общему озеру бактерий.

После продолжительной жизни в городе, я забыл, что люди так разговаривают, интересно, что происходит в деревне. Например, в селе Кочкарь, там до сих пор на мамонтов охотятся?

Прибежал водитель автобуса, оставшиеся пассажиры заскочили внутрь, мы продолжили свой путь мимо бескрайних степей, лесов и деревушек.

Я вышел на повороте в город, — автобус редко заезжал на станцию, — перебежал дорогу в сторону местной кафешки перед пристальным взором сотрудников ДПС и побрел домой. По пути избушки сменились панельками, а ларьки пятерочками и магнитами — добро пожаловать в центр. Молодежь гуляла, вглядываясь в мое некогда знакомое лицо. Заниженные девятки пролетали мимо, подпрыгивая на лежачих, из колонок лились последние симфонии музыканта под псевдонимом Мацан.

Пятиэтажки, подобно скелетам из Берсерка, окружали меня со всех сторон, под городом шахта, есть риск уйти под землю, поэтому выше строить нельзя.

— Вовка, здорово! — проскрипела соседка, закинув одну руку за спину, как при задержании, а второй навалилась на трость, — вернулся наконец!

— Здравствуйте! — я не знал ее имени, — как видите! — небольшая пауза, я улыбнулся, — ну, поспешу домой!

— Давай, давай, — она медленно развернулась, как новички на уроках вождения, чтобы посмотреть мне в спину, затем что-то пожевав черепашьим ртом, поковыляла дальше.

Около Двадцатой школы я перешел на правую сторону улицы и, отыскав в сумке ключ от железных ворот, зашел домой. Машина стояла во дворе, мама работала в огороде, отец топил баню. Как же сильно они состарились…

Я улыбнулся, — аве, семья!

— Что за «Аве» такое? Привет! — обняла меня мама.

— Как дела, бродяга? — протянул здоровую руку отец.

Дома меня встретила пепельно-темная кошка, — здарова, Бенедикт Камбербетч! — я действительно дал ей это имя.

Моя комната так и простояла нетронутой после уезда. Джойстики и приставка пылились перед телевизором, книги стояли по росту, демонстрируя свои роскошные корешки, футболки идеально глаженными висели на вешалке, стены покрывали плакаты по культовым фильмам начала двухтысячных.

Ужин. Запеченная курица с макаронами, чай с шоколадками. Бенедикт ласкался у моих ног, по телевизору шел Камеди Клаб, резиденты очень смешно шутили, удерживая свой юмор на уровне.

— Ну чё, уезжаешь завтра на каторгу? — улыбался отец.

— Работа есть работа, раз есть свободное время, проведу его с пользой.

— Лошара, больше никаких трех месяцев каникул, все-таки университет не школа, — голосил он.

— Ну что поделаешь, работа и так непыльная. Спасибо, что помогли устроиться, буду сторожить, — я пытался закрутить пасту на вилку, — есть и спать, кайф.

— А учеба как? — подхватила мама.

— Что есть, что нету, если не умеешь думать, то там этому тем более учить не будут.

— А оценки нормальные?

— Само собой.

Мы еще час поболтали о всякой ерунде, и я пошел спать, захватив Бенедикта. Вроде бы так давно не виделись, а разговоры пустяковые. Я собрал сумку, поставил будильник на семь утра и уснул под какой-то фильм на телевизоре.

Резкий звон поднял меня на ноги, ночь пролетела незаметно, я посидел какое-то время на углу кровати, бездумно листая ленту, и пошел в ванную. На самом деле так в падлу куда-то ехать. Когда есть работа — хреново, когда ее нет — тоже хреново, извечный парадокс. Ладно, нужно зарабатывать.

В зеркале улыбалось юное кареглазое лицо с растрепанными каштановыми волосами, желтые от кофе зубы немного засияли после зубной пасты.

С кухни доносился нежный запах жаренной яичницы, мама специально проснулась пораньше, чтобы приготовить мне завтрак перед очередным отъездом. Она глядела на меня, прищурившись под светом люстры, — как настрой?

— Настрой — зарабатывать! Меня ждет дорога! — я налил чай, напевая под нос, — Дон ли, Волга ли течет, котомку на плечо, боль в груди там тайничок…, — приступил к яичнице, — … открытой фомкой не ключом, сколько миль еще?

— Володя, ешь яичницу! — сказала мама, когда я совсем распелся. Пришлось взять себя в руки, быстро доесть, собраться и отправиться в путь.

— Скоро вернусь! Пока, Бенедикт! — кошка мяукнула в ответ.

По дороге на автовокзал вспомнил еще строчки из песен: «Из точки А в точку Б вышел юноша бледный со взором горящим. По дороге слегка располнел, пропил доспехи, женился на прачке».

Пятнадцать минут неспешной ходьбы по тихому городку, и я на месте, там уже собрался народ, почти все ехали либо в Челябинск, либо в Южноуральск, либо же в Магнитогорск. И без того малая территория казалась еще меньше от такого скопления людей, на парковке стоял лишь один автобус, у него была одна единственная надпись на заднем стекле: «Дети», мотор уже работал во всю, из глушителя бежал черный дым.

Начальник уведомил меня, что выезд от автовокзала в восемь утра в понедельник на автобусе, водитель со всем поможет.

— Здравствуйте, вы до Лесной Сказки?

Сверху показалось усатое лицо, старик уставшим голосом ответил, — да, тебя как раз и ожидаем, садись, — с правой стороны открылась дверь. В салоне воняло каким-то газом, техника в городе у нас совсем ни к черту. Внутри никого, ни одной живой души. Я уселся на первом ряду прямо перед входом, чтобы видеть и водителя, и дорогу, на соседнее сиденье уместил сумку. Мы незамедлительно тронулись.

— А где все? Мы одни что ли поедем?

— Так дети уже давно в лагере, только вас не хватает, — прохрипел старик, поправляя изношенную фуражку.

Начало июня, не думал, что первая смена уже началась. Я протер кофтой окно и облокотился на него щекой, вглядываясь в густой туман: «В своих беспокойных снах я вижу этот город. Сайлент-Хилл».

Мы проехали вдоль деревянных домов, печально улыбающихся под блеклыми лучами просыпающегося солнца, затем преодолели небольшой участок зигзагообразного леса и вышли на трассу, оставив позади стелу с надписью «Пласт», на буквах сидели мраморные голуби.

Не прошло и тридцати минут, как автобус достиг точки назначения, повернув направо на неприметную проселочную дорогу, темные деревья кланялись с обоих сторон, на обочине лежали иссохшие массивные ветви, маскируя заржавевшие кресты. Раньше на дорогах часто ставили памятники погибшим, последние лет десять я этого не наблюдал. Нам вслед смотрели черно-белые лица, фотографии были в плачевном состоянии, даже и не разберешь, кто на них изображен.

Наконец деревья сократились, показалось голубое небо и входная арка, с которой свисала надпись: «Лесная Сказка». За металлическим забором виднелись все ключевые блоки, как я понял: столовая, медпункт, общага, физкультурный комплекс, сцена и уличная спортивная площадка.

Старик, — судя по всему мой коллега, охранник из дневной смены, — покачиваясь, открыл скрипучие ворота. Автобус въехал, сделал крутой разворот в сторону леса, — отсюда было четко видно, как лохматые деревья закрывают собой все июньское небо, — и высадил меня.

— Ну-с, удачи, комсомол, — повернувшись, сказал водитель и в знак прощания снял фуражку, оголив седую плешивою голову, — здесь спокойно, что на кладбище, дети ведут себя культурно.

— До свидания, — кивнул я ему, перекидывая сумку через плечо. Что за метафоры у него такие, Эдгара Аллана По перечитал? Водитель втопил по прямой, словно собирался взлететь, номерные знаки залеплены грязью, в деревне всем все равно, его, наверняка, каждый ДПСник знает.

Ко мне сразу приковылял коллега, — охранник? Фамилия как? — от спиртового дыхания заслезились глаза.

— Охранник в ночную смену. Владимиров. Владимир Владимиров.

— Гы! — беззубая небритая морда расплылась в улыбке, страдающий от кариеса клык висельником свисал с верхней половины челюсти. — Это ты вовремя, — хрипел он, почесывая седую шевелюру. — Поди-ка, покажу че да как.

— Это, значится, у нас, пост охраны, — он указал на небольшую будку слева от въезда. Одно окно выходило на ворота, второе смотрело вперед на лагерь. — У нас тут диван, хоть бабу приводи и пёхай, — ржал он, худощавое тело тряслось, — чайничек, розеточки, шкафчики, короче, все что нужно! — выпалил он опять. Я же все это время только кивал, надеясь, что мы с ним больше не пересечемся.

— Подёма вперед, сюда-ка, — он медленно передвигался, спортивки совсем стерлись и прилипли к заднице, — о, тама вон справа будочка — наши койки, ночлежка короче. Слева большое здание и общага, и комната отдыха, чтоб ребятишки отдыхали. Поодаль от него столовая с лазаретом, напротив спортивный комплекс, теннис — шменнис, все дела. Ишь тропиночка тянется? Проход к озеру и к спортивной площадке, а рядом сцена, — он покачался, почесывая бороденку, и бахнул, — сральня находится сразу за постом охраны, — дед повернул меня назад своей венозной рукой, «сральня» напоминала туалет Шрека.

— Подём, бросишь сумку в ночлежке, и сходим пожрать, — я поставил сумку около свободной кровати и вышел, — дед уже ждал меня у столовой, гоняя во рту слюнявую сигарету.

Вокруг веселились дети, с любопытством разглядывая меня своими серыми глубокими глазами, вожатые тоже не сводили глаз, девушки перешептывались, улыбаясь во весь рот. У меня ведь нормально лежат волосы, я не выгляжу, как дурак? А штаны не грязные? Может быть, иду как-то не так?

Дед затушил сигарету и проглотил бычок, отрыгнув дымом, как дракон, — заходим, — он пропустил меня и зашел следом, — Тамарочка, Любочка, Катенька, мои вы родненькие, у нас тут Володенька кушать хочет, намутите че нибудь, принцессы! — как стелит старый пес.

Кухарки слегка покраснели, — Архип вернулся ненасытный, а Володенька у нас кто?

Я хотел ответить, но дед вставил словцо, — работает теперь со мной, в ночную смену пацан выходит, силы нужны! — он подмигнул мне.

Тётушки забегали, захлопотали и через пять минут у нас уже был накрыт стол, первое, второе, третье, компоты — идиллия!

Архип помолился и приступил к завтраку, — приятного аппетита!

— Приятного аппетита, — улыбнулся я.

Из-за прилавка журчали голоса, — приятного аппетита, мужички!

Весь зал с нас глаз не сводил, пока мы с необычайным кайфом набивали животы.

— Ну, вот и славненько, — потянулся Архип, потирая руки об свою изношенную олимпийку, — а теперь давай я тебе покажу обход.

Мы обошли всю территорию вдоль решетчатого забора высотой в два с половиной метра, нижняя часть была укреплена досками, чтобы звери не лазили, — вот эту дверь закрываем на ключ в сторожке, — старик смотрел на тропинку, ведущую к озеру, — на этом всё… в будке есть дубинка и сигнальный огонь, который нихрена не работает, скорее всего… не забудь еще повторить правила, смена начинается в десять часов вечера, заканчивается в десять утра, но в столовую приходи ужинать заранее, — видя мои колебания, он прохрипел, — вольно, комсомол!

Я развернулся и пошел спать, по пути запоминая все тропинки и здания, чтобы понимать, как лучше ночью делать обход. Упав на пустующую слева кровать, я изучил список правил и хотел позвонить маме, но связи совсем не было, я отправил смску, вдруг в течение дня дойдет: «Приехал, заселился, все норм, ночью выхожу на смену».

За окном дети в комсомольской форме пели советские песни. Все-таки с охотой на мамонтов я погорячился, деревни уже до времен СССР дошли.

Сытный завтрак, солнце, новая информация и веселые песни махом меня убаюкали, я задремал.

В воздухе витала сладость, словно кондитерская рядом, вкус прямо на губах оседал, затем стало невыносимо жарко, пламя пожирало все вокруг, безудержный вой человеческий, обгоревшие тела вряд, глаза расплавились, Помпеи — Лесная Сказка.

Проснувшись в поту, я вскочил и распахнул окно. Приснится же всякое. Уже вечер, самое время повторить свод правил, которые подобно иконе висели на стене:

Обход территории осуществлять как минимум три раза за ночь;

На смене ни с кем из отдыхающих не взаимодействовать ни при каких условиях, следить за ними задача вожатых;

С вожатыми также не взаимодействовать, тем более никуда не ходить, если только на территории не был замечен нарушитель;

Ночью тени могут казаться особенно жуткими, у некоторых сотрудников со временем расшатывались нервы, поэтому закрывайте жалюзи, хорошо питайтесь и поддерживайте здоровый сон;

Если вы услышите женский плач в лесу — это не дети, это лиса, никак не реагируйте;

В пять утра время отдыха, можете заниматься своими делами, сторожку не покидать ни под каким предлогом, в шесть часов вы вольны делать обход; (на этом пункте я напрягся, но списал на некую дисциплину)

Еще раз: ни с кем из посетителей не взаимодействовать, жалюзи опущены, с пяти утра по шесть утра покидать сторожку запрещено, обход лагеря три раза за смену, по желанию больше.

В двадцать тридцать в комнату завалился Архип, — пойдем на ужин, — я как раз переоделся и настроился на дежурство.

В столовой собрался весь лагерь, вокруг то и дело звучали детские голоса вперемешку со взрослыми: «Ты оказался достойным соперником, ну ничего, в следующий раз я обязательно тебя одолею», «Уже предвкушаю радость завтрашнего дня», «Родители домой купили замечательное радио, когда вернемся я тебе покажу», «Мне лично учеба не доставляла никакого удовольствия, безмерно рад, что она закончилась».

Мне было невдомек, почему зумеры вдруг заговорили на таком странном языке, они что переизобрели манеры и красивую речь? Может, я в какой-то специальный лагерь попал для любителей советского антуража. Или деревни еще недостаточно изучены обществом, поэтому они живут в своей собственной парадигме, искажая течение времени? Господь с ними.

— А почему это в пять утра нельзя выходить? — вдруг опомнился я.

Архип улыбнулся своими плутовскими зелеными глазами, — потому что в этот момент ровно на один час выходит пожиратель душ и отлавливает тех, кто не успел спрятаться, — он продолжил жевать хлеб, казалось, что у него вот-вот посыпятся оставшиеся зубы прямиком в суп, вдруг седая морда растянулась в чеширско-кошачьей улыбке, — надурил! Ра-ха-ха, — старик трясся, окружающие смущенно наблюдали за нами, — ты чего обосранный сидишь? — он накидывал фразу за фразой, — ты хоть служил? — я помотал головой, — оно и понятно, ерунду всякую спрашиваешь! Есть устав — делаем! Остальное волновать не должно, даже если бы попросили с детской лопаточкой бегать, нужно было бы это делать! Вы привыкли молодые все оспаривать, ёпт, — дед ворчал-ворчал, но как-то без агрессии, по-доброму, он кончил, — заберу у тебя всю картошку в мундире, все равно не отличишь спортивки от формы!

Странно, но его тон успокоил меня, откуда я знаю, кто придумал эти правила, может быть, у него с головой проблемы или это социальный эксперимент.

Кухарки дали пару булочек и два банана, чтобы не голодал на смене, я положил их в карманы. Пока мы курили у меня вдруг поднялось настроение, — дядь, скажи который час, а?

Лицо старика озарило сиюминутное удивление, он медленно потянулся к часам, откинул резким движением руки кофту и, глядя на показавшиеся часы, сказал, — двадцать один тридцать два.

— Какие у тебя котлы-то! Генеральские что ли? — мне было безумно интересно проверить его реакцию, поэтому я, словно персонаж из РПГ, начал до последнего следовать репликам, появляющимся у меня в голове.

Архип почесал голову, оглянулся по сторонам, чтобы понять не мерещится ли ему этот диалог, и сказал, — так я же генерал!

— Да ну! — выпалил я, растекаясь в улыбке и веря, что он в теме.

— Чё не веришь что ли? Честно слово!

— Дядь, не в масть тебе такие котлы, давай снимай! — распоясался я.

— За базаром следи, щенок! — вдруг сорвался Архип. И, глядя на мое ужаснувшееся лицо, бахнул, — а ты мне закурить! Па!

Я залился хохотом, — ме, — хохот продолжался, слезы текли из глаз, — ме, — все тело тряслось, — мена!

— Мена, мена, — улыбался Архип, — нормальный фильм с Михалковым, я тоже смотрел, пошли в сторожку, будешь меня подменять, — он бросил сигарету в урну и довольный устремился вперед, даже не подозревая, что я и понятия не имею, как называется этот фильм, я всего лишь видел приколы в интернете.

— Жалюзи я тебе авансом закрыл, ваще их не поднимай, дети по ночам не шастают, дверь никому не открывай, уставом запрещено. Если слышишь чё то странное, то это нервы шалят, лес много непонятных звуков порождает, не очкуй. Бери фонарик и за мной, делаем первый обход.

Я взял со стола фонарик, проверил его на работоспособность, выложил всю еду из карманов и машинально пошел налево под аплодисменты Архипа, — да у тя уже собственный маршрут появился? О какой хитрый, Володенька, хитрее всех нас прохвостов!

Нам хватило пяти минут, чтобы обойти всю территорию, — это и есть весь обход? — удивился я.

— А то! По-генеральски же, ничего лишнего! Я пошел будку топить, увидимся утром, — Архип зашел в комнату, а я вернулся в сторожку. Что такое топить будку? Там ведь нет камина.

Я открыл тяжелую металлическую дверь и нащупал переключатель, свет озарил комнату: слева от входа буквой «Г» тянулся стол с видом на въезд, напротив расположился сутенёрский бордовый диван-книжка, а рядом платяной шкаф (Хроники Лесной Сказки), наконец, у самой дальней стены стоял импровизированный умывальник, сверху контейнер с водой, снизу под раковиной ведро — я такое только у бабушки видел в детстве.

Над умывальником висела Одри Хепберн в коротких полосатых шортах, плакат чёрно-белый, а прямо над диваном расположилась блондинка в бассейне в закрытом белом купальнике, капли воды блестели на ее руках, а ожерелье украшало красивую грудь, снизу подпись Саманта Фокс, не знаю такую — Меган Фокс наш ответ!

Хорошо, пора узнать, что таит в себе шкаф, но Ящик Пандоры чуть не ослепил меня —двери были увешаны фотокарточками только уже с голыми сиськами. На самих полках ничего интересного не было: батарейки, лампочки, базовые инструменты, какие-то инструкции, советские книжки от Достоевского до Шолохова, старая поношенная комсомольская форма, зимнее пальто и в общем-то всё.

Над дверью висели часы, как тарантул кокон, таща минутную стрелку к тридцати пяти минутам первого. Мне тут всё лето чалиться, а делать уже нечего…

Сходя с ума, я бродил по будке, затем подошел к столу и раздвинул пальцами жалюзи, кроме темноты ничего вокруг не было, лишь свет фонаря в центре лагеря да лампа снаружи моего поста разгоняли вязкий мрак.

Нечего делать. Я упал с книжкой Достоевского в оковы дивана и пропал на часок, то были «Бесы», кажется.

Три часа ночи, жопу отлежал — наконец-то появился повод сделать еще один обход. Я накинул кофту, схватил со стола фонарик и вышел. Тотальная тьма и мертвая тишина, некогда яркий и живой лагерь напоминал кладбище, отдаленно слышалась борьба деревьев, как они царапали друг друга крючковатыми ветвями. Я шел вдоль забора, светя фонариком из стороны в сторону, голова шалила при виде темных силуэтов вдалеке, в такое время суток даже пердёж напоминает выстрел дробовика, не то что мрачные тени деревьев.

Добравшись до спортивной площадки, я вдруг замер, на карусели кто-то крутился, как-то сгорбившись по-кошачьему. Прошла минута, другая, третья, силуэт продолжал наслаждаться поездкой, затем ветер перестал дуть, карусель остановилась, и тело упало вниз, распластавшись на полу — это оказалась обычная детская кофта.

Я подкрался к карусели, встряхнул кофту и положил ее на лавочку. Действительно, ночью в лесу даже базовые вещи могут напугать. Калитка, ведущая к озеру, была заперта. Обход окончен, возвращаемся на базу.

Небо покрылось звездами: Большая Медведица уже держала позицию, Сириус как обычно сиял ярче всех, млечный путь распилил горизонт на две части, и ведь среди всех этих небесных тел действительно может быть ноль живых существ… Красиво, черт возьми, в городе такое не увидишь.

В сторожке я решил посидеть в телефоне, но связи как не было, так и не появилось, письмо матери чудом дошло, и даже пришел ответ: «Ок». Небольшой набор игр, изъезженных сотни раз, помог скрасить время и, в конце концов, убаюкал меня.

Во дворе кто-то шаркал ногами, по земле шла вибрация, словно волочили что-то тяжелое, я подскочил и подбежал к окошку слева от входа, пальцы потянулись к жалюзи, но глаза успели взглянуть на часы — пять часов семнадцать минут.

