Когда Преступлением была критика войны, как таковой
10 Мая 1933 года, по инициативе Йозефа Геббельса, "антипатриотическими" были признаны сотни произведений искусства, в основном - критикующие войну, как таковую. Среди этих произведений, почетное место занимали книги Эриха Марии Ремарка, в первую очередь - "на западном фронте без перемен". Книги сжигались исступленными нацистами с лозунгом: "Нет — писакам, предающим героев Мировой Войны. Да здравствует воспитание молодёжи в духе подлинного историзма! Я предаю огню сочинения Эриха Марии Ремарка».
Специально подбирал фото без запрещенной символики и т.п., надеюсь, не упустил ничего.
Сегодня сжигание антивоенных произведений в 1933 - один из символов, указывающих на порочность и уродство нацизма. Ведение войны - внутри или вне страны - неотъемлемая часть нацизма. Понятно, что любой, кто говорил, что воевать - плохо, или что войны следует пытаться останавливать, становился врагом третьего рейха. В нацистской Германии войну следовало или приветствовать, или, минимум, одобрять. Ремарк уехал из Германии, как только Гитлер стал Канцлером.
В завершение, несколько цитат из книги Ремарка "На Западном Фронте без Перемен":
- Война сделала нас никчемными людьми.
Он прав. Мы больше не молодежь. Мы уже не собираемся брать жизнь с бою. Мы беглецы. Мы бежим от самих себя. От своей жизни. Нам было восемнадцать лет, и мы только еще начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелять по ним. Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну.
Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее.
В противоположность Кату Кропп – философ. Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и входными билетами, как во время боя быков. Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей. Это было бы проще и справедливее, чем то, что делается здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди
Государство и родина – это и в самом деле далеко не одно и то же.
Мы еще не успели пустить корни. Война нас смыла. Для других, тех, кто постарше, война – это временный перерыв, они могут ее мысленно перескочить. Нас же война подхватила и понесла, и мы не знаем, чем все это кончится.
Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим. Иногда мы подтрунивали над ними, могли порой подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили. Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах. Мы поняли, что их поколение не так честно, как наше; их превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и обладали известной ловкостью. Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали.