Костолом 2⁠⁠

Начало тут:  Костолом

Глава 5

ЧЕРНОМОР

На подходе к Кордове, мне на плечо села странная птица, и принялась браниться, аки заправский дружинник. Гнать от себя ее не стал -- забавная птаха.

Рядом шагал Саид, который обучал меня арабскому аж со времен нашего бытия на галере, а пока учил, порядком поднатаскался в русском. Сдружился я с Саидом.

-- О-о! И попугаи к нему липнут, —проворчал он, ревниво разглядывая серого краснохвостого матершинника на моем плече, — вот скажи Костолом, за что тебя все любят?

-- Потому что добрый, — пожал плечами я.

-- Да сам Шайтан добрее тебя, Костолом! — махнул рукою Саид, — помню как Джованни-надзирателя на галере ты во время шторма цепями задушил, пока все блевали под лавками, как за борт его тело выкинул помню, пока никто не видит, а ведь Джованни тебя баловал, спину твою от хлыста берег, жрать больше, чем другим давал, для покупателя лелеял ...

-- Рыбам тоже кушать хочется, а гребцы от его плетки отдохнули чуток, — невозмутимо ответил я, — я добр не делами, а своим отношением к делам, и к людям.

-- Это как так? — вытаращил косые глаза Саид.

-- Мой пленитель--враг мой, а хороший враг--мертвый враг, сие я разумею, но мысли эти в сердце не пущаю....вот, порой смотрю на супостата, и думаю, и всем то он ладный человек: и кровь младенцев по воскресеньям не пьет, и девственниц по подземельям на дыбе не терзает, даже зубы чистит раз в месяц, оттого и проникаюсь к нему искренней симпатией, а вражина тоже человек -- мое отношение чует, и тож ко мне по хорошему... Но, то мое сердешное отношение, а разум знает, разум помнит --  это враг, и должен умереть, и он умрет....,но зла я к нему не таю...

-- Истинный шайтан. — проворчал Саид.

-- Ты мне лучше ответь, дружище, почему ты—мусульманин, в рабстве у единоверцев?

-- Я шиит, — гордо ответствовал Саид, — а здесь суниты, что хуже, чем неверные собаки, да и в кабалу попал за долги, как выплачу, так освободят.

-- И чем тебе суниты не угодили?

-- Род Пророка(мир Ему), благословен Аллахом, и потомки Мухамеда имели священную привелегию стоять во главе правоверных, но был убит дядюшка Али—двоюродный брат пророка, и духовных наставников стали избирать суниты, этих наместников Аллаха на земле они и называют халифами...., не правильно это.

-- Да в этих краях каждый четвертый мужик--дядюшка Али — усмехнулся я, — не осерчаешь, если по ходу жизни сверну шею нескольким?

-- Нэ буду, — ответил Саид, — даже помогу, наши дороги неслучайно так долго не расходятся, ты -- ценный раб, но и опасный, меня приставили следить за тобой, вот только я не сказал им, что я шиит, и мне с сунитами не по пути, а с тобой честным буду....., доносить хозяевам про тебя стану только то, что мы сами придумаем...

-- Добро. -- ответил я.....почему-то я верил Саиду, как самому себе, и разбираться в причинах такого доверия у меня не было никакого желания....авось не подведет....ведь если сомневаться и проверять его, то обидется может, а слепо довериться мало знакомому человеку—в этом есть особое удовольствие..........это как довериться судьбе в благодарность за то, что судьба возлагает на тебя большие надежды, приготовила интересный путь, а ты веришь в этот путь, и достойно принимаешь попутчиков, полагаясь на старое доброе «авось».

К гвардейским казармам подошли мы к полудню.

Завели нас в оружейную палату, где по стенам во множестве стояли щиты да копья, и еще полно оружия, названия которому я не ведал.

-- Ты чьих такой большой будешь?—обратился ко мне могучий дядька, сурово глядя на меня из под кустистых полуседых бровей...—вижу, тебя сын полка привел..

-- Кто-кто? — недоуменно спрашиваю.

-- Попугай на твоем плече, — усмехнулся дядька—талисман нашего полка, летает по всей Кордове, когда пероед под крыло куснет...рекрутов подыскивает.

-- А-а...меня Иваном Костоломом величать, —отвечаю, — сирота я, с восточной заставы Руси Киевской.

-- Земеля, — удовлетворенно выдохнул дядька, и встал из-за стола, — земелю сам проверю(он мотнул головой, чтобы гвардейцы, стоявшие рядом, расступились)...выбирай оружие, посмотрим на что способен. Меня Афтаром звать, а для своих -- Черномор, я здесь за полковника.

Я выбрал висящий на стене ятаган...самый большой, с изрядным весом на конце клинка.

-- Неправильный выбор, — строго сказал Черномор, вынимая из ножен саблю, — мое оружие с весом в рукояти, а значит быстрое, а твой ятаган тяжел на острие, пока замахиваться будешь, я уж рубану.

-- Сдюжу и этим. — говорю.

Черномор подошел на два шага ближе, и рубанул пару раз воздух разогреваясь.

Я перехватил ятаган в левую руку, правой ухватил за ножку стол, и швырнул его в полковника. Черномор упал, я вскочил на стол, придавив им полковника, и приставил клинок к его уху...

-- Хорош, — проворчал Черномор, — слезай с меня...годен в службу.

Я отступил, прихватил с собою стол, и уважительно опустил глаза. Полковник поднялся на ноги, окинул мрачным взором гвардейцев, пресекая смешки, и снова обратился ко мне, кивая на Саида:

-- А это что за блоха малохольная с тобой?

-- Брат мой названный, — отвечаю, — Саидом звать.

-- Араб чтоли?

-- Обижаешь полковник, русский он, разве ж что чуток подкопченый, Отец у него Соловей-разбойник...слыхал о таком?

-- Слыхал, — буркнул Черномор, — которому Илья Муромец зубы повыбивал?

-- Он самый, а мать его баба Яга-княжна древлянская, уродлива была, ликом носата, оттого и сынка неказистого на свет породила.

-- Костолом-брехун, истинное тебе имя, — засмеялся полкан, — вижу, друг он тебе, ...ладно, пущай при казарме обретается, портки нам стирать будет.

На том и порешили. Отвели меня с Саидом в казарменные опочевальни, выделили койки, и одежку гвардейскую.

Оказалось, что вся гвардия халифа, за редкими исключениями, состояла из моих земляков, оттого их и прозвали Саккалибы(славяне-по арабски), и было таких гвардейцев без малого пятнадцать тыщ. Уже два с лишним века саккалибы являлись лучшими воинами Кордовского эмирата, а затем и халифата.

По первости выходить из казармы мне запретили, да и недосуг, стали истязать тренировками от рассвета до заката. На поверку, на мечах да саблях супротив однополчан я оказался слаб, ну ничего....наверстаю...

Глава 6

УСЛЫШЬ МЕНЯ

Ксению, выкупил министр Абдаллах Саид ибн Юсуф, старый вояка, один из лучших генералов хаджиба Альмансора. Девушка стала младшей его наложницей, самой красивой, самой желанной.

Чем чаще Абдаллах нырял ночами в покои Ксении, тем злобнее чувствовала она спиною взгляды старших жен. Как ни странно, главным ее отдохновением от гаремных интриг и пересудов, стали визиты в Великую мечеть по пятницам.

Впервые, когда Абдаллах привел ее туда, он обмолвился, что раньше, на месте мечети стояла вестготская базилика святого Винсента, и покоритель Кордовы Муса ибн Нусайр, первое время позволял молиться в базилике и христианам, и мусульманам. Ксении-христианке, позволили войти внутрь...

Никогда девушка не видела в своей жизни ничего более величественного: тысяча римских колонн, свезенных со всех концов халифата из полуразрушенных языческих храмов формировали огромный зал, двойные полосатые арки венчали капители и поддерживали потолки из резного каменного дуба, пять сотен жестяных чаш висели, подвешенные цепями к потолку по всем пролетам, в них пылало оливковое масло, и сладкий аромат его разносился по всему помещению.

Северо-восточные пролеты еще не были закончены, античные колонны стояли в строительных лесах, зодчие без устали трудились на них день и ночь...торопились, ибо так повелел владыка Альмансор.

Под лесами, в мелу и прочем строительном мусоре, на небольших ковриках по басурмански сидели какие-то люди, держа на коленях раскрытые книги, промеж сидящих медленно отмерял шаги седой учитель, и трактовал «формальную логику» Аристотеля в изложении создателя алгебры, ученого с востока -- Аль Хорезми. В новой части мечети никогда не молились, там учились...

Ксения, была восхищена и потрясена до глубины души, особенно она любила заходить в тот пролет мечети, где вместо жестяных осветительных чаш висели перевернутые колокола из монастыря Сантьяго де Компостелла—последнего пристанища апостола Иакова. Колокола те, были трофеями Альмансора, привезенными им несколькими годами ранее с севера Испании во время его карательного рейда туда.

В дальней, от девятнадцати входных порталов стене, находился михраб—ниша, задающая направление для молитвы. Направление на Каабу—кубический храм, покрытый черной материей, стоящий посреди дворика заповедной мечети Харам в Мекке.

Абдаллах, рассказал своей наложнице, что позолоченная мозаика михраба—дело рук православных мастеров, которых отправил в качестве жеста доброй воли ко двору халифа Абдурахмана Третьего Великого византийский император Юстиниан Второй пол века тому назад.

Кордовой правили халифы из династии Омейядов, родом из Дамаска. Абдурахман Великий так скучал по родине предков, что велел выстроить михраб, смотрящий не точно на Мекку, как дОлжно, но на михраб большой мечети в Дамаск, а тот, более древний михраб, как бы перенаправлял молитвы правоверных куда следует—на Каабу в Мекке. Когда отношения Кордовы и Багдадского халифата окончательно испортились, михраб переделали..теперь он смотрел на Священную мечете в африканском городе Кайруане.

Старый проныра Абдаллах, был мудр и нежен со своею наложницей, он не хотел настаивать на том, чтобы она поскорее приняла ислам, а просто приводил ее в мечеть, и позволял придаваться своим мыслям.

Великое место, намоленное многими поколениями верующих в различных богов людей , покорило душу Ксении....и она приняла ислам, с тех пор дувушку стали звать Калила (то есть возлюбленная).

Однажды, Калила, запакованная в черный никаб с золотой вышивкой вдоль прорези для глаз, выходила в сопровождении хозяина из апельсинового дворика мечети, и какая-то неведомая сила заставила ее обернуться: на внешней стене Великой мечети, огромными буквами, совершенно раздолбайским почерком, по русски, была намалеванна следующая надпись:

«КСЮХА! ЯЙЦА МНЕ ТАК И НЕ ОБРЕЗАЛИ,...ЖДИ.»

Глава 7

ОШИБКИ МОЛОДОСТИ

-- Ах вы сукины дети, едрить вашу налево, я вам покажу Кузькину мАть! — орал батька Черномор, громыхая кованным сапогом по столу, — совсем разганишались, вовсе страх потеряли!

Гвардейцы, утопив головы в плечи, угрюмо молчали, и ждали, пока полковник не успокоится. Но Черномор все больше распалялся:

-- Последнее время, дисциплина в полку ни к черту не годится, какая сволочь воду мутит? Кто дрожжи в нужник набухал?..у кого детство еще в жопе играет?..кто первый за игрой в кости расплатился фальшивыми монетами?...—Черномор запнулся, перевел дух...и продолжил кричать, -- ..я все понимаю...стукачество в наших рядах не в чести, но поймите и вы, кто платит по игровым долгам фальшивкой, тот не друг вам ...

-- А перегонный чан?— не унимался полковник, — кто притащил самогонный аппарат в казармы?....

Это был день воздаяния за все мои хулиганские выходки: после распекая у Черномора, я отправился в худерию (еврейский квартал), в дом Истаса бен Намина, визиря-казначея....

-- Что ж ты, сучий потрох, лезешь туда, в чем не смыслишь ни шиша? — набросился на меня с порога Истас...

-- Ты о чем? — недоуменно вытаращил глаза я.

Казначей швырнул на стол горстку поблескивающих новеньких монет, с символом медвежьего когтя....:

-- Твоя работа, Костолом? Что это вообще?

-- Динар...из Восточного Билибирдата—невозмутимо ответил я.

-- Что, блеать, за Билибирдат такой?

-- Небольшое государство, расположенное между Багдадским халифатом и Хазарским каганатом....новое, недавно откололось от разваливающегося каганата, и тамошний владыка--Билибирдын Первый, распорядился чеканить свою монету...

Визирь глянул на меня, как на полоумного:

--  Уффффф......послушай меня внимательно, Костолом, ты мой шпион, но это не значит, что тебе все дозволено. Думаешь, изловчился, отчеканил горку забавных бляшек, придумал им легенду, которую трудно проверить сразу, так и рыльце в пуху, можно эту хрень людям впаривать? Да, признаю, ты не копировал ни одну из существующих монет, но твои действия также подпадают под закон о фальшивомонетчиках, а им, сынок, бошки отрубают...

-- Ну, мало ли стран на свете, о существовании которых мы даже не подозреваем, — попытался было оправдаться я...

-- Да любой меняла из юдейского землячества сразу признает в твоих монетках подделку, —резко прервал меня визирь.

-- Да почему ж сразу-то?

-- Да потому, что еврей научен за любой монетой видеть ее подлинную ценность: он смотрит на серебрянный кругляш, а у него в голове светятся пересчеты на просо, масло, нут....мелькают даты прибытия купеческих караванов из той страны, где чеканят этот кругляш, чем торгуют эти караваны(?), насколько охотно принимают свою же монету(?).....Мир денег, слишком сложен для тебя, дубина ты стоеросовая, пока ты и твои предки по лесам бегали, да мечами махали, еврейское землячество здесь в Испании, уже как семьсот лет с деньгами работает. Ты, Костолом, слишком юн для таких афер, учиться тебе надобно...

-- И что теперь делать? — тихо спросил я, и состроил рожу нашкодившего кота...

Казначей походил по комнате взад вперед, поматюкался на арамейском, и наконец сказал:

-- Значит так, Костолом, я сделаю скидку на твою юношескую бестолковость, и выкуплю на рынке всю эту твою билиберду с медвежьим когтем, но за это, ты должен будешь не только приносить вести из казарм...

-- Что же еще? — насторожился я.

-- Знаю, — продолжил казначей, — поднатарел ты в воинском иссскуссстве, и из казарм тебя давно выпускают, город успел изучить... Ты будешь убивать для меня тех, кого я тебе прикажу...

Пришлось мне запретить Саиду чеканить монеты Восточного Билибирдата, и замарать руки кровью, впрочем, уже не привыкать, да и не с тем ли намерением обретаюсь здесь?

Истас бен Намин, приказывал душить людей в темных переулках арабской медины, в христианских кварталах за городской стеной, топить их в Гвадалквивире, травить, любыми методами изводить всех неугодных и неудобных...

Неугодными, были в основном офицеры различных полков, из тех, кто мутил воду в халифате, и подстрекал солдат к бунту, ибо лихие времена близились: непобедимый хаджиб Альмансор, двадцать пять лет истязал северные испанские королевства, регулярно стяжал с них дань, но годы шли, соседи обеднел, дань оскудела, жалованье солдатам платить стали с перебоями, и войска потихоньку начинали роптать, с каждым месяцем все громче заявляя о своем недовольстве...

И я душил, травил и топил................на расправу с генералами меня не посылали -- берегли, ждали, когда опыта наберусь поболе...

В перерывах, между душегубствами, я продолжал улучшать боевые навыки, на службе хулиганить стал реже, учавствовал в двух военных компаниях, дослужился до сотника корпуса Саккалибов, и также стал посещать медресе—слова Истаса бен Намина о моем невежестве, задели за живое... Изучал арифметику, геометрию, философию, коран и астрономию. Зачем(?), а чтобы вечно не ходить под теми, кто умнее меня...

Кафиров обучали во дворике при медресе, внутрь не пущали...

В редкие минуты отдыха, я тренькал на гуслях, которые нашел, почему-то в оружейной комнате, а ранним утром, до побудки, приходил частенько на берег Гвадалквивира, доставал из-за пазухи самодельную жалейку, и дудел старый мотив, напоминавший мне о родине:

«Эх, дубинушка ухнем....

Э-эх, зеленая сама пойдет.......»

Глава 8

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НАРГИЗ

У нее не было имени, но для удобства, условно, назовем ее Наргиз. Тихим утром она выпорхнула из поместья Абдаллаха Саида ибн Юсуфа, и уселась на арбу, рядом с возницей.

Возница—косой бербер, замахнулся разок на Наргиз кнутом, но та решительно отказалась покидать арбу. Так они и ехали вместе до Медины Асахары—дворца халифа Хишама Второго. Позади арбы, восемь черных рабов несли паланкин с навесом из темно-зеленого бархата, расшитого серебрянными арабесками, в паланкине сидела Калила(Ксения).

Министр Абдаллах ибн Юсуф, ехал рядом на вороном арабском скакуне, и сопровождал свою любимую наложницу во дворец, «чтобы погутарила с женами халифа, и малость развеялась». Арба, что двигалась впереди процессии, была наполнена шелками из Китая, и Севильи. Министр планировал доказать халифу, что севильские шелка ничуть не хуже китайских, и намеревался отговорить Хишама Второго от дорогих закупок из далеких земель, и вложить средства в производство шелка в халифате...

Наргиз на все это было наплевать, она глазела по сторонам, радуясь погожему деньку. Слева от дороги, медленно струился Гвадалквивир, а справа темнел дубравами хребет Сьерра Морена.

В горах бурлила своя жизнь: Охрипшие от ночного вытья на полную луну волки, залечивали натруженные голосовые связки кровью свежезадранной овцы, молодой пастух, затаился неподалеку от них в кустах, и натянув тетиву лука, прошептал: «жене на воротник». Позади пастуха, притаилась лисица, в томительном ожидании—когда ж наконец пастух разгонит волчью стаю, и придет ее черед полакомиться овечьим мясом? Позади лисы, на ветке дуба примостилась ворона, только что своровавшая кусок сыра из торбы пастуха -- время завтрака.

На реке, мальчишки шебуршились по зарослям тростника и сгоняли с гнезд куропаток, головы жирных черепах торчали из воды там и сям, осуждающе глядя на детские забавы...

Восходное солнце, растопило шмат серы в левом ухе у косого возницы, заставляя его то и дело ковыряться в нем. Наргиз съежилась в тени бербера, и задремала...

Не прошло и двух часов, как процессия прибыла во дворец.

Неслучайно дворец звали городом (медина). Расположенный у подножия Сьерры Морены, он раскинулся на территории, которую мог бы занимать десятитысячный город. Четыре тысячи колонн, выточенных из красного и зеленого мрамора, подпирали в нем полосатые подковообразные арки.

Процессия въехала во внутренный дворик дворца, понабежали слуги, разобрали поклажу из арбы, Абдаллах ибн Юсуф спешился, подошел к паланкину, и галантно помог Калиле спуститься по спинам рабов вниз... Министр мечтал показать своей наложнице самое прекрасное место на свете, он нежно взял ее за руку и увлек за собою в сторону арки, позади которой высился огромный купол, созданный из цветных стеклышек-комарийас...Наргиз поспешила вслед за ними...

Когда миновали арку, взору Калилы и Наргиз открылась невероятная картина: солнечные лучи, пробиваясь сквозь стеклянный купол, окрашивались во все цвета радуги, и устремлялись к резному трехярусному фонтану из розового альмерийского мрамора. Далее, лучи отражались от фонтанных струй, и многоцветными облачками с серебристым отливом устремлялись вновь под купол, являя многократно усиленный эффект северного сияния...

-- Как же это? — потрясенно спросила Калила Абдаллаха.

-- Не вода струтся из этого фонтана, — ответил довольный произведенным впечатлением министр, -- а самая настоящая ртуть...

Наргиз, стремительно подлетела к фонтану, села на мозаичный бордюр, и срыгнула на виноградинку, лежавшую там, немного склизкой желтой массы, в предвкушении запоздалого завтрака потерла передние лапки, и, игриво пританцовывая средними ножками, почистила крылья задними, пары ртути равномерно ложились на ее большие фасетчатые глаза, наделяя их перламутровым отливом. Когда виноградинка размякла, Наргиз вытянула свой короткий хоботок, и принялась всасывать уже переваренную мякоть, с довольной харей наблюдая за происходящим вокруг...

А вокруг происходило следующее:

Абдаллах и Хишам Второй встретились, и тепло поприветствовали друг друга. Министр представил халифу Калилу, та учтиво поклонилась и вежливо отошла в дальний угол залы с фонтаном, дабы не мешать разговору государственных мужей. Вошли слуги, принесли шелка, расстелили на столе, и тут же удалились, Хишам Второй, заинтересованно стал изучать ткани, и в тот момент, когда Хишам повернулся к столу, он показал Абдаллаху спину.

Послали за женщинами, чтобы те сопроводили Калилу в сад к женам халифа, но пока провожатые не явились, наложница министра оказалась на минуту предоставлена самой себе. Калила привыкла никогда не поднимать глаз в присутствии чужих мужчин, и обычно созерцала мир по пояс(по нижнюю часть от пояса)))), и тут она увидала нижнюю половину гвардейца-саккалиба, отстоявшего на расстоянии пяти шагов как от нее, так и от ее мужа-хозяина. Вместе, эта троица формировала вершины равностороннего треугольника. Левая рука саккалиба имела на безымянном пальце наперсток с стальным когтем, палец в наперстке согнулся, как бы повелев Калиле поднять глаза. Девушка невольно подчинилась, и взглянула в лицо гвардейцу, перед ней стоял Костолом, и довольно лыбился во все сорок четыре белоснежных зуба...

Улыбку и взгляд гвардейца заметил и Абдаллах, и только рот раскрыл , но ни слова произнести не успел....................Костолом подмигнул Ксении, и быстрым движением выхватив из-за пояса кривой кинжал, бросил его рукоятью вперед Абдаллаху, так, чтобы тот легко поймал его...

Абдаллах, машинально ловит кинжал за рукоять, Костолом одним прыжком оказывается подле него, хватает своей ручищей руку с кинжалом министра так, что у того суставы захрустел, а свободной рукой Костолом совершает молниеносное движение, напоминающее пощечину. В мгновение ока наперсток со стальным когтем рвет министру рот до уха(он так и не успевает вымолвить ни слова)...

Абдаллах, в железных объятиях Костолома, издает хриплый стон разорванным ртом, на этот звук, наконец, поворачивается пребывавший в глубочайшем сосредоточении халиф, и таращит глаза на страшную сцену...

Абдаллах пытается направить кинжал в своей руке на Костолома, но тот, держа в своих кулачищах обе руки министра, начинает управлять им, точно марионеткой: руку с кинжалом он направляет в сторону халифа, будто министр покушается на Хишама, и начинает рычать: «Врешь вражина! Я жизни не пожалею за моего хозяина!»

Глаза Абдаллаха стали безумными, захлебываясь в собственной крови, он все еще не мог понять, что вообще происходит, а Костолом, теперь тянет министра к себе, будто берет удар, предназначенный для халифа на себя... В следующий миг, Костолом приседает, как бы подминаемый весом тела министра, опрокидывается на спину, и сильно толкает его ногой в грудь, разжимая кулаки....

На глазах у изумленных Хишама Второго и Ксении, Абдаллах перелетает через Костолома и падает прямо в нижнюю чашу ртутного фонтана. Ртуть, медленно смешивается с кровью, являя затейливые рисунки. Еще несколько секунд Абдаллах барахтается в чаше, захлебываясь жидким металлом, а потом замирает...

...капля ртути с алым росчерком накрывает Наргиз, и маленькая недоеденная виноградинка остается на бордюре ждать новой мухи..

Продолжение следует.