О как!

Я подкрался к двери и медленно, насколько это возможно, тихо прокрутил замок, засов клацнул, дойдя до конца.

Тишина.

Молчание.

Безмятежность.

Даже лампочка в сторожке перестала трещать и по-солдатски застыла на своем проводке.

Я выключил свет, переключатель цокнул, как недовольная тетка, лампочка закрыла глаза, я захватил дубинку и забрался под стол.

Один, два, три, чет… что-то захрипело прямо надо мной за окном… тыре, пять, шесть, семь… стекло застонало, его толкали ладонью… восемь, де-вять, де-сять… наступило облегчение, я всем телом почувствовал, что нечто ушло, шарканье отдалялось, уходя вглубь лагеря, в сторону столовой или озера.

Не знаю, сколько я еще так просидел, но мне безумно хотелось в туалет, все-таки это не кино и не книжка, у людей могут быть свои потребности. Напомнило детство, всегда приспичивало в неподходящий момент во время игры в прятки. На часах как раз стукнуло шесть тридцать восемь, и, убедившись, что все спокойно, я зашел в туалет, отверстие в полу зловеще смотрело в ответ. Я нафантазировал, что там дорога в ад и, сделав дело, встревоженный поспешил обратно.

Остаток смены прошел без происшествий: покушал, попил чай, сделал обход и пошел завтракать, там уже сидел Архип.

— Молчать не буду, что это за хрень?

— Помидоры с огурцом, хлеб, колбаса, — старик продолжил жевать свой бутерброд, оставшиеся зубы стойко переносили битву.

— Ночью, я имею ввиду!

— Ты что-то видел? — он зафиксировал на мне свои болотные глаза.

— Нет, слышал, смотреть же нельзя…

— Что именно?

— Что за тарантиновские диалоги? Ходит какая-то хрень по лагерю, по звукам большая, терлась об окно сторожки.

— Медведь это, пробирается сюда ночами, как раз где-то в пять утра, жрет из мусорки и дёру дает, пришел недавно совсем, пока ни бабла, ни разрешения не дают на отстрел.

Гонит, зуб даю, что-то явно неладное, только конченый идиот будет подвергать весь детский лагерь опасности, это же такой скандал. А ведь сюда вся моя школа ездила отдыхать…

— Я спать, смену сдаю без происшествий.

Старик лишь закивал головой, бросив в спину, — не геройствуй лишний раз, ты нам живым нужен.

За окном снова эти советские песни, зарницы, лозунги, концерты, чудаковатая речь школьников. Что с ними такое? Сеть нихрена не ловит. Маме не могу позвонить. Я повертелся на кровати, — пружины ревели под спиной, да и спина ревела в ответ, старая перина едва спасала, — и уснул.

Темнота. Снова сладость на губах. Жарко, дышать не чем, воздуха не хватает. Бессилие. Тело гниет, разлагается, скелеты, перекрикиваю мысли в чужих черепах. Нет никакого покоя, душа мечется, не чувствую уже ничего.

Я открыл глаза и посмотрел на плакат с мужчиной в белой майке: «Занимайтесь спортом». Капец сон. Все тело вспотело, несколько минут понадобилось, чтобы прийти в себя. Собственное дыхание аж оглушало, перебивая детский гул за окном, они по-прежнему разговаривали смешными оборотами, как будто попали в GTA RP.

«Занимайтесь спортом». Ага! По закону Архимеда после вкусного обеда полагается поспать, а потом и сижку покурить. Уже садилось солнце, малиновые облака украшали небо, дети заходили в общагу, в сторожке виднелся силуэт старика, жалюзи подняты. Он же бухарик, смысл его слушать: под койкой стоит пузырь, из пасти разит перегаром, движения, как у Майкла Джексона.

Я докурил, вернулся в здание, повалялся еще несколько минут на койке, затем собрал сумку и пошел ужинать. В сумке лежал ноутбук, можно будет поиграть во что-нибудь, все равно на смене ничего толком не происходит кроме этой ерунды — «медведя».

А может свалить? Реально, пойду-ка я отсюда. Я дошел до ворот, и как-то при виде мрачной дороги в тени ветвистых деревьев расхотелось уходить. Ладно, уеду, когда кто-нибудь приедет, мне не платят, чтобы я с медведем состязался.

— Уйти решил? — прохрипел Архип.

— Нет, сумку хочу закинуть и пригласить тебя на ужин, — парировал я.

— О, какой джентльмен ёпт твою налево, направо и во все стороны, — разразился хохотом старик, если бы мы с ним оказались сторожами на маяке, то я бы быстро сошел с ума.

Мы пошли ужинать, он вальяжно ковылял, покуривая сигарету, — слушай, пацан, работай как в уставе написано, не делай мозг ни себе, ни окружающим, когда привыкнешь, я расскажу тебе больше про медведя.

А что там рассказывать-то? Я сам всё выясню, какие-то тайны, загадки, будто мне заняться не чем, я лишь одобрительно кивал на его монолог.

В столовой снова подали изумительный ужин, завернув мне всякого с собой на ночь. Мы разошлись с дедом, я работать, а он спать.

Первом делом мне пришлось спустить жалюзи на обоих окнах, а затем подключить ноутбук к старой шатающееся розетке, расположившейся чуть ли не у потолка около стола. На удивление заряд пошел, и через десять минут я уже наслаждался игрой «Ведьмак», самой первой частью, потому что новые игры железо не вывозило.

Час пролетел незаметно, как вдруг, когда я рубил утопцев и баргестов послышался стук, потом еще один и еще один.

— Товарищ, охранник, будьте любезны, откройте, это вожатые, — журчал нежный женский голос.

Чёрт! Что делать? Что там в регламенте писали? Не взаимодействовать с отдыхающими, а они же сотрудники, кто запрещал с сотрудниками общаться? От волнения начала чесаться голова и потеть спина, горячие капли пота катились вдоль поясницы.

— Товарищ…

— Да-да здесь-здесь-здесь де-да, — пулеметом вылетели неловкие слова, я открыл дверь, передо мной стояли две молоденькие девушки в белых рубашках и черных до колен юбках. Я улыбнулся и пропищал, — привет, — кошмар, как неловко-то, я громко прочистил горло.

— Здравствуйте, товарищ охранник, меня зовут Юлия, — зеленоглазая блондинка указала маленькой ладонью на себя, — а это Екатерина, — темноволосая девушка мягко улыбнулась, она была чуть ниже подруги.

— Очень приятно, Владимир! — сказал я уже нормальным, не писклявым голосом, — чем могу быть полезен?

— Чу́дная и неловкая просьба, но не могли бы вы составить нам компанию в купании на озере, в рабочее время совсем не получается искупаться, детвора, сами понимаете. А ведь лето, жарко очень, хочется купаться!

Ты ведь на службе, ни в коем случае не покидай пост, да и в регламенте что-то говорили про… Заткнись!

Говорун на левом плече, говорун на правом, ангел боролся с демоном, но ангел победил, само собой, я помогу девушкам, — идёмте, конечно! А полотенца есть? — улыбался я, хватая связку ключей с крючка у входа.

— А как же! У нас и бутылочка Киндзмараули, и даже фрукты, — мурчала блондинка.

— Кинд… — я хотел было повторить название, но понял, что не справлюсь и забил, — алкоголь — это всегда порядочно! А вы откуда?

— Я из Кочкаря, — сказала Юлия.

— А я из Пласта, — подхватила Екатерина.

— Ух ты, я тоже из Пласта! — улыбался я, — а где живешь?

— Рядом с особняком Баласа, — карие глаза Екатерины блестели.

— А, музей рядом с Раздольем! Я рядом с двадцатой школой! — у меня все сердце наполнилось теплом, как будто куш в казино сорвал с такой приятной компанией.

— Я, честно сказать, и не знаю, о каком Раздолье вы говорите, не видела ни разу, — смущенно отвечала Екатерина.

— Ну торговый центр…

Мы болтали всю дорогу до калитки, но мне не всегда удавалось найти с ними общий язык, они не выкупали мои шутки из инсты, а некоторые вещи или слова им были непонятны, как будто они «родились не в тот век, в холодной державе, не на том полушарии». Ладно кочкарянка… кочкарка… жительница Кочкаря, в общем! У них действительно очень маленькая деревня, но Катя — пластовчанка, городок маленький, но не отсталый.

Я помешкал со связкой ключей, нашел нужный и отворил старую скрипучую дверь, аж пыль в лицо прыгнула.